Весенний воздух пах обновлением и возрождением всего живого вокруг. Сегодняшним вечером почти все уставшие и измотанные извечными плац-парадами гвардейцы разносили Петербург в клочья, до утра предаваясь кутежу. В одном из трактиров, куда позвали Игоря, играли в преферанс и беспробудно пьянствовали. Одинокий и замкнутый, но бравый и известный каждой собаке из подворотни, офицер лейб-гвардии Гром сегодня был приглашён соратниками и «отказы не принимались». Проводить время подобным привычным для знавших запах пороха вояк было для него не в новинку, но и особого душевного трепета не вызывало.
«Красный кабачок» — трактир, располагавшийся за границей города — на краю Петергофской дороги, у Красненькой речки, уже приветливо гудел, словно улей. Из открытых окон доносились похабные стихи, которые декламировали вусмерть пьяные офицеры, гром посуды и грохот мебели недвусмысленно намекал но то, что кто-то изрядно захмелевший либо не поделил даму на вечер, либо досадно проигрался в карты. С постоялого двора, что прилегал к трактиру, доносился звон стекла — кто-то уже выбросил обидчика из окна, вызывая на дуэль, не стесняясь в выражениях и размахивая пистолетом в руке. Глядя на все это разгульное веселье, Гром лишь укоризненно качал головой, придерживая вожжи и останавливая своего коня.
Недалеко от трактира расположилась небольшая конюшня — там-то Игорь и решил спешиться, оставляя верного друга на ночь. Лошадь облегчённо фыркнула, избавившись от седока. Вечерняя прохлада забивалась в лёгкие, наполняя молодую грудь кислородом. Привязав коня и похлопав по лоснящемуся рыжему боку, Игорь уже было шагнул в сторону трактира, как его внимание привлёк маленький покосившийся сарайчик: дверь была приоткрыта. Ещё пока возился с ремнями на седле, заслышал с той стороны глухие звуки — ни то драка, ни то чего лихое. От природы поселившаяся в Игоре тяга к спасению всех страждущих заставили его подойти ближе. А помноженное и возведённое в абсолют интуитивное желание всегда быть на чеку, усугублённое службой при Дворе, несли ноги к покосившемуся сарайчику за конюшней.
Ведомый инстинктом, он медленно, почти не дыша, подобрался к маленькому окошку. Затянутое белёсой паутиной и пылью, оно открывало вид на преинтереснейшую картину, представшую взору лейтенанта лейб-гвардии. На скудном стоге сена в углу, изнывающий от желания лежал не кто иной, как известный на весь Петербург фаворит Её Величества — Разумовский. Обознаться Гром не мог никак — сегодняшним утром он видел того на плацу, как обычно окружённого восхищёнными взглядами и возбуждёнными вздохами. Только сейчас форменный мундир сиротливо валялся на дощатом полу. То обстоятельство, что сам его обладатель находился в сарае не один, стало понятно, как только Гром увидел распахнутую до середины подтянутого живота рубаху, обнажившую веснушчатую грудь и бледную кожу, будто из мрамора, что заходилась в бешеном темпе от частого дыхания.
Раскрасневшееся красивое лицо с римским носом, от которого при дворе все сходили с ума, сейчас исказилось в сладострастной гримасе; медно-огненные волосы, что обычно были строго собраны в низкий хвост, сейчас рассыпались красной лавой по широким плечам. Вторая фигура — вся в чёрном — располагалась аккурат промеж ног фаворита Императрицы.
Тонкие пальцы Разумовского любовно хватали чей-то тёмноволосый загривок пока голова незнакомца то поднималась, то опускалась к паху и полу-спущенным штанам, болтающимся на поджарых и крепких бёдрах.
Грома словно смолой облили — ощущение того, что он стал невольным свидетелем довольно интимной сцены вызывали слишком противоречивые переживания внутри самого Игоря. Ноги уже было понесли его прочь, но разум лихорадочно вспыхивал и требовал задержаться еще на мгновение. Лёгкие обжёг собственный тихий вздох, а внизу всё стянуло узлом запретного удовольствия.
Не мигая, Игорь следил за тем, как выгибается от каждого движения Разумовский, как открывается его рот, жадно хватая раскалённый от страсти воздух; слышал, как пошло и громко, ни капли не сдерживаясь, Сергей стонет, до закушенных губ. Вот таким грешным и открытым он виделся настоящим произведением искусства. Мысленно Игорь начал понимать всеобщую истерику вокруг этой персоны.
Чёрная макушка тем временем задвигалась усерднее, и Серёжа, схватив пятерней смольные волосы, начал буквально вколачиваться в своего любовника, поднимая бёдра навстречу и напрягаясь всем телом. По его широкому лбу прокатилась капелька пота, которую он порывисто стёр рукавом промокшей рубахи, облепившей рельеф тела. Выступающие соски и натянутые жилы на длинной шее красноречиво говорили о том, насколько Разумовскому сейчас было хорошо. Выглядел он как поистине порочный ангел с дьявольским обаянием и красотой.
— Волче, милый… — Разумовский, задыхаясь, почти что умолял — брови, словно крылья птицы, сдвинулись к переносице, а графичные губы приоткрылись, заманивая в свой плен. Игорь невольно облизнулся, ощутив острую необходимость прильнуть к этим створкам грешного рая, но вдруг увидел, что темноволосый поднялся с колен и жадно впился поцелуем — развязным, с языком. Гром нервно сглотнул, обнаружив, что профиль незнакомца потихоньку вырисовывался в фигуру командира личной стражи Императрицы — Олега Волкова.
От такого внезапного открытия, Игорь чуть воздухом не подавился. Смутившись и одновременно с тем распаляясь еще больше от увиденного и услышанного, он пошатнулся, качнулся назад и неловко задел полупустую кадку с водой. Та с грохотом опрокинулась, оповестив, казалось, всю округу.
На звук первым среагировал Разумовский, метнувшись затуманенным взглядом синих глаз к маленькому окошку. Ко жгучему стыду своему Гром, не успев отпрянуть, замер, боясь шелохнуться. Что-то шепнув вновь оказавшемуся на коленях Волкову, Разумовский снова обратил взор на пыльное окно. Взгляды неминуемо пересеклись, но к удивлению Игоря, Сергей лишь нахально повёл бровью и нагло ухмыльнулся, не отрывая взгляда от изумлённого лица незваного гостя, которого он несомненно узнал. Не прекращая смотреть Игорю в глаза, пока Волков усердствовал между ног, глухо мыча, Разумовский плотоядно улыбнулся, запрокинув голову и обнажая кадык.
Игорь слышал лишь бешеный стук собственного сердца, когда довольный тем, что за ним наблюдают, Сергей порочно облизал губы и с протяжным стоном выгнулся дугой, полностью захваченный ощущениями.
Собственная плоть под одеждой пылала, а краска прилила к лицу и шее с новой силой. Единственно-верным сейчас было бы бежать сломя голову, подальше от этих развратников, но что-то в мозгу щёлкнуло, будто возведённый курок. Рука сама потянулась вниз, освобождая ноющее от желания естество. Игорю вновь стало стыдно и неловко от того, что бельё всё пропиталось уже его возбуждением, но ничего не смог поделать с охватившей его похотью. Возбуждение было настолько невыносимым и сильным, что всего несколько уверенных движений кулака оказалось достаточно, чтобы наступил катарсис. Кровь растеклась по жилам горячей магмой, а в голове зазвенело от наслаждения — постыдного и порочного, но прошибающего до самых костей. Перед глазами замер образ Разумовского, стонущего и извивающегося, в распахнутой рубахе, сползающей по плечу. Если бы не возможности тела, то Игорь кончил бы второй раз.
Заслышав какую-то возню в сарае, он поспешил одеться и нервно огляделся по сторонам. Сгустившиеся сумерки уже сменились плотной пеленой темноты и хоть немного спасли Игоря от досадной оплошности, порочащей честь русского офицера.
«Скорее бы напиться», — подумал он и торопливо зашагал в сторону «Красного кабачка», что все так же гудел, не обращая внимание на сладкое грехопадение Грома.