День, когда Клавьер вернулся в дом. Дом. После того, как неприятное ощущение нужды прятаться от вспышек фотокамер, прошло, он снова оказался за стенами и дверями, в изоляции, в объятиях своего собственного пространства. Здесь ему стало легче дышать. Он был благодарен Аполло, но его маленькая квартирка не была его домом, его местом жительства. Он огляделся по сторонам, рассматривая модную современную обстановку, привычный беспорядок, разбросанную по полу одежду, инструменты, развешанные на стенах, бумагу, брошенную на клавиши его пианино. Всё было точно так, как он оставил, когда накинул пальто и убежал. Всё это как будто ждало его. Телевизор ждал, когда сможет показать новости, кухня ждала, когда сможет накормить его, диван ждал, когда на него лягут. Клавьер рухнул на диван и почувствовал всепоглощающий детский комфорт, словно его запеленали в материнских объятиях. Он медленно дышал. Дом.

      Устроившись поудобнее, он потянулся к длинному чёрному чехлу, который принёс с собой. Это была единственная вещь, которую он взял с собой в офис, когда уходил, и единственная вещь, которую он принёс обратно. Его акустическая гитара с отделкой из тёмного дерева и блестящими бронзовыми линиями ладов тёплых тонов, с изящно выгравированными узорами вокруг звукового отверстия. Это была его самая старая гитара, его первое знакомство с музыкой, его самый лучший друг. Усмехнувшись, он лениво прижал его обратно к груди и начал настраивать на слух — ему больше не нужно было даже думать об этом.

      Перебирая струны, он думал о прошедшей ночи. В ту секунду, когда его мысли вернулись к этому, его пульс участился. Тьфу… Какую задачу он себе поставил! Думать обо всех мелочах, которые ему сказали, которые сделали для него, не останавливаясь ни на секунду. В этом не было ни престижа, ни преувеличенной привязанности. Простое… «Ты можешь занять кровать, если хочешь». Простое… «Я приготовил нам суп». Это была настоящая героиновая игла заботы и привязанности, в которой не было ни корысти, ни игры, ни показушничества на публику. С замирающим ужасом он почувствовал, что поддаётся на эту удочку. Так глупо. Так отчаянно. Ещё один человек, для которого он ничего не значил.… Заставил его влюбиться, как в первого встречного, просто потому что у него доброе сердце.

      Он вздохнул и сосредоточился на игре на гитаре. Ля минор, F, G, C. Минорная шестая, четвёртая, пятая, первая. Аполло, Аполло, Аполло. Мог ли он значить для него что-то большее, чем просто ещё один человек для его моральных ориентиров? «Я пока не знаю». Что это должно было означать? Он погрузился в воспоминания о чужой руке на своём плече, о тихом, успокаивающем голосе. Медленное погружение в сон — ощущение, что всё в порядке. Он смаковал ощущение, надеясь, что это поможет ему выспаться ещё одну ночь. В глубине души он уже знал, что так и будет.

      «Теперь всё в порядке», — подумал он. Он был дома. Даже если его не любили, дома был кто-то, кто искренне переживал за него. Кто-то, кому-то было не всё равно на живого настоящего Клавьера Гэвина, не мёртвого — не рок-звезда, не прокурор, а он сам. Каким бы жалким он ни был, он не мог припомнить, когда в последний раз чувствовал себя подобным образом. Его даже заботило, хорошо ли он себя чувствует, высыпается ли, правильно ли питается. Это понимание медленно разлилось теплом в его груди.

      Но, как это обычно бывает в жизни, за одной вещью, которая наконец-то пошла хорошо, вскоре последовали две совершенно плохие.

      Первая пришла в виде телефонного звонка. Услышав звонок, Клавьер выудил свой телефон из кармана. Номер был неизвестен. На всякий случай, чтобы убедиться, что это не спам-рассылка и не фанат, нашедший его номер, он ответил на звонок.

      — Клавьер Гэвин на связи! — радостно воскликнул он.

      — Привет, Клавьер.

      Клавьер выпрямился, его лицо побелело как полотно. Температура в комнате упала градусов на десять, и он стиснул зубы. Кристоф.

      — Как ты мне позвонил? — тихо спросил он.

      — Что ж, Клавьер, я удивлен, что этот вопрос прозвучал раньше, чем «почему», но я всё равно отвечу тебе, — сказал он. Его голос был, как всегда, ровным и утончённым. Клавьер практически видел, как он поправляет очки на лице и отряхивает свой безупречно чистый костюм. — Признаюсь, я достал мобильный… незаконными средствами. Определённый обмен — на то, что не имеет значения. Но для меня это имело определённую ценность, так что, пожалуйста, выслушай меня. Я хотел бы поговорить с тобой лично.

      Клавьер какое-то время переваривал это в тишине. Он прищурился.

      — Почему?

      Услышав это, Кристоф вздохнул. Его голос звучал… устало. Были какие-то отголоски эмоций, маленькие кусочки, которые Клавьер старался расслышать. Он попытался напомнить себе, что всё это было ненастоящим.

      — Были определённые вещи, которые.… я обдумывал здесь. Я пришёл к выводу, что мне есть о чём сожалеть — то, как я вёл себя… было не совсем неверно истрактовано.

      Моргнув, Клавьер коротко ответил:

      — Ты убийца, Кристоф, я бы сказал, что это еще мягко сказано. Ты убил двух человек.

      — Как будто мне нужно, чтобы ты напоминал мне об этом, Клавьер. Мне напоминают об этом каждый день, — отметил он. — В любом случае, я… я пришёл к выводу, что не раскаиваюсь ни в чём из этого. Я уверен, что вся правовая система согласится с тем, что мои действия обеспечили мне место в аду. И всё ещё… легкомыслие, которого лишило меня это место, заставило меня пересмотреть свои взгляды на важные вещи.

      — Да, точно, — прошептал Клавьер.

      — Я могу понять, почему ты мне не веришь, Клавьер, но, надеюсь, ты понимаешь, что я недолго пробуду на этом месте, — тут в его голосе послышалась настойчивость. Клавьер прищурился и заерзал на стуле.

      — Что ты имеешь в виду? — он подумал, что ещё пожалеет об этом вопросе. Ему следовало бы просто повесить трубку сейчас, пока это не затянуло его.

      — Внутри тюрьмы не так чисто, как снаружи, либлинг, — сказал Кристоф, и Клавьер вздрогнул от знакомой нежности. — Мне удалось завести друзей в тюремной системе, но я слишком поздно понял, что это скорее проклятие, чем благословение. Скажем так, здесь такие люди, как я, не пользуются популярностью.

      Клавьер напрягся.

      — Я не понимаю, почему это моя проблема.

      — Ну, Клавьер, я полагаю, что это действительно так. Я просто подумал, что стоит сказать тебе, что ты, знал этого или нет, обрёк меня на смерть, которая может наступить в любой момент. Вопрос только в том, когда это произойдет. Но я позвонил тебе сегодня не для того, чтобы нагнетать обстановку или ссориться с тобой. На самом деле всё было совсем наоборот.

      Этот разговор продолжается слишком долго. Знакомый страх начал проникать глубоко в душу Клавьера. Ощущение твёрдой руки на плече маленького мальчика.

      — Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Тебе не следовало звонить, — сказал он дрожащим голосом.

      — Клавьер, просто выслушай меня. Я не собираюсь причинять тебе вред, уверяю тебя. Всё, чего я хочу — это покончить с этим. Я думаю, ты хочешь того же.

      — Я просто хочу двигаться дальше, — резко возразил он.

      — Я тоже, но я чувствую необходимость… — он вздохнул. — Сознаться.

      Клавьер застыл.

      — Сознаться…? — спросил он.

      — Да. Мои преступления… два убийства… были раскрыты. Но многие из моих других преступлений — нет. То, что я сделал с тобой, Клавьер. — здесь его голос смягчился. — Возможно, я человек, которым движет, прежде всего, моя карьера. Возможно, я даже болен настолько, как обо мне говорят. Но в мои намерения никогда не входило заставлять тебя страдать. Однако… похоже, я всё равно причинил тебе немало боли, - после небольшой паузы он признался. — Я хотел бы встретиться с тобой лично. Только один раз, в часы посещений, я расскажу о том, что я сделал. Я… я всего лишь хочу загладить свою вину.

      Клавьер поджал губы. Он подумал о ночных кошмарах, о том, как много вопросов у него было о детстве. Разве это не его работа — добиваться правды любой ценой? В конце концов, жертвы всё равно были. Скутер, собака, которая умерла от загадочной болезни. Лидия, его девушка из школы, появившаяся перед ним из ниоткуда, о которой Кристоф каким-то образом знал. Клавьер наблюдал за кашляющим, шатающимся енотом в течение тридцати минут, пока тот, наконец, не умер в муках. И, конечно, там был он. У Клавьера было слишком много больничных дней, чтобы закончить третий класс — проблемы с желудком, простуды, прыщи, сыпь, озноб. Он всегда был на взводе, у него всегда были какие-то необычные симптомы — как только врачи начинали что-то подозревать, это проходило в течение шести месяцев, и он был здоров как бык. Затем, когда за ним не следили, он снова заболевал. Жестокие игры, пропавшие ценные вещи, люди, которые ушли из его жизни безо всякой причины. У него были свои подозрения, но облегчение от уверенности было всем, чего он когда-либо хотел.

      «Да это же всё несерьёзно» — отругал он себя мгновение спустя. Он только что добился такого большого прогресса, недавно рассказав о кошмарах с Кристофом впервые с тех пор, как тот оказался за решёткой. Он наконец-то начал двигаться вперёд, чёрт возьми, и это после того, как он не видел его лица неделями, почти месяцами! Кристоф был угрозой, он был монстром. Ему больше не нужны были доказательства — он убил двух человек. Какие ещё нужны были доказательства того, что у него были основания бояться его? Встреча с ним лично было, вероятно, самой глупой и слабой вещью, которую он мог только придумать. «Если ты заговоришь с ним, то никогда больше не сможешь заснуть, — подумал он про себя: и ты это прекрасно знаешь».

      Но опять-таки. Все эти вопросы без ответов, все эти смутные воспоминания, которые преследовали его по ночам. Был ли шанс, что какие-то ответы на самом деле избавят его от ночных кошмаров? Был ли шанс, что это действительно поможет ему успокоиться?

      Кристоф нарушил молчание по телефону, мягко спросив.

      — Клавьер, ты ещё здесь? — Клавьер вздрогнул, услышав голос.

      — Да, я всё ещё здесь, — последовал ответ. Он сглотнул и быстро продолжил. — Я не знаю, мне нужно подумать об этом.

      — … Если так нужно. Тем не менее, я искренне надеюсь увидеть тебя, Клавьер. Я сомневаюсь, что смогу позвонить тебе снова. И если ты решишь не приходить… то это наш последний разговор.

      «Хорошо», — с горечью подумала какая-то его часть, но он оставался напряжённым и молчаливым.

      — Мне нужно идти, — коротко сказал он и, не дожидаясь ответа, повесил трубку.

      Клавьер на мгновение застыл, его глаза остекленели. Теперь, когда он положил трубку, он почувствовал, что теряет самообладание, слова, которые составляли основу его мыслительного процесса, превращаются в каракули, грозящие разорвать страницу. Его тело гудело, хотя он был совершенно спокоен. У него перехватило дыхание, и внутри всё сжалось. «О боже», — подумал он: это еще не конец». Это никогда не заканчивалось. Он никогда не сможет выбраться. Никогда не выберется, никогда не выберется. Он почувствовал, как приступ паники подступает к горлу, и осторожно бросил телефон на диван, прежде чем успел швырнуть его в стену. Он резко вздохнул и с силой провёл рукой по волосам. Шум. Ему нужен был шум.

      Резким движением он взял пульт и включил телевизор. Там показывали какую-то светскую хронику о знаменитостях — дневную чепуху, но Клавьер следил за ней, чтобы убедиться, что ни одна свежая история о нём не прошла мимо него же. Так уж случилось, что вторая ужасная ошибка произошла в виде «Новости Рок-звёзд», в этом безвкусном, кричащем шоу. Ещё до того, как Клавьер начал прислушиваться к тому, что говорила «журналистка», он увидел свою фотографию на экране и заголовок над ней, и у него отвисла челюсть.

      — Вы, должно быть, шутите.