Кэйя шёл по тропинке вдоль затхлых, покосившихся и очень старых деревянных домов. Под ногами хлюпала слякоть, а сеть едва ловила.
Правда вот интернет все таки поднимается на одну рисочку вверх и навигатор вроде начинает соображать. Хотя не то чтобы он был так уж необходим. Домов в посёлке раз два и обчёлся, всего несколько улиц, и найти нужную ни разу не сложно.
Вскоре, так вообщем то и происходит.
Небольшой домишка перед которым Кэйя остановился мало чем отличался от остальных. Кривоватый и чуть угрюмый он не то чтобы выглядел прям уж бедным. Просто несколько старым.
Жёлтая краска некогда покрывавшая стены из шлака уже успела побледнеть, слезть и облупится во многих местах, демонстрируя серость покрытия.
Кэйя нажал на кнопку звонка, прицепленную на калитку, которая в свою очередь представляла из себя некий вырез в простом заборе из литого железного листа. Без толку конечно, только собаки залаяли где то далеко далеко.
Он тяжело вздохнул и кое как выудил из кармана смартфон. Нужный контант, кнопка вызова, все это возникло перед глазами достаточно быстро.
Гудки идут достаточно долго, однако в конце концов человек на том конце поднимает трубку.
Слышится голос женщины немолодой и очень печальной. Именно... Не просто грустный, не подавленный, а печальный, глубоко, до самой мелкой нотки, и пропитан он этим очевидно уже не один год. От этого, даже на душе самого Кэйи как то защемило... Заболело.
- Да-да? - спрашивает она тихо, очень тихо, Альбериху кто-то вспоминается, кто-то кто так же тихо отвечал на его звонки - Кто это?
- Здравствуйте, Мария - Кэйя однако же быстро сбрасывает с себя внезапно накатившую сентиментальность, и придает голосу профессиональную бесстрастность - Я Кэйя Альберих, из полиции, скорее всего вас уже предупредили о моем визите по поводу дела в котором ваш сын Аякс Тарталья является пострадавшим.
- Ох точно! - она действительно вспоминает что-то, будто бы взбудораживается и торопливо бубнит - Сейчас-сейчас ..
В трубке слышится шарканье, Кэйе приходится самому завершить звонок, ведь женщина судя по всему сделать, это забывает.
На минут десять снова становится тихо, очень тихо, затем за краем забора Кэйе кое-как удается разглядеть чуть более бледную чем у Аякса, но все ещё словно огонь рыжую макушку.
Наконец, колитка отворяется, успев при этом слегка проскрипеть, и Мария наконец предстает перед Кээй.
И от этого вновь что-то, неприятное, то же что и при звонке, завертелось, заскулило и жалостливо сжалось внутри.
Ведь женщине было лишь немногим за сорок, однако не знай Кэйя этого, дал бы ей намного больше. Словно миллионы печалей, волнений и чего то такого глубинно больного отложилось в каждом её движение, в каждом слове и каждом взгляде, словно бы состарили её, делая в сотни раз более уязвимой, больной, и будто бы бесконечно сломанной. Работая, Кэйя видел таких людей не раз. Кэйя видел её сына.
Хотя пожалуй тут и человеку без подобного опыта было бы всё ясно по первому взгляду. Без слов.
- Ну что же вы стоите, проходите, проходите - тут же засуетилась Мария, торопливо запирая калитку за вошедшим Альберихом - Идёмте скорее в дом, только у нас там немного беспорядок, стараемся с мужем держать чистоту как получается. Но гости все таки у нас редко бывают, и как то выходит всё же что то да сё забываю убрать...
Бубнила она всё так же озабоченно и неразборчиво, будто бы Кэйя вот вот должен был отругать её за нерасторопность, или вручить награду «самой ужасной хозяйки в мире», хотя у него ничего и близко схожего с этим в голове не имелось.
Напротив, из-за злапулучной спешки Альберих не успевает как следует разглядеть двор, лишь хватает краем глаза силуэты пары деревьев, и чуть не подскальзывается на растоптанном яблоке. А затем его заталкивают в дом.
Прихожая пахнет недавно недавно прошедшим дождём и деревом. Старая, но, вопреки словам Марии, очень чистая.
Стул, рядом с ним ложка для обуви, и три пары домашних тапочек. Одну из них женщина уже натягивала на себя, другая судя по всему принадлежала ее мужу, который по словам Марии сейчас находился на работе, третья... Третья стояла чуть подальше остальных и не выглядела так будто ее часто использовали.
Нет даже не так, эти красные шлепанцы, стоптанные, но всё ещё достаточно симпатичные, словно бы не обувались никем уже несколько лет.
Любимый цвет Аякса алый, ярко алый, он сам об этом рассказывал, к тому же в его скудном гардеробе большая часть одежды именно этого цвета, даже шнурки его затасканных кроссовок такие. Такой же цвет когда то был у этих шлепанец.
Мария протягивает Кэйе гостевые тапочки, ещё раз извиняется за грязь которой Альберих так и не заметил, и просит пройти в кухню по дороге указывая на вешалку для ветровки полицейского.
- Хотите чаю? - не дожидаясь ответа она поджигает плиту, затем нагибается, вытаскивая из комода упаковку печенья - Я сейчас гляну, возможно оно уже совсем не свежее, знаю что неприлично выходит, мне действительно очень неловко. Мы то с мужем такое не особенно любим, сын... Сын любил но сами понимаете.
На последних словах её голос вздрогнул, надломился, словно треснув, стал ещё печальнее, глубже, тише.
Альберих ощутил это не столько слухом, сколько кожей, самим сознанием, нутром, душой...
От мысли, что именно о её сыне сейчас придется завести диалог, о том, что наносило по незаживших ран новые, свежие, и ещё более кровоточащие, стало отчасти не по себе.
Он привык сообщать семьям о погибших родственниках, привык даже общаться с кем то, чьи близкие сами совершали преступления.
Но Аякс был невиновен ни в чем и жив. Более того он стал для Кэйи особенным. Слишком особенным. Хотел бы Альберих продолжать отрицать это, но к данной секунде это было бы слишком уж наивно и глупо.
Потому и это всё... Этот визит оказался сложнее чем обычно. Значительно сложнее.
Но... Всё же ему удается справиться с собой, это пожалуй необходимо.
Ради расследования и... Ради самого Аякса.
Тяжёлый вздох Кэйе сдержать не удалось, но благо женщина не особо обратила на это внимание, лишь чуть дёргает плечами, и ставит перед Кээй чашку чая и блюдо с сухим печеньем.
Она ещё какое то время суетиться по пустякам, как будто оттягивает момент.
А может и вправду оттягивает, мимоходом думает Кэйя.
И тянется к своей папке, краем глаза видя как руки женщины сжимаются в кулаки.
Лица её Кэйя не успевает охватить взглядом, но совершенно уверен в том, что Мария сейчас закусила губу, и вся будто бы притихла, уменьшилась, сделавшись ещё более разбитой и больной чем прежде.
Так или иначе, бумаги всё же оказываются на столе, эти несколько несчастных листков, описавших, заключивших и рассказавших в себе главную трагедию, главную боль этой семьи. Что-то, что сломило их всех.
Кэйя берёт их, ровняет, побив краем об стол, а затем смотрит в глазах Марии, в отличие от сыновьих, они скорее серые, нежели голубые, но все равно очень красивые, пусть и окрашены все той же бесконечной печалью.
Альберих кое как сглатывает собравшийся в горле ком, болючий, и словно бы весь в колючках, и наконец начинает, излюбленным, привычно ровным, профисанальным тоном.
- Тогда начнём?
Она морщится, морщится как то особенно боязно, пугливо, но всё таки кивает, пусть и с усилием.
- Шесть лет назад, ваш сын Аякс Тарталья подвергся сексуальному насилию со стороны своего учителя, Альберта Дмитриева, и я бы хотел попросить вас попытаться восстановить события произошедшие в тот день, то как вы их помните.
Кэйе говорит это скороговоркой и старается не думать вообще не о чём, не допустить и единой мысли в голову. Знает, если позволит в душе поднимется буря.
- Это... Это произошло так внезапно - её голос вновь переломился, но теперь куда сильнее, куда глубже чем до этого, зазвучав даже печальнее чем раньше... Зазвучав... Так - То есть теперь когда я об этом думаю можно было бы наверное догадаться ещё раньше, что что-то подобное может произойти... Но я.... Мы с его отцом как то не догадались. Однажды он просто стал задерживаться в школе, постоянно задерживаться. Я конечно спросила, он тогда сказал что-то про помощь с математикой... Я не знала, не думала что...
С каждым словом голос женщины всё больше и больше наполнялся слезами, становясь всё печальнее, всё менее живым, в какой то момент слез и горя в голосе оказалось больше чем слов. Кэйя не отловил чётко момент когда это произошло, но Мария сидела перед ним в слезах, с красными глазами и следами соленых дорожек на слишком рано постаревшем лице.
Он не умел поддерживать людей, и наверное, по профессии не стоило ему этого делать, но все же Кэйя подтащил поближе к женщине свой стул, и усевшись рядом приобнял её за плечо. Он не мог ничего сказать или сделать, мог только прижать Марию и задуматься.
Крепко задуматься об Аяксе и о том... Что сам хотел бы сейчас зарыдать.
Душа болела за них, за мать и сына, за их судьбу.
Кажется странная симпатия к Аяксу, сути который он до сих пор не понимал расползалась в нем лишь сильнее.
Была ли теперь дорога назад? Наверное нет. Но скорее ещё не стало уже во время обеда в кафе, а может ещё раньше.
Альбериху не удается толком сосрелочится на этой мысли, ведь Мария утирает глаза, и Кэйя вновь сосредотачивается на более насущном, а именно на расследование, ведь Мария проплакавшая в его плечо где то пол часа, поднимает голову и смотрит на Кэйю.
Она оттодвигается, кажется ещё более мятой и сконфуженной чем раньше. Наверное чувствует стыд за свою внезапную истерику.
- «Зря» - думается Кэйе - «Зря, в такой то ситуации любой бы разрыдался»
Кэйя чувствует в себе эту мысль, зазвеневшую внутри словно разбитое стекло.
Подобное, сами собой и раньше приходило в его голову, куда уж без этого, в таких ситуациях. Просто... До этого он давил в себе такие мысли, давил и прятал.
А теперь даже не попытался. Видно он изменился. Действительно изменился.
И ведь вероятнее всего, это влияние Аякса. Так странно думать об этом...
Мария всё же кое как утирает стали слезы и сжав в руках кружку, все же продолжает рассказ.
- В общем он начал приходить домой позже, ну и говорил что ходит на допы по математике... Мы с отцом как то не уделили внимание, думали может он на групповые ходит. Ну знаете в школе иногда их устраивают для неуспевающих по программе. Аякс у нас тогда часто не успевал. В детстве, до того для он был таким непоседой... Постоянно из-за этого доделать уроки не мог. Таким шумным ребенком был. Сейчас даже не верится, правда? А ведь и пяти минут на месте не сидел...Он не сказал нам что был один на один с тем учителем, да и ни я ни Вадик ни разу его не видели толком. Так пару раз взглядом перекинулись, но даже так он выглядел таким приличным и порядочным, когда мы пересикались. Я бы.. я бы никогда не подумала... - её голос делается еще тише, ещё измучание, а на слова про учителя и вовсе срывается, но она отважно собирается с духом и продолжает говорить - Ну проще говоря мы уже привыкли к тому что он часто задерживается после школы, но в тот день его не было очень уж долго. Мы с Вадиком даже по очереди звонили ему, звонили, звонили а он трубку не брал. Муж ругался тогда конечно... Говорил мол зачем мы ему телефон купили. Все ругался ходил, всё кричал, а я даже так не могла, просто сидела и тряслась. Помню как тряслась, как в горле першило от страха, как сидела и все думала и думала, а Вадик кричал. Громко так кричал, что я даже не сразу услышала как наши собаки снаружи залаяли. Кажется именно он их тогда их и услышал, а може все же и я. Не помню честно говоря, да и не важно это наверное. Было Кажется часа два ночи, да два, а обычно он часов в десять, пол девятого уже дома был. Мы вылетели... Выбежали быстро, как смогли, а там он. Лежит не стоит даже, куртка порвана, волосы взлохмаченны, лежит уткнувшись лицом в снег, тут вначале марта его ещё полным полно... И весь трясётся так мелко мелко, и глухо, часто всхлипывает. Вадик когда только увидел порванную одежду, начал орать, ругаться, мол дорогую вещь испортил. Но Аякс поднял голову и его взгляд даже описать сложно, он... Был таким пустым. Вадик увидел это, услышал тихий, шопот Аякса, он тогда полубредил, еле губы смыкал, и тут же замолчал. Он дрожал, мы его поддерживали, оба, вместе, вдвоём, его поддерживали тогда под обе руки, а он постоянно спотыкался, падал и шипел от боли. Ему тогда наверное было так ужасно больно... Я... Я полохо помню что происходило дальше, мы уложили его на кровать, Аякс всё ни слова не говорил... Ну разборчиво я имею ввиду. То бормотал, то бредил, то молчал. Я помню как Вадик сидел склонившись и о чем то думал, помню как ходил кругами, помню как сама чуть не упала в обморок. А Аякс лежал и продолжал дрожать, все дрожать и плакать. Ему кажется даже сил укрыться одеялом было тяжко, меня от одного взгляда на него так разрывало, я так хотела прижаться к нему крепко крепко обнять, но... Боялась почему то. Так боялась.... А потом он всё таки заговорил, попросил воды. У меня вол честно в душе что-то надорвалось от его голоса. Он говорил так тихо, словно каждое слово с трудом выдавливал, и так больно хрипел... Я тут же побежала на кухню, быстро как могла. Когда подавала ему стакан и сама была как осиновый лист, страшно за него было так страшно, а потом сделалось ещё страшнее... Я разглядела кровь. Меня затошнило, замутило, пока давала ему стакан половину на одеяло пролила а он ни гугу....
Тут женщина уже окончательно не выдержав согнулась, и спрятав лицо руками тихо заплакала.
И ведь это гложит её постоянно, вдруг подумалось Кэйе. В одно время сильнее, в другое меньше, но эта мысль, воспоминание сидит в ней каждую секунду.
Что то внутри вновь забилось, и желая как можно скорее перебить это чувство, возобновляет диалог. В любом случае ему стоило задать этот вопрос.
- То есть, кровь, телесные повреждения были, да?
Женщина на секунду убрала руки, взглянула на него, закивала, но вскоре на глазах её вновь сверкнули слезы, и со всхлипом вернулась в то же положение.
Она заговорила оттуда же, слова Марии звучали немного глухо но все ещё понятно и разборчиво. И всё так же больно.
- Да... Вся его нижняя одежда была порвана, тело в синяках и гемотомах, думаю тот человек... Его учитель много его бил. Он сам потом сказал, что это учитель был, хрипел трясся, почти плакал и рассказывал, как он его повалил, ударил в живот, как голос даже поменялся, как потом одежду... Ох простите - Она особенно крупно вздрогнула, повела плечами и всё так же не смотря на Кэйю шепнула - Вы неверно про учителя и без меняя знаете? Я просто совсем не могу про это говорит, аж снова как будто его трясущегося держу, всю аж снова сворачивает. Да и я не так много могу рассказать. Мало знаю, простите...
Мари явно ощутила вину, и снова казалось бы за что. И так многое рассказала, а остальное уже его, Кэйи работа. Но тем не менее она звучит так, словно совершила страшнейший в мире грех.
Благо в этот раз Альберих всё же нашелся что сказать.
- Вы, и так очень многое сказали - Кэйя попытался улыбнуться, и может не очень ободряюще, но хоть как-то, пусть и сикось накось, но всё же вышло - Если вспомните что-то ещё звоните мне, но насильно вытаскивать из себя ничего не нужно, прошу.
Мария кивнула, но взгляда не подняла. Вероятно, всё равно ощущала свою вину и не особо поверила в искренность слов Альбериха.
Кэйя почти разочарованно вздохнул, чтож навряд ли он сможет что-то здесь сделать теперь. Он похоже действительно узнал всё, что мог, да и ехать назад ему ещё столько же, так что стоило уже постепенно собираться и уходить.
- Чтож в таком случае, на сегодня пожалуй можно закончить - Альберих, встал, чуть отряхнул штаны и попытавшись взглянуть на Марию как можно спокойнее добавил - Спасибо вам, вы действительно помогли. До свидания.
Она поднимается, идёт за Кээй, запирает дверь, вновь ведёт Альбериха через двор к калитке, так и не сказав не слова. Это кажется чертовски неловким, и в какой-то момент полицейскому думается, что на этом неловком молчании они и разойдутся но...
- Я тогда про кровь так и не ответила - вновь услышав этот слабый голос Кэйя резко развернулся - Кровь... Была у него на нижнем белье. Она шла оттуда. Мы потом вызывали скорую, он так дрожал. Моему Аяксу было так больно.... Пожалуйста, прошу я накажите этого человека. Умоляю вас, я...
Голос женщины дрожал и спотыкался, но звучал уверенно.
Пожалуй в эту секунду Кэйя осознал, пожалуй наказание мудака это самое, самое заветное её желание.
И Кэйя его разделяет. Полностью.
Смуглая ладонь опустилась на плечо Марии и сжала его.
- Мы найдем его и заставим заплатить за всё - на секунду он закрыл глаза вспоминая Аякса, его потухший взгляд, его боль и срывы - Любой ценой. Обещаю.