Приезжайте ко мне осенью,

когда будут светить деревья, 

а небо посереет от тоски, 

орошая дороги грибным дождиком. 

Я встречу вас, услышав стук поезда, 

родной, как ваши голоса, 

как крик не улетающей птицы, 

и птицы, что всегда возвращается. 

Мы пройдём, пробежим по лужам, 

полетим и поедем, 

скованные радостью и болью,

мимо дремлющих стогов сена, 

мимо чернеющих полей и лесного мрака,

мимо немого спокойствия

заброшенных домов.

Вы расскажете мне, как вам страшно, 

а я расскажу, какой чай есть у меня дома:

его много скопилось, потому что я его почти не пью, 

волнуя и успокаивая себя

почти приличным кофе цвета влажной коры тёмного дерева

и карих ведьмовских глаз.

У меня дома есть свечки,

пахучие и церковные, 

и вы сами выберете

какой из них отдавать свою мольбу, 

какой — поверять терпкий ужас. 

Выбирать легко — она будет пахнуть надеждой;

клюквой, болотными кувшинками

или уютным отпеванием

родного и незнакомого одновременно 

покойника,

звоном колоколов,

от которого сразу жалеешь,

что это не ты венчаешься со своей женой, 

откровенно богохульствуя — 

две крещённые язычницы, 

чья любовь называется грех.

Приезжайте ко мне осенью,

когда рождаются дети

одинокой зимней скуки,

а кошки начинают мурчать не от тепла отнюдь не вечного солнца,

но от излучения скупой горячей воды в батарее.  

«Приезжайте ко мне осенью» —

говорит полный неразличимой любви голос, который на самом деле 

никого не ждёт.