Была суббота.

Густой туман заполнил всю комнату, пока девушка выкуривала одну сигарету за другой. Сквозь плотный занавес дыма ей удалось рассмотреть себя в зеркало, и, честно говоря, лучше бы она этого не делала. Чёрные — как и её волосы до плеч — влажные дорожки тянулись по щекам, из уголка ярко накрашенных губ текла тонкая струйка крови под цвет помады, а на правой скуле уже образовывался ужасный кровоподтёк. Опускать взгляд ниже не стала: не хотела видеть, какие отметины и побои оставил её очередной клиент.

Изанами Фудзита — некогда гордость семьи, школы и всех друзей. Талантливая, невероятно умная, способная — она была идеальной для всех и вся. Её доброта не знала границ, её отзывчивость порой удивляла окружающих, её попытки восстанавливать справедливость и устраивать мир во всём мире заряжали других на позитив, давали надежду и веру в лучшее.

Находясь в крайне трудном положении, лежа на больничной койке и делая последние глотки воздуха, мама Изанами сказала, что однажды все эти прекрасные качества и погубят её, обломают ей крылья, станут причиной вечных страданий. Тогда совсем юная девочка только отмахнулась и ласково погладила женщину по впалой скуле. А потом уже молодая девушка поняла, что это оказалось правдой — жестокой и беспощадной, втаптывающей в грязь и острой, словно новое заточенное лезвие. Похожее на то, которое лежало у неё не так давно в прикроватной тумбочке и на полке рядом с загаженной раковиной в ванной.

Взгляд измотанной девушки поднялся вверх — к настенным часам, которые показывали десять часов вечера. До прихода её постоянного и донельзя странного клиента оставалось около полутора часов. И всё это время ей приходилось тщательно смывать кровь с лица, накладывать огромные слои тонального крема на синяки и наносить новый макияж, потому что старый был безнадёжно испорчен. Она уже представляла, как хозяин борделя, в котором ей приходилось выживать, будет подсовывать ей всё новых и новых клиентов, заставляя работать на износ, чтобы «отработать» все затраты на дорогую косметику.

Тело Изанами невыносимо заныло только от одной мысли, что издевательств и грубых прикосновений будет только больше. Хорошо, что кроме жуткого отвращения и ненависти, она больше ничего не чувствовала: так было гораздо проще переживать все беды, которые валились на неё ежедневно.

Девушка вновь потянулась к почти опустевшей пачке сигарет, достала одну и дрожащей рукой попыталась прикурить. С четвёртой попытки вышло. Её взгляд вновь взлетел вверх. До прихода Манджиро Сано оставалось совсем ничего.

Она прислушивалась к каждому шагу, к каждому шороху, которые доносились за тонкой стеной. Иногда ей удавалось угадывать в каком настроении придёт этот парень только по одним шагам. И это не раз спасало её тело от дополнительных побоев.

Хотя Майки, как он в одну из их совместных ночей попросил называть его, всегда умел удивлять своим непостоянством в поведении. В одну ночь он мог быть пылким и страстным, в другую, когда ему приходилось совсем непросто из-за работы и каких-то иных проблем, — диким, даже жестоким и совершенно неуправляемым, в следующую — умиротворённым и до невозможности нежным, а иногда он мог просто придти и лечь с ней на кровать прямо в одежде. В такие дни Изанами всегда удивлялась и с каким-то облегчением выдыхала, позволяя ему гладить себя по волосам. В такие дни обоим спалось как-то лучше. Может, дело было в размеренном звуке дыхания, которое практически всегда успокаивало. Может, дело было в том, что они не чувствовали себя такими опустошёнными и одинокими, когда были вместе.

Они, можно сказать, не разговаривали. Обычно девушка только задавала вопросы, которые касались их совместной ночи и которые уточняли его пожелания и претензии, если они были. Иногда и Майки спрашивал об этом же, но это было такой редкостью, что в голове всплывали только два случая. И оба произошли тогда, когда парень был жутко пьян.

Изанами щёлкнула выключателем и вновь уселась стул рядом с туалетным столиком. Манджиро Сано не любил, когда в комнате было ослепляюще светло, поэтому горела лишь настольная лампа. Приглушённый свет, красные обои и бордовое постельное бельё — как же она ненавидела эту обстановку. До невозможности пошло, до невозможности отвратительно, до невозможности гадко. Комната под стать её хозяйке — ничего не скажешь.

За стеной послышался девичий вскрик и громкий смех парня, который уже был знаком девушке. Быстро потушив сигарету и нанеся духи с ароматом ванили и вишни, она поднялась на ноги и сцепила руки перед собой в своеобразный замок. Дверь с грохотом отворилась и в проёме показался заместитель Майки — Харучиё Санзу.

— Изанами Фудзита, — протянул он, расплываясь в широкой улыбке, — Король скоро явится. Слушай, а можешь помочь сделать мне выбор? Эта милая блондинка или очаровательная брюнетка.

Обе девушки посмотрели на Изанами умоляющим взглядом. Харучиё был отвратительным и прекрасным любовником одновременно: с одной стороны, парень считал своим долгом довести красавицу как минимум до двух-трёх оргазмов, с другой — он нередко измывался над истощёнными телами, заставлял девушек принимать вместе с ним наркотики, а иногда и занимался БДСМ-практикой с теми, чьей обязанностью это не было.

Изанами окинула обоих равнодушным взглядом и, глубоко выдохнув, ответила:

— Возьмите брюнетку, Господин.

Девушка в ужасе раскрыла глаза, которые тут же наполнились слезами, пока другая девушка с благодарностью улыбнулась ей. Фудзита только отвернулась в сторону: ей не нравилась ни одна, ни другая. Однако брюнетка — Мия — в последнее время непозволительно много болтала у неё за спиной, постоянно приговаривая, что она слишком жалкая шлюха, чтобы сам Манджиро Сано обратил на неё внимание.

Жизнь в борделе всегда напоминала Изанами голодные игры, где действовало всего лишь два закона: «На войне все средства хороши» и «Побеждает сильнейший». Девушки здесь были обозлёнными на весь мир, пытались отстоять свою потерянную честь и показать «гордость» хотя бы здесь — среди других дам. Ситуация нередко осложнялась ещё и тем, что каждая пыталась забрать себе самого богатого клиента.

И из-за этого Изанами ненавидели. Она всегда отстаивала свои личные границы в обществе других проституток, не позволяла им издеваться над собой, как они это делали с новенькими, да ещё и умудрилась забрать себе самого богатого клиента. Майки за одну только ночь оставлял столько денег, сколько ей удавалось заработать за полностью загруженную неделю. Мужчины в борделе нередко меняли девушек каждую ночь, но он всегда — каждую субботу — приходил только к ней, не думая о других. И от этого причин ненавидеть Изанами становилось только больше, а сдерживать этот напор для неё становилось всё тяжелее и тяжелее, поэтому ей приходилось остужать пыл красавиц подобным образом — рекомендовать их самым отмороженным ублюдкам. Однако иногда это играло и против неё самой, как, например, сегодня.

И тело вновь заныло. Изанами знала, что именно Мия порекомендовала её этому ублюдку, который живого места на ней не оставил. Эта сука знала, что к ней обязательно придёт Сано, и поэтому решила полностью добить её. Причём не столько морально, сколько физически. Поэтому сдача этой «очаровательной брюнетки» Санзу была своеобразной местью ей.

— Спасибо, Изанами-и-и, — Харучиё вновь широко улыбнулся и повернулся в сторону девушки, которая будет его игрушкой на ближайшие несколько часов. — Подготовь себя, красавица, нас ждёт увлекательнейшая ночка!

Мия только поклонилась, сверкая своим объемным бюстом, и кинула злобный взгляд в сторону «предательницы». Фудзита его только проигнорировала, поняв одну важную мысль — ей уже без разницы. Одним ненавистником больше, другим — меньше. Все её понятия размылись, а ожидания разбились в пух и прах, как и розовые очки, которые она так любила носить, не снимая.

Мама была права.

— Ты пахнешь ванилью и вишней, — Санзу глубоко вдохнул этот невероятно приятный аромат, прикрывая глаза, а после всё его тело расслабилось, словно с него сняли тяжёлый груз, — он любит это сочетание. Молодец, что запомнила.

— Мы с ним знакомы уже больше полугода, поэтому мне не составило труда запомнить эту небольшую, но значительную деталь, — девушка натянуто улыбнулась и слегка кивнула головой, выражая благодарность за своеобразную похвалу.

Вежливость в их профессии — самое главное. Строптивых не любят — из них пытаются выбить всю спесь. Недоступных и зажатых ненавидят — их раскрепощают так, что многие не выдерживают и кончают жизнь самоубийством. Крикливых не жалуют, не жалуют и тихих.

Мерзко и унизительно.

Изанами вдруг удивилась от осознания того факта, что они с Майки знакомы на протяжении стольких месяцев. Время в этом месте летело невероятно быстро, лица каждый раз сменялись, а потом повторялись снова, поэтому она как-то упустила этот момент. Хотя гордиться этим определённо не стоило.

— Тебе сегодня, наверное, слегка не повезло, милашка, — вновь обратился к ней Санзу. Девушка тут же нахмурилась: ведь если даже этот псих осознавал этот факт, то ей действительно придётся несладко. — Мы с парнями решились развлечься и подшутить над одним новичком, подсыпав ему Виагру, но этот стакан воды выпил Майки, поэтому он… хм, немного взволнован.

— Он принял её на голодный желудок? — парень поджал губы, постоял несколько секунд неподвижно, словно статуя, а после часто-часто закивал головой.

Изанами еле заметно выдохнула, глупо надеясь, что сильного эффекта у Майки не было. Она понимала, что ещё одного грубого сношения точно не выдержит. И как же ей хотелось, чтобы частая, но не постоянная пассивность в постели сыграла свою роль и сейчас. Однако девушка знала, что всё всегда идёт против неё.

Фудзита едва ли не по крупицам собрала остатки сил и сильнее сцепила свои руки, застыв в середине комнаты и ожидая, когда же он придёт. Однако минуты шли одна за другой, а его всё не было, и уже даже Санзу начал волноваться, постоянно посматривая в сторону наручных часов, которые показывали половину двенадцатого.

Плечи девушки опустились вниз, словно к рукам привязали гири, а спина слегка сгорбилась. Она уже устала стоять и ждать, поэтому осторожно села на стул и принялась рассматривать стену перед собой. Из дальнего угла борделя начали раздаваться звонкие крики и мелодичные стоны — наигранные, до ужаса пропитанные фальшью и невероятно бесящие. Настолько, что хотелось схватить эту крикливую девку и ударить несколько раз головой обо что-нибудь, лишь бы она только заткнулась.

А время всё шло, но Майки так и не появился. Ни через пять минут, ни через десять, ни через пятнадцать.

Санзу нервничал: он постоянно дёргал ногой, кусал губы чуть ли не до крови, то и дело теребил рукава белоснежной рубашки. Изанами его волнений о состоянии Сано не поддерживала, что было логично, но даже она уже начинала чуть ли не искриться от напряжения. Ей бы побыстрее начать и побыстрее закончить все эти муки, а не ждать одного странного парня на протяжении часа.

Чудо или, наоборот, несчастье всё же случилось: Санзу резко встрепенулся и выдохнул с облегчением, а в дверном проёме показался главный и почётный гость девушки — Манджиро Сано. Он стал выглядеть хуже: тёмные тени стали ещё гуще, спина лишь сильнее осунулась, а взгляд стал холоднее, безразличнее. Однако было в нём кое-что новое, кое-что особенное — лёгкий румянец на впалых щеках, который означал, что эффект от Силденафила всё же был, причём немалый.

И пока Майки переговаривался со своим заместителем, девушка кусала щёки изнутри и опустила взгляд в пол. Раньше в такие моменты она молилась всем существующим и несуществующим Богам, чтобы мужчина был чуточку нежнее, не слишком грубым. А потом, поняв, что всем абсолютно плевать на такую бесполезную и жалкую шлюху, она перестала верить в чудо и со стойкостью выдерживала все испытания, которые приходились и на её тело, и на её душу.

— Если что, я буду в комнате напротив, — уведомил Санзу, но замер, когда прозвучал голос Майки.

— Займи другую комнату, которая будет подальше от нас, — парень вопросительно выгнул брови, а после нахмурился. — Ты слишком громкий.

Харучиё резко расслабился и хихикнул, кивнув головой.

Дверь с тихим скрипом закрылась и комната погрузилась в полумрак. Изанами выпрямилась, сделала несколько шагов по направлению к молодому человеку и завела руки за спину, открывая ему вид на бордовый пеньюар, даже не пытаясь скрыть оголённые участки тела. Майки, казалось, был доволен её действиями. И казалось, что впервые за долгое время у него действительно хорошее настроение.

Сано сделал два шага к ней и слегка склонил голову, пристально рассматривая её лицо. В коридорах послышались крики и угрозы кого-то убить. Изанами нехотя перевела взгляд на дверь, ожидая, когда же их прервут, но ледяная рука коснулась её острого подбородка, вынуждая обратить на парня должное внимание, а после она опустилась к плечу девушки. Девичье тельце тут же еле заметно вздрогнуло, а кожа покрылась мурашками. Однако такая реакция была вызвана не только из-за неожиданных прикосновений, но ещё и из-за того, что его большой палец гладил то самое место, где были тщательно замазаны синяки.

Девушка приподняла уголки губ, перехватила его кисть и повела за собой в сторону кровати: ей не хотелось, чтобы он увидел чужие следы; многие не любили видеть подобную картину, часто брезговали, вспоминая, кто перед ними, а потому и уходили, оставив ни с чем. Она знала, что Майки ею бы не побрезговал, но небольшой страх всё же присутствовал.

Изанами встала у края кровати и начала ожидать его указаний. Но он молчал, то ли давая ей полную свободу действий, то ли обдумывая свои дальнейшие шаги. Рисковать она не стала и решила просто подождать, пока с его губ слетит хоть какая-нибудь фраза.

— Ты хочешь нежно или грубо?

Девушка резко втянула воздух носом, а после приоткрыла рот. Удивление в её глазах почему-то позабавило и даже умилило Майки: такой испуганный и одновременно тёплый, как ему казалось, взгляд вынуждал его чёрствое сердце забиться чуть быстрее.

— Как Вы пожелаете, Господин Сано, — Изанами слегка склонила голову вперёд, выражая благодарность за беспокойство, и заметила, как он нахмурился.

Манджиро ненавидел, когда именно она обращалась к нему так. Он хотел быть для неё просто Майки, но каждый раз из её уст слетало только отвратительное «Господин Сано» или же просто «Господин», даже несмотря на то, что он много раз просил не называть его так. Девушка только стыдливо опускала глаза и шептала что-то про то, что к почётным гостям нужно относиться с огромным уважением, соблюдая все формальности, а иначе… Последствия всегда были самыми разными и до боли неприятными.

Майки ненавидел это место, ненавидел смотреть, как здесь издеваются над девушками; и в его голове всегда пробегала наивная мысль о том, что её, наверное, эта участь не постигала: ему никогда не удавалось заметить следы пальцев или что-то подобное. Он мечтал убить каждого посетителя в этом проклятом борделе, но в особенности тех, кто прикасался к ней, хотя и понимал, что последствия будут плачевными для большинства людей. И только это его останавливало. Хотя был ещё один красный сигнал, который сдерживал его, — нежелание увидеть в её глазах страх, понять, что она его боится.

Его рука взлетела вверх, но не для того, чтобы ударить, как это было некоторое время назад с владельцем борделя, а чтобы приласкать. Изанами выдавила из себя улыбку и потёрлась щекой об его раскрытую ладонь. И неожиданно для себя она почувствовала капельку спокойствия, чувство защищённости.

— У тебя сегодня будет много работы.

Для кого-то этот тон, которым Майки сказал эту неутешительную фразу, показался бы слишком суровым, надменным, но девушка, успевшая немного узнать его, поняла, что у него действительно было хорошее настроение. И этот голос, которым он оповестил её о большом количестве работы, был для неё слаще мёда.

Парень резко приблизился к лицу и прижался сухими губами к её, даже не пытаясь как-то углубить поцелуй. Он так и не научился целоваться, а она — отвечать на такие неожиданные порывы. Но их всё устраивало, а значит, переживать было не о чем.

Майки так же неожиданно отстранился от неё, облизнул свои губы, ощущая на них привкус помады, уселся на мягкую поверхность кровати и вытянул в её сторону руки. Девушка поняла этот знак без лишних слов: встала между его разведённых коленей и прижала его голову к своему животу, тут же зарываясь пальцами в белоснежные пряди. Для него это было лучше всякой терапии, а для неё — небольшим и довольно-таки своеобразным островком безопасности.

— Вы устали, Господин? — тихо спросила Изанами, и Майки, вместо выражения своего недовольства от вновь произнесённого ею «Господин», только сильнее прижал её к себе и уткнулся лицом в шёлковую ткань пеньюара.

Да, он действительно чертовски устал: от постоянной работы, от постоянных вылазок и горы трупов, от бессонницы, от ощущения пустоты где-то внутри, от того, что не понимает своих чувств к девушке, если они, вообще, были. Но ему хотелось верить, что были, ведь чувство ревности вновь и вновь вспыхивали в нём, когда до него доходила мысль, что он у неё не один, а на душе становилось волнительно, когда она смотрела на него своими, как он потом заметил, синими глазами с теплотой и лаской.

Но Майки не понимал, что она смотрела так на каждого, кто заказывал её.

Сначала он даже не понял, что начал что-то чувствовать. Все эмоции и ощущения, внутренние переживания и тяготы, привязанности и связи, не касающиеся работы, были под много килограммовым замком. Однако всегда случаются исключения из правил, поэтому этот самый замок превратился в пыль, когда ему захотелось явиться к ней просто так, не для того, чтобы сбросить напряжение, вдавливая её тело в кровать. Это случилось спустя три месяца их регулярный встреч, хотя он надеялся, что такого никогда не произойдёт.

Майки не боялся её убить или как-то покалечить, не считая случаев во время жесткого секса: он всё ещё выступал против насилия над девушками, даже несмотря на то, что с каждым днём всё сильнее и сильнее погружался в пучину темноты. А уж такое хрупкое и, как ему казалось, ранимое создание он бы тем более не посмел тронуть. Единственные метки, которые парень оставлял на её истощенном тельце, — это огромные засосы и укусы на шее и плечах. Но даже такое случалось очень редко: в основном, когда его подчинённые выносили ему мозг или когда возникали проблемы с другими организациями и ему нужно было выпустить пар.

Руки парня взметнулись вверх, пока его горячее дыхание опаляло женский живот. Изанами вновь всё поняла, в очередной раз замечая, что она действительно уже немного привыкла к нему, узнала практически о всех его знаках, желаниях. Девушка слегка отстранилась, отчего Майки недовольно поморщился, а тонкие пальчики подцепили край тёмной футболки и потянули вверх, обнажая тощий торс. Она отлетела куда-то ей за спину, а после её нежные руки начали массировать напряжённые плечи парня. С его губ слетел томный вздох, а по телу пробежалась волна облегчения и удовольствия.

— Встань на колени, — тихо приказал парень и потянулся к обжигающе холодной пряжке ремня, чтобы расстегнуть его.

Изанами дёрнула уголком губ: он никогда не мог сказать ей о своих желаниях прямо, предпочитая говорить расплывчатыми фразами или скрытыми намёками. Большинство мужчин говорили прямо: «Отсоси мне, шлюха» или «Дай мне трахнуть тебя, шлюха» — они лишь сильнее заводились от этих фраз. Но Майки всегда смущался и кусал губы, особенно в начале их встреч, когда пелена страсти и желания ещё не полностью застилала его глаза и разум.

Девушка помогла стянуть его чёрные штаны вместе с бельём, откидывая всё это куда-то в сторону футболки, и поудобнее устроилась между его ног. Она не стала медлить и рассматривать член во всей его «неповторимой» красе, а сразу облизнула языком головку; знала, что парень просто обожает, когда всё начинается именно с этого. И вновь без какого-либо промедления Изанами взяла в рот половину длины, стараясь игнорировать неприятный привкус.

Ей было настолько отвратительно, что хотелось блевать, как это случилось утром.

От её интенсивных движений головой Майки не сдержался и рухнул спиной на кровать, ощущая уже горячей кожей приятную прохладу шёлка. Ему действительно было хорошо, ведь нет чувства приятнее, когда тебе доставляет удовольствие девушка, к которой ты питаешь симпатию. И от осознания этого факта он всё-таки не сдержался и нарушил тишину своим томным стоном — совсем тихим, но таким приятным и блаженным, что девушка только ускорила свои движения, упираясь носом в его небритый лобок.

Хотелось закончить всё это побыстрее и быть свободной.

Парень впервые за долгое время удивил Изанами: он всегда был крайне пассивен, когда она доставляла ему удовольствие оральными ласками, а тут его бёдра вдруг начали толкаться навстречу ей. От неожиданности она вдруг отстранилась от него, зашлась в недолгом приступе кашля и через несколько секунд вернулась к своему делу, позволяя ему двигать бёдрами в таком темпе, в каком он только хотел.

По комнате начали раздаваться жутко непристойные звуки, от которых Сано лишь сильнее заводился и быстрее приподнимал бёдра девушке навстречу. От невероятной теплоты её рта и крепкого обхвата длины губами он прикрыл локтем глаза, а другой рукой сжал простынь. Но с его губ так и не слетел очередной стон: и без этого было стыдно.

Движение парня стали более рваными, а член начинал пульсировать во рту Изанами. И она была рада: скоро всё закончится и ей придётся остаться в долгожданном одиночестве. Вот только все мысли о ближайшем будущем пропали, когда её рот наполнился отвратительным солоноватым семенем, которое она хотела сплюнуть, а после этого вымыть рот с мылом. Однако было очередное унизительное правило: всегда глотать, если не хочешь получить по первое число. И девушка сделала это, едва ли не проронив одинокую слезу.

Ненавидела.

Изанами сделала ещё несколько движений головой, отстранилась, облизнув губы, и убрала руки с его тазовых косточек, складывая их на коленях. Взгляд опустился вниз, а сама она ожидала дальнейших указаний: уже поняла, что одним минетом всё не закончится. Но вместо очередных просьб раздавалось только шумное дыхание парня, которое никак не хотело выравниваться.

Девушка сидела неподвижно, молча ждала, когда он придёт в себя, и кусала щеку изнутри. За стенкой начали раздаваться оглушающие стоны, и она вновь поморщилась, ощущая, как гнев и ярость переполняют её; ей вновь захотелось ударить чёртову красавицу, которая так вопила, да желательно чем-нибудь потяжелее.

— Почему ты сидишь на коленях? — спросил Майки, приподнимаясь и занимая сидячее положение.

Его рука снова легла на нежную кожу щеки девушки и медленно огладила её. Изанами совсем ненадолго задумалась и совершенно забыла потереться о его раскрытую ладонь. А когда вспомнила, ей показалось, что уже было поздно, поэтому непроизвольно задержала дыхание, ожидая удара, который откинул бы её куда-то в сторону.

Но удара не последовало, даже наоборот, Майки только нежнее начал ласкать её, изредка оглаживая большим пальцем правую бровь. И казалось, что он всё-таки догадался.

— Ты боишься, — не вопрос, а утверждение.

— Не все мужчины такие же ласковые, как Вы, Господин, — прошептала она в ответ, а после ответила на его вопрос: — Я жду ваших дальнейших пожеланий, Господин.

Майки поджал губы от раздражения — снова это «Господин». Как же он ненавидел формальности и все эти правила, которые считал только помехой. Хотелось разорвать здесь всех и вся на куски от того, что бедных девушек могли наказать только за такую малость, хотелось разрушить это проклятое здание, не оставив от него и камушка, лишь бы только над ними перестали так издеваться, лишь бы только она перестала работать здесь.

Но он не мог этого сделать: Коко уже начинал уставать от постоянного исправления ошибок и последствий его действий. А так хотелось освободить её из этого плена, где царил хаос, поток унижений и боли. И этого сделать не мог. Или же мог?

— Раздевайся.

Изанами встала с колен, игнорируя жгучую боль и дискомфорт, и послушно сняла пеньюар, под которым ничего не было: она не носила нижнее бельё, потому что раздеваться под сальные и нетерпеливые взгляды было мучительно и ужасно долго.

В глазах Майки, к её удивлению, никогда не было ни того, ни другого.

Он всегда смотрел на неё или равнодушным, или внимательным взглядом. В его глазах не было пошлости, не было немого приказа быть чуть быстрее, не было упрёка за то, что она находилась в этом гадюшнике, а не работала на нормальной работе и не воспитывала детей, каждый вечер ожидая прихода мужа. А ещё в них не было и сожаления, которое так её бесило.

Если посмотреть — Майки прямо идеальный вариант для того, кто мог бы её спасти от этой мерзкой жизни в элитном и душном борделе.

Изанами почувствовала, как крепкие руки ухватились за её бока, притягивали к исхудавшему телу, сжимали тонкую кожу и гладили-гладили-гладили. Когда девушка упёрлась коленями в кровать, Майки резко потянул её на себя, заставляя сесть на свои бёдра. С её губ не слетело и звука, хотя он, вообще-то, ждал этого.

Вот только он не знал, что таких неожиданных порывов у неё бывает столько раз за день, что хочешь не хочешь, а привыкнешь. Она сделала это ещё года два назад, когда какой-то ублюдок специально капнул ей воском на промежность, пока она отсасывала другому.

Мужская рука легла ей на поясницу, проводила линии вверх-вниз, пока вторая — несильно сжимала бедро. Чёрные глаза, казалось, прожигали в её лице дыру, но на самом деле они запоминали каждую деталь, улавливали каждое изменение в мимике. Он вообще любил рассматривать её без каких-либо причин, просто так. А она это ненавидела, потому что чувствовала себя продажной потаскухой, в которой можно увидеть лишь красоту тела и лица и средство для удовлетворения своих фантазий и потребностей.

Изанами Фудзита таковой по сути своей и являлась, но принятие этого всегда казалось для неё чем-то невозможным, самым больным ударом, бьющим куда-то в район солнечного сплетения, выбивающим весь воздух из лёгких. Поэтому она никогда не задумывалась об этом, но в последнее время…

— Посмотри на меня, — тихо попросил Майки, совсем не как другие мужчины, которые сразу после этой просьбы могли вытворить что-то ужасное. — О чём ты думаешь?

«О смерти», — хочется ответить ей.

— О Вас, Господин, — на лице девушки появилась широкая улыбка — вымученная, не иначе. — Могу ли я положить свои руки Вам на плечи или спину для опоры?

Майки только кивнул, а в это время в его голове предстали кровавые картины того, как он избивает и мучает владельца борделя, который загонял и, можно сказать, уничтожал практически всех девушек, находящихся здесь. Ох, ему не терпелось раскроить ему башку о какую-нибудь твёрдую поверхность или вообще скормить его Санзу, который так долго ныл из-за отсутствия «живых» мишеней.

Маленькие ладошки легли ему на заднюю часть шеи, пока обнажённая кожа — прохладная и нежная — касалась его. Одна рука скользнула вверх, путаясь в волосах, чтобы помассировать кожу головы — он любил это, просто обожал, особенно если его мучили боли. И она как чувствовала, когда ему это действительно было необходимо.

Такая идеальная для него, даже слишком, чтобы просто отпустить.

Сидели так недолго: спустя несколько минут приятных прикосновений и любования красотой девушки Майки вновь почувствовал напряжение в области паха, от которого ему хотелось немедленно избавиться. Поэтому после простого кивка в сторону подушек Изанами перебралась с его колен на постель, устраиваясь поудобнее, если так вообще можно было сказать.

Майки слегка потянулся в сторону тумбочки, чтобы достать из заранее приготовленной пачки один презерватив. Смазку, которая лежала рядом с этой пачкой, он, как и все остальные мужчины, проигнорировал, брезгуя к ней прикасаться или не желая заботиться о комфорте какой-то шлюхи, которая годится только на страдания. На самом же деле Майки думал, что хватит и естественной смазки. Вот только он, совсем неопытный, не понимал, что ей не нравилось происходящее, ей не хотелось этого.

Девушка только поджала губы, чтобы с них не слетела заветная просьба — взять эту чертову бутылочку и более-менее подготовить её к проникновению. Но сказать это — подписать себе смертный приговор. Хоть ей, если честно, уже и было наплевать на это, она всё же хотела пожить ещё пару часиков, выискать хоть какие-то плюсы в этой ничтожной жизни, даже понимая, что ей их не найти.

Майки раскатал по всей длине латекс и шумно выдохнул в предвкушении: ему так не терпелось оказаться в ней, что даже рассудок на несколько мгновений помутнел. Его руки расположились по бокам от её головы, а через пару секунд она ощутила на своих губах горячее дыхание и прикосновение к ним — совсем лёгкое, невесомое. И Изанами слегка выдохнула от облегчения: если парень целовал её именно так, это значило одно — он будет нежен.

Парень пару раз качнул бёдрами, потираясь всей длиной о промежность, раздвигая половые губы и задевая клитор — вот только он давно уже потерял какую-либо чувствительность — а после вошёл, не сдержав стона. Рядом с его ухом послышался тяжёлый вздох.

Он думал, что это было от удовольствия, а на самом деле — от боли.

Изанами на долю секунды прикрыла глаза, пытаясь сдержать слёзы, и глубоко выдохнула. Внизу всё саднило, невероятно жгло, но она терпела, потому что так было нужно.

Потому что нужно было давать Майки то, что он так хотел увидеть, почувствовать.

Парень на несколько секунд замер и тяжело задышал. Давал ей время, чтобы привыкнуть, или же попытался вернуть остатки рассудка — она не знала, да и ей, в принципе-то, было всё равно. Но где-то в глубине души у неё зародилось желание поблагодарить его, потому что если бы не эта небольшая пауза — точно бы взвыла от горячих, словно лава, вспышек боли.

Однако всё имеет свойство заканчиваться. Так случилось и с минутами небольшой передышки, которые закончились, когда Майки начал двигаться — сначала медленно и глубоко, а затем всё быстрее и размашистее. Изанами захотелось взвыть, захотелось громко заплакать, закричать, забиться в агонии, да всё, что угодно, — лишь бы только эти мучения закончились.

Толчки стали ещё быстрее, а дыхание парня — более шумным, опаляющим ухо девушки, которая старалась мычать так, чтобы он поверил в сладкую ложь, поверил в то, что ей хорошо так же, как и ему.

И Майки всегда ей верил, даже тогда, когда был уверен в том, что она врёт.

Изанами попыталась хоть как-нибудь расслабиться, но не для того, чтобы получить хоть капельку удовольствия, а для того, чтобы было не так тяжело, не так унизительно и больно. И у неё никогда не получалось, даже с ним. В голове всплыла мысль о том, что она совсем безнадёжна, что ей уже ничего не поможет. И она, к своему страху, в отчаянии зацепилась именно за неё.

Но эта мысль на время отпустила девушку, когда она почувствовала, как губы Майки спустились к шее — прямо в то место, где были тщательно замазаны синяки и укусы прошлого клиента. Внутри всё на секунду похолодело, а потом раздался пронзительный крик, который эхом разлетелся по всему этажу борделя: острые зубы парня впились в тонкую кожу шеи и сильно сомкнулись. Он любил оставлять свои укусы и метки, помечать её, думая, что она их не скрывает и показывает всем остальным мужчинам, что занята.

Но он никогда не был у неё единственным, а она никогда не была его.

Изанами непроизвольно сжала член Майки и тот отстранился от её шеи, зашипел протяжно, словно змея, и на секунду испугался, что не выдержит и так рано кончит, уже не первый раз так опозорившись перед ней. Девушка погладила его по правому бицепсу, молча извиняясь, и замерла, когда он скривился и зачем-то облизнул свою ладонь. Она, конечно, привыкла к его странностям и неожиданным заскокам, но это было что-то новенькое.

— Одна сплошная штукатурка, — пробурчал парень и двумя пальцами приподнял её подбородок, чтобы осмотреть шею. — Зачем ты наносишь всё это даже на шею?

Все мысли девушки тут же разбежались, кто куда, а в голове было только одно перекати-поле, да шум завывающего ветра — пустота. Ни одного нормального оправдания, ничего, что можно было бы ему ответить и не вызвать у него злость. Майки слегка качнул головой, молча требуя скорого ответа, но слова так и не желали вырваться из её рта. Тогда он слегка приблизился к её лицу, сверкнул своими тёмными глазами, которые стали ещё на несколько тонов темнее.

— Чтобы выровнять весь тон кожи, Господин Сано, — прощебетала она, испуганно хлопая глазами. — Тон кожи лица и тон… шеи значительно отличается… и поэтому…

Изанами замолчала, когда поняла, что начала нести откровенный бред. Но Майки плохо разбирался в косметике и подобной ерунде, поэтому согласно кивнул головой, принимая её нелепую отмазку за правду.

Однако желание разукрасить её шею различными метками никуда не пропало, а, казалось, только возросло. Оглянувшись через плечо, Майки заметил пачку влажных салфеток на её туалетном столике. Смахнув белую прядь с потного лба, он, как бы ему не хотелось остаться в тёплом лоне, вышел из неё и схватил бело-голубую упаковку. Внутри Изанами всё сжалось, а липкое чувство страха поднималось куда-то к горлу.

— Г-господин… Господин, что Вы собираетесь делать? — прошептала она, надеясь, что все её подозрения — лишь простые подозрения, игра фантазии.

Майки промолчал, кинул салфетки рядом с ней, устроился между её ног поудобнее и вновь вошёл — с трудом из-за её зажатости от чувства нарастающей паники. И всё шло нормально, причём настолько, что Изанами показалось — у неё действительно едет крыша, и она уже во всём ищет опасность, даже там, где этого не было. Но потом… потом рука парня достала одну салфетку, пока другая — крепко удерживала дрожащий подбородок.

— Господин, Вы можете оставить свои метки на груди и плечах, как Вы любите, но… — голос девушки дрогнул, а в глазах застыли слёзы, которые вот-вот могли начать спускаться по щекам солёными дорожками. — Прошу Вас, я очень боюсь, что буду выглядеть хуже в Ваших глазах…

Парень замер, посмотрел в её блестящие глаза и оставил быстрый поцелуй на губах. Он хотел сказать, что в его глазах она всегда будет самой лучшей, самой красивой, самой прекрасной и желанной, но не мог, потому что просто-напросто не умел говорить такие вещи. Ему казалось, что этот небольшой жест с его стороны помог ей убедиться, что всё в порядке. Но чем больше тонального крема оставалось на салфетке, тем сильнее она начинала дрожать от боли и бессилия, а он — от неверия и слепой ярости.

Все надежды и радужные иллюзии, что её не трогали, не пытали и не причиняли боль, рассыпались в прах, когда перед глазами Майки открылась вся картина: шея была усыпана укусами, следами от ладоней, алыми и синими засосами и — в темноте, конечно, было плохо видно, но ему показалось, что ещё и следами от верёвок, словно её пытались задушить. Он потянулся за второй салфеткой и принялся стирать макияж уже на лице.

— Господин…

— Замолчи!

Такой реакции и следовало ожидать. И именно поэтому она всегда замазывала все пятна, даже самые маленькие и незаметные, если сильно не приглядываться. Годы жизни в борделе её научили готовиться ко всему и всем.

Изанами послушно выполнила его приказ. Глаза закрылись, чтобы не видеть в его взгляде отвращение, ненависть и желание убить её. Если и захочет задушить или пристрелить её, то пусть она хотя бы не увидит этого осуждения перед смертью.

— Смотри на меня и не смей закрывать глаза…

Девушка выполнила и этот приказ. Её глаза распахнулись, словно в ужасе, а по щекам побежали первые слезинки. Она боялась; боялась, что увидит, как Майки злится на неё; боялась, что сейчас на кровати окажется труп — её труп. И ей хотелось и не хотелось этого одновременно.

Однако, вместо осуждения и ненависти, в его глазах Изанами заметила лишь пустоту и какие-то пугающие вихри. На секунду девушка подумала, что всё это ей просто-напросто мерещилось, что от перенапряжения у неё уже начачались галлюцинации, но, слегка приблизившись к его лицу, она действительно заметила в чёрных бездонных глазах нечто пугающее и завораживающее одновременно. И она лишь сильнее сжалась от чувства первобытного страха. Противный комок подступил куда-то к горлу, и ей еле удавалось сдерживаться, чтобы не сблевать прямо на кровать.

Это ненормально. Всё это абсолютно ненормально. Так не должно быть.

Сухие губы с неким трепетом коснулись её кровоподтёка на скуле, мазнули по щеке и остановились на небольшой ранке в уголке губ. Одна рука скользнула ей под шею и легла на левое плечо, пока другая — так и покоилась рядом с головой для опоры. И если бы Изанами попросили описать свои чувства двумя словами, то она бы сказала: шок и непонимание.

— Я найду всех, кто причинил тебе какую-либо боль, — прошептал Майки и, еле заметно улыбнувшись, продолжил: — найду, заставлю ползать у тебя в ногах, молить о прощении и убью их. Всех. Лично.

Фудзита должна была испытать от этих слов страх из-за такой безмерной жестокости человека, который сейчас находился так близко к ней, или радость из-за того, что все ублюдки, посмевшие обидеть, растоптать её, как какого-то таракана, понесут за это ответственность. Но она не могла: не осталось каких-либо сил на это.

Майки, наверное, ждал от нее каких-нибудь слов или хотя бы какой-то реакции, но вместо этого он получил ровным счетом ничего. И тогда он решил продолжить начатое. Вновь последовали толчки, но уже более более медленные, более плавные: ему не хотелось причинять ей ещё больше боли.

— Обними меня, — раздался четкий и тихий приказ у неё над ухом.

Девушка положила ладони ему на постоянно двигающиеся лопатки и скрестила ноги у него за спиной. Она знала, что это его любимая поза, потому что так Майки чувствовал, что они — одно целое, неделимое; ощущал себя на несколько драгоценных и быстроутекающих, словно песчинки сквозь пальцы, минут нормальным человеком, который способен что-то чувствовать, а не бездушной куклой.

Парень сделал несколько особенно глубоких толчков и практически полностью лёг на неё, чтобы ощущать тепло её кожи. Кончик его носа прошёлся по основанию челюсти и зарылся в тёмные волосы. Яркий аромат вишни и лёгкий запах ванили затуманил сознание, и движения его таза стали резче, быстрее, жестче; они выбивали из девушки весь воздух, все крупицы самообладания.

Ладони Изанами то и дело соскальзывали со спины, и она, уже не находя других вариантов, вцеплялась в неё уже ногтями, оставляя красные полосы. Любой другой клиент уже давно бы отвесил пару пощёчин, но Майки лишь сильнее заводился от одной только мысли, что на его теле остаются отметины их «любви».

Он был слишком наивен с ней. И эта наивность ослепляла его.

Под конец парень словно с цепи сорвался. В погоне за своим удовольствием он не заметил, как начинал буквально вколачиваться в подрагивающее от боли тело, не услышал, как она едва ли не скулила от неприятных ощущений. Перед тем, как кончить и рухнуть сбоку от неё, он пару раз тихо простонал и сжал плечо с такой силой, что девушка успела испугаться и подумать, что оно сейчас просто сломается, превратится в мелкие крошки.

Изанами перевернулась на левый бок, прижав руку к низу живота, чтобы унять тянущие боли, и каким-то равнодушным взглядом начала рассматривать Майки, который пытался убрать прилипшие пряди с лица. В его глазах было чистое удовлетворение и какая-то заинтересованность, в её — боль и полная опустошённость.

Девушке казалось, что всё самое страшное и тяжёлое уже случилось, однако загадочная улыбка Майки убеждала её в обратном. Казалось, что он давно задумал что-то такое, что можно было осуществить только спустя огромный промежуток времени. И все опасения подтвердились, когда он тихо сказал:

— Я хочу быть твоим единственным клиентом, Изанами.

На секунду ей показалось, что внутри всё похолодело, а после разбилось на мелкие осколки. Майки не спрашивал, не предлагал, а просто поставил перед фактом. И оснований не верить в то, что он её не заберёт, не было: буквально на каждом углу кричали о том, какой этот парень «Непобедимый» и упёртый, уверяли, что если он чего-то пожелает, то это обязательно будет в его руках через короткий срок. Даже владелец борделя — конченый псих и деспот — боялся его и старался во всём ему угодить.

Изанами не знала, что хуже: оказаться в заточении в этом противном месте, оказаться в заточении у конченого психа или же… быть свободной?

Точка невозврата была поставлена. Решение было принято.