Когда это впервые появляется в поле зрения, Хакуджи в который раз одёргивает руку, чтобы не трогать свой свежий пирсинг.

Когда это путает кабинеты и с глуповатой улыбкой говорит, что ищет подготовительную группу на химбио, Хакуджи как раз мысленно дорисовывает очередную деталь для эскиза своей тату.

Когда это сваливает, в жизни Хакуджи не то чтобы хоть что-то меняется.

В жизни Хакуджи меняется, когда это садится на стол перед ним, закидывая ногу на ногу и представляясь.

Хакуджи на втором курсе педагогического, и его не особо волнуют школьники, метящие вообще на другое направление.

Сояма Хакуджи на втором курсе педагогического, и Шима Рензо, метящий на химбио только потому что иначе родаки его прибьют, определённо, хоть какой-то частью его жизни становиться не должен.

Кстати, они общаются уже три месяца.

Кстати, у Рензо максимально ублюдонский плейлист, Хакуджи его слушает только когда накрывает, ну, типа, по угару, а так Хакуджи любит музыку погромче и потяжелее, чтобы барабанные перепонки с первых секунд лопались.

Кстати, третий месяц их общения скоро кончится.

Хакуджи же не проебался в своих прежних утверждениях, да?

Да?

***

Они с Рензо напоминают мем "не списывай домашку слишком палевно", потому что у Рензо волосы оттенком помягче, шутки полегче, но тоже так себе, и поведением они разнятся - противоположности притягиваются, всё такое, прочее, наверное, только поэтому Хакуджи ему ебало и не набил, хотя ой как хотелось.

Хотя.

Ну, почему сразу прошедшее время.

Хакуджи хочется и сейчас - просто потому что, типа, кто-то жрать, учиться или жить без, например, курева не может - да, Даки, это камень в твой огород, всю хату ему своим дымом провоняла - а кто-то - Хакуджи - дерётся.

Есть, чтобы жить, только пиздиться.

Философия, душевность, всё такое.

Даки тушит свою тонкую выпендрёжную херню о подсвечник, который зовёт пепельницей - объективно, сходство действительно есть - и цыкает языком.

- Ты хочешь затолкать свой язык ему в глотку.

Пепельница летит в Даки - Даки визжит и уклоняется - стеклопакет едва не идёт трещинами.

***

Когда Хакуджи тупит в библиотеке над очередной книжкой, потому что близятся зачёты, Рензо сидит рядом, раскачиваясь на стуле - это, говорит, чтобы поймать вайб, почуять дух, ух, универ, такой пласт жизни.

Хакуджи слушает его такого и выдыхает:

- Ну и херня.

Объективно - Рензо в такие моменты выглядит, как еблан.

Объективно - звучит тоже.

Объективно - мнение Хакуджи должно стать истиной в последней инстанции, иначе он случайно устроит массовое убийство.

Рензо рядом под свой очередной плейлист явно набирается особого вайба и падает вместе со стулом на пол, поднимая пыль - Хакуджи выдыхает насмешливое "полудурок" и тянет руку.

Его пытаются старой и детской уловкой утянуть к себе на пол - поэтому вместо руки помощи Рензо получает с ноги по рёбрам.

- Ну, слушай, Даки, объективно, пиздилово - это ж тоже язык любви.

- Один из языков гомоэротизма, без которого дружба не обходится, а?

В Даки летит выёбистая ручка на дохуя цветов - Хакуджи цыкает языком, потому что драться у него действительно в крови, и нет, никакой драмы в том, что он слегонца пнул малолетку - ну, бля, по шутке же - он углядеть не может.

***

Когда Даки тупо и с подъёбкой шутит - "вы переспите с ним, потому что ты пырнёшь его членом" - Хакуджи успешно сдаёт очередную херню, названия которой даже не запоминает.

Когда Даки говорит очередную ерунду - "ты на нём реально живого места не оставишь" - Хакуджи слушает голосовую, в которой Рензо хвастает хорошим баллом по геометрии.

И, конечно, ни шутки, ни слова Даки Хакуджи не слушает - делит их на два, потому что нахуй надо.

Нет, серьёзно, Хакуджи умеет рассчитывать силу, поэтому по плечу, спине, лопаткам и всему, что под руку попадается, рукой этой самой он хлопает легко.

Ну, блять, в самом деле, шла б Даки нахуй, у неё быть голосом разума, хоть и с успешной периодичностью, получается так себе.

Хакуджи в качестве приветствия с размаху хлопает Рензо между лопаток - и ровно за секунду до этого тот дёргается, словно шестым чувством улавливает, что сейчас будет.

И Хакуджи, конечно же, похуй - абсолютно и кристаллически.

***

- Сояма-сан, научи танцевать. По-братски.

Наверное, это первые слова Рензо, с которых Хакуджи действительно ловит ахуй.

Они сидят в пустой аудитории, Хакуджи пытается доесть свой чудом выживший обед, а Рензо - опирается ладонями о парту, и в его голосе при желании даже можно найти искренность.

- Нахуя?

- У нас в шкалке будет новогодняя дискотека.

Вся такая активность - то, что Хакуджи терпеть не может, поэтому Хакуджи шлёт его вполне известным направлением: три буквы.

- Только если на твой.

И это, конечно же, шутка, а Шима Рензо вообще громче всех орёт, что его привлекают только наивные тяночки, красивые тяночки, округлые тяночки, вставьте-эпитет тяночки, и, желательно, потупее, а лицом - посмазливее - тяночки.

За это Хакуджи тоже - мог бы набить ебало, но это, конечно же, неправильно, а тычок чуть выше локтя и вовсе не считается.

- Ты же в курсе, да, что там болевая точка, и по ней с локтя хуярить не айс ощущается?

- Иди нахер, Даки.

***

Они сидят в пустом актовом, пока Хакуджи ловит интернет, дзен и срывный нерв.

Они сидят в пустом актовом, Рензо всё мнётся с ноги на ногу, как школьник из приличной семьи перед публичным домом, а Хакуджи наконец-то находит нужную им композицию.

Ситуация сюр, но Хакуджи мысленно зовёт её практикой - репетиторство это та же преподская деятельность, да.

Рука в руке, ладонь Рензо на его плече, ладонь Хакуджи на чужой талии.

- Так это ж женская партия, Сояма-сан.

- Рот закрой и делай, что говорю.

Хакуджи учит его вот этой женской части просто потому что по-уебански сильно хочется позырить, станет ли тот хоть как-то возмущаться.

Рензо не возмущается - разве что, говорит, что Хакуджи с ним обращается совсем не как с дамой.

- Как заслужил.

Камень в его огород пролетает со свистом, потому что нехер до девчонок докапываться.

И в Хакуджи - просыпается очередная грань его уебанства.

Ладонь с талии ползёт ниже.

- Ты вообще ешь? Схватиться не за что.

Хакуджи усмехается, смотрит в чужое лицо - Рензо дёргает своим искусанным ртом.

Щелчок, секунда - Хакуджи визжит дурниной на чистейшем сопрано, пока Рензо давит локтем ему на затылок и держит правую руку.

Хакуджи даже не успевает понять, как тот смог его так заломать.

- Не смей меня лапать, Сояма, - шипит Рензо, и Хакуджи остаётся только кивнуть.

Даки начисляет на счёт Рензо пару очков - Хакуджи говорит, что больше не будет покупать ей сигареты.

***

Когда Рензо спокойно танцует с ним, не возражая против женской партии, Хакуджи даже ловит кайф - этот мальчишка худой, лёгкий, его не составляет труда поднять в выёбистом движении танца, да и ритм тот хорошо ловит.

А после - они кружатся, не прекращая танец - Хакуджи берёт его вторую руку, кладёт себе на талию, свою же - на костлявое плечо.

- Смена роли.

И - хлопает по плечу до шипения, чтобы привести в чувство.

Когда они проходят кпп, Хакуджи снова звенит на ебучем металлодетекторе и молча задирает до самого грудака рубашку, показывая очередной пирсинг.

Охранник кивает, языком цыкая, и пропускает его.

Рензо пялит то на железный кругляш, то на татушку, проходящую по рёбрам, слишком уж откровенно - Хакуджи хочет по-уебански заржать.

- Знаменитый киотский гей, - бросает он на прощание, пока в спину летят давно заученные фразы.

Даки говорит:

- Вы просто два еблана.

Хакуджи грозится не пускать её больше и сдать Гютаро все её сижные нычки.

***

- Смотри, - говорит Хакуджи, опираясь одной рукой о стол, - показываю только один раз.

Если уж из головы Шимы Рензо нельзя выбить любовь доставать девочек, решает Хакуджи, в голову Шимы Рензо можно вбить хоть сколько-нибудь завлекающее поведение, чтобы тот нашёл себе девушку и угомонился хотя бы на какое-то время.

- Значит, улыбаешься, поднимаешь брови, убираешь улыбку.

- Боже, - тянет Рензо, - Сояма-сан, прекрати, а то я тебя прям здесь трахну.

Хакуджи смеётся слишком громко и сильно, чтобы на это в итоге не кинули обидку.

- Ты-то?

Хакуджи смаргивает слёзы смеха, подходит ближе, двумя пальцами хватая Рензо за подбородок - тот дёргается.

- Не принимай близко к сердцу, Шима, но ты какой-то аккуратный, что ли, хрупкий, - вспоминает он не самые обидные синонимы слова "слабак", одновременно с этим второй рукой проводя от плеча к локтю, - субтильный.

Когда мир переворачивается, у Хакуджи болит вся правая часть тела и ещё не зажившая татушка, которой его об стол слишком уж сильно ёбнуло.

Рензо держит его заломанную руку, прижимая её за запястье к пояснице, давит на затылок и - шепчет в самое ухо:

- Не надо так со мной, Сояма-сан.

Хакуджи даже без тупорылых советов Даки понимает, в чём же тут дело - и синие пятна на чужих запястьях наконец-то перестаёт игнорировать, равно как и те, что оставил своими руками - дружеские жесты же не причиняют боли, да?

***

Когда Хакуджи снова приходит в трижды проклятый актовый зал, там, в абсолютной тишине, почти без света с воздухом вальсирует Рензо - глаза закрыты, наушники работают.

Хакуджи впервые, кажется, чувствует что-то, что люди зовут совестью - ощущение не из приятных.

Хакуджи не любит думать над чужим мнением - оно же создано, чтобы ебать его в рот - или над чужими эмоциями, или над чужой жизнью, Хакуджи гордо звал себя эгоистом, думая, что это значит быть нормальным и не сосредоточенным на чужих словах.

Хакуджи включает блютуз на своём телефоне, зная, что тогда наушники Рензо автоматически переподключатся, и машет ладонью в знак приветствия.

Ставит на стол розовую банку с буквой "m".

- Девчонки твоей школы за такой танец расцарапают тебе рожу, и будут правы.

Рензо усмехается, это выглядит нервно, дёрганно, неестественно, но Хакуджи смиряется и тянет его на себя, чтобы показать, как правильно.

Не дожидаясь, пока это сделает Даки, Хакуджи сам со своего счёта перекидывает пару очков - Рензо действительно их заслужил.

***

Когда по Даки становится видно, что ей больше нельзя общаться с какой-то припизднутой розоволосой девицей - слова про любовь и поцелуи, хотя недрочабрь уже закончился, а март - ещё не начался - Хакуджи усмехается устало, но беззлобно.

Из её пачки, прямо на ходу, не сбавляя темпа, проносящийся мимо Рензо умыкает сигу - Хакуджи готов похлопать его бесстрашию.

- Вот попадись мне - живым не уйдёшь!

И со счёта Даки тоже убывает - тут, как обычно, всё строго объективно.

***

- Слушай, Сояма-сан, - начинает Рензо, и это Хакуджи уже не нравится.

- Сегодня без танцев-шманцев, у меня дела.

Что-то Хакуджи всё равно не даёт покоя, хотя свой не самый пацанский поступок он, кажется, уже искупил.

Когда Рензо повисает на его шее и вытягивает губы бантиком, Хакуджи хочет и засмеяться, и упасть рожей в снег, чтобы за чужую тупость так стыдно не было.

- Нет.

- Пидора ответ.

Аргумент про шлюху Хакуджи проглатывает - кажется, у этого парня на шлюхах тоже какой-то переёб, а получать сломанную руку не хочется.

- Найди себе девчонку, с ней целуйся.

Рензо закатывает глаза, выдыхая устало, но будто пытаясь уже сейчас подъебнуть.

- Сояма-сан, это просто рот, и он открывается не только если двое друг друга любят.

- Вот я тебя и не люблю. - пожимает плечами Хакуджи.

Рензо усмехается - снова - и придвигается ещё ближе.

Прикладывается лбом ко лбу, с тихим, глухим звуком, пиздец болезненно стукаясь.

В его глазах можно увидеть, как черти танцуют танго.

- Я тебя ненавижу, Сояма-сан.

И дальнейшее Хакуджи будто бы перестаёт воспринимать.

***

Они с Даки общаются обо всякой ерунде, Даки прованивает ему всю кухню дымом своих сигарет, всё должно быть, как обычно, но Хакуджи снова будто бы не сидится, ему словно чего-то не хватает.

Хакуджи пытается восполнить пустоту привычно - драки и спорт, спорт и драки, можно ещё поработать немного, перевыполнить свою привычную норму, тогда денег хватит на новый пирсинг, или на татушку.

Хакуджи хочет на внутренней стороне руки, от запястья до локтя.

Хакуджи сам себе обрабатывает сбитые руки и ходит по мукам за пиздилки молча, потому что знает - заслуженно.

Хакуджи в пустом спортзале - бесячий препод сломал ногу всем первакам на радость, а второй - свинтил в один из филиалов, потому что в этой дыре силы у любого кончатся - наматывает круги, надеясь, что полегчает.

Хакуджи жрёт себя нагрузками без музыки - пол трясётся так, словно бегают разом все отбитые их уника.

Хакуджи бьёт себя нагрузками с мысленным счётом - чем дольше продержишься, тем сильнее устанешь, а там и не до херни всякой станет.

Когда Хакуджи стоит в планке, рядом неизменно должен быть Рензо, вздыхающий:

- Лежит алмаз, ни дать, ни взять.

Когда Хакуджи отжимается, за спиной всегда должен быть Рензо, хуёво пародирующий сальные взгляды всех своих таких же хуёвых учителей:

- Какая жопа, ух ваще. Какая жопа пропадает.

Последняя фраза всегда и неизменно - именно с натянутым страданием, будто он сокрушается из-за этого сильнее, чем из-за всего в этом мире вместе взятого.

Хакуджи добивает себя по которому кругу - вокруг тихо.

Хакуджи швыряет в сторону противно липнущую майку - татушки блестят от пота.

Вокруг тихо, и Хакуджи хотелось бы надеяться, что он просто оглох.

Когда Хакуджи идёт в душ, в лс Даки летит:

"Сегодня дыми у себя, я занят."

Минут десять Хакуджи хочет просто постоять под ледяной водой, чтобы потом сожрать себя по новой, пока его отсюда в шею не погонят.

Хакуджи падает спиной на мат, смотря на прожектора под самым потолком.

Хакуджи смотрит на потолок, на давно сломанное табло, нужное, видимо, для игры в волейбол да баскетбол, Хакуджи вспоминает про смотанную сетку, которую надо будет вернуть в прежнее положение, чтобы девчонки из спортивной секции люлей не дали.

И:

- Эх, лежит алмаз - ни дать, ни взять.

Когда Хакуджи запрокидывает голову, почти вставая на мостик - видит Рензо.

Это определённо что-то неправильное.

- А я уж боялся, что ты сдох.

- Тебе назло буду живым, - пожимает тот в ответ плечами и падает рядом.

На пирсинг да татушки Хакуджи не заглядывается разве что ленивый - и почти все с разными целями.

Рензо по витиеватому рисунку на рёбрах подушечками пальцев водит, будто бы даже не боясь, что ему эти пальцы сломают.

- Сояма-сан, ты не трипофоб? - спрашивает Рензо настолько неожиданно, что Хакуджи даже забывает половину своего нематерного лексикона.

- Нет, вроде.

- Тогда как ты на себя в зеркало смотришь?

У Рензо худые запястья, Хакуджи их, перехватывая, к мату прижимает одной своей ладонью.

У Рензо кадык еле заметно ходит от частого - явно нервного - сглатывания, и Хакуджи давит сверху локтем - не сильно, но ощутимо.

Они снова меняются местами.

Хакуджи понимает, что это тупая шутка про дырки от его многочисленного пирсинга, но рефлексы тела - особенно с учётом того, что он слишком давно никого не бил - срабатывают раньше, чем мозг.

Рензо тяжело дышит, смотря на Хакуджи с какой-то странной эмоцией, которую ему очень и очень хочется понять.

- Драка, говорят, Сояма-сан, нечто слишком интимное, чтобы завлекать в этот процесс кого попало.

- По себе знаешь?

Хакуджи скалит зубы, Хакуджи смотрит в чужое лицо, Хакуджи пытается понять.

- Я правда тебя ненавижу.

- От любви до ненависти, а?

Хакуджи не знает, что сейчас из себя строит.

Наверное, он просто хочет, чтобы Рензо тоже понял, каково это, когда перед тобой изображают еблана, не давая понять хоть что-то.

- Сояма-сан, - выдыхает Рензо, склоняя голову набок, насколько это сейчас позволяет положение, - любовь, дружба и ненависть - вещи до безумия интимные, и их грани видят только адресаты определённых чувств.

Хакуджи прищуривается, склоняется ниже.

- Какую же грань ты хочешь выразить?

Рензо беззвучно, одними губами отвечает ему стереотипно-уебанское: "угадай".

И Хакуджи не думает ни секунды.

Хакуджи целует этого мальчишку так, словно хочет сожрать в отместку за часы самокопаний.

Хакуджи отстраняется, давит на горло, перекрывая кислород, и целует снова.

"Я тебя ненавижу, Сояма-сан."

Когда Хакуджи отстраняется, сжимая горло ладонью, Рензо своими помутневшими глазами смотрит, будто бы из бездны - сейчас на металлический кругляш на языке.

Хакуджи этот взгляд знает слишком хорошо - и толкается языком в щёку.

На грани своего сознания Рензо усмехается, вынуждая Хакуджи, всё же, разжать хватку.

- Я тебя правда ненавижу, Сояма-сан.

- Это взаимно, Шима, - зеркалит Хакуджи и стягивает чужие форменные брюки.

Шла бы нахер Даки вместе с их уебанским и обоюдным желанием не признавать вслух очевидное.

Ад пуст - все бесы здесь.