Простакам и невежам не дано понять истину искусства. Они могут лишь тыкать пальцем, напускно восхищаться, делать вид, что имеют представление о красоте. Это всё выглядит так глупо. Неуместно. Отвратительно.
Жить с такой правдой тяжело, а юный Валден познал её раньше положенного. Алчные, лживые, пустые люди окружали его с самого рождения. Раньше он черпал вдохновение из всего, что было вокруг, а теперь искусство черпало из него все силы. Он устал. Его тошнило от человеческой грязи и дури.
В поисках вдохновения он зашёл слишком далеко. Люди наскучили. Общество наскучило. Однообразные жертвы тоже наскучили.
В поисках вдохновения он нашёл вдохновлённого человека. Человека, который был готов ради него на всё. Человека, который был готов подарить ему частичку своих амбиций.
---
Лука сидел на стуле почти что неподвижно, изредка покачиваясь и зевая. Прямо перед ним работал Эдгар, хмурясь, изучая холст и глядя на него с разных ракурсов. Тут мазок, там мазок, тут линия, там точка, и потихоньку вырисовывался портрет. Но не Луки Бальзы.
На самом деле, Эдгар и сам не знал, зачем позвал Луку к себе. Вернее, нет, знал, зачем позвал, но не знал, зачем посадил его позировать для картины.
Эдгар восхищался его стремлением. Яркий огонёк уверенности в чужих глазах заставлял биться сердце художника чаще. Вот оно какое, вдохновение… Вдохновение, которое он упустил давным-давно.
Под поношенной тканью рубашки противно кололи свежие порезы. Совсем случайно развив привычку, Эдгар не мог избавиться от неё до сих пор, хотя минуло уже столько…лет? Валден давно перестал считать дни. Это больше не имело смысла. До определенной поры.
Лука устало вздохнул, впадая в дрёму. Учитывая его неусидчивость, удивительно, что он так спокойно провёл больше часа почти неподвижно. Хотя, впрочем-то, даже наоборот, неудивительно, если знать о его тёплых чувствах к художнику.
Луку манила его таинственность. То, как он сидит, сгорбившись, над новой картиной, то, как он покусывает кончик кисточки и то, как он загадочно смотрит на всех жителей поместья.
Мальчик-загадка.
— Эдди, ты скоро? — не выдержав, спросил Лука, подпирая щёки руками.
— Я тебя просил меня так не называть?
— Просил. А что плохого в ласковом «Эдди»?
Эдгар сжал кисточку до побеления пальцев, скрипнул зубами, но ничего не сказал. Лука хмыкнул и снова вернулся в нужную позу.
В комнате становилось душно. Из форточки давно не дул ветер, а дверь была плотно закрыта, чтобы вдруг никто не потревожил художника за его работой. Нет, серьёзно, вы когда-нибудь видели Валдена в злости? Именно настоящей злости? Лучше и не видеть.
Эдгар окунулся в работу с головой, перестал даже обращать внимание на резкие движения Луки, ссутулившись непривычно сильно, и дырявя взглядом холст. Он не заметил, как сам закатил рукава и отложил берет в сторону. В реальность Эдгара вернули тёплые ладони, что прикоснулись к его холодной руке.
— Эдгар?
Раздражённый и изумлённый одновременно Валден поднял глаза и встретился взглядом с взволнованным Лукой.
— Что? — грубо спросил художник, довольно резко вырывая запястье из хватки «заключённого».
— Эти раны… — Лука снова взял руку Эдгара в свои ладони и пригладил пальцами линии красных порезов. — Откуда они?
Эдгар почувствовал, что его сердце пропустило удар. О нет. Нет-нет-нет-нет-нет. Никто не должен знать об этом! Тем более Лука Бальза.
— Отпусти… — прошипел Валден, откатывая рукава обратно. — Тебе какая разница?
— Ну, вообще-то, я за тебя волнуюсь, — честно ответил Лука, как-то рассеянно глядя на художника. — Я, конечно, предполагал, что тебя что-то тревожит, но чтоб прям настолько…
— Со мной всё в порядке. Это старая привычка, не более. — Эдгар отложил кисточку в сторону и отсел подальше от холста, стараясь не пересекаться с Бальзой взглядом.
— Эдгар, послушай меня, — не унимался Лука, уложив руки Валдену на плечи, не оставляя попытки заглянуть ему в глаза. — Я понимаю, как тебе тревожно. Мне тоже тревожно. Нам всем…несладко приходится.
Эдгар не хотел показаться слабым. Он не хотел, чтобы кто-то знал о его самобичевании, чтобы кто-то видел его слёзы, но почему-то сейчас эмоции хотели взять верх. Впрочем-то, он не собирался сдаваться, тем более самому себе.
— Эд… Ты не против, если я тебя обниму? — Лука расправил руки в стороны для объятий, а на губах его заиграла слегка печальная, но добрая улыбка.
— Не в этой жизни, Бальза, — фыркнул Эдгар, отворачиваясь. Всякий раз, как он начинал говорить, то обязательно был чем-то недоволен, а вся его речь была пронизана грубостью и жестоким красноречием, но, увы, он не мог с собой ничего поделать: общество, в котором Эдгар вырос, было слишком лживым и жадным, и чтобы никто не посмел ранить его сердце, он всегда ранил первым. Удивительно, как Лука это терпел. Наверное, обладал железной выдержкой.
— Эдгар, — «заключённый» присел чуть ближе к художнику, снова укладывая руки на его плечи. — А если очень хорошо подумать?
— Если хорошо подумать, то я хочу ударить тебя в лицо. — Очевидно, это ложь, никак иначе, и Лука это знал, поэтому и рассмеялся.
— Эдди, — сказал он сквозь улыбку, пригладив ладонями острые скулы на чужом бледном лице. — Ты можешь передо мной быть собой. Не бойся меня. Я не стану тебя осуждать за слёзы или смех. Это нормально, — испытывать эмоции. Поэтому пожалуйста, скажи мне, что у тебя на душе. Я тебя выслушаю.
Эдгар положил ладонь на руку Луки и убрал её со своего плеча.
— Бальза. — Резко, стараясь не выдавать дрожи в голосе, сказал художник. — Сиди молча. Ты не видишь? Я рисую.
— Ты даже не меня рисуешь, — хмыкнул Лука, кивая в сторону холста, который обрамлял безликий и тёмный портрет неизвестного человека с очень жутким лицом, вернее, по факту, его отсутствием. Эдгар поджал губы. Он лишь рисовал то, что чувствовал. На самом деле, художник просто нуждался в чей-то тихой компании, поэтому и позвал Луку к себе…
— Тогда уходи. — Сказал он, опуская глаза и глядя на свои колени. Как же противно. От самого себя.
— А я не уйду! — Лука развёл руками в стороны. — Пока не расскажешь мне, почему начал причинять себе боль.
Эдгар вряд ли смог бы ответить на этот вопрос. Использовать кровь для написания картин… Звучит так романтично, и боли, оказывается, почти не приносит. Руки можно обвязывать бинтами, зато картинам можно придавать в прямом, и в переносном смысле новые краски. Правда, в особняке бинтов было не так уж и много, а вот привычка никуда не ушла. Приходилось не перевязывать раны вовсе. Но как это объяснить Луке? Разве что…
— Искусство требует жертв. — Эдгар усмехнулся собственным словам. — Вот и всё.
Лука замолчал. Конечно, он знал, что чтобы чего-то достичь в науке или искусстве, нужно отдать частичку себя. Но зачем отдавать частичку себя тогда, когда от тебя самого ничего не осталось?
Эдгар поник, опустил голову, и непослушные локоны волос упали ему на щёки. Руки сами потянулись к ранам, пальцы залезли под рубашку, пригладили кровоточащие линии, что в хаотичном порядке красили запястье. Он сжал свою руку, одним движением стирая засохшую кровь и сжимая пальцами края рукава. Пусть кровоточат открытые раны. Пусть зудит. Пусть жжёт. Пусть. Главное, что это помогает отвлечься от мыслей.
Отвлечься от мыслей…
Значит, всё-таки, такая у него была цель?
Взгляд замылился и затуманился, слёзы скопились в уголках глаз и каплями покатились вниз. В тот же миг Эдгар почувствовал тёплые объятия вокруг себя и чью-то руку на своём затылке, что так бережно и нежно поглаживала его волосы. Лука всё-таки обнял его, но в этот раз Эд, кажется, был не против. Он уткнулся носом в чужое плечо, сжал руки в кулаки, уткнул их в свои колени и позорно захныкал, жмуря глаза.
По крайней мере, он мог бы уверен в том, что Лука никому не расскажет. Наверное.
— Эдди, ты был жертвой своего же творчества, — тихо промурлыкал Бальза, прижимая Валдена к себе крепче. — И собственной гордости. Я был таким же. И ты видишь, как я за это поплатился… — Эдгар неразборчиво фыркнул в ответ. Лука грустно улыбнулся. — Главное — вовремя остановиться. Иначе будет слишком поздно…
Эдгар нашёл в себе силы открыть глаза и посмотреть на свои руки. Рукава уже окрасились в тёмный бордовый, а запястья горели неприятной болью. Валден зашипел, даже скорее самому себе, нежели Бальзе. Впрочем-то, Лука и не принял это на свой счёт.
— Эдди, — ласково начал он, не выпуская художника из своих объятий. — У меня осталось немного бинтов с прошлого матча. Давай обвяжем тебе твои руки.
В ответ последовало тихое «угу». Лука похлопал Эдгара по спине, погладил по плечу и выпустил из объятий. Валден утёр глаза рукавом, довольно резко встал с табурета, схватил холст, краски и поспешно удалился из комнаты.
Сбежал. Ну и трус.
---
Дверь Валдена была под замком вот уже вторые сутки. Этот творческий кризис он переживал тяжело: идей не было, любые привычные и обыденные штрихи, формы и линии выходили неправильными и некрасивыми. Если некрасиво — значит уродливо. А картины Эдгара Валдена уродливыми быть не могут априори.
Когда-то давно подобный артблок ему приходилось пережить. Тогда неизвестное письмо с красной восковой печатью дало ему идею. Из идеи родилась задумка. Из задумки родился процесс. Из процесса — результат.
О, да, та картина вышла невероятной. Картина, написанная кровью… Картина, которая подарила ему новую, особую славу. Картина, которая послужила отправной точкой нескончаемой душевной боли.
Он думал, что если будет видеть чужой страх и боль, то сможет вдохнуть в свои картины новую жизнь. Жизнь чужой боли, а не его собственной.
Ох, как же он ошибался.
Привязываться было так глупо, но эти люди… Все разные, но объединённые одной целью, такие живые…
Как глупо.
Эдгар одним движением руки открыл окно, вдохнул бодрящего ночного воздуха и закрыл глаза. После того разговора с Бальзой ему не стало лучше, даже наоборот: было стыдно и неприятно от того, что он позволил нанести урон своей репутации и гордости.
Ночь была приятная и свежая. Дул холодный ветер, развивая непослушные спутанные волосы, сияла непривычно яркая полная луна, шумела трава и пели сверчки. Обычно здесь, в особняке, небо было затянуто непроглядными тучами, поэтому увидеть звёзды было редкостью, но сейчас…
— Ку-ку.
Эдгар тихо вскрикнул, услышав голос из ниоткуда, и отпрыгнул в комнату, спрятавшись за мольбертом. Кто-то стоял под его окном.
— Эдди, не бойся, — послышалось мягкое и в этот раз знакомое откуда-то с улицы. Эдгар, выглянув из своего убежища, нахмурился, и с опаской вышел. Подойдя к окну, тот встретился взглядом с улыбающимся, как ни в чём ни бывало, Лукой. — Это я.
— Я вижу, что это ты, — Эдгар закатил глаза и фыркнул, складывая руки на подоконнике. — Ты что тут забыл, Бальза?
— Просто наслаждался вечерним моционом, — невозмутимо ответил Лука, ласково улыбаясь. — И вдруг увидел тебя. Как ты себя чувствуешь, Эдди? Почему убежал от меня в тот день?
Воцарилось молчание. Эдгар был сонным, уставшим и вымотанным, а Лука был терпелив и добр. Комната художника была на первом этаже, поэтому изобретателю не составило труда облокатиться о подоконник с другой стороны. Эдгар закрыл глаза, шумно втягивая воздух через нос.
— Бальза, помолчи. Я знаю, ты умеешь.
Лука не смог сдержать улыбки: уголки губ непроизвольно потянулись наверх, а где-то глубоко в груди расцвела приятная, тягучая теплота. Изобретатель уложил локти на подоконник, а щёки — в ладони и абсолютно некультурно уставился на Эдгара, рассматривая его острые черты лица.
Он и правда умел молчать.
Было приятно наслаждаться чей-то компанией в тишине. Валден уже почти что задремал, но, почувствовав, что кто-то легонько хлопает его по плечу, невольно открыл глаза, недовольно скривился, выпрямил спину, потянулся и зевнул, прикрыв рот рукой. Лука же, как ни в чём ни бывало, продолжил свою мысль, которую его собеседник так грубо оборвал:
— Если тебе нужно с кем-то поговорить, то помни, что ты всегда можешь обратиться ко мне.
Эдгар поджал губы, избегая зрительного контакта с Бальзой, но всё-таки ответил:
— Мне не нужна ничья компания.
Ложь.
Лука вновь улыбнулся, осторожно взял руки художника в свои и наклонил голову, заглядывая ему в глаза.
— Эдди.
Тишина в ответ.
— Пожалуйста.
Эдгар надрывисто вдохнул-выдохнул. Его глаза противно защипали.
— Ты выставляешь меня дураком, Бальза.
— Ты выставляешь себя живым, Валден.
Эдгар выдернул руки из хватки «заключённого», ступил на шаг назад и с силой захлопнул окно, оставляя Луку в полном недоумении по ту сторону стекла.
— Уходи. — одними лишь губами сказал Эдгар, не поднимая глаз. Несколько непрошенных слёз упало на пол.
Подняв голову через пару мгновений, он не увидел никого за окном.
Он снова остался один среди безликих холстов.
---
Эдгар стиснул зубы, вдавливая в кожу запястья тупое лезвие. Тупое, старое, но верное.
На пол брызнули капли крови, весьма гармонично распределившись по поверхности, заметил Эдгар, и невольно улыбнулся, хоть и криво и как-то вымученно. В полутьме его собственной комнаты кровь выглядела больше чёрной, нежели красной.
Бинты давно закончились, поэтому принимать красную субстанцию приходилось вновь рубашке. Отмазка с тем, что это краска, прокатывала всегда, а никто и не пытался выпытать правду. Да и зачем?
Минуло больше недели с их последнего с Лукой разговора. Бальза больше не подходил к нему, и, хоть это почему-то и расстраивало Эдгара, он всё ещё считал, что так будет лучше. Наверное.
Стоял очередной пасмурный вечер. За окном моросил дождь, бил злобно каплями по лужам, шуршал в листве… Эдгар бы нарисовал этот отвратительно-прекрасный пейзаж, если бы его руки не отзывались ноющей болью всякий раз, как он брал в руки кисть и палитру.
Тихий стук в дверь вывел Валдена из транса. Он встряхнул головой, спрятал нож под подушку, закатал рукава и прошипел тихое «кто?».
В комнату вошли без приглашения. Это оказался, как неудивительно, Лука Бальза. Он держал на небольшом подносе чашку с чаем и тарелку с какой-то не очень аппетитно выглядевшей кашей.
— Мне попросили занести тебе ужин. Ты не объявился в столовой сегодня, — пояснил «заключённый», ставя поднос на стол и закрывая за собой дверь, но не уходя в коридор. Лука сел на кровать рядом с Эдгаром и положил ладонь на его плечо. — С тобой всё хорошо? У тебя пустой взгляд и руки дрожат.
Ну конечно.
Эдгар отвернулся, не желая видеть взволнованного Луку: почему-то от одного лишь его вида и мысли о том, что он хочет ему помочь, в груди разливалась приятная теплота.
— Мы же с тобой друзья, верно? — продолжил Лука, пригладив хрупкое плечо художника. — Я уже понял, что ты мне ничего рассказывать не хочешь, наверное, потому что я недостаточно хорош в твоих глазах… Я понимаю. Мы с тобой совсем разные. Хоть я и был аристократом, сейчас я «заключённый». Я убийца. А ты…
— Я не далеко от тебя ушёл, — прыснул Эдгар, вдруг резко поворачивась и сжимая руки в кулаки. — Так что заткнись. Просто заткнись.
— Ты тоже отсидел несколько лет? — хихикнул Лука.
— О, Бальза, замолчи, иначе я и правда ударю тебя в лицо, — Эдгар поднял руку, чтобы легонько стукнуть Бальзу по плечу, но вдруг скривился от подступившей боли и обвил пальцами другой руки ноющее запястье. Лука лишь покачал головой, придвигаясь к Эдгару ближе и без слов заключая его в объятья.
В этот раз Валден не сопротивлялся и даже обнял в ответ. Он уже понял, что Луке и правда всё равно на его слабости: за эти две недели Лука никому так и не рассказал о случившемся, а значит, можно было позволить себе вновь утонуть в эмоциях, главное держаться на спасительном круге — объятьях.
Слёз больше не осталось. Эдгар уткнулся носом в шею Бальзы и неуверенно обвил руки вокруг его шеи, стараясь не дышать.
Лука был тёплым. Он тихо сопел у Эдгара под носом и осторожно гладил его по спине. Возможно, это первый раз со смерти матери, как его обнимают так бережно и нежно.
— Лука, — вдруг начал Эдгар, глядя куда-то в пустоту. — Мне очень жаль.
— И мне очень жаль, Эдди, — согласился Лука, прижимая художника к себе, зарываясь пальцами в его непослушных волосах. — Мне очень жаль, что тебе приходится всё это терпеть. Ты не заслужил этой боли.
— Заслужил. Я убил человека, Бальза. И убил себя.
— Но ты же здесь, живой, — Лука улыбнулся, расплетая хвостик Валдена. — А тот человек… Может быть, он заслуживал смерти?
— Никто не заслуживает смерти.
Это правда. Люди, которых Эдгар повстречал в особняке, научили его ценить жизнь каждого, не смотря на различия. Искусство умерло ещё тогда, когда картины Валдена стали продажным мусором. Вдохновение погибло вместе с детством. Вместе с мамой. Вместе с его желанием жить.
— Лука… — прошептал Эдгар, сжимая ткань рубашки «заключённого» в кулаке. — Лука, пожалуйста…
Слова не лезли в горло. Так непривычно было просить о помощи. Валден из прошлого посчитал бы себя слабаком, но Валдену из настоящего так не хватало человеческого тепла и банальной заботы.
— Да? — откликнулся Лука, мягко улыбаясь и не выпуская Эдгара из объятий.
— Обнимай меня почаще. — выпалил художник, пряча покрасневшее лицо, утыкаясь носом в плечо, а затем неуверенно добавил: — П-пожалуйста.
Лука помолчал несколько секунд, осознавая произошедшее, а затем залился добрым и тихим смехом.
— Конечно, Эдди. Я всегда буду рядом. Я же тебя люблю.
Так неожиданно и приятно. Эдгар не сдержал улыбки.
Конечно, он знал. И, на самом деле, в глубине души даже осознавал то, что, возможно, тоже неровно дышит в сторону Бальзы.
Лука вдруг отстранился, разрывая объятья и с особым интересом разглядывая румянец на лице Эдгара.
Валден позволил слабой улыбке расползтись по лицу, а бровям сойтись к переносице. Он был вроде как и зол, а вроде как и доволен. Всё ещё «мальчик-загадка».
— Ну ладно-ладно, я понял, — «заключённый» пожал плечами, аккуратно беря руки Эдгара в свои. — Что более важно… Ты сможешь пообещать мне, что не будешь больше причинять себе боль? Пообещай, что придёшь ко мне за помощью в трудную минуту. Пожалуйста.
Эдгар, не думая, кивнул, вновь притягивая Луку к себе, заключая в очередные, тёплые и такие нужные объятья. Бальза рассмеялся и обнял Валдена в ответ.
Воцарилась тишина. За окном всё ещё шумел дождь, бил в окна, наровил нарушить идиллию, но это молчание оказалось сильнее звуков.
Это были прелести взаимной тишины.
И это была жертва ради искусства.