Жизнь завела его в тупик. Как он мог оказаться в таком положении? Как попал в круг этих людей, зачем начал заниматься тем, что было далеко от понятия нормального, почему его вообще затянуло в этот мир, на эту обратную сторону медали? Лишь незнание. Хотелось выжить, но не было выбора только и всего. Томаш и не мог догадываться, какие вещи отдает людям ради того, чтобы он сам потом мог положить в рот кусок хлеба. Не догадывался до тех пор, пока своими глазами не увидел последствия. С самого начала Эненра предупреждал, что мир людей — далеко не безопасное место. Даже несмотря на человеческую безобидность, они легко способны нести за собой все самое худшее. Главное то, что Томаш это понимал (ему ли не знать), прислушивался к голосу в голове, но все равно продолжал делать так, как ему говорили, и получал за это какую-никакую награду. Эненра продолжал говорить с ним, но разговоры с каждым разом становились все короче и короче. Дух наблюдал мутными серыми глазами человека и лишь иногда откликался. Момент, о котором вещал голос, был уже совсем близко.

Возможно, не стоило тогда сбегать из больницы, и все было бы хорошо. Да, точно, все было бы гораздо лучше, чем сейчас. Он ведь хотел быть сильным, а первый шаг, как известно, всегда самый тяжелый. И в итоге, делая его, Томаш оступился. А нужно-то было так мало, только держать себя в руках, успокоиться, но теперь у него есть лишь существование вместо жизни, подчинение вместо выбора и сплошные угрозы.

У него еще есть целая ночь, чтобы прокрутить в голове все хорошее, что с ним происходило, а утром прибудет человек, которому продадут Томаша. А дальше как судьба сложится: может, его снова сплавят только уже на черном рынке, может, оставят для совершения чего-нибудь более гнусного. Такая юркость и неуловимость мальчика — драгоценность для вора, дилера или любого другого преступника, кто во что горазд. Только теперь мальчик является товаром, а почему? Ведь он был полезен, следов почти не оставлял, и на жизнь ему требовалось не так уж и много. Скорее всего, за него предложили очень хорошую сумму, ведь слава Томаша о том, как он буквально растворяется в воздухе, летела впереди него, и в криминальном мире странности парнишки никого не волновали и уж тем более не пугали. Он лишь ценный товар и рабочая сила, на нем можно было хорошо заработать. Возможно, рыбешка покрупнее нынешнего «работодателя» действительно готова была раскошелиться ради такой находки, или сам работодатель был настолько глуп, что его смогли обвести вокруг пальца, к чему Томаш склоняется больше.

За столь короткое время парень кардинально изменился. Он не походил боле на того запуганного мальчишку с большими заплаканными глазами, по крайней мере, внешне, но внутри все также продолжал страшиться своего будущего. Томаш стал больше слушать, наблюдать за окружающими и еще чаще просто молчать.

Были моменты, когда он отказывался выполнять сказанное, показывал свой начинающий затвердевать и закаляться характер, в то время как в груди селилось скользкое чувство вины. Тогда мальчишку быстро ставили на место. На тощем теле появлялись синяки и гематомы после поучительных бесед, таскали за отросшие волосы, после касания, к которым оставался еле заметный отпечаток пепла, а затем сопровождали словами: «Бросьте щенка в подвал, посидит там день-два и вобьет себе в башку, кого надо слушать!» К темноте Томаш быстро привык, к тому же разговоры с Эненрой тогда становились еще более таинственными и интересными, но вот холод… промозглый, трещащий, будто старые кости, хватающий за руки и ноги, мерзкий. Его он ненавидел. «Ребенок не даст сдачи, не постоит за себя, силенки не те», — думал каждый, и по сей день так думают. Поэтому среди таких людей нельзя показывать ни то, какой ты слабый, ни то, какой ты на самом деле.

Эненра подначивал, трубил во все оружия, что нужно их наказать, сделать с ними то же самое, а лучше что-то поужаснее, но Томаш отказывался. «Нет уж, что ты говоришь? Ты же убьешь его», — весь ответ. Но иногда мальчик сдавался, ведь терпеть закипающую от ярости Эненры в венах кровь становилось очень тяжело, и уже тогда все шло по справедливости, но аккуратно.

По ночам Томаша одолевала такая злость, подкрепляемая силами духа, что мальчик, как лунатик, рыскал в поисках жертвы и находил ее. Его тогда уже не волновало, был ли это тот, кто унизил его или потушил об его руку тлеющий окурок сигареты, или тот, кто лишь стоял и смотрел на жалкие мольбы остановиться. Эненра был доволен проделанной работой и где-то на задворках сознания хвалился, бил себя по груди в воинственном жесте, радовался и, мурлыча, праздновал. Томаш был равнодушен и безучастлив. Мертвое, задохнувшееся тело не вызывало в детской душе такого же ликования от возмездия, только жалость о случившемся, но к самому человеку мальчик не испытывал ничего. Дух, что подарил вторую жизнь, мог так же легко отнимать чужие, стоило об этом задуматься еще при знакомстве. Однако Эненра обещал оберегать мальчика и не нарушал обещания, а последний никогда не брал сказанные когда-то слова благодарности назад.

На улицы уже опустилась глубокая непроглядная ночь, окно в комнату было открыто, и из него Томаш мог бы чувствовать знакомый запах выпечки или пыли, оббитой каплями дождя, но чуял лишь затхлость. Фонари могли бы освещать красивые площади или незамысловатые террасы кафе, но в этом районе ссутуленные маяки давно не работали, и улочки казались совсем уж зловещими и пустынными. А звезды могли бы мерцать чуть ярче, чем обычно, но даже на чистом и контрастном небе цвета индиго сегодня ни одна звезда не горела, словно сам мир говорил ему, что это тупик, и нужно лишь смириться со своей судьбой. В последний день на мнимой свободе ему не довелось пройтись по райончику, его даже не пустили в то место, где заставляли проводить чуть ли не каждый вечер, на Вацлавскую площадь. Томаша посылали туда, чтобы он всучил очередному клиенту волшебный порошок, за который многие готовы отдавать кучу денег, и однажды мальчик попытал удачу и стащил незначительную, как ему казалось, часть от всей суммы, за что опять же был жестоко наказан. Он был левшой, и в тот день ему намеревались отрезать несколько пальцев с левой руки, мол: «Слишком дерзкие у тебя ручонки. Надо проучить самую храбрую». Мужчина с грубой щетиной на лице выглядел в больших глазах ребенка страшнее, чем сам Эненра в первую встречу, гнилая и ехидная улыбка и смешки вперемешку с желчью заковывали тело в камень так, что нельзя было пошевелиться. Широкая потная ладонь до синяков сжимала тонкое запястье, таща мальчишку ближе к столу, а Томаш от страха упирался изо всех сил и пытался больнее укусить. Мужчина ударил мальчика тыльной стороной ладони по лицу и снова потащил к столу, но уже за волосы. Чудом удалось уберечь свои два пальца, но избежать наказания за свою ошибку — нет.

А буквально на днях Томаш осмелел и рискнул уйти от шайки дилера, да только не вышло. Ночью мальчика почти нельзя заметить, и он решил, что это лучшее время для бегства, уже второго за всю коротенькую жизнь, но, увы. Покинув свою комнатушку, в которой стояла только старая скрипучая кровать с жестким засаленным матрацем и пародия стола, за которым приходилось есть, если можно так выразиться, Томаш смог, не издавая никаких звуков, пройти через весь зал квартиры и мимо одного бандита, который явно был не в себе, и добраться до двери. Но он не знал, что сегодня за ней наткнется на главного или, как мужчина любил сам себя называть и требовал этого от других, на Хозяина и его дружков. Через довольно продолжительное время особо шустрый подчиненный умудрился-таки поймать знатно запыхавшегося от беготни по этажам и от своей маскировки беглеца, а дальше ничего хорошего. Его избили (снова) и, связав за спиной руки, бросили в его же комнате ждать своей участи. Той же ночью было одобрено решение продать паршивца.

Зря он тогда сбежал из больницы.

***

Несколькими месяцами ранее

После нескольких дней, проведенных вместе с Алексом, мальчик стал чувствовать себя гораздо лучше: ушла хандра, снедавшая его часами, каждый раз он с нетерпением ждал новый день, гадая, чем они с Алексом займутся завтра. Недавно он принес Томашу шашки, и парню игра понравилась, то есть понравилось обыгрывать в нее Алекса, ведь мальчик был далеко неглуп, да и Эненра со стороны подсказывал. Мужчина хвалил ребенка и говорил, что он очень способный парень. Также Алекс не скупился и баловал пациента разными вкусностями: то виноград принесет, то маленькую баночку ореховой пасты, то еще что-нибудь. Лишь раз Томаш попросил принести небольшую шоколадку, все-таки это лакомство стало его любимым. Все шло довольно хорошо до определенного момента.

Переговорив с доктором Новаком, тот сказал Алексу, что с мальчиком должна побеседовать полиция, разузнать детали всей ситуации.

— То есть допросить его, — в голосе мужчины слышалось нескрываемое напряжение.

— Это закон нашей страны…

— Не надо мне рассказывать ваши законы, я с ними хорошо ознакомлен!

— Тогда Вы должны понимать, что в отношении мальчика заведено уголовное дело, — тон Новака тоже приобрел строгость. — В скором времени будут привлечены и органы опеки, так как о родителях или других родственниках информации найдено не было.

— А Вы уверены, что он сам на это нормально отреагирует? — взгляд Алекса переполнялся негодованием, и, сидя в кабинете перед доктором, он начал недовольно постукивать носком ботинка.

— Я понимаю Ваши опасения, но не могу понять, чем они вызваны. Вы никем мальчику не являетесь, но продолжаете зачем-то упорно бороться за него. В чем причина? — Новак прищурился в попытке выяснить интересующий его вопрос, отчего его взгляд стал испытывающим.

— Ни в чем. Я просто не хочу, чтобы с ним повторилось что-то подобное, — Алекс облокотился на спинку стула и, скрестив на груди руки, вспоминал, как первый раз увидел мальчишку. — Там, на дороге, он выглядел так, словно чего-то до смерти был напуган и еле успел спастись. Даже в каком-то отчаянии что ли. Будь Вы в ту ночь на моем месте, Вы бы поняли, — он поднял хмурый взгляд на доктора в знаке, что это единственная причина его посещений.

После недолгого молчания и надоедливого щелканья ручки Новак возобновил разговор:

— Полиция и так пошла на встречу и уступила неделю на…

— Да мне ли Вам говорить, что этого времени мало? — резко поднявшись со стула, Алекс развел руками и поджал губы. — Вы ведь врач и сами все понимаете. Мистер Новак, — доктор, однако, расценил по-своему данное действие, попросил мужчину успокоиться и присесть обратно, что тот и сделал и продолжил уже спокойнее. — Вы отправляли его к психологу, и что теперь? Томаш был напуган, а сейчас только-только начал осваиваться и вести себя более открыто, а эта беседа может все начать сначала.

Мужчина думал, что Томаш все еще не готов рассказать, что с ним произошло, еще эта проблема с памятью мешала во всем хоть приблизиться к какой-нибудь догадке. Казалось, что состояние мальчика по настоящему волнует только Алекса, поэтому он не оставлял попыток уговорить Новака на дополнительное время, но тот был непреклонен. Все решает начальство, и приходится мириться. Однако доктор решил немного остудить пыл и сказал:

— Я разрешу поговорить с мальчиком по этому поводу. Он Вам доверяет больше, чем кому-либо другому, возможно, Вы сможете подготовить его к этой беседе. Но только в моем присутствии. В день, когда приедет полиция, к нему никого пускать не будут, — доктор встал и, пройдя к выходу из кабинета, намекнул, что его ждет работа. Да и Алексу уже пора.

— Спасибо, Мистер Новак, — они пожали руки и разошлись по своим делам.

День выдался солнечным и морозным. Томаш после своих приключений намерзся так, что просто терпеть не мог холод, но первому выпавшему снегу обрадовался, как и любой другой ребенок. Однако было то, что немного огорчало мальчика. Одна из пожилых медсестер, которой Томаш почему-то не нравился, неудачно выразилась перед ним, сказав, что он никому не нужен, и скоро его заберут в интернат.

— Выкинь все абсурдные мысли из головы, — проворчал Эненра.

— Я не хочу уезжать туда, мне нравится рядом с Алексом, — выводя пальцем корявые рисунки на окне, пожаловался мальчик.

— Я уже говорил тебе. Рано или поздно нам придется с ним расстаться, так что не заставляй меня напоминать это тебе каждый раз.

Томаш потупил взгляд и решил больше не надоедать духу своими переживаниями. Хорошо, что было чем занять себя, Алекс принес пару книжек для мальчика, чтобы ему не было скучно одному в палате, и надо сказать литература вполне могла отвлечь его от мира, но все же ненадолго. Хоть в Чехии и не было лютых морозов, но минусовых пяти или десяти градусов вполне хватало, чтобы иней обтянул собой деревья, а корка льда прихватила в объятия оставленные дождем лужи. И ближе к вечеру, как только пришел Алекс, Томаш, не теряя даром времени, потянул того снова на улицу, пройтись по хрустящему снегу и покататься на замерзших пусть и маленьких лужах. Отказать мужчина не посмел, сам ведь помнил дни, когда они с друзьями в школьные годы закидывали друг друга снежками так, что потом приходилось вычищать его из-под шарфов и воротников. Здесь, конечно, в снежки не поиграешь, но все же веселье можно устроить. И в теплое помещение оба вернулись довольные и с широкими улыбками. Это Томаш еще на катке не был.

— Ты сегодня так резко атаковал меня, что я и не успел тебе кое-что отдать, — мужчина вытащил из небольшого пакета сверток и, распечатав его, отдал мальчику. — Я сразу не подумал об этом, но, заметив, как ты прячешь свой нос в воротнике, вспомнил. Сейчас еще не так холодно, но в середине зимы он тебе понадобится.

Томаш расправил вещь и вытянул на руках длинный бордовый шарф. У паренька не было слов, он лишь переводил взгляд блестящих глаз с шарфа на Алекса и обратно. Так мало времени прошло, а этот человек уже столько успел сделать для него.

— Не молчи, как статуя. Скажи что-нибудь, — вклинился Эненра, наблюдая за онемевшим от радости Томашом. Но мальчик лишь подошел к Алексу и изо всех сил, что у него были, обнял того, не разжимая кольца рук. От ладоней, сомкнувшихся за спиной мужчины, начал растекаться почти незаметный белесый дымок, ребенок был так переполнен эмоциями, что даже духу было сложно удержать под полным контролем свою силу. Алекс, ничего не заметив, лишь ответил на объятия.

— Ну, можно и так, — прокомментировал Эненра, чьи слова сейчас были ни к чему.

— Ты очень много сделал для меня, — голос мальчика прозвучал хрипло, отчего в груди у мужчины что-то ухнуло.

— Мне не сложно, главное, чтобы ты чувствовал себя хорошо.

— Но все равно этого слишком много для меня, — Томаш поднял голову и зацепился взглядом за лицо Алекса.

— Что ж, хорошо. Раз ты настаиваешь, то давай договоримся, что это мой последний подарок, — получив короткий кивок в ответ, мужчина растрепал светлые волосы, а мальчик снова спрятал свое лицо в складках теплого свитера.

— Спасибо тебе за все, Алекс.

Такую трогательную картину нарушил щелчок открывающейся двери, и в палату вошел доктор Новак. Кивнув головой, он поздоровался с мужчиной и, нацепив дежурную улыбку, подошел к пациенту.

— Ну как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Я в полном порядке, — коротко ответил, Томаш, отпустив своего гостя и садясь на кровать. А про себя отметил, что у Алекса совсем другая улыбка.

— Вот она разница между искренностью и подделкой, — пояснил Эненра, чувствуя некое замешательство в мыслях мальчика. Однако и сам дух был заинтересован в визите доктора. Обычно тот приходит либо утром на обходе, либо днем, но не вечером.

— Томаш, у нас есть для тебя новость…

— Я сам, — бестактно перебил его Алекс, на что доктор только хмыкнул. — Это связано с завтрашним днем.

— Не нравится мне все это, — прошипел дух, и чутье его не подвело.

Эта их новость резко изменила настроение мальчика, на лице снова пролегла тень волнения и задумчивости. С ним должен поговорить тот, кто хочет знать точно, что произошло, значит, придется снова возвращаться воспоминаниями в то место. Он так ушел в свои размышления, что не сразу услышал, что зовут.

— Эй, ну ты чего? Тут нечего бояться, — мужчина присел рядом и положил на плечо руку, подбадривая Томаша.

— Просто зададут несколько вопросов и все. Тебе же хотят помочь.

Эненра внутри протестовал, и мальчик был с ним полностью согласен. Ему совсем не хотелось идти одному к человеку, которого не знает. Что они хотят узнать? А если так хотят помочь, то пусть просто дадут забыть то место, тот лес и ту ночь. Но никто этого сделать не даст.

— А можно Алекс пойдет со мной? — с надеждой спросил парнишка.

— Не думаю, что это возможно.

Томаш вздохнул, чтобы как-то разрядить свое напряжение и сжал кулачки. Время посещения пациентов уже подходило к концу, и доктор Новак, напомнив об этом гостю, вышел из палаты. Алекс еще минуту просидел молча, а потом опустился перед парнишкой на колени, чтобы их лица были на одном уровне.

— Перестань. Не накручивай себя, все будет хорошо, — он снова потрепал светлые волосы, от которых в воздухе растворялась белая дымка, и улыбнулся. — Я приду завтра, и буду ждать в коридоре, договорились? — мальчик вернулся в реальность и, взглянув на мужчину, выдавил из себя подобие улыбки.

Чуть позже Алекс собрался и, попрощавшись, вышел из палаты, оставляя парня наедине с духом. Но даже с ним у мальчика уже не было желания говорить, потому он, отвернувшись к окну, попытался побыстрее уснуть.

Наутро Томаш проснулся в разбитом состоянии, предстоящее событие не дало ему хорошо выспаться, и он чувствовал себя уже не так бодро, как обычно. Эненра тоже был молчаливым, возможно сам опасался чего-то непредсказуемого. Дым, извивающийся у ладоней, виднелся отчетливее, и явно ощущался его горьковатый запах. Духу не нравилось, что Томаш не может справиться со своими эмоциями.

— Ничего не бойся и перестань нервничать. Так ты только раскрываешь свою силу, которая пока еще не признает тебя хозяином.

«Ему легко говорить», — подумал Томаш, но ничего не ответил.

Ближе к полудню к мальчику зашел доктор Новак и попросил пройти с ним. Интересно, почему нельзя было расспросить парня в его же палате? Но благодаря этому недолгому переходу, серые глаза успели заметить в коридоре знакомое лицо, и доспехи страха уже не так сильно сжимали тельце. Палата, в которой Томаша уже ждали, была меньше, чем та, в которой он лежал. Скорее это был чей-нибудь кабинет, в центре которого стоял стол и три стула. Мальчик не торопился выходить из-за спины своего доктора, но тот сам, положив ладонь на спину ребенка, провел того к месту и, шепнув что-то человеку в форме, вышел.

— Здравствуй, Томаш. Ну что, начнем? — голос был низким и прокуренным. Парнишка мог бы описать его обладателя, как человека строгого, несмотря на его любезные слова. Полноватое лицо, но с грубыми чертами, на каштановых волосах уже проглядывалась седина, а взгляд смотрел насквозь, явно хотел увидеть то, что люди желают скрыть. Мальчик ничего не ответил, лишь сжал в пальцах ткань синих джинс. А дым все же распластался под столом, оплетая собой ноги людей. Другой мужчина был помоложе, на вид сверстник Алекса. Он записывал все, что говорили беседующие, но на каждый вопрос Томаш отвечал односложно и не давал каких-либо пояснений.

— Давай еще раз. Как ты оказался в лесу? Кто там был, и что произошло? — уже требовательнее и жестче прозвучал вопрос.

— Мне кажется, не стоит…

— Отставить! Если он ничего не скажет, дело не сдвинется с мертвой точки, — резко оборвал он своего помощника. Терпением этот человек явно не отличался, но чтобы вот так давить на ребенка… Томаша уже начинала охватывать паника от лезущих в голову воспоминаний, слова все проносится перед глазами заново: темные коридоры, липкие лужи, иссушенные мертвые тела. Вроде бы даже стены больницы начали преображаться в огромные каменные сооружения. В мыслях мальчика Эненра пытался успокоить его, но еще чуть-чуть и все могло сорваться. Помощник уже был готов подняться с места и увести мальчика, но мужчина приказывал сидеть на месте. Как такой, как он, вообще мог нести подобную службу? Слова, изрекаемые им, не только открывали воспоминания, а словно дополняли их картинами пострашнее — все же детская психика очень восприимчива. Психолог тоже говорил похожие слова, но подобных случаев не допускал. Разница была в том, что он обходил все ловушки и задавал вопросы осторожно, не давая попасть в капкан. Но сейчас же вопросы летели, как стрелы, точно в цель, или бухали тяжелыми и неуклюжими шагами по тем самым капканам, что с лязгом захлопывались, оставляя кровавые пробоины в ногах.

Эненра быстро все осознал, поэтому сам перестал сдерживать силу и открыл ей двери. Руки Томаша охватила мелкая дрожь, в глазах на секунду сверкнул огонек ярости, и уже зловонный дым медленно начал заполнять комнату, заглатывая абсолютно все.

— Что еще за чертовщина?! — сотрудники полиции вместе подорвались со своих мест и попробовали подойти к парню, но тот резко отступил назад, озираясь на них голодным взглядом. От светлых волос разлетались кусочки пепла, а тело приобрело такое же дымчатое очертание, что окончательно выбило мужчин из колеи. Но главный из них все же попытался схватить мальчишку за руку, что было расценено как нападение. Человек из дыма с жутким шипением рванулся к мужчине и с небывалой легкостью и остервенелостью оттолкнул того к противоположной стене, а затем, окончательно преобразившись в поток черного дыма, оставляющего за собой такой же черный пепел, ураганом прошелся по всему кабинету и вырвался через окно на морозный воздух.

На шум в кабинете быстро подоспели другие работники больницы и Алекс, не на шутку перепугавшийся за мальчика. Погром помещения не мог не удивить, несколько человек подбежали к полицейским и помогли подняться. И если помощник еще мог что-то рассказать, пусть и скомкано, то второй лишь глядел в окно пустым и стеклянным взглядом. Перепуганный от того, что не замечал Томаша, Алекс подошел к молодому человеку и спокойным голосом спросил:

— Где Томаш? Куда делся мальчик, с которым вы здесь говорили?

Ответ, больше походивший на предупреждение, шокировал не меньше, чем все случившееся минутой ранее:

— Это не человек, — прошептал мужчина, перед глазами которого до сих пор стоял момент, когда в широкое запястье точно въедался зловещий след от маленькой ручонки Томаша.

Полицейских увели из кабинета, а Алекс, проводя тех растерянным взглядом, подошел к выбитому окну, хрустя под ботинками осколками стекла, и оглядел улицу. Вся эта история была похожа на какой-то кошмар, и Томаш в ней — центральная фигура.