Впервые в жизни Спортакус чувствовал себя недостаточно быстрым. Он пересек поляну, побежал к Робби и детям, и каждый шаг ощущался так, словно он двигался сквозь патоку.

 — Вы в порядке?

Они были потрясены и заплаканы, но в остальном казались в порядке. И видит Бог, Спортакус не знал, что бы делал, если бы они оказались не в порядке, потому что все его внимание было приковано к Робби, неподвижному и искалеченному. Он был бледным, в холодном поту, лицо покрывали синяки, губы разбиты, а грудь поднималась и опускалась неравномерно, выглядела сплющенной и неровной. Медицинские познания Спортакуса простирались не сильно дальше растяжения связок и выбитых зубов, но он понимал, что дело плохо. Он чувствовал, что готов разрыдаться. Робби так храбро бросился в бой, должно быть, ему было очень страшно…

Он поднял Робби и уложил его на траву.

 — Подвиньтесь, дети, — прошептал он больше себе, чем им. Мама и папа взяли его за руки, а остальные собрались рядом, заключая в круг Робби и кузена Лукаса, сложившего руки на груди.

Спортакус закрыл глаза, чувствуя, как рождается волшебство, и сильно сконцентрировался на Робби. Робби счастлив и здоров, ладно, может, не очень здоров, Робби прекрасен…

 — Десятый!

Спортакус очнулся и увидел, как люди ошеломленно хватаются за головы и трясут руками, словно обожглись.

 — Ты немного переусердствовал, сынок, — папа положил руку ему на плечо, и они снова замкнули круг.

К Робби вернулся здоровый румянец, его дыхание стало глубоким и ровным. Спортакус баюкал его в своих объятиях, уткнувшись лицом в его шею. Вскоре тело Робби напряглось — он приходил в себя.

Робби мрачно посмотрел в сторону пропасти, затем на Спортакуса, и снова закрыл глаза.

Спортакус понес его в город на руках, позволяя себе лишь слегка поглаживать большим пальцем его плечо. Робби всего лишь человек, ему было нелегко выдержать магический заряд, рассчитанный на эльфов, и он был все еще слаб. Он заслонял рукой лицо, и Спортакус знал, что тот отчаянно хочет побыть один.

Его семья понесла других детей, кроме Пикселя, захотевшего идти самостоятельно.

Они пришли на городскую площадь, и дети воссоединились со своими родителями. Все уже было готово к свадьбе: перед ступенями мэрии рядами выстроились стулья, всюду были фонари, свечи и белые розы.

Спортакус не знал, нести ли Робби в его логово или поднять на корабль, поэтому усадил его на стул, позволяя прислониться спиной к своей груди.

Робби бессмысленно смотрел в никуда. Спортакус провел рукой по его волосам, не зная, с чего начать. Несколько раз открыл рот, закрыл, вздохнул. Робби вцепился в его ладонь.

 — Не нужно, — мягким хрипловатым голосом пробормотал он.

Он потянулся, поерзал и сел, выпрямляясь. На глазах Спортакуса его лицо изменилось: от страдания, удивления и недоверия — к искренней радости. Его лицо озарилось улыбкой, которая так нравилась Спортакусу.

 — В чем дело? Мне сказали, что тут свадьба, а не похороны! Тебе нравится это распятие? У Папы Римского стояло точно такое же! — послышалось от мэрии.

Робби ухмыльнулся и захохотал как ребенок над мужчиной, стоявшим на ступеньках мэрии. Спортакус повнимательнее присмотрелся. Тот выглядел… каким-то расплывчатым, но смутно знакомым, похожим на… Робби в день их первой встречи.

Внезапно все встало на свои места, и Спортакус тоже рассмеялся.

 — Ты хочешь, чтобы свадьба была сегодня, Робби?

 — Жду тебя здесь через час. И если помнешь хоть одну складочку на костюме, который я для тебя сшил, тебе придется навсегда покинуть этот город!

Спортакус усмехнулся, показательно чмокнул Робби и хотел уже бежать готовиться к свадьбе, когда ему в голову пришла идея. Он быстро достал свой рюкзак, полный набранных в дороге красных горных цветов, и сунул его Торстейну.

— Вот как ты можешь загладить свою вину передо мной. Два венка за один час. Дерзай!

Все эльфы сидели по одну сторону прохода*. Дети в знак солидарности заняли места на стороне Робби, и их родители тоже сели там. Бесси села на стороне Робби. Мэр колебался, похоже, не уверенный, стоит ли ему выказывать свои предпочтения подобным образом, пока окрик «Милфо-о-орд!» не заставил его сесть рядом с Бесси.

Робби ожидал в конце прохода. В смокинге он был красивее, чем когда-либо еще в жизни Спортакуса.

Сама церемония проходила нетрадиционно. Гланни явно слабо представлял себе, как устроена религия, и его проповедь состояла из непонятного анекдота о президентском автомобиле, лирического отступления о своем потерянном любимом складном ноже и нескольких резких выпадов в сторону Спортакуса, который хвастался тем, что Робби умеет в спальне. Чары мешали людям услышать все эти вещи, но Робби выглядел так, словно готов провалиться сквозь землю, а несколько членов семьи Спортакуса зааплодировали.

 — … но они влюблены, и это главное, — закончил Гланни. — Посмотрите на них: такие милые, такие счастливые, аж смотреть противно! Они просто обязаны быть вместе. Или кто-нибудь имеет что-то против? — когда никто не ответил на его угрожающе заданный вопрос, он просиял. — Отлично! Теперь вы женаты. Давайте дальше.

Диана вынесла вперед цветочные венки. Спортакус взял один и аккуратно возложил на голову Робби, а затем сделал несколько шагов назад, спускаясь со ступенек. И пустился в пляс.

Он танцевал, кувыркался, прыгал и делал сальто на собственной свадьбе, перетекая из стойки в стойку, словно вода. Горожане охали и ахали. Его отец рыдал.

Спортакус остановился перед Робби, переводя дыхание. Ему казалось, что сердце сейчас разорвется от переполнявших его любви и страсти.

Мгновение Робби выглядел ошеломленным, затем, казалось, понял, что делать. Он взял другой венок, возложил его на голову Спортакусу, и они поцеловались, долго и глубоко.

Где-то на заднем плане отец Спортакуса шумно высморкался.