Как заставить двух трудоголиков отдохнуть?

Аль-Хайтам всегда мечтал о комфортной жизни. Собственное, большое жильё, высокая зарплата, позволяющая оплачивать это жильё и ещё покупать что-то только для себя, работа с чётким графиком и обязательными выходными, и возможность заниматься любимым делом.

Место Секретаря Великого Мудреца позволяло ему иметь всё это, и даже больше — Аль-Хайтам мог бесследно исчезнуть из своего кабинета на несколько часов, спокойно бродя по своим делам; мог закрыться в нём и вздремнуть; мог выражать своё мнение на важных совещаниях, не волнуясь об осуждении или о предъявляемых к нему претензиях от оскорблённых учёных, потому что он говорил только по делу, — и даже если он в процессе саркастически отзывался об интеллекте некоторых из них, то кто ж им доктор, что они такие мечтательные дураки? — и потому что его защищало влияние Великого Мудреца Азара, считающего Аль-Хайтама одним из своих любимчиков с его острым умом и неординарным мышлением; мог не записывать полный ход собраний, выделяя лишь ключевые, важные вопросы; мог использовать большинство ресурсов Академии в обход прошения о финансировании своих проектов у Мудрецов — так, за те несколько лет работы Секретарём, он закончил множество многообещаюших исследований в различных областях; мог беспрепятственно читать заинтересовавшие его книги в тишине огромного Архива; наконец, мог приходить домой строго по окончанию своей рабочей смены и ни минутой позже, чтобы насладиться ужином, — дома или в таверне, в зависимости от настроения, — и снова до самой ночи засесть с чашкой кофе за любимые книги, а утром спокойным, размеренным шагом за пару минут дойти до ворот Академии, кивком поздороваться с постом охраны, получив такой же кивок в ответ, и закрыться в своём кабинете или же в Архиве, более не обращая внимания на ломящихся к нему студентов и преподавателей — всё равно больше половины из них не умели по всем правилам составлять поданные Аль-Хайтаму документы, отчего отказ в финансировании их исследований был обеспечен.

Его жизнь в качестве Секретаря Великого Мудреца была беззаботна, стабильна и прибыльна.

А потом он, видимо, по доброте душевной, с группой эремитов и знаменитым Путешественником устроили государственный переворот, в ходе которого были арестованы уже бывший Великий Мудрец Азар, четыре из шести Глав даршанов, и их последователи, из которых состояла как минимум половина работников в Академии.

И по итогу наступившего хаоса из паникующих студентов, не готовых расставаться со своими незаконченными проектами, таких же паникующих преподавателей, жужжащего, словно рой потревоженных пчёл, отдела матр во главе с вернувшимся на свой пост Генералом Махаматрой, с кучей писем от жителей Сумеру, обеспокоенных внезапным отключением Терминала Акаши, Аль-Хайтам, под жалобным взглядом собственного, освобождённого от гнёта пятисотлетнего плена, Архонта, неожиданно согласился и встал во главе Академии.

Этот полный беспорядок среди людей необходимо было устранить, начавшийся кризис Академии благополучно пережить, найти новых, добропорядочных и умных Мудрецов даршанов из крайне короткого списка подходящих кандидатур; наконец, вернуть работу Академии в прежний стабильный ритм — и всё это могло бы лечь на неопытные, хрупкие плечи Малого лорда Кусанали, смотрящей на него с беспокойством и таящимся на дне ярко зелёных глаз ужасом, и... Аль-Хайтам не мог оставить её одну, тонуть в этом опасном болоте развала и вспыхнувших разногласий как среди студентов различных даршанов, так и между сумерцами и Пустынниками, что наводнили город в ходе спасательной операции. Не говоря уже о властолюбивых учёных, безумно желающих занять место повыше и тем самым повторить судьбу Азара.

На Сайно надеяться также не стоило — у него самого дел было по макушку, да и в отделе намечалась полномасштабная чистка для выявления и ареста всех коррумпированных матр, спускающих с рук бывшие действия Академии, так что полноценно помочь он им не мог.

Кавех же, как назло, находился в Пустыне, то ли выискивая среди чудом сохранившихся храмов и гробницы Царя Дешрета пропавшую музу, то ли убежавшего туда по зову заказчика — Аль-Хайтаму, на самом деле, было неинтересно, но в данный момент присутствие Кавеха, которого можно было бы назначить новым Мудрецом, как единственного вызывающего доверие профессионала Кшахревара, помогло бы сбросить часть лёгшей на плечи нагрузки.

Дэхья же, которую Аль-Хайтам в своё время счёл достаточно способной, чтобы ужиться в контингенте Академии, решительно отказалась от вакантного места в ней, и умчалась обратно в Море красных песков на поиски приключений со своей бандой наёмников.

Так Аль-Хайтам, знающий работу Академии вдоль и поперёк со всеми её невидимыми подводными камнями, и только учащаяся настоящему социальному взаимодействию Малый лорд Кусанали остались вдвоём перед лицом набирающего силу шторма.

***

И они справлялись — они все.

Добрых несколько месяцев ушло на то, чтобы стабилизировать управление Академией — и максимально нивелировать последствия захвата власти являлось основным и самым важным делом, с которым им с Лордом Кусанали пришлось разобраться.

Публичные выступления Малого лорда Кусанали, — с видимой поддержкой Аль-Хайтама, стоящего позади неё, — подробно, прямо и нескрыто объясняющей гражданским жителям возникшую ситуацию как с Терминалом Акашей, так и с бывшими Мудрецами, сейчас отбывающих наказание в Гандхарве, помогли успокоить волнующуюся общественность — тем более, людям было без разницы, кто в данный момент стоял во главе политической системы Сумеру, пока их бизнес процветал, а цены не поднимались выше необходимого.

Тогда Аль-Хайтам незаметно тихо выдохнул, радуясь про себя, что вся операция по спасению их Архонта помогла ему больше развить собственные коммуникативные навыки, теперь не позволяющие ему бескомпромиссно отмахнуться от глупых вопросов с видимой скукой во взгляде, а обстоятельно ответить на всех них с неизменно спокойным выражением лица и тонной терпения внутри — умение удерживать себя от весёлых пререканий с Сайно под острым взглядом Кандакии действительно научило его полезному навыку.

С другой стороны, ситуация со студентами и преподавателями Академии не была такой однозначной — одни, с исчезновением Акаши как легчайшего доступа к необходимой информации и неуверенности в новом руководстве, потеряли мотивацию и интерес к исследованиям и новым проектам, а вторые были крайне против "выскочки" Аль-Хайтама в качестве Великого Мудреца, — исполняющего обязанности, но кого это волновало, кроме самого Аль-Хайтама, не так ли, — с большинством, ненавидящим его по каким-то своим причинам, о которых Аль-Хайтаму было совершенно безразлично знать — такие люди лишь добавляли ему работы своими забастовками и детским поведением, но, со временем, и на учёных нашёлся рычаг давления в виде Сираджа и его незаконно построенного Улья.

После его демонстративно публичного наказания, Академия стала тише, но учащиеся и работающие люди в ней — гораздо более сговорчивыми. Уже за это Аль-Хайтам Сираджу был чуточку благодарен.

Переполох в отделе матр наконец так же нормализовался, и Сайно снова стал пропадать на заданиях по всему Сумеру в поисках сбежавших последователей как Сираджа, так и Азара.

А Кавех вернулся домой... чтобы тут же отказаться от поста Мудреца и запереться в своей комнате, наотрез отказываясь слушать доводы Аль-Хайтама в пользу подобной работы, — напоминая ему о высокой зарплате, которую Аль-Хайтам честно собирался выплачивать ему, — крича о том, как стены Академии вмиг запрут его в клетке, из которой он никогда не выберется, чтобы раскрыть свою душу нараспашку и творить.

Спорить с Кавехом было бесполезно — это Аль-Хайтам прекрасно знал из собственного опыта, поэтому уже на следующий день, возвращаясь домой привычно заполночь, знаменитый Светоч Кшахревара снова звать в Академию перестал.

Огромная нагрузка давила на плечи, тянула к земле, заставляла сгибаться под её тяжестью, но Академия всё ещё переживала свой кризис плохих дней, всё ещё пыталась удержаться на плаву, направленная теперь на благо студентов, а не опасных, противоречащих собственным законам экспериментов, и Аль-Хайтам водил плечами, выпрямлял спину, высоко поднимал голову и упорно шёл вперёд — терять собственную Альма-матер, место, подарившее ему множество счастливых и просто приятных воспоминаний, не хотелось, как и расстраивать, разочарорывать их юного Архонта.

Приходилось брать себя в руки каждое утро, и отдалённой частью своего разума с тоской и ностальгией вспоминать беззаботные дни в роли простого Секретаря.

***

Аль-Хайтам устал.

Хотя нет, даже не так. Аль-Хайтам смертельно устал.

Очередное утро, в котором он проснулся, чувствуя себя как-то не так, громко предупредило его об этом, но Аль-Хайтам лишь отмахнулся от лёгкой головной боли и отсутствия аппетита, выпил большую кружку кофе и понёсся в Академию, даже не обратив внимания на бесконечную эмоциональную болтовню Кавеха, и, вопреки привычке, не кивнув посту охраны у входа — дел было слишком много, и они занимали все мысли, вытесняя из них всё ненужное, подобное этим мелким жестам проявления дружелюбия, которого у Аль-Хайтама и так было немного.

Днём Лорд Кусанали созывала совещание, которое обещало быть долгим, и к которому необходимо было подготовиться, содержащее в себе многочисленные вопросы как по финансированию строительства школ в Пустыне в целом, и в деревне Аару в частности, так и меньшие по важности, но необходимые вопросы по дальнейшей работе Академии без уже двух Глав даршанов — Спантамада и Кшахревара, как единственных факультетов, у которых не было достаточно надёжного человека для столь почётной должности, как Мудрец.

К полудню, разобравшись с четырьмя стопками документов, — он мог быть максимально эффективным, когда хотел, — Аль-Хайтам со смирным отчаянием обратил внимание на ещё столько же, расставленных по всему его столу и потёр будто наливающиеся песком Пустыни глаза, после зажмурившись и опустив голову вниз, опираясь горящим лбом о твёрдую, прохладную деревянную поверхность столешницы. Глубоко вздохнув и медленно выдохнув, он сжал зубы, чувствуя всё нарастающую головную боль, набатом отдающуюся в виски.

Лекарств под рукой не было — как-то не думал Аль-Хайтам, гордящийся своим крепким здоровьем, что однажды будет чувствовать себя так плохо, а сил, чтобы подняться, дойти до аптеки, купить пачку обезболивающих таблеток и вернуться обратно, совершенно не было.

Аль-Хайтам почти уговорил себя разлечься на довольно неудобном кресле-монстре и устроить небольшой отдых, как услышал тихое жужжание работаюшего лифта, и тихо отчаянно застонал, успев выпрямиться и привести себя в порядок к тому моменту, как кабинка поднялась на его этаже и остановилась, выпуская узнаваемую, — даже слишком, — и родную фигуру.

Сайно.

Вернувшийся с миссии, слегка растрёпанный Сайно, держащий в руках папку с отчётом.

Аль-Хайтам устало сощурился и протянул руку, принимая его и откладывая в сторону ещё непроверенных документов — разберёт потом, тем более, в профессионализме Сайно никогда не было сомнений.

— Паршиво выглядишь, — чужой тихий, глубокий голос раздался около наушников, горячая, шершавая от древка посоха ладонь нежно прикоснулась к щеке, а подушечка большого пальца в мимолётной ласке осторожно прошлась под глазом в тщетной попытке разгладить появившиеся, заметные синяки.

Аль-Хайтам тихо вздохнул и повернулся в сторону подошедшего к нему тела, обхватив стройную талию руками и прислонившись горящим лбом к животу — Сайно принёс с собой почти привычный пустынный жар, нагревающий всё его тело до состояния интенсивно горящей печи, — к нему такому было одновременно приятно и неприятно прикасаться, по крайней мере, в данный момент, когда Аль-Хайтам чувствовал себя неудобно даже в собственной одежде и отчаянно искал место попрохладнее, — и слегка горьковатый запах от сока красноплодника. Видимо, по пути Сайно заскочил в гости к Кандакии — только она додумалась использовать столь необычное растение с неординарным запахом как духи.

— Не выспался.

— И сколько дней в этом твоём "не выспался"? — Аль-Хайтам раздражённо фыркнул и обнял Сайно крепче, жмурясь и горячо выдыхая на поджавшийся чужой живот, чувствуя, как лёгкая ласка с щёк плавно перешла на шею и затылок, а после пальцы ловко вплелись в волосы, размеренно массируя кожу головы.

— Хм-м... — Аль-Хайтам тихо застонал от наслаждения, расслабляясь, и отчётливо, — даже слишком, — ощущая, как волны мелких мурашек пробежались по спине и рукам. В ушах слегка зашумело, и Аль-Хайтам нахмурился — неужели наушники сломались? Это было бы очень не к месту сегодня. — Не знаю, я не... считал...

Оборвав себя на полуслове, Аль-Хайтам резко распахнул глаза и опустил их вниз, на свои колени — окружение слегка шаталось и расплывалось по краям, но красные капли крови, капающие на чёрную ткань штанов, он видел довольно чётко. А, поднеся руку к носу и рту, и чуть проведя пальцем, лишь убедился — он перестарался.

Переработал и получил заслуженный побочный эффект от собственного организма, более не справляющегося с павшей на него нагрузкой.

Ох, чёрт возьми.

— Аль-Хайтам?

Сайно, явно почувствовавший, что что-то не так, с тем, как Аль-Хайтам замолчал и совершал подозрительные движения, прекратил гладить его голову и сделал попытку чуть сдвинуться, чтобы заглянуть в чужое лицо, но Аль-Хайтам не дал, прижавшись к нему лбом крепче, а ладонью сжав бок.

— Аль-Хайтам? — Голос Сайно заискрился беспокойством, но он покорно оставался на месте, лишь положил ладони обратно на прохладные щёки, чуть поглаживая их тёплыми подушечками пальцев.

— Я в порядке, в порядке. Просто... давай ещё побудем так, — Аль-Хайтам прижал собственную ладонь к носу, пытаясь быстро вытереть натёкшую на подбородок кровь тканью перчаток — благо, на чёрном цвете не было заметно каких-либо пятен, и судорожно вспоминал, есть ли в аптечке в кабинете кусок ваты или хотя бы рулон бинта. Мысли в голове путались и двигались неохотно, казалось — ещё мгновение, и он просто беззатейливо потеряет сознание.

Картинка перед глазами расплывалась в отвратительные цветные кляксы, и Аль-Хайтам слишком поздно осознал, что Сайно вырвался из его мёртвой хватки и теперь с нарастающей паникой осматривал его и, кажется, даже что-то говорил — Аль-Хайтам не был точно уверен, действительно ли это было так или уплывающее сознание шутило над ним.

Гул в ушах нарастал, тяжёлая, крепкая хватка на плечах дарила чувство спокойствия и безопасности, и, пока Сайно переворачивал вверх дном все ящики в его столе, Аль-Хайтам опустил на его подставленное плечо голову и обессиленно закрыл глаза, проваливаясь во тьму.

Черт возьми, меньше всего он хотел так развалиться именно перед Сайно.

***

Пробуждение... было неприятным.

Голова гудела, тело бросало то в жар, то в холод, нос, судя по ощущениям, был чем-то заложен, а под сжимающей чужой горячей ладонью, — Сайно здесь, сразу же осознал его глупо влюблённый мозг с неожиданным облегчением, — его руки противно мелко тряслись.

Что-то крайне горькое потекло в его горло через приоткрытый рот, и Аль-Хайтам закашлялся, жмурясь и дёргаясь всем телом.

Подняв руку, чтобы убрать от себя склянку с противным лекарством, Аль-Хайтам был решительно перехвачен другой горячей ладонью — пальцы переплелись в замок, а во влажный висок ткнулся чужой нос, прижимаясь ближе и чуть потираясь о кожу. Сайно длинно выдохнул, и Аль-Хайтам мог только догадываться, что тот пытался его успокоить — наушники были кем-то сняты, отчего снова ощущалась раздражающая его полная беспомощность без возможности слышать окружающий мир, отчего однажды ему пришлось научиться читать по губам.

Очередной полезный навык, за которым стояли крайне несчастливые причины. Не стоило и говорить о том, что таких у Аль-Хайтама было предостаточно.

Проглотив-таки отвратительное на вкус лекарство, Аль-Хайтам поморщился, приоткрыл глаза и сощурился, сразу же натыкаясь на хмурый, бушующий волнением и сдерживаемым негодованием алый взгляд, нависший над ним.

Сайно слегка отстранился от него и поднял вопросительно бровь, — "ты как?" — на что Аль-Хайтам чуть качнул головой, скривившись — боль и небольшое головокружение давили на его мозг изнутри, и его общее состояние было далеко от слов "нормально" или "жить можно", чтобы уверить в этом беспокойного Сайно.

Сам Сайно лишь поджал губы и кивнул, а после отстранился и потянулся в сторону, давая Аль-Хайтаму обзор на знакомую палату — в Бимарстане он бывал нечасто, но достаточно, чтобы сразу же узнать помещение внутри здания больницы.

...Сайно что, тащил его через полгорода сюда? О, Архонты.

Внезапное ощущение холодного металла наушников на ушах заставило сначала вздрогнуть, а после окончательно расслабиться — звуки возвращались, безмолвный мир привычно оживал, и теперь не хотелось больше ничего, кроме как прижаться больной головой к Сайно и заснуть, надеясь хоть таким образом пережить действуюлее на нервы неудобство в теле.

Но, конечно же, ни скрестивший на груди руки Сайно, ни собственное любопытство не позволят ему сделать это.

— Ты нёс меня через весь город?

Сайно покачал головой и сел на его кровати удобнее, подложив под себя одну ногу и опустив руки, вцепляясь пальцами в золотой металл поножей. Сайно выглядел... перенерничавшим, не знающим куда деть эту зависшую в его теле энергию от вспыхнувшего адреналина, и Аль-Хайтам нахмурился, протянув руку и крепко сжав чужую ладонь в своей.

Внимательно проследив за этим действием, Сайно длинно выдохнул и повёл плечами, расслабляя напряжённую спину и сгорбившись, закрыв своё лицо волосами и лентами головного убора. Аль-Хайтам, насколько мог, успокаивающе и нежно гладил его по тыльной стороне ладони и костяшкам пальцев, давая понять, что он здесь, живой и дышащий.

— Я вёз тебя через весь город... Ты потерял сознание от усталости и кровопотери прямо у меня на руках, Аль-Хайтам.

— ...прости. Я не думал, что—

— Ты не думал? — Самое страшное в злом Сайно были не развернувшийся ад в его алых глазах, не давящая на психику аура, и даже не проявляющиеся вокруг от потери контроля древние, архаичные письмена — самым страшным в злом Сайно был его тихий, спокойный тон голоса. Аль-Хайтам тяжело сглотнул, чувствуя, как быстро застучало сердце, а тело непроизвольно, едва заметно под одеялом, напряглось далеко не от внезапно поразившей его болезни. — Весь период своей миссии я ждал нашей следующей встречи, я так, так скучал по тебе...

— Сайно.

— Я ожидал, что мы сходим поужинать в "Пуспу" или к Ламбаду, а потом пойдём ко мне.

— Сайно.

— Но чего я точно не мог предвидеть, так это того, что мой партнёр решит самоубиться в тот же момент, как мы прикоснёмся друг к другу!

Голос Сайно резко сорвался и он замолк, вздрогнув и опустив голову ещё ниже. Плечи его заметно дрожали, и Аль-Хайтам с силой закусил губу, не в силах смотреть на такого разбитого, ранее всегда гордого и неприступного, Сайно.

Выдохнув, Аль-Хайтам обхватил его руками и потянул на себя, снимая шакальи уши, отодвигая их чуть в сторону, и прислоняя чужую голову к своей груди.

— Прости меня, Сайно. — Извинения сорвались с губ легко — Аль-Хайтам действительно чувствовал себя виноватым за то, что так побеспокоил его. А аккуратные прикосновения к чужому лицу позволили тихо выдохнуть от облегчения — глаза Сайно были сухими, он не плакал, как могло бы показаться, и Аль-Хайтам безмолвно поблагодарил его за это — чужие слёзы вводили его в ступор; он не знал и не умел успокаивать плачущих людей, и как-либо ошибиться, пытаясь успокоить Сайно, Аль-Хайтаму совершенно не хотелось. — Я постараюсь меньше нагружать себя и—

— Нет.

Аль-Хайтам моргнул, на мгновение потеряв свой ход мыслей, и опустил взгляд вниз, сталкиваясь с решительно горящим — алым. Чёрные зрачки в глазах Сайно воинственно сузились, что не несло его цели ничего хорошего.

— ...нет?

— Нет, — Сайно любезно повторил; хитрая ухмылка мимолётно скользнула по его губам, но не осталась незамеченной. — Ты должен мне моральную компенсацию за потраченные благодаря тебе же нервы, так что с этого момента у нас отпуск в две недели... и на этот срок я не выпущу тебя из постели.

Аль-Хайтам гулко сглотнул, сжав Сайно в своих объятиях сильнее — он явно не имел ввиду секс, учитывая больное состояние Аль-Хайтама, но такое предложение, звучащее от Сайно, всё равно звучало невероятно горячо.

Аль-Хайтам усмехнулся и прикрыл глаза, зарываясь недышащим носом в водопад белоснежных волос:

— Хорошо, как скажешь.

И почему у него было ощущение, что его сейчас самым наглым образом провели?