Хэнк наклоняется и подбирает щепотку сухой земли, трёт её между пальцев.

   Они чертовски продвинулись на юг за последний месяц. Вот стоило со всего размаха, от всей души ввязаться в гражданскую войну, чтобы побывать на юге родной страны!.. Что и говорить, раньше-то никак не выходило. А теперь — его группировка из двадцати тысяч людей и андроидов, где сам он руководит ротой солдат, почти окружена. И не факт, что им помогут оставшиеся на ходу китайские БТР.

   Однако они хорошо засели в жарком Арканзасе, в маленьком городке Пайн-Блафф, оставив за спиной пламенеющий, разбитый Литтл-Рок под контролем нескольких андроидских частей. Сделали бросок вперёд, немного дальше, чтобы окопаться тут, — дальше прорваться было бы сложно, но и их самих теперь не взять с нахрапа. И всё же регулярная армия продолжит сжимать кольцо, пытаясь отрезать их от северных земель, в этом можно было не сомневаться.

   Хэнк хмурится, ссыпая землю к ногам. Небо сиреневеет, темнеет, мрачнеет до черноты, и здесь так жарко уже в начале июня, хотя в его родном Детройте наверняка ещё не отцвела весна.

   Он рассматривает городок, замирающий в темноте, со всеми его бесконечными маленькими домиками, укрытыми зеленью, размазанным центром вдоль озера, редкими церквями и особнячками. Вокруг всё спокойно, и Хэнк идёт к ветхому викторианскому особняку, где квартируется вместе с несколькими другими командирами, чтобы окунуться в тревожный, нервный, выжидательный сон. Начнётся ли атака правительственных войск или нет…

   Он привычно напряжён, подтянут — лишний пяток килограмм уже давно с него схлынул, ещё зимой, — он взвинчен, но на войне как на войне. Надо уметь расслабиться на любую минуту и подскочить в любую минуту, и Хэнк уже жаждет хотя бы этого малого сна.

   В темноте своей комнаты на первом этаже он садится на постель, стягивая с себя куртку, кобуру и патронташ, — и каменеет, когда его обнимают сзади чьи-то руки.

   — Ах ты б..! — узкая сильная кисть мгновенно зажимает ему рот, но он успевает дать с размаху локтём, перевернуться, скрутить, втиснуть в тихо скрипнувшую кровать.

   Тело под ним как-то слишком легко расслабляется, и Хэнк длинно, тяжело выдыхает.

   — Ты?..

   — Я, — отвечает темнота шёпотом Коннора. — Хэнк…

   Андроид в одно мгновение каким-то кошачьим движением выворачивается, снова обнимает его за торс, за шею, тянется лицом к плечу. Хэнка стискивает страхом и злостью.

   — Убирайся, — тихо, сквозь стиснутые зубы рычит он, пока в груди заходится тревогой.

   Это слишком безрассудно, слишком опасно, слишком не вовремя. Городок может вспыхнуть от атаки в любой момент, за тонкой деревянной стенкой спит его командир, а андроиды несут вахту по городу — и двое из них в этом доме. Он не понимает, как экс-детектив вообще смог сюда пробраться, почти в самый центр занятого ими городка.

   — Нет! — отрезает Коннор, ощетиниваясь, приготавливаясь сражаться за своё, его пальцы сильнее сжимают человеческое плечо.

   Хэнк хмурится: ему на секунду кажется, что глаза андроида вспыхивают вместе с этим самым “нет”. Но он скрепя сердце отмахивается от этой отчаянной безрассудности, отмахивается от вереницы собственных чувств.

   ...А потом вдруг у него перед глазами вспыхивает вся операция, весь бой за Литтл-Рок, прорыв два дня назад в этот тихий городок, который оказался заминированным на подходах. Нескольких ребят разорвало прямо перед ним, ему самому повезло только чудом — внезапно включилась рация, отвлекла на пару секунд. И теперь он ясно понимает: Коннор тут выжидал, чтобы пробраться к нему. Так и сидел в городе, когда их войска отступили. Может быть, выжидал даже сразу после минирования…

   Он понимает: не было никакого чуда, Коннор просто не дал ему попасться в расставленную ловушку. А вот другим — так повезти не могло.

   Он понимает, и его накрывает яростью, болью за тех, кто погиб только позавчера.

   — Вон отсюда, сейчас же! — Хэнк отрывает от себя чужое белеющее в темноте запястье, отрывает цепкие пальцы. — Не хочу тебя видеть!

   Ему кажется, он слышит, как Коннор сглатывает очиститель.

   — Пожалуйста, Хэнк, — тихо шепчет андроид. — Пожалуйста. Просто немного времени рядом с тобой. Я… — он опускает руки, перестаёт бороться, — я не буду тебя касаться, если не хочешь.

   Хэнк отталкивает его.

   — На твоих руках — кровь, Коннор, наша кровь! Синяя, красная кровь, кровь моих ребят! Их взорвало у меня на глазах!!! — его сердце разрывается от боли, его руки дрожат от желания прикоснуться, пока сам он смотрит с ненавистью андроиду в лицо, яростно шепча ему в лицо, смаргивая чёртову влагу. — Уходи, блядь. Просто уходи.

   ...Боже, почему же он всё равно, всё равно так боится за того, кого должен был бы просто убить?

   Коннор поднимается с кровати, и приглушённый свет от медленно проезжающей машины вычерчивает его фигуру через задёрнутые занавески. Хэнк видит в эти секунды: его красивое, скуластое лицо — в шрамах, широкими белыми росчерками прорисовавших по брови, скуле, подбородку, со слабо мерцающими синими краями. Один из них прорезали блестящие дорожки слёз. Хэнк прикусывает губу с силой, чтобы не поддаться, не поверить этому лицу.

   — Я едва успел послать тебе сигнал, взорвалось рядом, — отстранённо поясняет Коннор, едва касаясь пальцами повреждений. Он отворачивается, и Хэнк всматривается в темноту, в которой едва-едва белеет его лицо, его фигура. — Моё дело было в установке следящих устройств в центральных зданиях. Минировал отряд JB300. Если это что-то для тебя значит, конечно, — усмехается он.

   Хэнк молча стискивает кулаки, тяжело, глубоко вдыхает отравленный смертью воздух, висящий между ними.

   — Уходи, — повторяет он, остервенело скидывая ботинки и медленно опускаясь боком на кровать, лицом к окну, спиной к Коннору. — Каждому своё место. Твоё — там, с правительственной шайкой. Сваливай к ним и больше мне не попадайся! — слова падают из его горла свинцовыми каплями, и от них горит вся грудь, но это — единственный выход, он знает.

   Хэнк ждёт — ждёт щелчка окна и мелькнувшей тени. Но его всё не наступает.

   У него за спиной тишина и молчание, буквально ни звука, и Хэнк стискивает зубы: как и всегда, как с самого грёбаного первого раза, их первой встречи, андроид не слушается его и вряд ли собирается слушать.

   Бежит минута, проходит вторая, протекает третья. Хэнк чувствует, как тяжелеют его веки, как хочется дать сознанию отключиться, но снова встряхивает себя, напоминая себе о стоящем за спиной андроиде.

   — Ты так и собираешься торчать до… — его обрывает тихий шорох, и сердце буквально выпрыгивает из груди, когда он чувствует крепкую руку поперёк себя.

   — Нет, — голос Коннора мягок, но позвякивает от напряжения, чуть ли не срывается на сбой. — Нет, не собираюсь, — он медлит с секунду и добавляет ещё тише, едва слышно: — Моё место — с тобой.

   Хэнк сглатывает, буквально чувствуя, как захлёстывает его чужое отчаяние, как подрагивают чужие пальцы у него на груди, прикрытой только футболкой.

   Хэнк поджимает губы, но не двигается, горло сдавливает от одного этого полуобъятия, которое так различается, так контрастирует с их жаркими поцелуями, с их сумасшедшим сексом в прошлую встречу.

   Он понимает: если сам он больше всего на свете боится за дурную голову ненавистного андроида, да и вообще много чего боится, что может с ним, с ними всеми случиться, то вот Коннор, охотник и убийца, боится только одного — того, что Хэнк его оттолкнёт. Поэтому и держит так напряжённо и слабо одновременно. Поэтому и ждёт следующих слов. Последних слов, когда он всё-таки послушается.

   От этой мысли так горько и так сладко. Хэнк вздыхает, но всё-таки медленно протягивает руку, чтобы накрыть ею чужую. Он чувствует, как его шею опаляет искусственное дыхание, ощущает, как Коннор смелеет, придвигаясь плотнее и ближе. Хэнка тянет, так и тянет подхватить чужую ладонь, сжать её сильно, поднести к губам тонкие пальцы, поцеловать каждый…

   Но он вспоминает о том, что было два дня назад на подходе к Пайн-Блаффу, — и убирает руку прочь, так и не докоснувшись, отмечая, как затягивается на ней просветлевший было до белого скин.

   Его сердце снова индевеет, и Хэнк скрипит зубами, стискивая кулак, не даёт себе больше ответить ни на объятья, ни на слова.

   Хватит.

   Коннор молча утыкается лбом в широкую спину бывшего лейтенанта. Он принимает такое его решение, и его рука исчезает с бока. Он прижимает её к своей груди, и вправду больше не трогая, позволяя себе только лежать так близко, как может.

   С тяжёлым сердцем Хэнк падает в забытьё, уже не чувствуя чужого присутствия, дыхания и касания.

   Новый день застаёт его абсолютно одного, и он только и думает всё утро, успел ли Коннор уйти к своим. Новостей о нём не появляется, и Хэнк благодарен за это. Значит, успел.

   А потом, когда придёт помощь из Луизианы, поднимутся вверх по Миссисипи и Арканзасу китайские боевые корабли, когда несбывшееся кольцо правительственных войск станет ловушкой для них же, когда они наконец-то перережут линией сопротивления Соединённые Штаты сверху вниз и отделят центральную Америку от Восточного побережья, как и планировали, затевая этот прорыв…

   Он может разве что надеяться, что Коннор выживет во всей этой мясорубке.

***

   Весь оставшийся июнь и середину июля они укрепляют позиции и расширяют свой Союзный коридор, откидывая от его границ регулярные войска. Все понимают: для закрепления результата нужно второе наступление, перегруппировка войск, и Маркус отдаёт приказ добить Мемфис и открыть дорогу на восток. В перспективе — прорыв к Восточному побережью и дорога на Вашингтон.

   Сражение за Мемфис будет трудным, все знают: правительство просто так его не оставит. Поэтому со всех сторон к нему подтягиваются войска, идут снова по Миссисипи боевые корабли.

   А затем начинается бой.

   Хэнк со своей ротой, как и остальные, прикрывает наступление с флангов, вгрызается в город, в каждый встречный дом, сражаясь с такими же людьми, как он сам, за своё и чужое будущее.

   Их часть города, близкую к центру, то и дело накрывает артобстрелом. Его ребята нацеливают орудия в ответ, чтобы потом точно так же постараться уйти с линии огня.

   Они рвут когти, сжимая силы, всё ближе и ближе к центру старого города.

   Хэнк прикрывается поистрепавшимся щитом — он слышал, Камски изобрёл что-то ещё, но вряд ли сможет увидеть эту новинку, если не выберется отсюда живым.

   — Слыхал новость? — капрал Джексон, бегло осматривая улицу, кидает на Хэнка короткий взгляд. — Саймона едва не убили. Аж где-то в Нью-Йорке!

   — Они что, сунулись в Нью-Йорк? — рявкает Хэнк, отстреливаясь изредка от нескольких солдат на другой стороне улицы. — Они ебанулись?!

   Джексон цокает.

   — Да ты что! Там, говорят, весь Бронкс костьми за нас лёг, устроил бунт, а евреи и русские из Бруклина подхватили. Вот Саймон и полез помочь, — он стреляет по солдатам очередью и усмехается. — Маркус, говорят, рвал и метал, потребовал от Камски нафигачить для диверсантов что-нибудь.

   Хэнк сглатывает, в груди ухает, когда он на этих словах вспоминает о своём диверсанте. Коннор чудится ему в каждом темноволосом белом парне на той стороне, Коннор снится ему по ночам — окровавленный, в порезах и зияющих ранах, Коннор видится ему в слезах и просто мёртвым.

   Хэнк жалеет, остро, жутко жалеет, что хотя бы не взял его тогда за руку, когда тот так отчаянно вжимался в его спину.

   Хэнк молится, чтобы снова его увидеть.

   Хэнк ищет его в этом аду — и боится найти.

   Через час они всё же выбивают засевший отряд, занимая следующее здание. Он идёт по этажам, врывается в комнаты, слыша взаимные выстрелы то тут, то там, практически за каждой стенкой.

   За очередным поворотом он едва успевает увернуться, спрятаться за углом, и череда пуль отскакивает по касательной от его шлема, но прошивает руку в трёх местах.

   Хэнк, стиснув зубы, отстреливается, убивает засевшего раненого солдата, и через шум в ушах слышит доклады по рации о том, что здание зачищено.

   Последующее срывается в калейдоскоп, мельтешит следами крови и перевязкой, подставленным плечом, больничными запахами и срывающимся голосом, говорящим ему о взятии города. Кажется, это снова капрал или кто-то из его солдат.

   После извлечения пуль он честно отлёживается ещё пару дней. В городе, между тем, остаётся значительная часть войск, и людская половина празднует, пока неприятель разбит. У них есть время, пока чужая армия не подгонит новые силы, короткая передышка, и они ею пользуются.

   Хэнк выпивает вместе со своими, пришедшими его навестить, прямо в палате. Стакан виски холодит руку, и он с удивлением отмечает, что в последний раз пробовал его ни много, ни мало — аж в прошлом году. В какой-то другой, кошмарно другой жизни, ход в которую давно закрыт и забыт.

   Война перевернула страницу за него, и Хэнк глотает за это горькие капли цвета тёмного мёда.

***

   Почувствовав себя лучше, Хэнк рвётся в бой, но внезапно приходит новость от Фаулера: он повышен, теперь у него в подчинении будет уже смешанный батальон. И заодно, непреходящее начальство велит ему остаться пока в Мемфисе, на ближайшую неделю, пока формируются новые части, включая этот самый батальон.

   Хэнку ничего не остаётся, как перебраться из больницы в гостиницу в самом центре города. Он хочет взять простой стандартный номер, но хозяин настаивает, отдавая в его распоряжение люкс в благодарность за взятие города под контроль Союза. Гостиничные андроиды, которых хозяин, как оказывается, прятал ещё в ноябре — когда всех отсылали в лагеря для уничтожения — несмело ему улыбаются, и Хэнк поджимает губы в полуулыбке в ответ.

   Он хочет видеть только одного — того, кого прогонял сам, и его сердце сжимается от тоски. Он уже практически проклинает себя за всё сделанное и сказанное. А особенно за то, что отпустил — в самый первый раз, в апреле, когда Коннор ещё мог сменить сторону, ещё мог вернуться, когда Маркус ещё не объявил его одним из самых опасных врагов, подлежащих исключительно уничтожению. Сколько бы это ни принесло сложностей, у них был бы шанс. Теперь его нет, и они не смогут скрываться вечно.

   Но... он готов отдать всего себя за возможность увидеть, услышать, дотронуться.

   В ожидании распоряжений о дальнейших действиях, Хэнк днями слоняется по городу, осматривая разные районы. Его рука почти зажила, но он не забывает надеть кобуру с береттой на каждую свою прогулку. Он не знает, на что он надеется, когда обыскивает подвалы и осматривает заброшенные домики. Наверное, ему надо хоть чем-то заняться.

   Вечером он бездумно пролистывает коммуникатор, когда вдруг замечает в нём старое непрочитанное сообщение. Мельком глянув на дату — третье июня — Хэнк открывает его с замиранием сердца.

“Берегись!”

   Всего лишь одно слово, но чем больше Хэнк смотрит на него, на дату, на время получения, на замысловатый длинный номер с совсем не американским кодом, тем лучше он понимает, что это, скорее всего, зацепка. Что Коннор, предупреждая его о минах, рискнул раскрыть себя через коммуникатор — лишь бы его остановить, не дать сделать шага в опасную зону.

   Это — шанс.

   У Хэнка пересыхает во рту, его пальцы не попадают по кнопкам, когда он набирает:

“Приходи. Пожалуйста”.

   Он отправляет сообщение и падает на кровать, закрывая глаза. Внутри мерно колотится в рёбра робкая уверенность.

   Коннор не появляется: ни ночью, ни утром, ни днём. Хэнк знает, конечно: его могли послать в любую другую точку, хоть в Нью-Йорк, хоть куда, и добираться через несколько фронтов он будет долго. Он понимает, что связь вообще могла не сработать, и сообщение ему не пришло. Он полагает, что номер вовсе не был постоянным, а случайно сгенерированным во имя безопасности…

   Но он всё-таки ждёт.

   Следующим вечером в его окно со стуком попадает камушек, и Хэнк обалдело смотрит на стекло: попасть им на десятый этаж просто немыслимо. Он выглядывает в окно и не верит своим глазам: Коннор стоит в городском камуфляже без опознавательных знаков на крыше здания напротив, буквально в десятке метров от него, и несмело ему улыбается.

   Коннор здесь, невероятным образом, он всё-таки здесь.

   Старая паранойя опытного полицейского подсказывает Хэнку, что тот так и следовал за ним — так близко, как только мог, держался где-то рядом с линией фронта, если ему хватило всего лишь суток, — но Хэнку всё равно.

   Он улыбается, кладя ладонь на холодное стекло, смотрит с тревогой по сторонам, а затем смотрит с ожиданием, и Коннор серьёзнеет, кивает и исчезает из поля зрения.

   Хэнк зашторивает окна и минут двадцать не находит себе места, поглядывая на вход в номер. Он уже берёт свою беретту и готов сам ехать вниз, когда в дверь раздаётся тихий стук.

   Он распахивает её, втаскивая Коннора, быстрым взглядом находит в коридоре все камеры.

   — Я всё взломал, — звенящим голосом, с волнением говорит ему андроид, несмело кладя руку на плечо. — Там воспроизводится архивная запись. Никто не заметил, Хэнк.

   Хэнк оборачивается, захлопывая дверь, тихо выдыхает, разглядывая знакомое лицо со складкой между бровей и тёмными глазами, в которых горит надежда. Шрамы практически не видны, только слабые розоватые росчерки на их местах.

   Коннор не двигается, но поджимает, кусает губы, готовый снова улыбнуться и считывая, похоже, всё, что только может. Он ждёт, он тоже ждёт ответа — как ждал его полтора месяца назад в тёмной высокой комнате старого деревянного особняка.

   Господи, это слишком невыносимо… Хэнк прерывисто вздыхает, а потом мягко касается, проводит по его лицу загрубевшими пальцами, и Коннор закрывает глаза, его ресницы подрагивают, пока он, превосходный киллер, лучший диверсант правительства, тихо льнёт к руке своего человека.

   Они оба — дождались.

   Они смотрят друг на друга секунды две, три, так близко, душа в душу. Они соприкасаются — лбами, руками, губами, сцепляются, а потом срываются.

   Они бросаются друг к другу, бросаются друг на друга — как будто и не было того разговора и той ночи, и Хэнк сам точно не может сказать, когда их объятья перетекают в поцелуи, а поцелуи — в раздевание, когда их обоих поджигает друг об друга. Он только чувствует, как полыхает, весь, и знает, что Коннор полыхает в ответ.

   Первый раз выходит ошеломительным, быстрым, феерическим.

   Они сливаются в одно целое недораздетыми прямо у двери, и Коннор стонет в голос, отдаваясь ему на тумбочке в прихожей, подмахивая, дрожа, сцеловывая его собственный горловой низкий стон.

   Это сумасшествие, голодное и жадное, длится не дольше десяти минут, когда они оба, едва-едва дорвавшись друг до друга, кончают по очереди.

   Хэнк с трудом заставляет себя оторваться от своего андроида, чтобы отпустить того в душ: даже без пота после такого марш-броска Коннору нужно помыться.

   Он сам, подобрав одежду, уходит в спальню и стягивает с себя оставшееся, ложится на необъятную кровать, то и дело поглядывая на дверь. Хэнку иррационально страшно, хотя он понимает, что уж в ванной с его бывшим напарником ничего не случится, и тот вряд ли снова сгинет без следа, сбежав в вентиляцию. И всё равно он расслабленно выдыхает, только когда видит улыбающегося обнажённого Коннора в дверях ванной.

   Андроид подходит к кровати и медленно забирается, гибко садится Хэнку на бёдра.

   — Я счастлив, что я здесь, — он проводит ладонями Хэнку по груди, — лейтенант.

   Хэнк усмехается.

   — Ты не поверишь, таки да. Я снова лейтенант. Дали за взятие Мемфиса, — он кладёт свои большие тёплые ладони Коннору на бёдра, и тот немного, совсем чуть-чуть, подаёт ими вперёд, поглядывая из-под ресниц.

   — Поздравляю, лейтенант, — отзывается Коннор с лёгкой улыбкой, закапываясь пальцами в густые седоватые — соль с перцем — волосы на груди, обводя острые соски, крепкие широкие мышцы груди и живота, поднимаясь руками выше. Он не спешит, он любуется, он впитывает в себя всё, что видит и чувствует, и Хэнк под его руками выдыхает.

   Завтра или послезавтра — им снова на войну, снова придётся рухнуть во всю разруху и грязь, в кровь и смерть. Снова — за то или иное будущее.

   Но сейчас, в этом красивом номере с изящной мебелью и дорогими вещами, они могут быть друг у друга целиком и полностью.

   Хэнк поднимается на локтях, притягивает к себе андроида и ласково, сильно целует. Не торопясь, не прерываясь, не останавливаясь, только коротко вдыхая иногда носом, но не отрываясь от чужих тонких мягких губ.

   Коннор трогает, мягко мнёт, гладит его, стискивая крепкие плечи, сильные бёдра.

   Их руки неторопливо скользят вдоль их тел, притягивают, чтобы почувствовать больше и ближе, проскальзывают вновь между ними, чтобы ощутить изменения и контрасты.

   Они медленно двигаются, так и не отрываясь, практически не разъединяя губ, и в какой-то момент Коннор изгибается, прижимаясь к Хэнку животом, направляя в себя его крупный, снова окрепший член, а потом чуть опускаясь и приподнимаясь по стволу лейтенанта ягодицами.

   Он улыбается при этом, улыбается прямо в поцелуе, и Хэнк с тихим урчанием сцеловывает эту улыбку, его сердце заходится от нежности.

   Коннор всё-таки привстаёт, опираясь на руки, двигаясь на нём плавно и немного быстрее, прикусывая губу. Его карие глаза темнеют, мутнеют от желания, но взгляд прожигает подающего вверх бёдрами Хэнка насквозь. Тот ухмыляется, подхватывая качающийся в такт движениям искусственный член, стискивает его, оглаживая пальцем довольно большую головку, нажимая на неё легонько снизу вверх.

   — Да-а, — выстанывает андроид, и у Хэнка кружится голова от вида его подрагивающего корпуса, от вида алеющего по щекам скина, от того, как сладко он сжимается внутри на его члене.

   Хэнк, стискивая пальцы сильнее, проводит ладонью до основания и снова вверх, поддерживая двигающегося Коннора за талию.

   — Ты не боишься, — сглатывает он хрипло, — не боишься обвинения… в дезертирстве с этими отлучками?..

   Коннор садится на его член глубже, практически с размаху шлёпнув бёдрами о его бёдра, потом снова поднимается — так же быстро, снова насаживается.

   — Не… боюсь, — выдыхает он, тряхнув головой. И потом вдруг ухмыляется: — Не только у нашего перепрофилированного командос есть… блок стратегического мышления.

   Хэнк чувствует, как влажнеет между ними, подкидывает бёдра сильнее, кусая губы.

   — Маркус — из серии командос? — он удивляется всего на секунду: что ж, это логично, это многое объясняет.

   Коннор кивает, пытается ещё что-то добавить, но только громко, протяжно стонет. Его встряхивает, и он заливает живот и грудь Хэнка. Тот в ответ стискивает синтетические бёдра и в несколько размашистых движений, вгоняя вглубь, до конца, под слабые стоны закрывшего глаза Коннора, кончает сам.

   Когда перед глазами перестаёт кружиться от сногсшибательного оргазма, Хэнк косится немного вбок: Коннор успевает стечь с кровати и теперь подходит к ней, обнажённый и с уверенной усмешкой. Хэнк замечает: он что-то держит в кулаке.

   — Я слышал, Маркус задумался о новых диверсантах, мм?

   Хэнк хмурится.

   — Как ты… — привстав на локтях, он с удивлением смотрит на несколько чёрно-белых деталек в руке Коннора.

   Андроид улыбается чуть шире, стискивая, перетирая детали в кисти. Блестящее крошево падает дождём на пол возле кровати.

   — Это недостающие детали от оставшихся корпусов RK800. Я забрал их в ночь революции, на упреждение, — Коннор смотрит на Хэнка не отрываясь. — Думаю, мистеру Камски ничего не будет стоить их восстановить.