Этот позор нужно срочно скрыть, замаскировать и уничтожить. Азула боялась проснуться позже служанок, которые намеренно захотят увидеть ее в непотребном растерзанном виде. Они все этого только и ждут — как бы унизить и предать. Жалкие, никчемные, трусливые челяди, прямо как тот, кто совершил этот поразительно глупый поступок, ведь теперь, принцесса намерена землю выжечь, но найти того, кто посмел всласть надругаться над ней. А этот его смех… аж до мурашек, Азула не могла этого забыть. Судорожно, второпях, подозрительно озираясь, поджидая за углом новую встречу с незнакомцем, Азула стянула содранный балдахин, сорвала свою разодранную рубашку, попутно вытирая чужую смердящую сперму, приходя от этого в бешенство. Она выходит на балкон, будучи полностью обнаженной и вышвыривает одну за другим вещи, сначала рваные тряпки после возмутительной встречи, затем собственные вещи, ползая по полу на коленях, заглядывая под кровать, открывая все ящики, что имелись в этой комнате, распахивает все шкафы, швыряет металлический подсвечник в зеркало, чтобы то немедленно разбилось в дребезги. Она хотела кричать, покрыть всю комнату пламенем и просто сжечь!

      — Где моя корона?! — ее крик был слышен даже с улицы. Она выбежала на балкон — растрепанная, лохматая, совершенно голая, яростно поджигая все вещи, что упали вниз, которые уже успели приглянуться зевакам. Она заливисто расхохоталась, видя, как они горят в чужих руках. — Больше! Больше огня! — не может обуздать свою ярость, распаляя пламя все сильнее и сильнее желая устроить пожар. Внизу уже собралось много народу, они переполошились, стали тушить бешенное пламя, а оно тухло и снова вспыхивало. — Вас всех нужно просто сжечь! Вы все равно не понимаете по-хорошему, — смотрит на всех этих стражников и людей обыкновенных, ничем непримечательных, а они ее даже не слышат. Азула вдруг замолчала, приходя в невероятный ужас. Что бы сказал дядя Айро? «Тот, кто мягко ступает, далеко продвинется в своем пути», — слышит его голос в своей голове, немедленно приходя в себя, а затем безропотно и искренне кривит лицо, падая на пол, роняя крупные слезы.

      — Где? Где моя корона? Он украл ее! Он убил меня! — королевой драмы ее не назовешь, но на ее крик сбежались слуги и стража. В комнату услужливо и осторожно постучались.

      — Ваше высочество, мы слышали крики, с вами что-то случилось?

      Тот, кто мягко ступает, далеко продвинется в своем пути. Сначала она резко зажалась, замялась, не понимая, стоит ли ей все рассказать прямо сейчас или утащить эту правду с собой в могилу, а затем смиренно и отчужденно ответила:

      — Мне приснился жуткий кошмар, думаю, в чай все же положили сахар… — она несла несуразицу с умным тоном, понимая, что наделала слишком много лишнего шума, и когда до отца дойдет, он может узнать не самые лучшие стороны жизни Азулы. — Приготовьте мне ванну с благовониями, мне это очень нужно, — старалась быть как можно мягче, но безразличной. — Сейчас же! — сорвалась, хлопнув ладонью по полу.

      Темные струящиеся волосы моментально отяжелели и приобрели более угольный оттенок, с них полилась неуловимая и невесомая вода, а голова значительно отяжелела. Азула покачивалась из стороны в сторону, напевая зацикленный, такой въедливый мотив местной флейты. Сегодня никто не посмел войти с принцессой в ванную комнату, она бы этого не пережила, для нее не существовало презумпции невиновности. Виновны были абсолютно ВСЕ! Без исключения. Без обсуждения. Это было ясно как очевидно и то, что комета Созина пролетает каждые сто лет, без задержек и оправданий. Это как раз должно произойти в самой середине августа, с двенадцати до пятнадцати часов дня, когда солнце будет шпарить и обжигающе палить — испепелять, наполненная мощной силой кометы. Сверкающая, словно звезда. Это будет тот день, когда произойдет слияние двух солнц! Азула ощущала себя не меньше чем стоическим монументальным солнцестоянием, которое пару раз в десятилетие происходит на Южном полюсе, прямо в те моменты маги воды страдают больше обычного, но это в прошлом, ведь магов воды на Южном полюсе больше не осталось, что заставило принцессу безудержно ухмыльнуться, бросить победоносное и злорадное: «Ха!». Она прикасалась к себе впервые за столько лет, ощущая мягкость распаренной кожи, она так давно не делала это самостоятельно, что испытала пренебрежение за все те годы, когда ее лапала стая простолюдинок-служанок.

      — Неслыханная гадость! Отныне больше никто не прикоснется ко мне, — злилась и вместе с тем остывала принцесса, убеждаясь, что все идет так, как она желает. Беспрекословно выполняется. Она откинулась на спинку чугунной, отблескивающую медью, ванной, тяжело выдохнула прикрыв глаза, продолжая напевать умиротворяющий мотив. Голова шла кругом, волосы дыбились, огонь был неуправляем, — стоило ей вспомнить минувшую ночь с человеком в маске. Руки, ноги, кожа — все помнило его хамские настоятельные прикосновения, ранящие чувства движения, уничтожающие любую спесь вздохи, доставляющие страх руки и болезненный прокол шеи. Азула опустила глаза на вспененную поверхность, поднимая из-под толщи теплой мыльной воды ослабленные, еще дрожащие пальцы. Они сдавливали тонкий остроконечный дротик, на конце которого красовалась ярка красная кисточка. Этот ублюдок уложил ее дротиком для поимки диких крупный зверей! В ярости, Азула сжала пальцы в кулак, впиваясь ногтями в кожу, зажимая дротик сильнее. Она хотела было сжечь это гадкое напоминание о ее позорном поражении, но в какой-то момент она остановилась, глаза ее закрылись, глубокий вздох — и пальцы разжимаются. Дротик летит сквозь толщу воды, разрезая пенные пригорки, с лязгом утонув в двух ста литрах воды. Это может стать весомой уликой. Это может в будущем очень пригодиться, недальновидно поддаваться скоропостижному эмоциональному взлету. Отблеском мыслей она слышит голос дяди, который не оставлял ее никогда: «Полный чайник молчит, неполный — шумит». Невероятно, но именно его философские поговорки так воодушевляли и оцепеняли Азулу, что она еще много дней подряд после услышанного могла бегать за Айро, выспрашивая, как понимать его высказывание, тогда он предлагал принцессе самой взглянуть в ценность его слов и облачить в более приземленную и знакомую ей аллегорию. Приходилось садиться с ним за чайный столик, чтобы высказать все мысли, и вот что странно, день за днем она открывала новые смыслы одной лишь крылатой фразы. Завидная начитанность, безусловная память, нерадивая гениальность. Как такому человеку могли достаться такие величайшие способности Династии Огня? Ему — какому-то неотесанному треплу?! А дурак-братец, которого незаслуженно обожал дядюшка даже никогда и не старался разобрать хоть пару слов Айро, у Зуко будто всегда воск в ушах был, а в голове опилки. Зато какой же у него громкий и раздражающий голос, ну прямо как кучка разноперых колокольчиков, что звенят бесперебою, бестолку и безумолку. Зачем ему язык, если он так за всю свою никчемную жизнь и не сказал им ничего умного? Зачем ему голова, если в ней так и не родилось каких-то интересных и особенных мыслей? Зачем ему руки, если он не умеет управлять огнем на уровне Династии? Зачем ему магия огня, если он абсолютная заурядность — неприметность, на уровне дворцовой стражи или циркового артиста?

      — Ваше высочество? — к ней неожиданно постучались, что удивило Азулу, ведь она потеряла свою былую концентрацию, когда чувствовала присутствие других буквально на расстоянии. Минувшая ночь что-то сломала в ней, и она не боялась своих трещин или сколов, она желала, как можно быстрее зализаться и стать еще сильнее, чем прежде!

      — Да? — нехотя протянула, оборачиваясь в сторону двери.

      — Вас ожидает Его Величество, — на этих словах у Азулы все сжалось, тело будто бы опять окаменело. Это не то, что ей нужно прямо сейчас! Отец, как ты не понимаешь, что твоей дочери сейчас совершенно не до тебя и твоих мировых переворотов! Она возмутилась отцовской наглости, посчитав, что после пережитого ночью ей никто не страшен. Где-то в глубине души она была уверена настолько сильно, что Озай никогда не посмеет вызвать ее на унизительный Агни Кай, что была готова проспорить даже свою жизнь. При всем уважении, но Хозяин Огня был также одинок, как и Азула, они были единственными в своем роде. Их семья как ваза, которую однажды уронили и вот она раскололась на несколько частей, где некоторые части так и не удалось найти. А еще она была уверена, что Озаю стоит бояться, вступая в бой с нею, ведь она безжалостно разотрет даже его физиономию в пепел, если того потребует ситуация.

      — Я не пойду. У меня нет настроения, — без зазрения совести она делала это из раза в раз, словно проверяя: его отношение к Зуко было персональным или отец просто такой человек? В чем заключается вранье родителя, когда он, чаще всего успешно, пытается обмануть и убедить собственных детей в том, что к каждому относится также хорошо, как к твоему брату или сестре? Этого в корне не могло бы быть! Это жалкое и преступное вранье, за которое, как считала принцесса Азула — стоит давно бросать в темницу на пару дней, чтобы хорошенько подумали и разобрались в своих мыслях и чувствах, а не слепо врали поколениями! Это невозможно, и только единственный ребенок в семье не способен понять, каково это — когда одного любят больше. Это видно во всем: в жестах, в интонации, прикосновениях, даже подарках. Просто мы все — разные люди, какие-то нам нравятся, какие-то сразу же отталкивают, даже не сделав ничего дурного. Обычные межличностные отношения, но только глупец не поймет, что по тому же принципу строятся и отношения внутри семьи, Азула просто знала, что матери симпатизирует больше Зуко, просто потому что он был ее человек, даже не имея родства они бы сразу же подружились или поженились, и не было в этом какой-то особой магии принца Зуко. Просто вот так сложилось, за что сам же Зуко и не раз поплатился. Ведь после исчезновения Урсы его больше не кому было любить, для Зуко закончилась жизнь в безопасности и понимании, так как он считал Азулу с отцом клубком огненных змей, готовых его удушить. Возможно это было и так, Азула даже не стала бы отрицать — а зачем? Зуко же правда всегда был каким-то недоделанным, придурковатым и просто преступно наивным. Таким как он нельзя править страной, таким как он нельзя давать власть в руки. Подумаешь, мальчик! — этот факт трепал Азулу за душу больше всего остального, неужели то, что имелось у него между ног — давало больше прав на трон Хозяина Огня? На каких основаниях? Кто создал этот мир ТАКИМ? Она встрепенулась, как только услышала громкий и яростный стук в дверь, глаза ее округлились, наполнились диким страхом, стоило ей вспомнить, как прошла ночь. Неужели он нашел ее? Неужели человек в маске уже во дворце? Это он! Это точно он! У Азулы не было даже и малейшего сомнения в том, что он пришел довершить начатое — унизить ее на глазах у всей Нации Огня, совокупиться прямо у всех на виду и заставить гореть в огне собственного стыда и презрения. Стук стих, дверь отворилась и на порог вошел невозмутимый, непоколебимый и мрачный Озай. Азула ни разу не дрогнула, она хищно улыбнулась, понимая, что сейчас будет самое настоящее шоу. «О, ты опять заметил меня, отец!», — ей невероятно сильно приятно сорвать его, заставить пройти в другую часть дворца, бросить все свои дела только ради того, чтобы проведать ее высочество.

      — Азула! — он выкрикнул это, пока на лице его бушевало бешенство, еще чуть-чуть и его волосы загорятся.

      — Ч-что слу-случилось, папа, — как можно более жалобно произнесла она, а в душе ликовала, танцевала и надменно смеялась, желая обрызгать его лощеную рафинированную мантию Хозяина Огня.

      — Я приказывал тебе явиться ко мне! Думаешь, я ничего не знаю? — эти его слова заставили Азулу осесть, остыть и заметно напрячься.

      — Да что не так? Я, как, ты мог заметить, очень занята! И я не знала, что ты хочешь меня видеть, или мне нужно было догадаться? — не растерялась и стала блефовать.

      — Я просил передать это твоим служанкам! — он не кричал, но был готов сорваться в любую минуту. Озай — непревзойденный буйный холерик, что не терпит отказа, Азула даже побаивалась представить, что было с тем, кто донес ему известие о том, что она просто не в настроении для встречи. Наверное, истинным его желанием в данную минуту было выволочь ее за волосы. Да, он был такой, но и все на этом.

      — Мне никто ничего не сообщал! — нагло врет и даже не замечает, как на ее лице вырисовывается обличающая ухмылка.

      — Перестань лгать! — вспылил он, взяв с комода расписную древнюю вазу и в бешенстве бросил в Азулу, она молниеносно нырнула в воду, прячась под толщей пыльной воды и густой пены. Ваза пролетела мимо, врезаясь в стену оглушительным звоном, и орашая комнату осколками, которые беспардонно налетели даже в королевскую ванну. Азула озадаченно вынырнула, приподнимая от удивления брови. — Ко мне, живо! — это было последнее, что он бросил в нее, хлопнув дверью так, что стены содрогнулись.

      Рука тонко и умело выводит ярко-черную линию, утолщая в концу, взмываясь вверх, затем такая же ровная и огибающая линия, отзеркаливающая предыдущую — Азула отбросила кисть, рассматривая свои веки, что заиграли по новому. Теперь, когда она всматривалась в свое отражение, она ощущала, что стала другим человеком, да, раньше она никогда так не делала — это первый раз, когда Азула практикует подобную технику в макияже, что очень вызывающе притягивает к ней даже собственный взгляд. Последним штрихом была яркая и невероятно-вкусно пахнущая помада. Азула помнила, как мать часами проводила время у трюмо, она говорила, что если не навести порядок везде, то мысли будут путаться. Мама называла это — «навести порядок». Томно выдохнув, принцесса принялась расчесывать волосы, все еще не желая, чтобы к ней прикасался кто-то другой. Интересно, что же отец выскажет ей, что он в курсе, что она развлекала всю ночь непонятного преступника? А может быть, дело даже не в этом, и отец, скорее всего, захочет сообщить ей что-то совершенно другое? А если тот человек в маске уже понес молву по всей Стране Огня, а если он печатает похабные брошюры с ее изображением, описывая весь ее внутренний мир? От этих мыслей Азула возгорелась яростью, пуская огонь по своим пальцам, а затем, слабо прикрыв глаза, горько всхлипнула, нечаянно пропустив скупую слезу собственной слабости и ничтожества. Даже если никто не поверит в эти мерзкие похабные россказни — ее всю жизнь в дальнейшем будут дразнить, показывать пальцем, никакого уважения больше никогда и не от кого будет ждать, всё — она это предмет насмешек и правосудия для простолюдинов! Ох, как же будут довольны все ее подданные, которым из-за нее влетело, как же будет ликовать стража, которая получала по башке из-за ее вранья. Да кто посадит на трон жертву сплетен секс-скандала? Да никто, будучи в своем уме! Прямо сейчас, если бы дядя Айро был здесь, он, наверное, был бы единственным человеком, кому она могла бы довериться и сказать все, что на самом деле с ней происходило. Несмотря ни на что, дядя Айро был очень по-философски безобидным и честным человеком, наполненным состраданием, созиданием и умиротворением. Именно в этом Азула прямо сейчас могла найти покой и получить ответы на те вопросы, что рвали ее изнутри обжигающими колющими когтями. Огонь горел. Он горел внутри, но он был мокрым от слез и бессилия. Еще никогда в своей жизни Азула не была столь сильно морально обезображена, и чем больше времени проходило с момента происшествия — тем больше ее преследовали навязчивые тревожные вопросы. Вопросы, вопросы, вопросы, на которые никто не даст ответы, кроме ее воспаленного и категоричного эго. А эти ответы такие… что лучше их и вовсе не получать, целее будешь. Она встает со своего места, оглядывая подозрительный порядок вокруг, затем тут же вспоминает, какой погром устроила сегодня утром. Она вдруг призадумалась, посчитав, что подобное наваждение вызвано гадким дротиком, ведь именно для нее — для Азулы, это даже слишком. Подумав об этом, принцесса обхватывает руками столешницу и с силой сворачивает все, что на ней аккуратно стояло: духи, помады, флакончики кремов и масел, расчески, завивки, заколочки, диадемы и украшения — все летит прямиком на каменный пол, тут же отскакивая от твердой холодной поверхности, разлетаясь кто куда. Этот шум остался у Азулы таким же замедленным, как ее стоны в ночи минувшего дня.

      — Принцесса! — молоденькая бледненькая служанка в окружении еще нескольких стояли во дверях, с трепетом и показным беспокойством наблюдали за ней. — Мы услышали шум.

      — Ну и что дальше? Какого хрена вы приперлись вообще? Разве я вас звала? — это был неравный бой богатых и бедных, властливых и плененных, господ и холопов. — Кто вы такие, что смеете заходить ко мне без стука? — Азула все продолжала вспоминать незнакомца в маске, с каким жаром он лапал и обжимал ее, и что бы было, как бы она сейчас стояла здесь, если бы вчера ночью кто-то также бесцеремонно ворвался в ее покои, застукав такую многозначительную, сомнительную сцену? Да они бы первые пошли трепаться по всему миру о том, какая принцесса Азула слабая на передок, прямо, как портовая шлюха! Подобный случай ни на секунду не посмел смыть спесь и гордыню с ее лица, но добавил значительную долю потрясения и опасения. Ей казалось, что прямо сейчас, стоя за дверью эти девицы обсуждали ее, а что если они знают этого человека, а что если это дворцовый саботаж? Спланированная акция нападения на честь королевской семьи? Мерзавки!

      — Уберите здесь все, — кратко бросила, поспешно удаляясь из комнаты, оставляя после себя один лишь разгром, анархию и хаос. Это было где-то внутри, она не могла это контролировать, просто, за что брались ее пальцы — сыпалось и ломалось, крушилось, сжигалось и уничтожалось. Порядок, покой и налаженность — это те вещи, которые не давались Азуле ну никак, как бы принцесса не старалась.

      Теперь ей предстояло пройти длинный путь по дворцу огня до самих покоев отца, возможно, он примет ее столь же помпезно как и советников — в тронном зале, выстраивая между ними нерушимую стену недопонимания и огня. Стоило ей ступить на красную ковровую дорожку, которой был устлан весь дворец, как Азула испытала множество глаз, они все таращились на нее. Она больше не могла идти столь же горделиво и безразлично как раньше — внутри ворочилось что-то уязвленное, побежденное и, пока что, до сих пор не исцеленное. Они скрывали свои лица под масками, прямо как нападавший в ночи. Азула не могла перестать озираться боковым зрением по сторонам высматривая в стражниках хоть какие-то знакомые черты, а еще эти грузные, скрывающие лица шлемы… если раньше Азуле было плевать, то теперь это гнетет сильнее порушенной гордости, стоило ей выйти в люди. Но то, как она себя ощущала, и то, как преподносила — не было отражением друг друга — нет, ее походка была такой же величавой и царственной, словно ничего не произошло прошлой ночью.

      — Принцесса, Хозяин Огня будет ждать вас в своем рабочем кабинете, — сообщил ей престарелый слуга, пустивший уже длиннющую плешивую бороду. Она постаралась не корчиться от пренебрежения, ведь ее не покидала мысль, что она даже примерно не может сказать, какой был возраст у нападающего. Он не выходил у нее из головы, его таинственная наглая и непокорная выходка говорила о нем как о слащавом гордеце, который за гордыню мать родную готов продать — даже предательство, преступление и потеря жизни — это ничто, когда можно измарать что-то поистине прекрасное, превознесясь на крыльях собственной претенциозной высокомерности. Да, этот кто-то однозначно не так уж и прост, как хочет казаться.

      — Ваше высочество… — знакомый хамоватый и очень бравадный голос. Он немедленно склонился, выказывая самое сладострастное приветствие.

      — Адмирал Джао, приветствую вас, — очень отстраненно и холодно произнесла она, не собираясь и секунды терять на подозрительный унылый треп, как вдруг он выдает:

      — Мы же так и не поговорили.

      — О чем? — она смотрела на него так, словно он сумасшедший, она искренне не понимала, что ему надо.

      — У меня есть сведения о вашем брате — принце Зуко. Надо спешить, пока я не отплыл, — и тут ее прошибло. Она вспомнила! Кажется, после безумной ночи у нее отшибло память, ведь ко всему прочему они были на представлении. Истоки ведут к началу — ведь истоки и есть начало, дядя Айро бы сказал: «Я могу следовать за тобой тысячи вёрст и не потеряться. Я не боюсь мороза и огня, не ем, не пью, но я исчезаю, когда солнце садится на западе. Кто я?».

      — Отлично, но сейчас я не могу, — деланное жеманное недовольство, карикатурная ухмылка, и она идет дальше.

      — Давайте позже? — а он непотопляем, истинный адмирал!

      — Давайте, — бросила ему вскользь, даже не оборачиваясь.

      Дротик для усмирения крупных диких животных… значит, Синяя Маска был наслышан о невероятной и просто гениальной силе Азулы. Подготовился заранее, как будто знал, где искать и куда идти. Клубок ее мыслей все наматывался и наматывался, пока из тоненькой ниточки домыслов не вышел огромный узловатый запутанный клубок, и ведь ей не стало от этого легче. Она ни разу не приблизилась к разгадке: кто он?

      — Отец, это я, — Азула настойчиво постучала, испытывая еле заметное чувство вины перед отцом, он ведь не виноват в том, что у Азулы такое произошло. Или… все же он имеет к этому какое-то отношение? Эти мысли испепеляли ее, не давали разобрать где правда, где ложь, где жизнь, где смерть, где предатель, а где друг. Где та грань, когда самый ближайший оборачивается самым заклятым?

      — Входи, — он был спокоен, по голосу — опять отстранен. Виновато и очень кратко глянув по сторонам, убеждаясь, что никого нет поблизости, она отворяет дверь.

      — Что с тобой? — Озай ходил из стороны в сторону, сомкнув руки на груди. Да, он был недоволен, да, она заставила его краснеть, возможно даже хлеще чем когда-то Зуко.

      — Прости, отец, — это все, что она могла ему сказать, искренне чувствуя вину перед случившимся. Если начать оправдываться — это закопать себя в пучину презрения. Надо дождаться, пока он выскажется, возможно, он действительно знает больше, чем говорит.

      — Что за погром ты устроила? Что за неповиновение? Что за поведение? Ты очень меня огорчаешь, Азула. А ты должна меня радовать.

      — Я плохо спала, в чай положили сахар, он плохо на меня влияет. А еще, я тревожусь, что на нас нападут, — она не смогла.

      — Перестань! Это даже звучит смешно! Ты не в себе, — последнюю фразу он сказал очень отчужденно, отчего у нее все сжалось внутри, ведь она стоит на краю, и прямо сейчас решается ее дальнейшая судьба — Агни Кай или изгнание, а может и все вместе. Да, должно быть это страшно, но мысли Азулы были не там, она изо всех сил старалась вернуться в реальный мир с его материальными и не очень — проблемами. — Я хочу, чтобы ты пожила на Угольном острове, — Азула сначала даже не поверила, что правильно расслышала его слова. Нет, не может быть! Он все-таки изгоняет ее! — Приведи себя в порядок! Ты мне не нужна больной! — эти слова как хлесткая пощечина — больно отпечатались на ее самолюбии.

      — Спасибо, — не удержалась от колкости, отвечая на его последнее возмутительное высказывание. Если Зуко он мог вышвырнуть, то ее — ни за что! Она сама не позволить это сделать, она ему не игрушка, которой можно поиграться и выбросить. А если человек в синей маске этого и добивается — разделения? Тогда Озай остается один, и это может послужить отличным поводом для нападения, переворота, революции.

      — Перестань ёрничать!

      — Конечно, отец, — она постаралась вложить в эти слова как можно больше безразличия, презрения и неуважения, высмеивая отца. Она как будто прощупывала его, шагала по минному полу, бездумно ступая везде, где взбредет ей в голову, ни разу не задумываясь об опасности таких глупых маневров.

      — Азула! — в нем уже начал вскипать огонь, он ударил кулаком по столу, выбивая столп огня, который тут же рассеялся в воздухе — она и бровью не повела.

      — Прости… — она была искрення, но очень лаконична.

      — Приказываю тебе, как твой отец и твой повелитель — отправиться на Угольный остров, дабы забыть обо всех своих надуманных проблемах! — а вот тут Азуле было поистине действительно неприятно, он задел ее за живое — обесценил, аннулировал, девальвировал все ее переживания и чувства, сводя все к одному — ты заигралась, ты не выдерживаешь дворцовой суеты, твоя корона давит тебе. — Истерики, — а он невозмутимо перешагнул и продолжил, — это не то, что смеет вырываться из уст наследной принцессы Нации Огня, — эти слова наделили ее надеждой и нежным трепетом, ведь он только что назвал ее «наследной принцессой». Он ценит ее, она ему все еще не безразлична.

      — Ты так прав… — начала было она, преисполненная к нему беспрекословной и безвозмездной любовью, — я стараюсь.

      — Я это знаю. Я это вижу и ценю, — он вызывал в ней горячую, расплывающуюся внутри обжигающим бурлящим маслом, улыбку. — Поэтому прояви покорность, прояви уважение — отправляйся с близняшками на остров, — но это тут же заставило Азулу внутренне бороться и противиться его словам, но она осталась нема, когда он говорил. — И перестань перечить, складывается ощущение, будто бы это все для тебя игра какая-то, — странное долисекундное молчание, которое моментально развернуло ракурс его мыслей и дум. От него не исходило ненависти, но и в особую заботу Озая поверит только сумасшедший или отчаянный самоубийца! Азула помнила, как отец ни разу не горевал по Азулону, а ведь тот был его младшим сыном, который всегда и каждую минуту был с ним. То ли Азулон этого не ценил, то ли Озай делал это не просто так, либо они оба не могли позволить друг другу разорвать эту непрерывную связь, которая грозила ножом в спину. Азула знала, как горевала Урса, как рыдал Зуко, узнав о смерти кузена Лу Тена, плакали все, кроме Озая, она считала, что отец терпеть не мог племянника, прямо как Айро Азулу. Просто невзлюбил. Или не просто?

      — Где твоя корона? — его голос еле сдерживал раздражение.

      — Украли, — она уже несколько раз проигрывала этот диалог у себя в мыслях. Озай не верил ни одному ее слову, она вызывала в нем бушующий гнев, она проделывала с ним невероятные и поистине необъяснимые вещи. Он желал поставить ее на место, вместе с тем, поддерживая тот личностный путь, который она для себя выбрала. Он верил в ее безвозмездную верность, в слепое обожание и абсолютное подчинение, даже, если она в глубине души сомневалась — она выполняла, не ставя под сомнения его решения. Когда-то в детстве, Азула считала отца великим, монументальным, монолитным, непобедимым, подобно вымершим драконам. Она видела в нем силу, непобедимость и хладную невозмутимость. Ей нравилось вызывать в нем эмоции, ей нравилось прощупывать его грани, заходя каждый раз все дальше, ставя себя рядом с ним во все более опасное и необдуманное положение. Это было ровно до вчерашней вопиющей ночи, после которой Азула ощущала себя совершенно иначе, чем могло бы показаться, ей было совершенно безразлично, сколько предметов он разобьёт в споре с ней. Азула считала, что Озай просто нагло и борзо придирается. Она уже не сомневалась, ей не нужны были бóльшие доказательства того, что ей никогда не сравниться с пренебрежением, которое испытывал Озай к Зуко. Что бы не сделала и не вытворила Азула — он почему-то терпел, игнорировал, закрывал глаза на многие гаденькие и неоднозначные проступки. Он даже держал ее за руку, в момент, когда никто не мог этого заметить. Почему-то Азула была уверена, что дорога́ Озаю, а после изгнания Зуко и исчезновения Урсы — особенно. «Мы одной крови», — одним только духам было известно, насколько переполняла Азулу гордость от самого этого скромного факта.

      — Нет времени распутывать это никчемное дело! — повысил на неё голос, выводя из себя этим. Она ненавидела, когда ее кто-то строит. Она не прощала этого матери, деду, а отцу и подавно. Незаметно сжимает кулаки, чувствуя, как подкатывает гнев, что уже оседает на ее ладонях рвущимся пламенем, которое она тотчас же подавляет, почти физически ощущая, насколько это тяжко — сдерживать свои истинные чувства. Но она смогла это сделать практически героически, со стороны казалась невозмутимой, взгляд ее был внимателен, прищур выдавал блуждающие мысли в собственных фантазиях, но наружно она осталась непокоренной даже Озаю. Гордо вскинув подбородок, брови её ослабли, губы приоткрыты, рисуя на лице безмятежность, покорность и потерянность, словно она была где-то не с ним. Она отплатила ему той же монетой, как всегда это делал Озай — игнорировал, не присутствовал, убегал. Она не чувствовала удовлетворения, ведь с изгнания Зуко прошло много времени, а Озай так и не провозгласил ее наследной принцессой страны Огня при всем своем совете, при всей Стране Огня.

      — Собери волосы, — с пренебрежением окинул ее взглядом, — не ходи как простолюдинка! — он не любил, когда у женщины были обычные, ничем не оформленные распущенные волосы. «Что хочу, то и делаю!», — мысленно она уже несколько раз обругала его непрошенный совет.

      — Да, отец, — смиренно склонилась, выказывая благодарность за заботу и внимание.

      — Я сейчас же прикажу слугам собирать твои вещи, — это прозвучало испытывающе, оскорбительно и унизительно. Он изгонял ее, хотя, может быть, сам того не понимая. Он поступал с ней ровно также, как с Зуко, — уверена Азула, посчитав это несправедливым, предательством. — Ты свободна, — махнул ей рукой на дверь, присаживаясь к себе за рабочее место. Азула было уже хотела отворить дверь, как голос Озая заставил остановиться:

      — Я больше не желаю терпеть подобное поведение, — внутри ее всю затрясло, лицо выдало искренний испуг, обернуться и показаться ему такой — она не осмелилась, продолжив стоять спиной. — Я приказываю тебе вернуться с острова другим человеком! Я не хочу и не желаю знать, что ты истеришь, кричишь или вмешиваешься во что либо, что тебя не касается, — он говорил спокойно, но очень холодно, обжигающе холодно. — Забудь о ненужных и нагромождающих твою жизнь и сердце сантиментах! Не напоминай мне Зуко!