— Мам, мам, — закричал радостный Зуко, — я хочу туда, — указывал на пестрое логово предсказательницы. Мама радостно нескромно улыбнулась, достопочтенно кланяясь всем, кто здоровался с ней этим утром. Азула специально спряталась за деревом, наблюдая за тем, как свежа и прекрасна мама сегодня, хотя, она всегда была по особому чудесной. Она не стеснялась носить баснословно-дорогие наборы украшений, даже если уезжала из дворца, то, что она прямиком из столицы — определялось по некоторым безошибочным признакам. Отец бесстыдно поощрял в ней слишком вольное обращение с деньгами, он обещал в скором времени разобраться с делами и прибыть на остров тотчас же, называя его потрепанным краем страны. У нее был складный ровный голос, немножко томный — этим и манящий, она сама словно обладала невероятной и мягкой магией убеждения. На нее поглядывали с восторгом все — каждый прохожий, особенно — мужчины, дарившие свое восхищение. Она хоть и старалась фальшиво скрывать, что является женой наследного принца, но корону почему-то не снимала, хотя убеждала это делать детей. Живописными мягкими складками распадалось ее лаконичное, по театральному изысканное, платье, оголяя белоснежные ровные плечи, чересчур длинно выходя в рукава.

      — О, да, погода сегодня крайне чудесна, — прикрывает в смущении ярко-накрашенные уста. Невероятная. — Да, было бы прискорбно, если бы дождь испортил нам столь отличный сезон, — разговаривала она с каждым торговцем, и вот уже вокруг нее начала потихоньку сгущаться толпа людей. Зуко смиренно, как жалкий пес, ждал, пока мать наговорится и закончит беззастенчивый парад самолюбования, и обратит на него свой взор, тогда как Азула была неоспоримо уверенна, что мама заметит ее пропажу только ближе к обеду, когда прибудет отец. Мама ведь всегда желала избавиться от Азулы… по крайней мере, она так думала.

      — Вы так считаете? — заигрывает даже с торговкой фруктов. — Ой, нет, спасибо, мне уже некуда это все складывать, — благородно и жеманно отказывается от шелкового расписного платка. Азуле было до слез обидно, что мама так и не обратила на нее своего внимания, даже, когда та исчезла с поля ее зрения. Лишь доказывая — в ее поле зрения кто угодно, если они дарят свое восхищение.

      — У вас такие шикарные волосы, — ластится к ней какая-то бабка, предлагая шикарное бриллиантовое украшение для волос.

      — Вам бы подошел алый, — тут же заворковал вокруг торговец с платком.

      — К вашим кольцам отлично подошли бы вот эти серьги…

      И этого было бесконечно много, Урса вальяжно поправляет свои идеальные волосы, на всю главную площадь заявляя, кто она такая. Уверенная, но неспешная походка, грация лилась с каждого движения, околдовывая окружающих. Она была бы ярчайшей звездой — стань она женой Хозяина Огня, ей суждено было затмить мужа своим благочестивым напыщенным поведением истинной королевы. Зуко уже не выдержал и подбежал к матери, хватая ее за руку, что-то без остановки говоря:

      — Я ей говорю… а она мне… — Урса ласково улыбалась, потирая его пальчики, совершенно не слушая, каждый раз отвлекаясь на прохожих господ, что непременно хотели одарить ее своим вниманием.

      — И вам доброе утро, — увлеченно, но деланно улыбается генеральской жене, явно зарабатывая любовь всего народа одним своим появлением. Она затейливо, но лживо транслировала всем вокруг, что она такой же обычный человек, как и все тут вместе собравшиеся. Она ни в кого не бросила и плохого слова, надменного взгляда — никогда, будь то приставучий бедняк или назойливая жена генерала — она со всеми нарочито дружелюбно перекидывалась парой фраз, пока Зузу беспрестанно что-то рассказывал ей. Это был нескончаемый ехидный гомон — все смеялись и любезничали наперебой, отрывая от Урсы, а вернее — от ее наигранного величия, кусочек.

      — Ну и мне… как только я увидел, так захотелось… — а Зуко даже не смотрел на мать, продолжая тянуть в свою сторону.

      — Милый, это неприлично, — нежно прикасается к его носику, начиная со всеми наскоро прощаться. — Куда мы идем? — улыбнулась наконец ему.

      — Ну, вообще-то, я тебе уже тысячу раз сказал, почему ты меня не слушаешь? — разбухтелся маленький принц. — Я хочу получить предсказание! Хочу, чтобы гадалка сказала мне, что я буду Хозяином Огня!

      — Ну как же так? — рассмеялась она тоненьким стеснительным голоском. — А как же дядя Айро? А как же его сын Лу Тен?

      — Э-э-э, ну, они станут Хозяевами огня в других странах! Ты что, думаешь, мой любимый дядя и кузен не поделятся со мной, учитывая, какая у нас огромная страна, а после захвата Ба Синг Се…

      — Ох, если бы все было так просто, — поцеловала его в лобик, заигрывая, — а как же наш папа?

      — Папа… — замялся Зуко, подходя с мамой к наскоро разбитой палатке, которая пестрила мистическими лозунгами: «Тарисса скажет все, что тебе предстоит пережить», «Тарисса знает, чем лечить вашу хворь», «Тарисса увидит день рождение вашего наследника». Зуко уже скрылся из виду, тогда как Урса взволнованно огляделась по сторонам, не находя свою дочь.

      — Скажите, вы не видели девочку… — стала расспрашивать прохожих. — У нее распущенные длинные темные волосы, невысокого роста, откликается на имя Азула.

      — Мам! — выкрикнул Зуко, выглядывая. — Ну ты где?

      — Зуко, Азула пропала, — бросилась к нему, вспоминая о сыне.

      — А… — недовольно фыркнул. — Так я тебе об этом всю дорогу талдычил — убежала она, — с облегчением выдыхает, не понимая, почему мама не радуется, ведь Азула такая маленькая, визглявая и гадкая. Да, Зуко не помнит себя без нее, но он много раз представлял, как было бы здорово, если бы Азула не родилась. И тогда, они были бы только втроем — он, мама и папа. Урса вытаращила глаза, выпадая в осадок, ощущая, как скапливаются ее слезы прямо в уголках, безудержно проливаясь. Что же она скажет мужу? Как и где теперь искать ее? А все ли с ней хорошо? Она ведь такая упрямая, вдруг обожжется!

      — Куда? — вцепилась в него.

      — Я не знаю, — искренне обеспокоился принц.

      Все это время, наблюдавшая Азула — ликовала, ведь наконец-то мама поняла, будучи заложницей королевского этикета, что есть что-то более важное, чем эти бестолковые и бесполезные люди, которых она видит первый и последний раз в жизни. Мама присела на корточки, закрывая руками лицо, над ней стал толпиться народ, поднимая панику, что пропала маленькая девочка. Кто-то резко и неожиданно схватил принцессу за запястье, она даже не успела опомниться, как ее грозно выволокли на обозрение ликующей публики. Зуко смотрел на нее с усмешкой и даже каким-то отчаянием, ну вот, она вернулась…

      — Азула, доченька, — схватилась в нее Урса, прижимаясь, поглаживая по голове, успокаиваясь. Азула стояла, окруженная высоченными гогочущими людьми, что закрывали ей солнце, она безошибочно поняла, что принц Зуко малость разочарован. Опять она привлекла все внимание к себе. Она постоянно просилась к родителям на кровать, когда те засыпали, и они брали ее, объясняя тем, что Азула — маленькая пугливая девочка, да и вообще он — Зуко, должен быть сильным и выносливым, а не проситься к родителям, подражая сестре. Почему ей было можно? Чем она такая особенная? Он рассматривал ее вызывающее голубое платьице с развевающимися прозрачными рукавами, она напоминала принцессу Северного Племени воды, а не Страны Огня, но ей было можно, потому что голубой — ее любимый цвет. Сжимая свое недовольство и сердобольность в кулаке, Зуко прячет их в карман брюк, обещая себе, что потом даст волю эмоциям, но не сегодня, когда мама так распереживалась, не сегодня, когда так ярко светит солнце, не сегодня, когда он почти получил свое долгожданное выстраданное предсказание. Надо же было ей все испортить!

      — Мама, прости, — начала трогать ее волосы, внимая каждой лучезарной улыбке. Урса не ругала ее, Урса любила ее, целуя пальчики, разглядывая пятна на новом платьице, что Азула успела себе понаставить где-то в кустах. — Я думала, что ты не вспомнишь обо мне… — она говорила это очень трогательно, но Зуко не верил ей, раздражаясь от каждого звука этого обманчивого голоса. Хоть дядя и мама уверяли, что он старше, что он мальчик, а значит — по определению ее верный друг и защитник, но Зуко очень мучило и бередило то, что он не единственный в своем роде. Есть она — вся такая привлекательная изящная и ранимая девчонка, от которой тает любой лед в душе, любой — да не Зуко. Он недовольно сложил руки на груди, обиженно наблюдая за тем, как мама и Азула воркуют, сверху-вниз, гордо вскинув подбородок, он великодушно простил этих двух слишком ранимых маленьких женщин, уверенный в своей непревзойденности по праву рождения. Дядя Айро обязательно подарит ему позолоченный гравированный кортик, как только вернется с Царства Земли, а Азуле он подарит плешивую куклу, даже несмотря на то, что ей это неинтересно, но блестящие отполированные ножи должны быть только у Зуко, и так как он умеет писать лучше — он позаботиться о том, чтобы во всем быть особенным, избранным.

      — Не говори так, — расплакалась Урса. — Мама тебя очень любит, я и твой брат хотим сходить предсказать судьбу, пойдешь? — встает она, поправляя сбившиеся волосы. Народ удовлетворенно расступается, восхищаясь терпением и нежностью Урсы — в глазах других она была заботливой любящей и чуткой матерью, наверное, она действительно такой и являлась. Зуко смотрел на мать с восхищением, хоть в глубине души и очень страстно ревнуя, сначала к отцу, затем к Азуле, но именно такой — легкой, великодушной и ранимой она ему нравилась. Мамочка. Любимая. Самая красивая. Берет ее за руку, восхищаясь ее неземной и совершенной красотой, а она шла чуть впереди, погруженная в мысли, не впуская никого из вне в свои чертоги, Зуко казалось, что он как будто не все знает о своей маме. Когда ты говорил с ней, она привлекательно и очень кратко застенчиво посмеивалась, отгораживаясь ото всех, включая собственных детей, не открывая истинные чувства, пряча душу ото всех настолько далеко, словно мама была не мама, а какая-то разукрашенная наряженная кукла. И когда в поле зрения ее появлялся отец — она резко менялась, она моментально охватывала его интерес, без стеснения флиртовала с ним, но, Зуко, вспоминая, понял это намного позже, ведь тогда — в детстве он чувствовал лишь странное необъяснимое притяжение между ними, от которого становилось очень неловко и неприятно.

      Гадалка в цветастых одеждах, наперебой сверкая перстнями и перьями на своем причудливом головном уборе, подошла к ним, смотря на каждого, мама было хотела что-то сказать, но та не дала, опуская взгляд на маленького принца, указывая на того пальцем, выбирая. Зуко был вне себя от призрачного мимолетного величия, ведь прямо сейчас выбрали его, ведь прямо сейчас он безоговорочно первый. Так и должно быть. Всегда. Азула присела на подушки, протягивая руки к разведенному костру, бесстрастно наблюдая за тем, как брат и мама уходят в другую комнату. Оттуда послышалось гремение монет, хлопки и гулкое пугающее гудение. Азула улыбалась, обвивая теплый игривый огонь по своим пальцам, он лип и лип, желая впитаться в плоть. Она считала маму совершенной, Азула не любила куклы, потому что нет куклы краше, чем ее родная мать. Хлопок, и из соседней комнаты, где пропала мама с Зуко, поплыл ароматный розовый дым, Азула раскрыла уста, внимательно наблюдая за тем, как творится магия. Другая магия. Отец не позволял себе такой вольности как гадалки, будучи очень ранимым и подозрительным. Их не было, казалось, вечность, но Азула сидела смирно и тихо, прямо, как учил ее мастер Куньо, самое главное, в покорении огня — концентрация и дыхание, если оно будет сбивчивым и неправильным — значит — все насмарку. Она играла с огнем, чувствуя себя волшебницей, особенной и невероятно сильной, это было словно самый настоящий дар, которого, к сожалению, была лишена такая вся безупречная и идеальная мама. Они вышли неспеша, мама стояла в проходе, когда Зуко радостно в припрыжку выбежал, явно получивший что-то приятное, он даже не посмотрел на Азулу, а сразу же бросился на улицу. Гадалка, ровно, задрав высокомерно нос, поглядывала на нее, явно подзывая одним лишь взглядом. Мама ласково улыбалась, но как-то выжидательно. Азула, если честно, немного побаивалась, особенно, когда к ней столь пристальное и безудержное внимание. Внутри у гадалки простирался разведенный огромный костер, правда, который был почти погасшим.

      — Я — говорю, — начала она, бесстрастно смотря прямо в глаза. — Ты — делаешь. Дай знак, что поняла, — Азула кивнула, все это нагоняло на нее только больше жути, мама взяла ее за руку. — Нет, — в приказном тоне гаркнула, заставив Азулу и Урсу вздрогнуть. — Это правило — не касаться. Ей может передаться частица вашей судьбы в этот момент, что собьет меня с толку. Просто сидите рядом, раз уж настаиваете. Как твое имя? — окунула взгляд в еще дрыгающееся пламя.

      — Азула, — сверлила взглядом эту седую-преседую женщину, поглядывая на ярко-зеленые перья, что забавно торчали из ее чалмы.

      — Хорошо, Азула. Здесь — обитель духов. Я не провожу глупых фокусов, могу сказать какую-то конкретную развилку твоей судьбы, духи мне помогут в этом. Они все, прямо сейчас, наблюдают за тобой. Разожги пламя, — проговорила певучим низким голосом, заманивая Азулу в свои сети. Она резко вскинула руку вперед, без особых усилий бросая собственное горячее пламя прямо на необуглившиеся деревяшки. — Хорошо, — кивнула гадалка, тогда как Азула радостно и вопиюще взглянула на мать, показывая, насколько теперь она великолепна. Урсу почему-то кольнул такой жест дочери, он хоть и казался невинным, но у нее словно бы Óни в глазах плясали. — Я уже вижу, правда, твое пламя мутит, помоги мне — возьми любой порошок, что стоит рядом с тобой и брось его в собственный огонь.

      Азула опустила взгляд на глиняные пиалы, рассматривая разноцветные пыльные порошки, здесь был голубой. Без особых раздумий она взяла как можно больше лазурного песка, практически не умещая в одной руке, Урса смотрела на это все с каким-то ужасом и шоком, не впервые видя в своем ребенке такую ненасытную и жадную натуру. У нее уже рук не хватало, а она все брала и брала, тогда Урса взглянула на гадалку, которая с каменным неживым молчанием наблюдала, не делая никаких замечаний. Это мгновение, казалось, длится целую вечность, Азула окунала пальцы все глубже и глубже, пытаясь ухватить все, чтобы больше никому не досталось голубого песка. Только ей! Она в проигрыше разжимает пальцы, песок бесшумно выскальзывает у нее из рук, налипая на пальцах, ладонях, окрашивая в глубокий синий. Азула все делала сама, даже не замечая на себе удручающего и испуганного взгляда матери, и холодного бесчувственного взора гадалки, кажется, Азула вообще позабыла о том где она и что здесь делает, ее главной целью стало — забрать весь песок. Не выдержав больших попыток, полностью испачкавшись, она хватает целую мисочку и опрокидывает в свое небольшое пламя, внутри желая больше — и огонь взметнул ввысь, окрашиваясь в васильковый, ее пламя было как неусмеримая всепоглощающая стихия. Урса ощутила тот жар, что исходил от маленького кострища, захваченный прихотью принцессы.

      — Вижу! — приглушенно, практически с шепотом заговорила гадалка, пригибаясь ближе к этому необъятному пламени, заходя в какой-то транс, монотонно завывая и закатывая глаза. — Вижу, твое пламя хвалит тебя. Ты невероятно сильна. Невероятно зла, — на этих словах Урсу всю неуверенно и с опаской сжало, она даже на секунду прикрыла глаза, отпрянув от синего пламени. — Твой путь тернист. Вижу, страдать будешь — много и долго, — оторвала она взгляд от огня, вглядываясь в Азулу через потоки ее сильного буйного огня. — Многие духи пришли в неистовство. Ты невероятна.

      — Что? Что меня ждет? — радостная, заулыбалась Азула.

      — Кое-что очень интересное…

      — Что же?

      — Вижу я очень отчетливо, не могу поверить в увиденное, потому и оттягиваю момент истины, ведь вижу я, что ты любовница собственного брата… — на выдохе закончила, поглощая и сдувая огонь.

      — А? — вытаращилась на нее Азула. — И все? Всего лишь-то? — обернулась на мать, совершенно не понимая, что это значит, разочарованная в том, что она не будет Хозяином Огня. Как же так, неужели Зуко был прав, и быть повелителем — его путь. Нет, это какая-то ошибка, такого не может быть.

      — Пойдем отсюда! — Урса резко вскочила, больно схватив Азулу за руку. — Да знаете вы, что я сделаю с вами?! — она была полна необыкновенной и невиданной ранее ярости, Азула еще никогда не видела мать такой, злость и грубость были не в характере Урсы. — Вы хоть знаете, кто я такая? — она использовала свое коронное оружие. — Вы хоть знаете, кто мой муж? — она говорила это с гордостью и горечью одновременно.

      — Да, я многое видела, можем, посмотреть вас поподробнее, — пытается взглянуть в ее ладонь, хватает, насильно отгибая пальцы. — А эта весть испортит вам всю жизнь, вот поэтому я и говорю каждый раз каждому — гадание, это дело личное, духи не любят, когда вмешивается кто-то чужой.

      — Я мать! Вздумали пугать меня? — а Урса была настроена очень воинственно и агрессивно, продолжая с болью сжимать руку дочери, которая активно и яростно вырывалась. Урса посмотрела на нее глазами, полными ужаса, с пренебрежением отпуская, считая монстром. Азула потеряла равновесие и упала, больно шмякнувшись на пол, она не заплакала — нет, она с вызовом взирала на мать, которая была готова убить тут всех. — Как вы смеете такое говорить маленькому ребенку? Да еще и такую вздорную ЛОЖЬ!

      — О, — рассмеялась эта женщина, помогая Азуле встать, — если бы вы знали, что этот маленький ребенок вытворит, то не говорили бы подобного. Она особенная, у нее сверкающая ярчайшая жизнь, она должна сгореть в этом величии. Такова ее судьба, судьба поцелованной духами.

      — Что за бред? — вновь схватила дочь за руку, вытаскивая из этого подозрительного и затхлого места.

      — Кто такая «любовница»? — кусает ее за руку, но Урса непреклонна, она не обращает внимание на выходки дочери, ища Зуко взглядом. — Мама! — зовет ее, но та не оборачивается, только тащит и тащит. — Мама! — кричит почти на всю улицу, только после чего Урса отпускает ее и Азула уже готова вновь рухнуться, как неожиданно и для Урсы и для самой Азулы, ее подхватывает Зуко, не давая встретиться затылком о мостовую.

      — Зуко, — смотрит на его темный ночной силуэт, волосы его развевал легкий прибрежный бриз, он копошился одной рукой в песке, бросая свой томный, неподетски-серьезный взор куда-то за горизонт.

      — А? — взглянул на нее тотчас же, различая в ночи ее нежные мягкие черты, отворачиваясь, он наспех бросает скомканный песок, наблюдая за тем, как тот летит до самого берега. Им нельзя было зажигать костер, иначе их было бы видно из дома, а так хотелось посидеть перед сном, наслаждаясь шумом спокойного моря.

      — Что значит «любовница»? — она хотела посмотреть на его глаза, но видела лишь вырисовывающийся в ночи по-королевски надменный вздернутый профиль, даже сейчас он был уверен в своей особенности. Зуко обернулся, бросил взгляд в песок, начиная его судорожно ковырять.

      — Не знаю, — пожал плечами. — Ты больно маленькая, чтобы задаваться такими вопросами, небось услышала от кого? — с прищуром уставился на нее.

      — Вовсе нет! В книжке у дяди Айро вычитала, вот и все!

      — Интересные книжки наш дядя читает, — хмыкнул принц, но она чувствовала его улыбку сквозь ночную темень, хоть и не могла увидеть столь четко, как если бы это был день. — Посуди сама, — взглянул он на нее, делая голос более мягким и трепетным. Когда они были вдвоем, то им не приходилось бороться за первенство и внимание родителей, они просто становились сами собой. Просто Зуко и просто Азула. — Любовница имеет общий корень со словом «любовь», следовательно, любовница — это та, которую любят.

      — То есть мама тоже любовница папы?

      — В какой-то степени — да, — вновь опустил взгляд в разрыхленный песок. — Просто, они еще и муж и жена, а любовники — это те, кто испытывают друг к другу сильные любовные чувства, но пока, по каким-то причинам не могут пожениться.

      — Зуко, а мы с тобой поженимся? — ей было как-то неловко это спрашивать, но шум воды был таким успокаивающим, а положение таким обнажающим.

      — Мы с тобой? — усмехнулся колко, поднимая взгляд вновь, и тогда Азула ощутила его издевательский взор прямо кожей. — Мы — нет.

      — Почему? Ты же принц, а я принцесса. Мы оба хотим стать Хозяином Огня, может, нам тогда просто стоит пожениться? — ее речи были столь наивными и изнеженными, что он даже не узнавал свою сестру, находя весь этот разговор неудачной шуткой.

      — Да, в твоих словах есть логика — определенно, — вдруг призадумался. — Но я на тебе никогда не женюсь.

      — Почему? — разозлил и обидел одновременно. — Я что, некрасивая?

      — Нет, Азула, дело не в этом. Ты просто еще очень маленькая, да и вообще, я терпеть не могу девчонок, не обижайся, но твои подружки меня бесят. Я не хочу быть как наш отец — женатым и с детьми… я хочу быть свободным, хочу держать эту власть пальцами, хочу отдаться своей стране и стать великим.

      — И кто же тогда встанет на престол после тебя, если у тебя не будет жены и детей? — недовольно сложила руки на груди.

      — Ты, или твои дети, — берет ее за руку. — Ты же знаешь, я не жадный. Ну, или дети моей любовницы, — усмехнулся, обижая Азулу, ведь она только что открыла ему свою душу, как хорошо, что она вовремя себя остановила, и не разоткровенничалась с Зуко о том, что сказала гадалка.

      — А что тебе нагадали? — с интересом всматривается в него.

      — Интересно? — улыбается, поправляя ее волосы.

      — Фу! — отбрасывает его ладонь. — Я теперь вся в песке. Ты специально! — готова расплакаться, а он смеется над ней, ведь шалость все же удалась.

      — Я знал все, что она мне наговорит…

      — То, что ты станешь Хозяином Огня?

      — Это я и так знаю, меня не волновал этот вопрос, я спросил, буду ли сильным и неуязвимым, тогда как гадалка ответила мне, что путь мой тернист, непрост, но очень ярок, что я, как пламя — буду возгораться вновь, даже если затушат.

      — Жалкий Дух Воды! — вскочила Азула, принимая боевую стойку, надменно смеряя брата взглядом. — Теперь, когда я обличил твое истинное лицо, избавившись от проклятья твоего, заплатишь ты за свои злодеяния! — она говорила громко, но достаточно, чтобы мать и стража не слышали. Зуко сразу же усмехнулся, понимая, к чему она ведет, не растерявшись, принимая грозный вид, он выпрямился во весь рост, мысленно примеряя на себя синюю маску злостного обманщика и лжеца, мгновенно перевоплощаясь.

      — Ты так ничему и не научился, когда среди смертных жил? — в призывном жесте зовет сестру к нападению, готовый отразить ее каждый неловкий жест. Маленькая девчонка, что с нее взять, надо быть аккуратнее, она ведь первая, кто побежит жаловаться папочке, даже несмотря на то, что каждый раз сама провоцировала, сама виновата. Но в их семье действовал один нерушимый закон: кто пожаловался первый — тот и прав, а если Зуко оказывался первее, то ему говорили, что он все равно не первый, ведь Азула младше, а маленьким несносным девчонкам следует уступать. И как бы жалостливо он не поглядывал сначала на отца, затем на мать — они редко, когда вставали на его сторону. Он же — будущий мужчина, он постоянно и больше всех должен — должен быть сильным, должен защищать и поддаваться сестре, должен забыть про слезы и боль, должен стать великим магом огня, должен лучше всех в академии знать географию и политологию. По мнению отца, Зуко должен был быть самым известным и лучшим учеником, но Зуко к этому не стремился, а если уж по правде говоря — у него никак не получалось выделиться хоть в чем-то. Сестра уже первый год в академии, но она показывает блестящие результаты, чем заставляет отца все больше и больше разочаровываться в сыне.

      — Ха! Ха! Ха! — угрожающе и очень вычурно скривилась Азула, делая первую атаку, которую Зуко без труда отбивает.

      — Мне угрожая, сам приближаешь собственную смерть! — закончил заученную фразу Зуко, толкая сестру, да так резко и неожиданно, что та повалилась на песок. Она, не ожидая подобного, сильно разозлившись, бросила в брата яростный поспешный огонь. Зуко прикрыл лицо рукой, оступаясь о камень, падая прямо на спину. — Это нечестно! — разнылся, злясь. — Мы же договаривались — никакой магии! Все должно быть понарошку! С тобой играть — хуже некуда! — вспылил, бросая в сестру ответное пламя, наблюдая за тем, какая невероятно ловкая и неуловимая стала Азула, безошибочно, несмотря на непроглядную ночь, уклонялась. Она подскочила и побежала, Зуко слышал шуршание мокрого песка под ее ногами, резко и исподтишка хватает за щиколотки, она падает лицом прямо в мокрую трясину, кажется, начиная плакать. Они распалились уже не на шутку, Азула перевернулась на спину, откидывая брата ногой, беря в охапку песок, бессовестно швыряя тому прямо в лицо. Зуко закричал, тут же прижимая ладони к глазам.

      — Будь ты проклят! Подлый дракон! — не выходя из образа, крикнул принц.

      — Драконы все добрые! — набирает в ладони соленой воды, подбегая к Зуко, выплеснув, заставляя того разъяриться и войти в неудержимый раж.

      — Добрые и глупые! — хватает ее за запястья с силой швыряя в песок, набрасываясь сверху, желая утопить прямо сейчас в ледяной воде. Какая же она гадкая! Гадкая и лживая! Договорились же, что все будет понарошку, что не будет никаких драк и магии по-настоящему, но с ней играть по правилам — однозначно проиграть, ведь Азула всегда врет! Он вцепился ей в плечи, начиная впечатывать затылком в землю, ее руки прокрались по его груди прямо к шее, больно и сильно сжимаясь, заставляя Зуко задыхаться. Он набрал в легкие как можно больше воздуха, продолжая бить ее головой о мокрый жидкий песок, практически окуная в воду.

      — Что здесь происходит! — этот голос нельзя было спутать ни с чьим. Внутри все похолодело, Зуко потерял бдительность и отпустил сестру, которая тут же этим воспользовалась и нанесла решающий удар прямо с кулака и прямо в лицо. Он рухнул на бок, принимая поражение, считая, что Азула выиграла нечестным путем.

      — Папа! — вскочила растрепанная грязная Азула. Озай спускался с причала, зажимая меж пальцев лепечущее спокойное пламя, освещая себе путь. Азула побежала к нему, бросаясь в объятия, Зуко видел, как тот заботливо и встревоженно взял ее на руки, не обращая на него внимая, начиная горделиво и молча уходить. Азула показала брату язык и покрутила пальцем у виска, выглядя при этом как грязная оборванка.

      — Зуко, как ты мог так поступить? — ходила из стороны в сторону Урса, растерянно ища куда бы приткнуть взор, не зная, что и делать. Зуко уже сидел в своей ночной сорочке, ожидая отцовского гнева. Озай вышел с Азулой на руках, волосы у нее были мокрые, глаза — деланно на мокром месте.

      — Это все она! — показал на сестру пальцем. — Она не умеет играть по правилам!

      — Зуко, вы должны были давно лежать в постелях! — тяжело выдохнула Урса, вопросительно смотря на мужа, который был полностью поглощен дочерью, что изрядно выводило из себя. — Почему ты не спала, Азула? — заставляет ту обернуться. — Чует мое сердце, что это твоих рук дело!

      — Я всего лишь хотела встретить папу! — показывает матери язык, улыбаясь отцу в ответ, вызывая у Урсы сильнейший приступ гнева. Она садится рядом с сыном, беря его за руку, демонстративно смотря на Озая.

      — Она врет! Азула всегда врет! — раскричался Зуко. — Это она каждый раз предлагает посмотреть на ночной океан и звездное небо, а потом мы разыгрываем сценку из спектакля «Любовь драконов», ты же помнишь этот спектакль, мам?

      — Да, дорогой, я помню, — прижимает его к себе, нарочито выдавливая из себя все больше эмоций, не спуская глаз с мужа, которому до них не было никакого дела. — Озай, скажи что-нибудь! — не выдержала, сорвалась. Озай еще какое-то время играл с дочкой, и только потом скептически и очень недовольно обернулся, вызывая у принца и жены страх с негодованием. — Ты будешь позволять ей крутить тобой? И это, пока — всего лишь ребенок, что же будет с тобой дальше, когда она станет постарше? — а Урса была неумолима, испытывая к дочери самое истинное отвращение и ужас, не понимая, что такого она делает с людьми. Азула, с самого ее пробуждения, наблюдала и внимала маминым таким же лживым и трусливым речам, Урса была актрисой в прошлом, а в настоящем ею и осталась — ей удавалось обмануть многих.

      — Зуко, ничего не хочу знать! — смерил его безразличным и холодным взглядом Озай, держа дочку за руку. — Ты всегда должен помнить, что это твоя младшая безобидная сестричка, другой не будет, — на этих словах Урсу аж всю передернуло. Озай больше не хотел детей. Не хотел после Азулы. И это почему-то в глубине души оскорбляло и трогало за живое, словно Урса ужасная и бесполезная жена. — Ты всегда будешь неправ, потому что ты должен быть умнее, — он посмотрел на них с матерью долго, томно и устало. — Да что с вами объясняться? Я устал, ясно вам? Это вы тут нихрена не делаете, только выясняете отношения! Можно, я, вообще, хоть раз домой приду и здесь не будет драк, ссор и упреков? — посвятил последнее слово жене. — Зуко, ты неправ и точка.

      — Братец, — без стука вошла к нему в комнату.

      — Уйди! — обиженно протянул, ощущая себя скверно после всего услышанного, у отца был такой взгляд, словно он их всех презирает, всех, кроме Азулы.

      — Пойдем, спрячемся в шкафу мамы и папы.

      — Зачем? — не поднимая головы с подушки, пробубнил.

      — Посмотрим, чем дело кончится.

      — Отстань! Слышал бы отец твои слова — не считал бы тебя безобидной, — бросил в нее подушку, видя, как она с поражением закрывает дверь. Азула — все из-за нее, отец, когда рядом с ней — не слушает и не видит никого, Зуко постарался не думать о ней, на самом деле, немного сожалея, что не пошел в след за сестрой, но она ведь даже не извинилась! А все потому, что она не считала нужным это делать, ведь, как учил ее папа — извинения — то, что не следует произносить принцессе. Никогда. Она уже по праву рождения права, и извиняться ей просто не за что.

      Притаившись, ступая тише легкого шелеста осенней листвы, практически не дыша, Азула скорейше минует длинный темный коридор, абсолютно не боясь темноты, и того, что там пряталось.

      — Как дела в столице? — мамин низкий бархатный шёпот доносился до Азулы очень четко. Они приближались к собственным покоям. Вообще, отец предпочитал спать один, но мать убеждала разделять ночи в одной спальне хотя бы будучи на Угольном острове. Отворяя бесшумно дверь родительской спальни, Азула, перебирая большими беззвучными шагами, ступая, как самая грациозная кошка, упирается руками в выпирающую лестницу, ведущую на второй ярус, где у отца был стол и рабочее место. Она юркнула под лестницу, скоропостижно отворяя шкаф, прячась в самый низ — в длинные тяжелые одежды, в нетерпении выжидая, представляя, что она ниндзя, которого отправили на важное задание, расширяет небольшой зазор в жалюзи дверцы, внимательно затаившись.

      — Ты поздно, мы ждали тебя к обеду, — причитала мать, смотря ему в спину, ровняясь уже на входе.

      — Прибыл, как только смог, — обернулся к ней, протягивая руку к ее волосам, с насмешкой вынимая позолоченную корону, собственнически распуская ее волосы. Его этот жест был таким интимным, таким будоражащим, словно она его самая дорогая вещь. Урса осталась неподвижна, разглядывая его внимательно, не опуская глаз, что было неслыханной дерзостью, которую она примеряла в особые случаи.

      — Ты необычайно красива, — берет ее холёную бледную ручку с ярко-красными ногтями, целуя очень легко, почти безучастно. — Мне так повезло с тобой, — Азула поморщилась, не понимая, что между ними происходит. Она никогда ещё в своей жизни не видела отца таким. Урса провела рукой от его щеки до самой груди, поглаживая, все также гордо посматривая на него снизу-вверх, он положил свою ладонь сверху, зажимая, отчего мама еле заметно вздрогнула.

      — Я люблю тебя, — говорил он жестко, но очень искренне, пока она мягко улыбалась и напускно прятала взгляд, хотя, он очень требовательно призывал ее взглянуть на него вновь. Их касания казались такими тягучими, наполненными долгожданностью встречи, горящие от пламенного вожделения.

      — Возьми меня, — скромно заулыбалась она, пробуждая в нем зверя. — Я вся твоя… — она произносила каждое слово с томным придыханием. — Дорогой, — обвивает его плечи рукой, страстно и чувственно припав к недовольным губам, в неудержимом бурном поцелуе. Он огибал ее стройное привлекательное тело, сдергивая с силой, до треска ткани, ее шуршащий рукав. Платье разорвалось на ней, что не прервало их исступленного влажного поцелуя. Она отклонилась от мужа, игриво приоткрывая уста, утягивая с собой, заставляя идти у неё на поводу.

      — Я кое-что тебе принёс, — отошёл и тут же вернулся с бархатной позолоченной коробочкой, открывая прямо при ней.

      — Невероятная красота, — искренне радуется побрякушкам, целуя его снова. — Надень его на меня, — в исступлении оборачивается спиной, приподнимая волосы. Азула замечает ярко-рыжие камни на золотом витиеватом металле, это ожерелье смотрелось не просто дорого — баснословно дорого, величественно и неповторимо.

      — Так вот, чем ты был так занят, — прикоснулась она к холодному металлу.

      — Да, камни — моя работа, — припал к ее шее, бесстыдно целуя, продолжая рвать и сдирать с неё наряд. Она уже была практически обнаженной, показалась ее бледная крупная грудь, она воодушевленно проводит пальцами по своей груди, с чувством сжимая. Берет его руку и ладонью прижимает к соску, старательно нежась под его неудержимым напором. Ее волосы были длинными — до самого пояса, он стягивал их, перебирая пальцами. Сдергивая с мамы последнюю одежду, он остановился, и тогда она опустилась на колени и стала раздевать его, без конца поправляя свои длинные волосы. Азула была шокирована, но очень заинтригована. Мама была к нему столь близко, они были столь неслыханно обнажены, что это не укладывалось в голове. Зачем стоять и обниматься обнаженными? Она потянула его на себя, закрывая Азуле все представление, только ее руки, блуждающие по его напряженной спине и бёдрам. Азула часто и волнительно задышала, испытывая неведанный ранее приступ духоты и непонятного стыдливого напряжения, но как бы ужасно это не выглядело — хотелось наблюдать дальше. Отец тяжело дышал, гладил ее по голове, в какой-то момент призывая к себе, бросая с силой на роскошную кровать. Азула чуть не вскрикнула от ужаса, зажимая себе рот. Он надвигался на неё словно хищник, тогда как она манила его к себе, нерасторопно, игриво и очень бесстыдно, после чего Азула уже почти ничего не могла разобрать, они легки, а потом послышались мамины тяжелые вздохи, будто бы ей больно, но по голосу и не скажешь. Она не кричала «помогите!» или «больно!», но это было так странно, необъяснимо. Ткани зашелестели, мягкие прикосновения их тел, а затем грубый величественный голос папы:

      — Я хочу видеть твой бесподобный вид сзади, твою спину… — и тут Азула уже смогла их разглядеть. Мама, ее лицо закрывали свисающие длинные пряди, она стояла на четвереньках, отчего Азулу пробрал озноб и какое-то гаденькое скользкое чувство. Сквозь ночные темноты мало что было понятно, но горящие на полу свечи красиво оттеняли все происходящее, мамино новое ожерелье мерцало ярче звёзд, звеня у нее на груди.

      — Прогнись сильнее! — хватает ее за волосы, заставляя вскрикнуть, отчего Азула вжалась в заднюю стенку, ощущая, что ей нечем дышать, на лбу проступил пот, а все тело охватила переменная дрожь. Послышались странные звуки. Сластолюбивые, развратные и очень чувственные. Она набралась смелости взглянуть ещё раз и досмотреть неожиданную сцену до конца. Они были абсолютно голые. Требовательно держа ее за волосы, периодически опуская ладонь на ее грудь или ягодицы, он ритмично и часто двигался, на что она жалобно с негой вскрикивала, как только он входил в неё. Азула не могла себе позволить разглядеть происходящее детальнее, умирая от стыда и презрения к собственной матери. Она казалась такой грязной, жалкой и опороченной. Она стонала изо всех сил, вожделенно поглядывая на мужа с плеча, исходя на распутное неистовство, произнося его имя с вызовом и любовью. Азуле стало противно, ей хотелось выбежать из шкафа прямо в эту минуту, чтобы заставить мать краснеть и чувствовать себя ничтожной, чтобы отец бегал и извинялся за содеянное. Они делали что-то преступно-неприличное. Он вытрясывал из неё всю душу, грубо, резво и очень второпях, она вся тряслась в испепеляющей неге, извиваясь, как змея. Он, за шею притягивает ее к себе, продолжая на последнем издыхании устало вожделенно дергаться. В этот момент Азула очень четко и ярко увидела лицо матери, оно было не обременено разумом, но притягательным и очень изнуренным, со сладострастной улыбкой на устах. Он проводит рукой по ее волосам все ниже и ниже, в какой-то момент резко и неаккуратно отталкивая, завозился наспех, Азула уже ничего не понимала. Прозвучал его конечный добивающий понимание стон, и все, что делала мама в этот момент — надменно и презрительно наблюдала, подставляя ему своё оголенное бледное тело.

      — Ты оскорбляешь меня этим, — Азула не понимала, о чем она говорила.

      — Не хочу тобой рисковать. Моя мать умерла от аборта, мне было тринадцать, — сказал он это с каким-то отчаянием, закрывая устало глаза, ложась с ней рядом.