— Вы должны выглядеть безупречно, — бесцеремонно и вызывающе поправляет она ворот Зуко, претенциозно потрепав его за щечку, словно несмышленого малыша, бросая на Азулу краткий, удовлетворенный с облегчения взгляд, так как эта негодница всегда оставалась лучше остальных, но не лучше самого тщеславного великолепия Урсы. Урса, вальяжно раскачиваясь и очень по-царски, отходит к гигантскому зеркалу, с упоением надевая жемчужные мерцающие серьги, долго и с вожделением посматривая на себя в отражении, с осторожностью и благоговением беря красивый, инкрустированный ярким ослепительным янтарем — гребень. Она очень изящно и соблазнительно приседает на вельветовый пуф, все это время не отрываясь от себя в зеркале, волосы ее мягко рассыпались по плечу, прикрывая привлекательно оголенную часть. В неумолимом солнечном свете эти волосы отливали звездами, или жидким расплавленным золотом. Азула смотрела на мать с молчаливым пикантным восхищением. Нельзя. Невозможно быть настолько утонченной и безупречной, настолько блистательной, словно она только что сошла с картины самого известного художника-иллюстратора. Ее непослушные широкие рукава спадают на тонкие бледные кисти — мама претенциозно и практически эротично отгибает край, привлекая внимание к своим длинным алым ногтям. Она словно какой-то невообразимо-прекрасный дух. Она не человек. Невозможно быть такой… Зуко продолжил стоять безотказно смирно, дожидаясь любезного положительного кивка с ее стороны, тогда как Азула с замиранием сердца следила за тем, как мама открывает глубокую баночку с рассыпчатой белой пудрой, что невероятно хорошо пахла — сладкими цветами ванили. Мама недовольно выпрямляется, жеманно и хлестко откидывая волосы, оголяя покатые изумительные плечи, кокетливо-обнаженную шею и, ровно вздымающуюся превосходную грудь, мягким ворсистым комочком обтирая себя прихлопывающими движениями, придавая коже еще большую бледность, приятную глазу персиковую матовость и просто головокружительный аромат. Истинная королева. Она вычурно, даже эротично, одним большим пальцем, подправляет смазавшуюся помаду, по новой раскрашивая выразительные утонченные губы. Наблюдая за этим, Азула приоткрывает с замиранием и восхищением рот, кажется, уже забывшись в таком опасном и окрыляющем сосредоточии. Она хотела ловить и видеть все, что делала ее чудесная и невероятно красивая мать. Такая красивая, что ее хотелось просто сжечь!
— А я? — Азула сразу же обернулась на звон этого царственного бахвального голоса, ровно, как и невозмутимый отрешенный Зуко. — Я выгляжу безупречным? — на пороге стоял папа, одетый с иголочки, не снимающий королевского династийного облачения. Урса, ни капельки не дергаясь, медленно и очень степенно поворачивается, а ее волосы трепещут в танце легкого ветра. Она скоро, мелкими шажками, приближается к нему как хитрая опасная кошка, он хватает ее за слабое запястье, а она слегка улыбается — глазами, заволоченными таинственностью и недосказанностью. Он с нею до смешного горделив и театрально груб, а она делает вид, что и вовсе не замечает этого. Азула переводит заинтересованный взгляд на брата: он стоял как вкопанный, словно солдат на скорой службе, кажется, очень пыжась и напрасно стараясь перед отцом, но тому не было дело до сына, когда в его окружении такая яркая и умопомрачительная женщина как Урса. Ох, если бы тогда Зуко пошел вместе с Азулой прятаться в шкафу, то он бы все понял. Он ведь понял? Она хватает его за запястье, резко дергая на себя, не замечая, как становится в этот момент собственным отцом. Он, недоверчиво и немного пугливо встречается с ней взглядом, от чего Азулу пробило на яркую жаркую улыбку. Он не смел и пикнуть, потому что не желал вызвать у Озая очередной приступ недовольства, особенно, когда все так предельно хорошо.
— Ты помнишь, Зуко?.. — хитро посматривает на него, зная, что он понимает ее без лишних уточнений. Он все чувствовал, будучи уже немного не в себе. То, что тогда с ним случилось — это было очень странно и впервые. Как огненный буйный взрыв, разрывающий на множество окрыляющих искр.
— Перестань!.. — шипит на нее, вырывая резко руку, теряя с Азулой зрительный неудержимый контакт. Она безжалостно душила его петлей собственных ощущений и мыслей, прямо у сонной артерии, она не давала продыху, заставляя смущаться, стесняться и прятаться. Она высмеивала. Зуко, будто бы, провалился тогда под лед вместе с ней, а это все ее вина. Зачем? Зачем она пытается свести его с ума? Он, засыпая, с опаской прислушивался, ему казалось, будто его сестра где-то исподтишка наблюдает или подслушивает, и стоит ему заснуть, как она что-нибудь, непременно, с ним сделает.
— А я помню… — смотрит на него, совершенно не удивленная и не напуганная, ведь именно этого она от брата и ожидала. Родители все подробно и в красках показали ей.
— Перестать! — дернул за руку уже он. — Прекрати! — он ненавидел ее, а в такие моменты особенно сильно. Она будто бы глубоко проникала в его голову, выворачивала все грязное белье, расшвыривала личные вещи, подставляла, заставляла давиться в ее тягостных липких манипуляциях. Она делала и говорила, порой все так, как он хотел бы слышать и воспринимать. Она без конца врала и врала ему, да и не только ему — всем, а потом обвиняла во лжи перед другими. Она совращала его незрелый и слабый ум, заставляя бояться, прятаться и кричать по ночам от кошмаров. Он понимал, что не в силах противостоять ее обаятельной опасной фальши, она слишком безошибочно могла маневрировать между струн его души, он ее старательно пытался избегать. Ему порой казалось, что сквозь сон он слышит ее голос, что по-змеиному лукаво шепчет: «Ты грязный лгун! Ты грязный-грязный лгун!». Зуко рассказывал об этом маме и не раз, тогда она заходила в комнату к Азуле, а затем к нему, долго поглаживая по голове, уверяя, что его сестра давно и беспробудно сладко спит, что ему нечего опасаться, и что мама всегда защитит его в случае любой, даже небывалой, опасности.
— Тобой невозможно не кичиться… — мамины острые красные коготки заправляют отцовские волосы, она нежно и очень искушено оглаживает его по щеке, плавно опускаясь ниже, резко дергая и притягивая, горячо и страстно целуя. От увиденного, Зуко несмело вытаращил глаза, испытывая дикий ужас и отвращение, его словно всего скручивало и выворачивало от омерзения, он был готов кричать и умолять мать с отцом прекратить эти страшные и болезненные издевательства. Она целовала его очень глубоко, с яростью и вожделением, пока его руки бесстыдно блуждали по ее одетому, но такому контурному изгибчивому телу, что Зуко исходил на немые острые истерики, не понимая: как и зачем такое происходит? Он обернулся на сестру, которая гордо и с прищуром наблюдала за их несдержанным пошлым поцелуем, не выдавая ни единой эмоции, кроме одобрительной усмешки. Они могли делать это долго, Зуко всегда казалось, что эта гадость длится безумно, просто невозможно долго — бесконечно! «Прекратите! Нет! Пожалуйста! Хватит!», — этот внутренний немой протест ломал ему ребра, мешая дышать, скручивал руки, заставляя неистово и недовольно трепетать. Он был так зол и разочарован, что безропотно желал пойти на все, лишь бы эта пытка прекратилась. Одно мгновение, и полы маминого платья вспыхнули горячим устрашающим и растущим огнем. Она вцепилась в отца, начиная истошно кричать, оттягивая Озаю ворот. А он недолго, но очень злобно глядел на нее, довольствуясь страхом и злостью, а еще — ее полной беспомощностью — он считал это сексуальным. Подол ее платья так неожиданно и необъяснимо загорелся, что Зуко в страхе блуждал взглядом по отцу, не понимая, зачем тот это сделал? Озай без промедления поглотил все жгучие языки пламени, утихомиривая буйствующий смертоносный огонь — неуправляемую, пожирающую в муках, стихию. В комнате сильно запахло гарью. Мама, вся перепуганная и всклокоченная, влепила отцу звонку и резкую пощечину, да так, что он аж попятился, а на его щеке остался краснеющий воспаляющийся след. Он в ярости прикрыл глаза, сжимая пальцы в кулаки, желая ударить уже Урсу.
— Это ты! — несдержанно и властно зашипела на него, в опаске закрывая лицо, ненавидя и в страхе отстраняясь, прячась за веером.
— Это не я! — закричал на нее Озай, хватая вазу с цветами — швыряя в мать, она вскрикнула, вовремя отбегая. Осколки оросили тихую комнату небывало громким звоном, смешиваясь с криками и руганью родителей. Озай хотел вцепиться жене в волосы и протаскать так у всех на глазах, пока она брала первые попавшиеся вещи, с ужасом пятясь, швыряя их в мужа. Зуко закрыл руками уши, жмурясь, желая не присутствовать здесь и сейчас при этой сцене. Их с Азулой, в этот момент, как будто не существовало. Родители их не замечали. Не видели. И порой даже не слышали. В этот момент они слышали только друг друга, и те гадости, что лились из их уст совершенно обоюдно.
— Это ты! Это ты! — кричала на него мать, бегая по всей комнате, пока отец бросал в нее любые бьющиеся предметы. Зуко с ужасом заметил то, как довольна, холодна и спокойна Азула, словно ничего не случилось, будто бы сейчас не летали стекла, не кричались ругательства и не швырялся огонь.
— Это не я, стерва ты поганая! Всю душу вымотала, проклятая! — он схватил ее за волосы, она влепила ему по лицу с новой силой, окончательно выводя из себя. Озай громко зарычал, когда она вновь легкомысленно вырвалась. Он, быстро, чеканным гулким шагом стал на нее наступал.
— Стой! — трусливо вцепилась мать в Зуко, второпях прикрываясь сыном, который, тут же со страху ничтожно разрыдался, не выдерживая такого бешенного накала. Зуко сел ей на колени, размазывая сопли, слезы и слюни по своему несчастному, растерзанному чувствами, лицу. — Ты — чудовище! Смотри, что ты сделал с нашим сыном! — мгновенно останавливает Озая, а сама победоносно улыбается, видя, в какой неистовый ужас пришел ее муж.
— Прости, — рухнул он на колени, хватая ее за пальцы, бросая жаркие скоропостижные поцелуи, наспех признавая свою вину. — Прости меня! Я не знаю, что произошло.
— Ты поджег мое платье! — продолжала стоять на своем Урса, равнодушно прогоняя Зуко, стоило Озаю сесть с ней рядом.
— Клянусь, я этого не делал… — продолжал суетливо нацеловывать ей руки, пока она довольно страстно ухмылялась, нарочито приводя дыхание в порядок, театрально теряя сознание. Да, за эту его выходку ее ждали дорогие шикарные подарки, ведь теперь, он будет вынужден вернуть ее слабохарактерное непостоянное, легкое в покупке, расположение.
— А кто же тогда? — пристально и с интересом уставилась на него, ожидая, что он ее примирительно обнимет.
— Помимо меня, здесь еще двое магов огня, — указал он на своих полярно-разных детей. Зуко выглядел жалко, замахав отрицательно руками, в панике скатываясь на пол. Азула закатила глаза, сожалея о том, что ей достался такой непутевый и слабохарактерный брат. Ей безгранично стыдно за него. Она подошла к нему, противно сморщившись, как от чего-то дурно-пахнущего, схватила за руку, резко дергая и дергая, пока тот не удосужился наконец встать. Весь красный, со слезами на глазах, мокрыми слипшимися ресницами и опухшими веками, он стоял и утирался рукавом, все еще изнывая, как волк на луну. Азулу раздражало всё, она просто хотела, чтобы они наконец пошли на предстоящее нуднейшее представление. Та еще пытка. Она демонстративно пнула брата, стоило ему начать закрывать лицо вновь, захлебываясь градом слез.
— Зуко, дорогой, — тянет к нему руки мама, на что Азула смотрит с отвращением. — Почему ты плачешь, сынок? Кто тебя обидел? — Азула не сдержала глупого не верящего смеха. Она еще и спрашивает! Мать недовольно покосилась на нее, не удостоив вниманием, оставаясь все такой же прекрасной, просто более взъерошенной, агрессивной и растеряной.
— Азула! — гаркнул на нее отец, хлопнув ладонью по колену, заставляя ту выпрямиться и замолчать, хотя внутри она все еще продолжала хохотать, особенно, когда наблюдала за братом — за тем, как мать ласково и добродушно успокаивала его. Маменькин сынок. Слюнтяй.
— Это ты сделала? — уже более дерзко и диктаторски взглянула на нее мать. Азула отрицательно покачала головой, скрывая насмешливую ужимку, скрещивая руки за спиной.
— Это сделал Зуко, — поднимает на нее свой неживой, но довольный взор. После этих слов Зуко на мгновение прекратил рыдать, с неверием на глазах — вставая с места, но, стоило ему увидеть гаденькую усмешку сестры, как он несдержанно зарыдал снова, отрицательно мотая головой, тыча в нее обиженно пальцем. Озай осуждающе закатил глаза, нервно похлопывая то по одному колену, то по другому, вставая с места, находя себе какое-нибудь занятие: он стал подбирать все вещи, что были раскиданы в их бурном преступном споре. — Да, это сделал Зуко! — Азула уверенно размазала его самолюбие, совершенно не жалея, искренне наслаждаясь им в этот момент. Обожая его разбитое выражение лица, влюбляясь в его несдержанный страх и взрывные эмоции. Она хотела больше. Хотела познать, на сколько Зуко хватит, как долго ему удастся оставаться в себе?
— С чего ты взяла? — обернулся к ней Озай, расставляя мамины вещи по местам. Азула спрятала нахальный взгляд от его невозмутимого обличительного прищура, вновь переводя взор на мать.
— Он плачет из-за этого! — указала на него пальцем, командирски и очень жестоко произнося: — На воре шапка горит! Зуко бы не плакал, если бы это был не он! Он просто струсил, что прямо сейчас влетит и ему за эту глупую шутку! — хитро и бесцеремонно вцепилась взглядом в брата, который растерялся, в немоте посматривая то на отца, то на мать. — Зуко сегодня как раз хвастался тем, что учитель Куньо учил его мгновенному поджигательству! Вы что, забыли? — с обомлевшим взглядом посматривает на каждого из них.
— Э-это… — заикаясь, собравшись с мыслями, нерасторопно и очень неуверенно начал наконец Зуко, с неприкрытой ненавистью смотря на Азулу. — Н-не правда.
— Зузу, — подбежала она к нему, обнимая, утягивая из объятий матери, — как же так, ты же сам рассказывал! Ты просто забыл, — обходительно усадила его в кресло. — Зузу, милый, — удушливо, будто гадюка, обвивает его руками, обнимая, стискивая, кладя подбородок на его макушку. — Ты просто не совладал со стихией… — жмет его пальцы, продолжая скорее душить, ежели дарить любовь, целуя в волосы.
— Это правда? — пристально смотрит на него мама.
— Д-да… — сдается в плен Азуле, беря ее за руку, отчего она победоносно, но с удивлением улыбается, продолжая его наглаживать. — Эт-то пр-равда-а… я-я с-случай-йно… — приводит свое дыхание в порядок, прикрывая устало глаза рукой, испытывая к Азуле странное чувство необыкновенной душераздирающей разрушающей ненависти и странной неудержимой любви. Он все понял. Он сразу понял, что это была она, но если он сейчас не скажет этого, то тогда, она… «Правильный выбор!», — шепчет ему на ухо, что потом многие годы вперед преследовало его.
Вся царская ложа была предоставлена для них одних. Гордо, невероятно близко и с восхитительным видом. Азула села на самое крайнее место, призывно похлопав брату рядом. Зуко, все еще нервно дрожа, прошел и, как одеревенелый, сел.
— Где мама с папой? — она удивилась, что он пришел один.
— Встретили кого-то из знати… — его голос остался глухим и пустым, как деревяшка. Азула облокотилась на позолоченный балкон, упираясь лицом о собственную ладонь, посматривая на лениво заполняющийся зал театра. Она тут же увидела знакомые фигуры — мама и папа вальяжно и очень лучезарно общались с кем-то, их было четверо. Они даже над чем-то все вместе посмеивались, выказывали друг другу какие-то жесты, похоже, это какие-то папины одноклассники. Мама выглядела немного уставшей, она сонно упиралась ему в плечо, придерживаясь о его руку. Он крепко держал ее, не отпуская. Азула все терялась в догадках, иногда не понимая, что за отношения связывают их с Зуко родителей?
— Это ты сделала… — выдавил из себя принц, медленно оборачиваясь к сестре. — Ты подожгла мамино платье.
— Разве? — взглянула на него. — Я вроде думала, мы уже все выяснили, что это был ты, — с вызовом играючи хихикнула, приближаясь к нему, мягко, околдовывающе и терпко беря за руку, безотрывно смотря. — Зузу… — льстиво обнимает его, снизу вверх поглядывая. — Я сделала это ради тебя, дурачок… — отстранилась, чтобы их лица были на одном уровне.
— Ради меня?.. — он был польщен и вместе с тем горестно разрушен необъяснимым и моментальным чувством вины и благодарности.
— Да, вообще-то, я видела, как тебе плохо, — поглаживает его по руке, а ему аж дурно стало, он захотел встать, прогуляться до родителей — как она с силой тянет его обратно, заставляя плюхнуться на место. — Я сделала это, чтобы отомстить за тебя! — прикусила нервно язык, а затем уткнулась губами ему в щеку.
— Зачем за меня мстить? — недоверчиво пытается отстраниться, зная, что она искусная лгунья.
— Зузу… — еле слышно простонала она, всколыхнув своей близостью волнующие разгоряченные чувства.
— Что? — обернулся к ней, наблюдая ее полуприкрытый притягательный взгляд. Она, словно, самую малость всегда была не в себе — этим она и влекла. Она бесцеремонно положила руку на его горящую щеку, по ощущениям, Зуко казалось, будто ее ладонь ледяная.
— Поцелуй меня… — томно вздохнула, притягиваясь ближе, смыкая их губы в неумелом неловком поцелуе, от которого у Зуко заполыхал огонь в чреслах, он несмело положил на ее плечи свои руки, до боли сжимая, с одной стороны желая отстраниться от нее, а с другой — вобрать внутрь себя, дабы успокоить ту бурную неутихамиримую лавину столь опасных пылких чувств. Она перетягивала его на себя, а он на себя, они раскачивались, желая победить в этой гонке, не желая делить, желая забрать. — Еще, — слюняво шепчет ему она, как только он отстраняется. — Больше… — ее голос был как самая жгучая паранойя — он не мог больше выбросить это из своей головы, единожды услышав. — М-м-м… — стонет она, закрывая глаза, стоило ему сделать это с ней снова — прижать свои мокрые губы к ее. Она тяжело, влажно и томно выдыхает, все же окончательно перетягивая на себя, вцепляясь ему в ворот, чем больно душила. Зуко не хватало воздуха, его лоб покрылся испариной, сердце очерствело от злости, ненависти и пагубной страсти, что насильно разожгла в нем Азула, вместе с тем, оно билось, как птица в клетке, желая насмерть разорваться. — Они идут! — бесчувственно мимолетно оттолкнула от себя разгоряченного обезумевшего Зуко, оставляя с тяжким болезненным чувством незаконченности. Отец с матерью ввалились так громко и неожиданно, что Зуко еле смог привести себя в порядок, растерянно переводя взгляд с родителей на сестру. Азула как ни в чем небывало ему подмигнула, приставляя к своему виску два пальца, имитируя выстрел, тут же издевательски переводя прицел на него. Отец был подозрительно доволен, впрочем, как и всегда, стоило ему выпустить пар, мать возле него смотрелась под стать ему, что очень пугало и зарождало в Зуко множество вопросов. Что такого они делали, что сводили Зуко с ума, прямо, как его гнусная и бесчестная сестра? Мама мягко улыбнулась, присаживаясь рядом, потрепав сына за ушком, словно он был ее забавным зверьком, вызывая у него мгновенный прилив тепла и нежности, он был так счастлив, ощущая сильнейшую непредсказуемую любовь между членами своей семьи. Они казались такими странными.
— Я вижу Мэй? — перегнулся через перила принц, наблюдая, как эта строгая и очень безмятежная девочка шла где-то внизу, пряча руки в длинных рукавах своего платья. Ее подгоняла недовольная торопливая и вечно мельтешащая мать, что шла рука об руку с какой-то своей подружкой.
— Зуко, милый, держи, — передает она сыну небольшой стаканчик огненных хлопьев. Азула недовольно и истерично, не сдерживая силы удара — бьет его локтем в ребра, отчего он моментально взвыл, покорно садясь на место, послушно протягивая к матери руки, вызволяя из ее пальцев две порции угощения, с болью в лице, передавая сестре.
— О, спасибо. Твоя любезность будет вознаграждена духами! — картинно всплеснула Азула руками, радуясь с того, как корчится ее непутевый и очень легкомысленный посредственный брат.
— Дети, тише! — раздраженно шикнула на них Урса.
— А я не знала, что у Мэй тоже есть дом на Угольном острове, — фыркнула Азула, хрустя огненными хлопьями, как можно поспешнее набивая их в рот, словно ее торопил весь театр. Она шумела и шуршала без перебою, на что не обращали внимания ни отец, ни мать.
— У них и нет, — отвечает ей Урса, недовольная, не выдержав — отбирает у Азулы огненные хлопья.
— Мам! Отдай! — тянется руками прямо через Зуко, за что он проклял этот поход в театр, ведь эти две женщины измывались над ним так безжалостно и бесчувственно, постоянно толкая, прижимая, мешая и делая больно, как Азула. Тогда Зуко обратил свой вопрошающий взор на отца, который оставался предельно бесстрастен, складывая руки на груди, посматривая только в одну точку, кажется, полностью отсутствуя.
— Нет! Сиди тихо! — гаркнула на нее уже сильнее мать, осаждая необузданный пыл дочери, отчего Азула в истерике затопала ногами, покрывая руки огнем, на самом деле лишь доказывая, что сдерживать огонь была не в силах именно она. — Видишь женщину, рядом с мамой Мэй, — безразлично переводит взгляд мама, спокойно меняя тему, покоряя дочкину ярость, переключая ее внимание незаметно для нее же самой. Азула недовольно кивнула. — Это очень богатая жена губернатора Чимина, не столицы конечно, но близлежащей области, пока ее муж в командировке, она пригласила Мичи и ее дочь Мэй погостить у себя.
— А где ее дети? — хмыкнула Азула, оборачиваясь на маму, не замечая, как постепенно погас свет в зале.
— У жены губернатора нет детей, — лаконично закончила.
— Как это? — выпучила глаза принцесса. — Почему?
— Не знаю! Все. Хватит, Азула. Перестань трепаться, — вытянула она руку, возмутительно и неуважительно прижимая ладонь к ее губам.
Все в ожидании захлопали, темнота настолько сгустилась, что, в какой-то момент не было видно ничего. А затем плотные, спускающиеся волной длинные шторы медленно поплыли вверх, сверкнула яркая молния, Зуко вцепился в перила посильнее, в ожидании представления. Красивые яркие декорации синхронно задвигались, показывая бурлящее штормовое море. На сцену выбежал злобный водяной дух в устрашающей синей маске, размахивая руками в разные стороны — в такт бурным волнам, неумолимо кружась в злостном танце вместе с бушующей стихией, метая молнии, поднимая пенившуюся воду, мешая и бурля, вызывая страшный карающий дождь. Принц обернулся на рядом сидящую мать, что с придыханием сжала руки, прижимая к груди, с сочувствующим взглядом прожигающую сцену. Отец уже полностью поник, закрывая в полудреме глаза, оставаясь непокоренным и неподвижным, устало вздыхая, на самом деле считая театр пустой тратой времени.
«Когда-то давно злостный дух рек спустился на земли драконов, проникаясь любовью к единственной дочери императора драконов». Синяя маска блистала в неуловимом быстром свирепом танце, приглашая на сцену актера в красно-золоченых одеждах, скрывающего лицо за рогатой клыкастой маской. «Он велел императору драконов выдать замуж свою единственную дочь, предлагая ему свою руку и сердце, обещая, что после помолвки и скорой свадьбы наградит императора богатствами и собственным покровительством в защите от варварства людей». Злобный дух в синей маске стал хитро и нападающе кружить вокруг императора драконов, подхалимски кланяясь, нежно подзывая кого-то из-за кулис. Выбегает смиренная величавая фигура в красивом развевающемся платье. Она спряталась за фигуру императора, ища защиты. «Император драконов грозно покачал головой, давая отпор духу воды, прогоняя, взывая к помощи своего верного и сильного духом племянника». Злостный дух достает меч и одним четким ударом пронзает сердце императора, после чего его дочь отчаянно и в слезах бежит к своему отцу. «Ты должна стать моей по своей воле или нет!», — кричит голос из-за кулисья. Дух дерзко хватает принцессу за руку, вынуждая пойти с ним, как на сцену врывается обозленный и могущественный дракон: «О нет! Ты погубил моего дядю! Тебе нет прощения, негодяй! Удирай, пока я тебя не погубил!». Зал ахнул, аплодируя. На сцене завязалась долгая и красочная битва, в которой летали искры, гремел гром и проливалась вода. Долго длилась эта война, пока принцесса горевала возле ног собственного отца.
— «Кузина, не теряй ни минуты, уходи. Уходи же!», — кричит благородный дракон.
— «Я вас всех уничтожу!», — разгневался дух воды, принимая удар из-за спины, падая наземь. «Будь проклят! Никогда! Слышишь, никогда ты больше не сможешь извергать свое пламя, ведь ты — жалкий человек!», — взмахнул исподтишка в его сторону рукой, и на сцене поднялся плотный обволакивающий дым. У Зуко захватило дыхание, он смотрел неотрывно и с прискорбием предугадывая, что же ждет героев дальше. Все стихло. На мгновение свет погас, Зуко отвлекается на беспечное сопение отца, который уже совсем крепко и демонстративно спал.
— Озай! — ткнула его Урса, недовольно разводя руками.
— Что? — возмутился он. — Я не сплю! — отмахнулся, делая вид, что смотрит, после чего Урса от него отстает, возвращая все внимание сцене, поглощенная происходящим.
Неожиданная вспышка и сцена озарилась солнечным светом, декорации сменились на статичные людские домики и дворцы. В середине сцены сидел поникший мужчина, теребя в руках собственный меч.
— «Кто вы?», — находит его какая-то старушка.
— «Я не знаю…», — растерянно проговорил он.
— «И что же, даже имени своего не скажете?».
— «Скажу… Мое имя Норен…», — с опасной принимает помощь незнакомки, она отводит его к себе домой, обогрев и накормив, дает работу, рассказывая историю о своем погибшем сыне, который точь-в-точь был вылитый Норен. Главный герой, потухший, не понимающий, что ему делать, и как вытащить названную мать из нищеты, бежит во дворец к императрице, прося у нее помощи.
— «Помощь просто так не раздаю. Заслужи. Работай на меня!», — приказывает она. Норен, благородно склонив голову, соглашается, начиная служить человеческой императрице, у которой скоропостижно скончался отец. Норен старательно помогал императрице править страной и обойти лживых советников, чем не переставая удивлял, вскоре, он смог заработать много денег для своей приемной матери, но, сам не заметил, как покорно и бесповоротно влюбился в смертную императрицу. Актеры на сцене закружились в любовном страстном танце, то отбегая друг от друга, то бросаясь в объятия.
— «Моя ты любовь…», — пел голос, — «Не заметил я, как стала ты для меня самым родным человеком на свете».
— Это прекрасно, — пропела мама, беспрестанно повторяя слова за актерами.
— Может быть, в следующий раз тебе самой там сыграть? — сверкнули глаза Озая.
— Ну я же теперь принцесса Страны Огня…
— Думаю, после этого, ты поднимешь популярность нашей семьи еще сильнее, — а он искал выгоду во всем.
— О, Озай, это было бы прекрасно, — берет его за руку, благодарно целуя в тыльную сторону ладони. Зуко поморщился, съежившись так, словно что-то кислое и противное попало ему на язык.
Яркая вспышка молнии, на сцене прозвучал раскатистый гром, от чего весь зал ахнул, а мама схватила Зуко за руку, и от него не укрылось то, что она сжимала их с отцом одинаково сильно в этот момент. Плотный молочный туман заволок героев, между ними промелькнула устрашающая молния и актеры в страхе отпрянули друг от друга. Синяя маска и два блестящих меча, струи воды и крики, развязалась бурная драка между Нореном и злобным неупокоенным духом.
— «Не может быть!», — кричал он. — «Вы не должны были встретиться!».
Императрица, с легкой руки бросает своему любимому меч и между Нореном и духом завязывается кровопролитная драка, огненные струи, что тушили залпы огня, после чего Норен побеждено рухнул, прямо, как в первый раз собственного поражения. Мама стала больно впиваться ногтями в запястье Зуко, он лишь кратко обратил к ней свой взор, но, мамы, здесь не присутствовало, она была охвачена происходящим в пьесе. Лязг оружия, и позади стоящая императрица пронзает сердце забывшегося в собственной спеси духа, из него посыпались искры, он лопнул с громким хлопком, орашая героев проливным дождем. Зал бурно зааплодировал. Норен вскочил и подбежал к своей возлюбленной, они прикоснулись своими масками, запечатляя поцелуй, и голос за кулисами громко провозгласил: «Злобный дух был повержен. Проклятье спало, Норен смог вернуть себе облик дракона. Но что же будет с императрицей…».
— «Ты покидаешь меня», — взмолилась она, падая на колени. Неожиданно выбегает названная мать Норена в человеческом обличии, хватая дракона:
— «Не оставь меня!». Дракон взмахнул хвостом, прогремел огненный взрыв, сцена наполнилась дымом, а после, вместо человеческой императрицы появился еще один дракон, они обняли друг друга, безотрывно смотря, и голос провозгласил, уже объявляя конец: «Проклятье спало и с принцессы драконов, которая заняла место собственного отца. Вскоре, Норен и императрица поженились и правили страной драконов мудро и добро. И воцарилась гармония и благодать. Злобный водяной дух, больше никогда не появлялся, а названная мать Норена последовала за драконами и стала жить среди них, обучившись магии огня». После окончательных строк, зал бурно отреагировал, все что-то кричали и улюлюкали до самого занавеса. Урса подскочила еще до опустившихся штор, яростно хлопая и громко крича: «Браво! Это было прекрасно!». Зуко странно переглянулся, оборачиваясь к сестре, которая, кажется, уже вся изнемогала.
— Ка-а-ак ску-у-учно, — демонстративно выплюнула.
— Ты просто ничего не понимаешь! — оскалился Зуко.
— Ну да, куда уж мне… — покрутила пальцем у виска, указывая на брата, чем очень выбесила.
В театре разгульно и медленно плелись толпы людей, вовсю спешащие встретиться с выходом, многие стояли в самых неудобных местах, мешая сделать и шаг. Беспардонная и наглая Азула не гнушалась сделать кому-то больно, поджигая чужие одежды, заставляя гостей ахнуть — в поклоне прилипая к стенам помещения, пропуская королевское важное семейство, чьи дети не отличались благовоспитанным поведением. Их критиковали за неправильное воспитание и полное отсутствие понятий и норм, в особенности, что прививались каждому ребенку Страны Огня с самого детства. Они должны были быть выдержанны и стойки, выносливы, не крикливы, совершенно невспыльчивы, порицаемые за любую исключительную эмоциональность. Вести себя как Азула — недозволительно, по мнению всего народа огня — крайне недопустимо и распущено, но, никто не смел высказывать Озаю и его жене свое очень ценное мнение, а, уж тем более, в открытую критиковать или давать советы по воспитанию. Зуко всегда блистал на фоне сестры в светском льстивом обществе, он был радостным и очень добрым ребенком, мама снисходительно помахивала расслабленной кистью, беря сына за руку, от чего все, кто видели их — непременно содрогались, расплываясь в сентиментальной улыбке — она оплот истинной материнской и величественной любви. Идеальная жена, просто восхитительная нежная и понимающая мать, Зуко повторял за ней, стеснительно улыбаясь, в приветствии кивая каждому, кто обращал на них особое внимание. Отец оставался единственным, кто никогда никак не реагировал на окружающих его людей, словно бы, их и не было вовсе, он ни на кого не смотрел, мог обратится к жене с совершенно отвлеченной темой, прямо в разгар какого-нибудь лирического разговора, ставя ее в неловкое положение. Но мама всегда могла блистательно и безошибочно вывернуться из таких неудобных ситуаций, обычно, она сглаживала его необдуманные жесткие несдержанные слова или неуклюжие действия, лаконично и очень мастерски выходя сухой из любой воды. Если быть предельно честными — отец не умел общаться с людьми, он ненавидел выходы в свет, он ненавидел всех, кто выходил за пределы его семьи. Он не принимал кого-то из вне, будучи неспособным завязывать искренние долгосрочные отношения, жена была для него приятным проводником, обаятельным советником в мир простого народа. Да, он брал ее везде, где требовалось обманывать, заговаривать зубы или убеждать, потому что он мог только в грубую бескомпромиссную силу. Она занимала очень важное положение не только в его сердце, его семье, но и высшем обществе, умело и ловко считывая каждого человека, что был приближен к Азулону.
— Какие люди! — вырывается Азула вперед, задевая маму Мэй, даже не извинившись. — Подружка! — ехидно треплет ее по затылку, больше унижая, ежели проявляя любовь.
— Ваше высочество… — кивнула бесстрастно Мэй, тут же поглядывая на мать, ловя в ее глазах одобрение, она уходит с принцессой.
— Ма-ам, — задергала ее Азула, пока она жеманно и очень фальшиво поздоровалась с Мичи и женой губернатора.
— О да, пьеса восхитительна! — усмехнулась, театрально закатив глаза, прикрывая свою хитрую улыбку большим рукавом, хватая Озая за руку, заставляя его поприветствовать женщин.
— Добрый вечер… — схмуренно и очень отстраненно начал он. — Много людей. Я хочу на улицу, — обернулся он к жене, опять ставя ее в дурацкое положение. — Дамы, приглашаю вас к нам на чай, — тут же исправился, вызывая у Урсы одобрительный кивок и восторженную улыбку.
— Мичи, госпожа Чимин, вы не против? — закончила за него Урса, не обращая внимания на то, какой погром уже успела устроить их дочь. — Мой деверь Айро только сегодня прислал нам великолепный каркаде с цветами ванили. Он так причудливо раскрывается в чайнике, вы непременно должны это узреть, — радостно похлопала.
— Ма-ам! Ма-ам! — продолжала без остановки Азула, приковывая к себе озлобленные и раздражительные взгляды, особенно, выводя из себя педантичную и закрытую маму Мэй. Но Урса была непробиваема, даже если Азула прямо сейчас подожжет ее платье — никакой паники. — Ну ма-ам! — дергала ее за рукав.
— У нас нет никаких наказаний и замечаний до восьми лет, — подслушал разговор матери Зуко, наблюдая за тем, как они втроем беспечно попивали ароматный чай, то и дело обсуждая пьесу, детей и семейную жизнь. Нет, она так и не обратила ни на кого из них своего сверхценного внимания. Отец, стоило ему пригласить этих разукрашенных напыщенных женщин, переступая порог собственного поместья, тотчас же отбыл к себе в комнату, больше не показываясь.
— А ваш муж? Он как к этому отнесся? — немного возмутившись, задалась вопросом мама Мэй.
— Мичи, знаешь, — занервничала она, явно пытаясь вызвать у собеседниц сочувствие и понимание, после чего, жарко даря взамен всепоглощающее жгучее чувство вины: — я вижу, что нас все осуждают, особенно ты. Азула непростой ребенок. С Зуко не было проблем. С самого его рождения он радовал меня. Это тот ребенок, который не требует к себе слишком много внимания, он не глупый мальчик, а также он всегда способен сам себя занять. Ему даришь пару новых сабель — он в саду до самого вечера просидит, сам с собой играя, — улыбнулась она.
— Это хорошо, — одобрительно закивала мать Мэй, делая краткий глоток чая. — Моя Мэй примерно такая же, но, правда, характерец у нее был будь здоров. Но ничего, пара долгих нравоучений, наказаний, и она уже совсем другой человек.
— Да вы что? — ахнула Урса. — И не жалко вам?
— А что жалеть? Вообще-то, она — это будущее Страны Огня. Мы с мужем считаем, что детей не стоит распускать. Хочешь что-то получить — будь добр заработать баллы влияния за неделю, — услышав это, Зуко в неверии обернулся на них, а затем на радостную Мэй, которую развлекала Азула.
— Баллы влияния? — переспросила мама, с интересом отставляя чашку на блюдце.
— Да, нам эту тактику подсказал один очень хороший учитель, да и у меня такое было. Я вывешиваю на стене большую таблицу, в которой присутствует несколько столбцов, у нас это такие как: хорошее поведение, послушание и успехи в учебе. Если Мэй собирает от двух до трех плюсов по этим критериям, то я дарю ей то, что она хочет. Если же один или ноль плюсов — ничего, — она рассказывала это так холодно, так бесчувственно и отстраненно, словно и не была матерью.
— Такое чувство, что она вас раздражает… — мама сказала это с сочувствием.
— Скажу вам честно — я никогда не хотела детей. Но что уж поделать. Моя судьба была: выйти замуж, а дети — это неизбежность, — развела она руки, в неоднозначном жесте. — Хотите сказать, вас ваши дети всегда устраивают?
— Меня? — удивилась мама, скромно хохотнув. — Вы что… меня никогда не раздражают собственные дети. Я их очень люблю. Просто они совершенно разные. Наверное, будь Азула первой, а она такой тяжелый, капризный и истеричный ребенок… я бы, остановилась на одном ребенке, но так как с Зуко мне было легко, то я решилась на второго.
— И ваш муж был бы не против одного ребенка? — недоверие проскользнуло в голосе Мичи.
— О, нет. Мой муж вообще этих тем не касается, ему, мне даже казалось, как будто бы все равно. Ну родился Зуко и родился — никаких эмоций… Но вот когда родилась дочка… Мой муж был идеальным отцом, он не спускал Азулу с рук. А, в дальнейшем, она привыкла к нему больше, — Зуко отчетливо уловил то, что мать умышленно что-то недосказала.
— Повезло. Хорош ваш муж, хорош… — съязвила мама Мэй. — Я, когда родилась Мэй, не видела ее около двух недель, а потом отбыла на Угольный остров к госпоже Чимин… — ее голос подобрел. — И знаете, что самое странное? Я ведь абсолютно и совершенно не скучала по ней. Мне было так хорошо без нее…
— Мне было очень плохо после того, как родилась Азула… — она наконец сказала это, Зуко даже обернулся, наблюдая их профили, вслушиваясь отчетливее. — Но это все такая ерунда! — всплеснула она восхищенно руками. — Я не представляю своей жизни без них обоих.
Азула гротескно пыталась встать на руки, неповоротливо и как можно более неестественно парадируя их неприсутствующую подругу Тай Ли. Она коверкала и с издевкой повторяла каждое ее действие.
— Смотрите! — кричит она, веселя Мэй. — Аплодируйте мне! Ведь я — будущая цирковая актрисулька! Ах! — схватилась Азула нарочито изящно за ногу, карикатурно падая, представляя себя на сцене. — О нет! Кто-то подсыпал в мои тапочки стекло! Неужели, я теперь не самая лучшая циркачка? — громко расхныкалась, выводя Мэй на оголтелые смешки.
— Ты уволена! — встает она напротив Азулы, грозно указывая уйти проч.
— Но как же так? — ползет она на коленях в ноги Мэй, обхватывая. — Хозяин цирка, пожалей меня, ведь дома мои сестры Тай Лин, Тай Лат, Тай Лао, Тай Лам, Тай Ву и Тай Лиу съедают все чашки риса, оставляя меня голодной! — громко и очень выразительно зарыдала.
— Ты так ужасно выполняешь все акробатические приемы, что на такую как ты придут посмотреть разве что, чтобы покидаться тухлыми помидорами! — махнула Мэй рукавами, продолжая играть роль злобного и разочарованного хозяина цирка. Азула не доигрывает своей партии, откатываясь от Мэй, собирая всю грязь с земли на свою чистую, только недавно купленную, одежду. Зуко завидовал сестре, вернее — ее наглости и вольности, ведь она без стеснения носила свой любимый цвет, тогда как Зуко в таком случае неизгладимо мучила бы совесть.
— Эй, девчонки! — крикнул им Зуко. — Замолчите! — его тон был раздражителен, а голос дрожал, они мешали ему подслушивать дальше.
— Ой, — мгновенно встает на ноги Азула, теряя в дороге заколки и украшения, оставаясь с взъерошенными растрепанными волосами, — а кто-то подслушивает! — бессердечно сдает его, тыча в брата пальцем, поглядывая за приоткрытые двери, прямиком в гостиную, в которой, как ни в чем небывало, сидела мама с гостями.
— Заткнись! — злостно зажимает ей рот рукой, сначала крепко прижимая к себе, а затем наспех, почти пренебрежительно — отталкивая, наблюдая за тем, как Азула неожиданно и очень смешно падает наземь. Она тотчас встала, насупившись, сжимая пальцы в кулаки, заполняясь злостью, которая тут же обретает форму. Она стала все бездумно и яростно поджигать, при этом опасно сжимая губы, готовая вот-вот закричать. Три… два… сейчас она разомкнет свои уста и заверещит так, что спустится отец, и тогда уже будет не до веселья, ведь Зуко опять накажут. Если выходку с маминым платьем папа проглядел, закрыв глаза, то поджег, устроенный Азулой, а она опять соврет, напакостит и вывернет все так, чтобы Зуко остался крайним. Мэй, что стояла поодаль от Азулы, уже приготовилась, закрывая уши, знакомая с принцессой и ее пронзительным криком, когда та была в гневе.
— Стой! — взмолился он, всего на долю секунды опережая ее саму, срываясь с места, снова неудержимо закрывая ей рот, плотно впиваясь пальцами в ее злющие губы. — Не будем ссориться, — подхалимски заулыбался, начиная отгонять ей невидимых мух, моментально сгоняя ее злость, заливая огонь ненависти фальшивым примирением. — А давайте, — берет он ее за руку, медленно отнимая ладонь от ее лица, в страхе переводя глаза то на Азулу, то на Мэй, ища у последней поддержку. Мэй еле заметно кивнула, кратко улыбаясь, убирая руки со своих ушей, понимая, что войну удалось предотвратить, стоило лишь подключить волшебную силу диалога. — Давайте поиграем! Сегодня же была такая здоровская пьеса! — ищет помощи у Мэй.
— Да, — подходит к ним Мэй, поправляя Азуле волосы, наспех приводя ее в порядок, завидев, как Урса торопливо оглядывает темный внутренний дворик. — Я чур принцесса! — указывает на себя, занимая мгновенно место.
— А я… — насупилась Азула. — А я… я буду императором драконов! — капризно затопала ногами, вновь разжигая кострища своих пальцев, злобно и несдержанно пыхтя, с силой отдавливая Зуко ногу.
— Я хотел быть императором драконов… — расстроенно и опечаленно добавляет Зуко.
— Это того, что убили? Отца принцессы? — непонимающе разводит руками Мэй.
— Нет, того, что женился на императрице. Племянник убитого императора конечно же, Мэй, нельзя же быть настолько несмышлёной! — взъелась уже на нее, вперив опасный хищный взгляд.
— Что угодно, сестренка, только не кричи, — льстиво касается ее плеч, присаживаясь возле нее на одно колено, стараясь, как можно быстрее угодить, погасив ее истеричный неостановимый порыв, который испортит любое дальнейшее существование.
— Ты будешь злым духом воды, Зузу! — с омерзением на лице, отпрянула от него, испытывая яркую вспышкообразную злобу.
— Почему-у… — закрывает лицо руками, желая себе роль кого-нибудь поинтересней. — Я не хочу быть злым духом воды…
— Если ты не согласишься, то тогда я закричу! Да так, что сожгу тут все, а обвиню тебя! И тебе никто не поверит, ведь Азула твоя несмышленая сестричка, которая, цитирую: «еще не умеет так хорошо покорять огонь…» — опасно оскалилась, беря Мэй под руку.
— Ладно! Я согласен, только не делай гадостей, — он почувствовал небывалый накал злости, смешивающийся с бессилием и такой отъявленной жалкой слабостью. Он, словно всегда был в тупике, ведь чтобы он не сделал — он всегда будет виноват, а она всегда окажется права. Азула манипулирует своей якобы слабостью, думая, что все видят в ней маленькую безобидную девочку. И ведь если дело дойдет до разбирательства, она очень подло и невовремя потеряет весь запал и весь огонь. Ее победить было очень сложно, а на данном этапе — невозможно. Кому бы он не рассказал, его никто толком не услышит, мама сделает вид, что ничего не поняла или приободрит объятиями и поцелуем, отец же — будет недоволен как всегда, ведь он его наследник, которому не пристало вести себя как никчемный мелочный трус, да и вообще, он не любит, когда кто-то говорит плохо про Азулу… папа точно в этом ему не помощник.
— Значит так, Зузу, — по-командирски очень громко начала она, все еще срываясь, — сейчас Мэй встанет между нами, как тот трофей, который каждый из нас желает получить. Мэй, вставай сейчас же! — указывает она точное место. — Так, все. Начали! — командует, резко взмахнув рукой.
— «О, злобный дух воды, — Мэй прячет взгляд от Зуко, — я не пойду с тобой, как не проси! Ты ведь убил моего отца».
— Твой выход, братец! — врывается со своими подначивающими комментариями Азула.
— Да знаю я! — выходит из себя, разжигая кулаки, указывая на сестру с ненавистью пальцем. — Перестань приказывать!
— Ну? — выжидательно уставилась на него, расхохотавшись от того, что он нелепо растерялся, поддаваясь на ее провокацию.
— «Раз по своей воле ты отказываешь мне, тогда я накажу и тебя!», — Зуко наступает на пятившуюся Мэй.
— «Где же ты, кузен, скорей спаси меня! Злой дух воды хочет смерти моей! Ах!», — падает картинно в обморок.
— «Ну что, негодяй! — вступила на тропу войны Азула, принимая боевую стойку. — Сегодня ты погибнешь от моего клинка», — берет с земли палку, направляя в брата. Зуко, быстро среагировав, находит еще одну, только уже для себя, представляя, что только что подобрал невероятно наточенный гладкий клинок. Не успел он понять, что происходит, как Азула рассекает перед лицом воздух, нанося первый удар исподтишка. Он моментально уворачивается, не успевая нанести ей сокрушительный удар, раз за разом Азула бьет в миллиметре, разрезая воздух противным свистом. Он решил совершенно четко и стойко победить в этой схватке, сорвавшись с места, он стал бегать от сестры, прячась за огромным деревом, Азула старалась догнать его, наматывая бесконечные бесполезные круги вокруг ствола, так и не удосужившись поймать брата. Она начала изрядно выматываться, пока Зуко безжалостно выжидал в засаде, готовый продолжать эту беготню до следующего утра. Они совершенно нескромно позабыли о одиноко скучающей Мэй, оставляя ее наедине с ночным небом и звездами, наблюдающую за их бесконечной битвой.
— Дети, домой, — кличет их Урса, выглядывая на террасу. — Мэй, мама уже заждалась, — после этих слов, та вскочила на ноги, забывая про любые игры, помня про плюсик, что должна заработать за сегодняшний день. Она, услужливо попрощавшись, благодаря хозяйку дома за вкусное печенье и чай, благородно кланяется, вызывая у собственной матери всплеск одобрения.
— Доброй ночи, принцесса Урса, — поклонилась ей Мичи, уводя дочь.
— Доброй ночи… — бросила в них спины оценивающий взгляд Урса. — Дети, папа вышел сказать вам «доброй ночи», — встречает его лучезарной ухмылкой.
Услышав это, Азула тут же бросает палки, переставая гоняться за Зуко, теряя к нему любой интерес, в последний момент уворачиваясь от нечестного болезненного удара. Ей нужно было спешить как никогда, она громко, запыхаясь, взбегает на деревянные ступени, тут же цепляясь о что-то, рухнув плашмя прямо перед ногами матери.
— Азула… — не успевает ей ничего более сказать, как та вскакивает на ноги и бежит сломя голову, врезаясь во все, что попадалось ей.
— Папа! — влетает со всего разбегу, откидываясь назад.
— Что с тобой? — обеспокоенно смотрит, протягивая руку.
— Мне… надо… спешить! — отбрыкивается, поднимаясь самостоятельно, убегая далеко в коридор, откуда послышался скользящий протяженный свист, а затем звонкий стук. — Со мной все хорошо! — кричит поспешно им. — Я уже бегу спать! Ай! — затопала она на одной ноге.
— Что не так с этим ребенком? — посмотрела Урса на мужа, у которого был очень загадочный и усталый вид. Зуко какое-то время не смел показаться на пороге, уже представляя, что скажет недовольный отец, обвиняя в том, что Азула сошла с ума. Он правда не знал, что только что с ней стряслось. Все было хорошо, они играли-играли, ровно до того момента, как не спустилась мама и не сказала, что пора спать.
— Я не знаю… — с порога начал Зуко. — Она резко все бросила и убежала, — невинно посматривает на родителей.
— Все нормально, Зуко, иди в кровать, вы просто очень перевозбудились, — поцеловала его в щеку, закрывая за ним дверь, оставаясь с отцом наедине.
— Может, — расслышал уходящий Зуко, — ты хочешь чаю? — мамин голос очень посредственный, недовольный.
— Нет. Не хочу, — отрешенно добавил папа, разворачиваясь и уходя вслед за Зуко, минуя длинный коридор, отворяя комнату собственных покоев, молча скрываясь. Зуко совершенно точно и безошибочно решил, что отец слишком долго и мучительно выжидал мать, в последний момент решив дать о себе знать, дабы прогнать этих сплетных неугомонных женщин.
— Эй, Озай! — распахнула Урса его двери, показывая свое истинное недовольство, приглаживая волосы и умышленно смотря куда-то наверх, привлекая его внимание. Она легкомысленно стала закручивать свои волосы, явно о чем-то волнуясь.
— Соизволила закончить? — грузно выдохнул он, бросив очень краткий насмешливый взгляд. Он очень показательно читал, задумчиво оглаживая подбородок. — Очень интересные беседы у вас вязались, верно? — ревниво усмехается, все еще пытаясь бегать глазами по строчкам из книги.
— Что читаешь? — подходит к нему. — Какое-нибудь устрашающее искусство макиавеллизма?
— Вовсе нет, это стихи. Может, ты хочешь что-нибудь из этого послушать?
— О, нет! Не начинай, меня тошнит от стихов, ты же знаешь, в каком количестве мне приходилось их разучивать, — расстегивает пуговицы на своем платье, деланно кривясь от несуществующей духоты. — Эта мать Мэй просто ужасный человек… — гладит его по руке. — Разве можно так поступать с собственным ребенком? — Озай даже не смотрел на нее, будучи сосредоточенным в книге полностью, отвлекаясь лишь на ее пагубные прикосновения.
— Мне все равно. Пускай, хоть в реку ее скинет, — перелистнул страницу, а Азула прикрывает глумливо рот, стараясь не выдавать свое присутствие, хоть в шкафу было и заметно жарко. Мама на секунду в ужасе замолчала, а затем продолжительно и гулко засмеялась. Папа с хлопком отбрасывает книжку, разбереженный ее насмешками и возмущенный ее вольной наглостью. Она оставила его ради этих нелепых бабищ, так еще и не дает насладиться прекрасными стихотворениями, которых не в силу даже понять, ведь она поверхностная себялюбивая актрисулька! — Ты просто омерзительна, — проводит рукой по ее волосам, весь полыхая, разжигаясь в самом неуправляемом месте собственного тела. Он хватает ее за шею, окутывая волосы, с силой прижимаясь к ее губам, обожая, когда она сопротивляется.
— Ты чудовище, — кротко приспускает рукава своего платья, обнажая свою притягательную грудь. Он прильнул к ней, поглаживая и нацеловывая, выуживая со своей жены тоненький стон сладострастия. — Если бы я только могла передать тебе всю гамму тех чувств, что ты во мне вызываешь… — с придыханием, делая притягательные паузы, в которых ее уста не переставая стонали, вожделенно мнёт его плечи, вынуждая опуститься ниже. — Ты бы сгорел, Озай! — хитро и очень страстно прищуривается, задирая подол платья. — Давай, я люблю, когда ты это делаешь со мной… — звуки ее голоса были мелодичны, певучи и очень вызывающи. Она мнимо и страдальчески стонала, восклицая, от того, насколько разгоряченным и чувствительным с любовных утех становилось ее тело. Он жадно, словно она вещь, проходился рукой вдоль ее живота, останавливаясь на налитых раздутых грудях, сжимая и оттягивая, отчего она выстанывала его имя так муторно, так горестно и долго. Она вцеплялась ему в волосы, поглаживая и массируя, испепеляемая внутренними чувствами. Самое неуправляемое время для них была ночь, самая долгожданная встреча — на опочивальном королевском ложе. Они всегда это делали в его комнате, потому что в мамину мог напроситься Зуко, наивно прячась там от Азулы.
— Все, я хочу войти, — он резко отпрянул от неё, небрежно сдирая с себя королевские вычурные одеяния, обнажая напряженный торс и раздутое эго собственного величия, Урса стягивала с него штаны синхронно с ним, жеманно подставляясь, трепеща от одних мыслей, что вся его эгоцентричная похоть обрела форму и прямо сейчас воспользуется ее слабостью. Ее слабостями были удовольствия и страсть. Она актриса. Она человек искусства, ей было просто необходимо разгонять эти невероятные сильные, порой горячие обжигающие чувства, иначе, она бы сошла с ума от скуки. Она перевернулась, пытаясь отползти, звонко одобрительно хихикая, когда он всей своей мощной фигурой наваливался на неё.
— М-м-м… о да-а… — тихо-тихо, еле слышно прошептала она, стоило ему устроится на ней поудобнее. Он делал это с ней в меру дерзко, в меру грубо, пребывая в каком-то сладостном липком опьянении от того, что было заключено в ней самой. Урса сводила его с ума, интересно, она понимала это? О, он так ее ревновал, постоянно боясь допустить мысль, что с ней будет кто-то другой. Ну разве такое могло быть? Наклоняется к ней, целуя сначала в шею, а затем в заалевшие влажные губы. Он толкал и толкал ее, да так соблазнительно, под ней шуршали простыни, пока она измученно старалась то ли отбиться от него, то ли насладиться им. Азула была в таком горячем восторге, кажется, разделяя эту душную пытку с каждым из них. Было трудно отличить: больно это или невероятно хорошо. И это не давало ей покоя. Почему ей так нравилось, как это вопиюще и грязно выглядело? Зачем они так много это делают, если это неприятно? Отец хочет мучить мать? Или все не так? Она не понимала, отчего злилась, но и восторгалась. Урса завопила под ним, сгибая за его спиной ноги, постоянно теребя край одеял. Он судорожно щупал ее обнаженный выпяченный зад, одновременно любуясь и возгораясь. Он стал более яростным, а затем снова стал степенным, периодически меняясь, тогда как не менялась только мама. Она все томно и без умолку поскуливала, протягивая к нему назад руку, касаясь ногтями его торса. А потом он чувственно и очень чутко, прижимал ее ладонь к своей груди. Азула обомлела от того, насколько картинно и красиво они иллюстрировали все, о чем молчали.
— Ах… — воскликнула она, стоило ему прижать ее собой полностью, зажимая ладонью уста, вынуждая кричать через его руку. Это было как комета Созина — также неповторимо, сильно и головокружительно. Она не глядя оглаживала его лицо, томно прикрывая глаза, наверное, не чувствуя себя человеком, отдаваясь таким пылким и плотоядным распутным чувствам, что совершенно забывала кто она и как зовут. Была только она и ее ощущения. Ее чувства. Все остальное — приятное дополнение. Она воспринимала Озая как своего раба в этот момент, хотя могло показаться, что первенство однозначно в его циничных мужских руках. Своей слабостью, ироничностью, звенящей беспечностью — она вскружила ему голову, воспламеняя не только его буйные чресла, но и голову, в которой в такие моменты пылал лишь огонь, а после завершения — пепел. Она выкрикивала какие-то неразборчивые слова, пока он скользил и самозабвенно поддавался на ее отравляющие соблазны. Он сильно и бурно закончил, тут же теряясь, кажется, на мгновение, утрачивая сознание, она пользуется его слабостью, убирая со своих губ его командирскую беспринципную руку и такую же бесцеремонную унизительную хватку. А он все продолжал слабо и ласково двигаться в ней из последних сил, после чего сразу же отпрянул, высвобождая, тяжко ложась рядом. Азула видела мамин взгляд в этот самый момент. Она блистала. Она была тем, кем он посмел быть поверженным.
— Как твой оргазм? — прищурилась, а следом, тут же отвернулась. Азула могла лицезреть только ее рассыпчатые волосы и отцовский смягченный профиль.
— Очень хорошо… — вяло и хрипло ответил. — У меня словно руки на секунду отнялись…
Примечания: