Громко хлопает дверь. Вошедший едва держится на ногах и вряд ли что-то соображает.

— Мир катится в пропасть, и я вместе с ним, — пьяно восклицает он, взмахивая бутылкой, и падет в кресло. Кресло болезненно ойкает, а содержимое бутылки проливается обильным дождем.

— На кого я упал? Мм, ладно.

Поэт разваливается поудобнее, высоко запрокинув голову. Придавленный начинает массировать ему виски, пытаясь привести в чувства. Обычно это срабатывает. Уж родные-то руки Поэт всегда узнает.

— По какому поводу пьешь? — осторожно интересуется Кризалис. Выбраться не пытается, все равно бесполезно. Просто подтягивает свою зазнобу так, чтобы было удобно обоим.

— А нужен повод? — Поэт хмурится. На скандал нарывается, по-другому не умеет. — Разве у нас все замечательно?

— У меня да.

— Вот и не хвастайся, — Поэт теряет интерес и поворачивается к Огоньку, настороженно замершему у стены. Именно ему не посчастливилось попасть под алкогольный дождь, благо что успел своевременно раскрыть дырявый зонт, и теперь выглядел с ним как полный идиот. Но ручку не отпускал, во избежание повторных инцидентов. — Никто не смеет говорить при мне, что у него все замечательно. Это оскорбительно.

— Ты ведешь себя отвратительно, — замечает Огонек брезгливо.

— Как много «тельно». Это поразительно!

— Ну, хватит.

Огонек все-таки отпускает злополучный зонт и перехватывает бутылку, грозящую вот-вот вывалиться из обессиленных пальцев. Тут полы и так все липкие, зачем еще добавлять? Не чердак, а свинарник. Огнепоклонник бы здесь ни за что жить не стал.

— Так из-за чего он надрался? — Кризалис тоже поворачивается к Огоньку. У Поэта спрашивать бесполезно.

Огонек напрягается, вглядываясь в раскрывающиеся перед ним образы. Все трое привыкли практиковать дар друг на друге, так что сознание под легким давлением открывалось автоматически, признавая своего. Слишком уж они друг другу доверяли.

— Библиотека… — Огонек пытается расшифровать увиденное, проследить причинно-следственные связи. Если бы Поэт сейчас думал словами, было бы проще. Но он слишком пьян. — Выбитые окна. Его работа из прошлого. Продержалась не дольше, чем он сам.

— Совершенно верно! — Поэт довольно щелкает пальцами. Говорит так громко, что хочется воспользоваться берушами. — Прошлое не вернуть, не так ли? Все подвергается разрушению. Я тоже таю на глазах. Нужно успеть… — он взбрыкивает, неловко переворачивается, чтобы навалиться на Кризалиса животом и грудью. Невольно сползает на пол, и сильные руки его подхватывают, не давая упасть. — Что?.. — Поэт как будто забывает, что хотел сказать.

Смотрит на невозмутимого Кризалиса, который от такого пристального внимания хмурится. Не любит, когда Поэт пьет, но в таком состоянии брат по мраку бывает редко. Неужели все действительно из-за какой-то там библиотеки? Кризалис и не замечает, что спрашивает это вслух. А Поэт и рад поддержать разговор:

— К нам приезжал настоящий оркестр! Как играли… На контрабасе, скрипках, мм… А школьники постоянно вертелись и смеялись. Кто-то даже сидел в наушниках. Бесят. — И без всякого перехода: — Улыбнись.

Кризалис не успевает выдать даже подобие улыбки, хотя он и не собирался. Поэт вдруг хватает его за плечи, поднимается и вцепляется в губы. Целует жадно, мокро, задыхаясь и периодически хихикая. От него, на удивление, пахнет приятно. Что он там пил? Что-то незнакомое.

— Мягкие губы… Вкусные губы… — шепчет Поэт бессвязно и поглаживает по щеке и шее. — Возьми меня…

— В таком состоянии — нет, — говорит Кризалис твердо и отодвигает его.

— Зануда.

Поэт все-таки сваливается. Огонек делает Кризалису знак, чтобы не трогал — пусть сам поднимается, полезно. Да и Поэту помощь не нужна. Вскакивает он резво, но тут же начинает шататься, как тонкая осина в бурю.

— Где-то был отрезвин… — бормочет он. — Голова болеть будет… Но тебя я все равно отымею. И тебя тоже, — грозится он уже Огнепоклоннику. «Ой, боюсь», — читается в скептичном взгляде того.

Поэт исчезает за поворотом, чтобы начать таинственно громыхать чем-то на кухне. Прямо злобное привидение, не зря местные жильцы вечно жалобы пишут.

Кризалис и Огнепоклонник остаются одни. Последний даже облегченно вздыхает. Не то, чтобы он не любит пьяных, но Поэт и в трезвом виде вызывает весьма противоречивые чувства. Огонек все еще не знает, чего хочет больше: убить паскуду или заласкать. Сейчас чаша весов склоняется отнюдь не в сторону ласк.

— Так что это с ним? — нарушает Кризалис тревожную тишину. О Поэте он должен знать все. Чтобы защитить, отгородить от всех тревог. Не получится, конечно, но… Он попробует.

— Он не знал, что мы придем, — Огонек присаживается на кольченогий табурет, который явно повидал виды, и держится теперь только на честном слове. — Понюхай бутылку. Это не вино.

Кризалис принимает из рук Огнепоклонника алкоголь с таким видом, будто ему передал подарок сам вождь племени майя. Задумчиво принюхивается и глядит на этикетку — сливочный ликер с ароматом шоколада. Шоколад… Ну, конечно. Поэт думал о Кризалисе и скучал.

— Он меня любит, да? — спрашивает Кризалис с совсем уж глупым лицом. Огнепоклонник фыркает. Ответа от него, в общем-то, и не требуется.

Поэт величественно вваливается обратно, вновь приковывая к себе все внимание. Волосы у него мокрые — засунул голову в ледяную воду, чтобы быстрее протрезветь. Таблетки тоже принял, от чего выглядит не особо-то довольным и плюхается на Кризалиса уже более прицельно, мстительно.

— Все, люби меня, раз я пришел, — требует он и закрывает глаза, устроив голову на кризалисовом плече.

Кризалис сжимает его в объятьях — сначала легонько, проверяя реакцию. Снова принюхивается, ощущая легкий запах ликерного ароматизатора, и уже сам тянется к губам. Поэт не прав — это не Кризалис вкусный, а он сам.

Поэт выгибается, требовательно хватает Кризалиса за руку и пихает ее себе под ткань штанов. Алкоголь всегда заставляет его жутко возбуждаться, просто обычно он вырубается раньше, чем успевает дорваться до хоть чьего-то тела. Сейчас же он стонет от жарких поцелуев в шею, от движения властной руки снизу, от совершенно пошлых, раздражающих в любое другое время звуков…

— Или присоединяйся, или уходи, — приказывает вдруг Поэт, не потрудившись даже посмотреть на того, к кому обращается.

— Не жирно тебе будет? — не оставляет его Огнепоклонник без колкости. — Или хочешь два состава в одном тоннеле?

— Давай без тоннелей, — морщится Поэт, но, в общем-то, от завуалированно предложения не отказывается. — Непоэтично.

— А как будет поэтично? — Огнепоклонник поднимается, крадясь к своей жертве. Вот ты и в ловушке — не сбежишь… — Два удава в беличьем дупле? — повелительно кладет руку на плечо. — Двое в лодке, не считая собаки? — вторая рука скользит ниже. И ниже… И ниже…

Поэт закидывает на него длинную тонкую ногу, прижимая к себе. Кризалис пыхтит, удерживая вес уже двоих, но не жалуется. И десятерых бы удержал, если бы надо было, хотя столько ухажеров Поэта он, пожалуй, не переживет…

Поэт приподнимается, задницей потеревшись об начинающий набухать член Кризалиса, а пахом — об Огнепоклонника, который уже не может вот так просто остаться в стороне.

— Кофе три в одном, — комментирует Огонек его действия.

— А где третий? — оживляется Поэт. — Может, Грома позовем?

— ЕЩЕ ЧЕГО!!! — вскрикивают Кризалис и Огнепоклонник одновременно.

— Разумовского? — не оставляет Поэт надежды, и вновь со стоном выгибается от двойных усилий бывших соседей по палате. Чей-то проворный палец незаметно пробирается к его заднему проходу и начинает вовсю там хозяйничать, одновременно возбуждая и растягивая.

— Нас тебе мало? — рычит Кризалис, окончательно стягивая с возлюбленного и штаны, и белье. — Зададим ему жару, Огонек!

— Да я только с радостью, — расплывается Огнепоклонник в самодовольной улыбке. И с такой силой впивается Поэту в плечо зубами, что тот начинает кричать.