У каждого должна быть опора, необходим стержень, держащий тело и дух

– Сколько раз я говорил тебе заткнуться? – лежа на полу и глядя на потолок, выдавил Фёдор. Вот уже который день его желудок не знал о пище и ныл при каждой возможности, издавая поистине животный гул.

– Ты не заткнешь самого себя. – Ехидная улыбка и холодный взгляд человека в зеркале. С каждым днём Фёдору всё больше казалось, что его рассудок расстраивался; теперь не только слышал этот дьявольски похожий на его собственный голос, перечащий каждый раз, но и видел свое собственное отражение, будто живущее отдельной жизнью.

Впервые встретившись с другим Я, Фёдор был готов разбить зеркало, но почему-то вспомнил нравоучения о плохих приметах. Однако разве говорящее с вами отражение в зеркале – не хуже всяких примет?

Он не был психически больным. Не настолько, чтобы видеть несуществующие образы, хотя, стоит признать, с психикой у Фёдора не всё было хорошо, а всему опять виной другой Фёдор из зеркала. Его способность. Жестокая и безжалостная способность, отнимающая человеческие жизни. А узнал он об этом не при лучших обстоятельствах…

Лишить жизни пускай и соседского пьяницу, но всё же человека, да притом одним касанием – настоящая пытка для детского сознания. “Дар” – так называли способности. Дар, значит, подарок свыше, но какой же может быть подарок в убийствах?

Фёдор презирал свою способность, все годы, что она ему испортила. Поверьте, с того убитого, брызжущего кровью соседа началась пытка, которая должна была зваться “жизнь”.

– Как же ты мне надоел. Ты можешь исчезнуть? Нет! – взмахнув рукой, он продолжил, – Даже не отвечай! Молчи, Адское отродье! – Фёдор рассматривал трещины на потолке, будто это могло как-то отвлечь от зверского голода.

В ответ последовал тихий смех.

– Клянусь, я когда-нибудь выкину все зеркала. Лишь бы тебя не видеть! – Противный смех резал уши, он был повсюду.

– Не увидишь, так услышишь. – Фразу дополнил ехидный смешок.

Молча поднявшись, пытаясь игнорировать способность, Фёдор надел прохудившееся пальто и вышел из квартиры. Не было смысла запирать дверь, если брать нечего.

– Думаешь, отстану? – На улице Фёдор старался не отвечать способности, ведь его приняли бы за сумасшедшего, а переезжать в психиатрическую лечебницу не хотелось, пускай там и кормили, но пичкали разными препаратами. Да и не позволяло достоинство. – Молчишь. Ну, молчи. А я вот поговорю. – Куда бы ни пошёл, способность везде всё комментировала. Хоть она и выглядела точь в точь как Фёдор, временами ему казалась, что способность - базарная бабка. Постоянно болтала, перечила, мешала.

Бывало, из-за этой неуместной болтовни Фёдор не слышал других людей, что и произошло сейчас в продуктовом. Зачем зашел? Денег всё равно не было.

"Молодой человек, вы отойдете?" – произнесла женщина, управлявшая тележкой. – "Молодой человек!" – Не получив ответа, она похлопала Фёдора по плечу.

Резкая боль по всему телу и ошарашенный взгляд виновницы нынешнего состояния Достоевского. Покосившись, она прошла мимо и бросила шёпотом: “Ненормальный”.

Разве был виноват бедный эспер, что его способность, если не убивала, стоило лишь коснуться, так причиняла сильную физическую боль своему хозяину? Будь воля, он вообще избавился бы от этой силы! Ах, если бы однажды она исчезла! Нет, чтобы её и вовсе никогда не было!

Фёдор собрал все силы, что у него остались, и скрыл свое состояние, чтобы не вызывать в лишний раз вопросов, и не дай боже кто-то снова коснулся. Но к счастью, от боли отвлек запах свежеиспеченного хлеба в соседнем отделе. Какой аромат!

Черствый снаружи, с мягкой как пух мякотью, горячий, слегка щекочущий кончики пальцев от тепла хлеб, за который Фёдор был готов отдать сейчас все богатства, будь они у него. А, впрочем, будь богатства, не было бы и нужды, равно как и уважения к хлебу. Но сейчас Фёдор беден, он нищий, не способный обеспечить себя и крошками от желанного батона.

"Дороговато…" — прошептал Фёдор, рассматривая открытую витрину с упакованным хлебом. Лишь руку протяни, и выпечка у тебя!

"Ну так! Всё сейчас дорогое," — ответил стоявший возле прилавка продавец.

Продавец! Его-то Фёдор и не заметил. Рядом не было других покупателей, вокруг камеры, слишком неблагоприятная обстановка для дела. Нужно было всё хорошо обдумать, но на голодный желудок и, вследствие этого, пустую голову решать что-то осторожно, без риска попасться было трудно. А для хрупкого, болезненного парня и вовсе непосильная задача; удрать не сможет, нужно сделать всё осторожно, с умом!

Дверной колокольчик пролил свой звон, оповещая приход потенциальных покупателей. Вот они! возможные спасители одного дьявольски голодного эспера. Чуть отойдя от прилавка с хлебом, Фёдор дождался, когда шумные подростки окажутся рядом ради булочек с адыгейским сыром. Тот самый момент: продавец отвлекся на покупателей. Словно подплыв к полке, эспер протянул руку и взял батон, тихо и незаметно запустил его под открытое пальто и направился в сторону выхода.

Спустя мгновение на пол упал хлеб, а Фёдор корчился от боли.

"Только не сейчас," – шепотом выдавил он и попытался взять тихо батон, но руку пронзила такая боль, будто кувалдой ударили по кисти, раскрошив кости.

"Преступник!" – Гулом отдало в голову. Это снова способность! Её проклятые проделки!

"Эй, парень, что ты там делаешь?" – проговорил удивленный продавец. – "Ты что там прячешь?"

Момент потерян. Бежать? Оставить хлеб, ради которого было всё задумано? Нет, Фёдор не привык отступать, бросать начатое. Он всегда шёл до конца во имя своей цели какой бы значимой она ни была, а сейчас батон был ценнейшей находкой, которая позволит не умереть с голода. Это его спасение. Его шанс на завтра!

Осталось только пересилить способность, поднять с пола желанный хлеб.

"С вами всё хорошо?" – чуть приблизившись, произнесла девушка.

Только не трогай. Стой на месте. Не подходи!

Будто дикий зверь, почуяв чужое присутствие, Фёдор рванул из магазина. А хлеб так и остался одиноко лежащим на холодном полу.

– Идиот. Идиот! Что ты есть собрался? – обессиленный Фёдор опустился на скамейку недалеко от магазина, из которого только что с позором бежал.

– Воровством промышляешь?

– Я есть хочу, тупая ты способность! – Чуть ли не крича, возмущался он. – О, пусть меня за сумасшедшего примут. Хоть поем в клинике. Ничего, потерплю прикосновения… как-нибудь. И только посмей мне сейчас что-нибудь сказать! Ничего не хочу слышать. Тоже мне, “дар”! Грязное, грешное создание. За что мне такие мучения? За какие такие грехи? Что сделал ужасного ребёнок, раз ты мучаешь меня уже столько лет? Не отвечай. Меня уже тошнит от твоих ответов. И от тебя и от голода тошнит, даже не знаю, от чего больше. Вот знаешь, ты глупа. Ты невероятно глупа. Помру я, так со мной и ты умрёшь. Не будет тебя. Этого хочешь? Так иди, уничтожь себя, но меня-то не губи! – Последовал тихий нервный смех. – Нет, не уйдешь. Ты хочешь моей смерти. Явно этого желаешь. Расстилаешь дорожку из мучений, но к чему приведёт? К чему? Только не отвечай! Лягу здесь, на этой самой лавочке, и умру. Всё.

Фёдор лёг и подпер голову руками. Разглядывая плывущие тучи серого петербургского неба, он со спокойствием думал обо всём, что приходило в голову. Кроме ума и таланта понимать людей, природа наградила парня также способностью из любой, даже самой незначительной темы разворачивать настоящие философские рассуждения, которые в очередной раз приводили к мысли, что всё ничтожно, все мы страдаем и вообще грешники, безбожники и нет нам места на земле обетованной!

Сегодня же мысли были особо эмоциональны и колки, ведь голодный всегда злее сытого. В первую очередь, думал эспер о способностях и таких как он. Почему они есть? Почему есть способности? То, что Фёдор был не единственным эспером, не было сомнений; как минимум братья были такие же. Ох, братья, семья. Одно воспоминание о том, как они восприняли способность маленького Феди разжигало в сердце парня злобу. “Терпи. Это твой крест”, – удивительная фраза для невинного дитя, которое убило не по своей воле человека. Крест? О да, это испытание для грешной души, но почему же тогда не все повально одарённые? Кто нарекает бедных людей на подобные страдания? Для Фёдора не было никаких сомнений, что способности – противоестественные вещи, они очерняют и без того грязный мир. Ах, рухни всё, и начни по-новой! Только бы нашёлся способный всё исправить…

– Но этого я уже не увижу… благодаря тебе, стерва, – произнёс Фёдор, смотря в небо. Он тяжко вздохнул, закрыл глаза и вслушался в звук улицы.

Знаете, как звучит улица? Нет, не та музыка, что у вас в наушниках, не та улица, которую вы слышите, когда спешите куда-то. Сядьте на лавочку, в тишине, не думая ни о чём, вслушайтесь. Лучше всего в тихой зоне, чуть далёкой от дороги, иначе ваше вслушивание закончится вдыханием выхлопных газов. Тихая, пешеходная зона, рядом с растительностью где-нибудь в тени. И закройте глаза. Ох, вы всё услышите иначе. Истинный мир без надуманной человеком суеты. А потом откройте глаза и взгляните на небо. Мы так редко смотрим на небо! Непростительно…

– Держи. – Из раздумий Фёдора резко вырвал удар чего-то о живот. Горячего и мягкого. Парень открыл глаза и посмотрел на причину своего беспокойства. Это был хлеб! – Можешь не благодарить. Только мой совет, если ты долго не ел, не налегай особо.

Переведя взгляд на виновника нынешней ситуации, Фёдор не мог поверить в действительность происходящего. На него с улыбкой смотрел какой-то парень, скорее юноша… нет, не “виновник ситуации”. Спаситель!

В секунду несчастный одарённый вскрыл бумажную упаковку и откусил кусок от батона, будто выпав на мгновение из реальности. Невыносимо вкусно! Да о каких изысканных блюдах идёт речь, когда в твоих руках вкусный хлеб?!

– Ну что, – юноша сел рядом и продолжил, – тоже эспер? – Фёдор утвердительно кивнул.

“Тоже”. Ох, ещё одна несчастная душа.

– Эх… ясно. – С минуту он просидел молча, пока Фёдор вгрызался в батон. – Слу-шай, я могу тебя попросить кое о чём? – произнёс юноша, повернувшись лицом. С плеча непослушно упала коса.

После спасительного хлеба хоть детей с тобой крестить!

– Ты… – проглотив хлеб и оглядев ещё раз юношу, ответил Фёдор. Называть парнишку на “вы” было неуместно явно, – меня почти что спас. Можешь.

Умел же Фёдор Достоевский держаться на уровне уважающего себя человека. Пускай и сидит в лохмотьях, впивается в хлеб, ведёт себя как интеллигент. Собственно, таковыми людей делает не одежда, а воспитание.

Парнишка улыбнулся и выпалил: 

– Будь моим другом!