После знакомства Ивана с Фёдором, первому было предложено остаться и встать на сторону очищения. Ответ был положительным. Не то, чтобы Иван проникся Идеей Фёдора, наполнился эмоциями, которые толкнули на подобный шаг, мужчине было всё равно. На всё. Его жизнь стремительно летела в пропасть, словно с обрыва, и в темноте не было видно конца, огонька в итоге пути. Это пламя пытался зажечь Фёдор, сам не понимая, зачем.

Во время общения с новым знакомым, которого привёл Коля в уже общую квартиру, хозяин жилплощади проникся к гостю, к его истории, хотя такого не было раньше. Закрытый ото всех Достоевский всегда думал либо о своих проблемах, либо о глобальных, но с точки зрения философской, а вовсе не практической. Сейчас же хотелось помочь другому.

Сначала Фёдор смог уладить проблемы с преступной группировкой, чем несказанно удивил Ивана. Этот шаг был воспринят очень душевно, ведь, по-сути, того спасли от смерти! Однако оставалась другая, очень важная и невероятно мешающая задача: его душевное состояние.

Из-за негативных событий в жизни, ментальное здоровье мужчины пошатнулось, апатия и болезненное принятие действительности переросли в настоящую депрессию. Каким бы хорошим психологом ни был Фёдор, у него не было соответствующих навыков, да и в данном случае уже необходимо было медикаментозное вмешательство…

– Как себя чувствуешь? – спросил сидящий на стуле подле кровати Фёдор.

Иван только открыл глаза. В тёмной комнате было прохладно и легко дышалось. Даже часы звучали будто тише обычного, несмотря на головную боль мужчины. Он посмотрел на Фёдора.

– Хорошо, спасибо. – На лице появилась лёгкая улыбка. – Я себя намного лучше чувствую.

– Всё равно пока отлежись. Операция была недавно, набирайся сил, они понадобятся, – произнёс он, встал со стула и вышел из комнаты.

– Вы так заботливы… – почти шёпотом выдавил Иван. После операции пропали все мрачные мысли, стало спокойно на душе.

С каждым поступком Фёдора у Ивана менялось к нему отношение. Этот человек становился не только очередной фигурой в жизни Гончарова. Нет, старого Ивана больше не было. На свет появился новый, очищенный от боли и страданий Иван. А всё благодаря Достоевскому, его переживанию и милосердию. Он не остался в стороне, выслушал, принял, помог, подарил надежду, смысл жить дальше. Фёдор – его спаситель.

Не желая больше сидеть без дела, Иван поднялся. Закружилась голова. Он посидел несколько минут, затем осторожно поднялся. Ноги тряслись, но мог на них стоять, что уже было хорошим знаком! Мужчина сделал пару шагов, прислонился к стене, остановился, затем, опираясь о неё рукой, продолжил двигаться. Благо квартира была небольшой и расстояние от комнаты до кухни он смог преодолеть.

– Ой, Ваня… – удивлённо произнёс Коля. – А чего ты встал?

– Не вечно же мне лежать, Николай. – Он улыбнулся и сел на свободный стул.

– Главное не перегружать бездумно организм, – добавил Фёдор.

– Не беспокойтесь, я такого не допущу.

Иван быстро шёл на поправку и спустя некоторое время уже старался что-то делать по дому. Как Коля он работать не мог не только ввиду физических особенностей, но и из-за невозможности найти место, которое не контролировали бы группировки; пускай его и отмазали, так сказать, полной свободы никто не давал. Вот и решил Гончаров реализовывать себя в меру возможностей. Не стоит скрывать, не всё давалось легко, бывали и приступы головокружения и частые мигрени, но мужчина находил в себе силы. В какой-то момент, когда питаться полуфабрикатами стало в тягость, он начал готовить. По-крайней мере, учиться делать что-то сложнее глазуньи с сосисками. Минуя период ошибок, Иван смог. Всё-таки руки росли из нужного места, как говорится.

В доме запахло уютом. Не удивляйтесь, уют может пахнуть. Этот запах формируется из малых вещей в единую композицию ароматов. Всё в квартире ощущается иначе.

Сам не заметив, в какой момент наступили эти перемены, Фёдор начал чувствовать себя по-настоящему дома. Не в той пустой, холодной квартире наедине с ворчанием способности, которая сводила с ума, а в уюте, созданном несколькими людьми. Разруха сменилась обжитостью. Вот, допустим, раньше Фёдору приходилось кутаться в плед, а потом думать, как же найти пропитание. Сейчас же был Иван, который вкусно готовил, с которым можно было поговорить на многие темы.

– Ох, Танец фрейлин и пажей… – с лёгкой досадой в голосе произнёс Иван, когда из телевизора доносились знакомые мотивы.

Находящийся в тот момент рядом Фёдор поднял на него глаза.

– Не часто сейчас встретишь человека, который разбирался бы в классической музыке.

– К сожалению. Хотя, столько есть прекрасных композиций! – Он оперся о кухонный стол и на мгновение замолчал. От всплывших воспоминаний закружилась голова. – Однако есть ещё одна тема для дискуссий.

– Пожалуй…

Как Фёдор был сдержанным, таким и остался. Внешне. Внутри же он реагировал на каждое изменение в поведении Ивана, будто врач наблюдает за пациентом. Но он не был врачом, не было необходимости так следить за Иваном, ведь тот был взрослым человеком и сам лучше других чувствовал свой же организм.

А беспокойство всё равно появлялось. Правда, бывало мужчина засматривался на своего сожителя и по положительным причинам. Особенно было интересно наблюдать за занятым чем-то Иваном, как тот был сосредоточен, иногда напевал себе под нос.

Но больше всего запомнился следующий момент:

Как-то Гончаров убирался в гостиной, включив при этом музыку; играл какой-то балет, какой именно, Достоевский не запомнил, ведь внимание привлекло совершенно иное. Полностью погруженный в музыку Иван не заметил появившегося в пороге Фёдора и плавно двигался в такт музыки. Тело помнило все движения, в какой момент, какая шла позиция… несмотря на прошлое, мужчина будто бы вернулся в былые времена, словно находился на выступлении. Умиротворенный и без того красивый, он был словно не человек, а неземное, светлое существо каким-то образом находящееся на грешной земле.

Впечатлённый Фёдор стоял молча и наблюдал чуть ли не разинув рот, пока в один момент его не заметил сконфуженный Иван.

– Фёдор Михайлович… – он смущённо улыбнулся. – Простите, отвлёкся.

– Ты был танцором? – Сорвалось с губ Фёдора. Глупый вопрос, но он почему-то созрел в его голове. Да, Фёдор, чувства, бывает, затмевают разум.

– Был. Да. Но это уже в прошлом. – Иван поправил отросшие ниже плеч волосы. Повисло неловкое молчание.

– Кхм, я тебя хотел кое о чём попросить… – прервав тишину, Фёдор озвучил то, зачем пришел.

С появлением в его жизни Гончарова стало больше неловких моментов, необъяснимых эмоций. До последнего Достоевский отмахивался, огрызался за колкости от способности, которая всё никак не замолкала! К тому же и шуточки от Коли раздражали не меньше…

– Федь, а не влюбился ли ты часом? – спросил Коля, пока рядом не было Ивана.

– Что ты несёшь?..

И правда, чувства к человеку своего же пола были дикостью для воспитанного в консервативной семье Фёдора. Впрочем, не то, чтобы он вообще задумывался до этого о чувствах. Не было повода.

А красота Ивана так и манила. Особенно притягивали внимание его длинные, шелковистые волосы. – Красивые, – бездумно выпалил мужчина, дотронувшись до светлых волос Ивана.

Сказанное было особенно приятно для последнего, ведь Фёдор уже стал для него главным человеком в жизни, чуть ли не божьим образом в теле смертного и не всесильного человека. Своё отношение Иван не мог объяснить разумно. Да, благодарность, но откуда такая привязанность?

Речь шла уже о чём-то большем, о любви во всех её проявлениях. Но Гончаров не хотел показывать своих чувств, не хотел оскорблять своего Господина греховным желанием, от одной мысли о котором становилось тошно и противно. Проявит иначе, окутает заботой, теплом, но не осквернит его образ чем-то настолько низменным. Будто любовь может быть грехом…

Взяв расческу, Фёдор водил ею по мягким, поддающимся волосам; таким же податливым в руках Фёдора, как и их обладатель. Этот процесс уже стал чем-то вроде обряда успокоения. В тишине. Волосы – неживые отростки, к которым по шутке жизни мог прикасаться Фёдор, поэтому не увидел ничего удивительного в том, что не ощутил привычной боли, когда прикоснулся к ним. А расчёска так скользила по локонам.

Взгляд привлекла красивая, прямая спина, которая всегда была в безупречной осанке Ивана. Так близко. Бездумно захотелось провести рукой по ней, очертить пальцами изгибы позвонков, ощутить чужую кожу…

Неожиданно Гончаров дёрнулся и резко повернулся. Это были не мысли Достоевского; он в действительности сделал то, чего хотел. В глазах Ивана читался испуг.

– Господин, вам не больно? – С самого начала он знал о способности Фёдора и делал всё, чтобы не провоцировать её. Ни разу.

Но вместо боли, незнакомое до этого чувство. Приятное. И мужчина не мог никак поверить в реальность происходящего. Он положил руку сидящему напротив на плечо.

Никакой боли.

– Неужели...