— Вам обоим стоит отвернуться.

Мико боится. Брат обещал, что не причинит ей вреда, но Нику он ненавидит. Он ее убьет! Девушка бьется в руках незнакомого ей мальчишки, которому так же страшно, как и ей. Но он знает больше нее, он видел, как Хольт убивал, поэтому жмурится крепко-крепко и закрывает глаза Мико ладонью, не обращая внимания на ее попытки его укусить. Сама она бы не отвернулась, а ни он, ни ее брат не хотят, чтобы она на это смотрела.

Август ван дер Хольт сошел с ума. Окончательно и бесповоротно. Когда это началось? Тогда, в злосчастной Сибири? А может тогда, когда она своим предательством всадила ему нож в спину, помешав ему начать Третью мировую? Хотя нельзя предать того, кому изначально не был ни любовником, ни другом. Эта пизда могла скрасить ему пару ночей, но предпочла нажить себе самого страшного врага.

Да уж, пизда та еще. Ника, мать ее, Чайкина. Глупая птичка, которую он лишил крыльев, а заодно и ног. Сведшая его с ума одержимость. И сейчас она — максимально жалкая. Пары ударов хватает, чтобы свалить ее с ног, небольшой встряски током — чтобы не дать ей подняться. Сам Хольт выдерживал напряжение и пострашнее, и сейчас разочарованно размышляет — неужели все закончится так? Да, он собирается умереть и оторваться напоследок, но скука не входит в его планы.

Он встает на нее и давит ботинком изо всех сил — к ноге, сука, — но она лишь корчит страдающую рожу и стонет. Как красиво она стонет… Неужели даже не попросит ее пощадить? Не будет сыпать пустыми угрозами? Они это уже проходили: ей не выстоять против него… он с радостью сломает ее снова, если она попытается. Убийство — это слишком просто.

— Я обрежу у тебя все лишнее, — говорит он с маниакальным блеском в глазах, хватая слабачку за волосы, и одновременно с тем — довольно бережно проводя по ее руке холодным лезвием опасного клинка.

Когда-то давно его электричество было всего лишь щекоткой, теперь же оно — то, что заставляет ее тело конвульсивно содрогаться каждую секунду. Борьба с болью выматывает, сознание плывет, и все, что Ника понимает — он слишком близко. Ему всегда была нужна интимность: каждый раз, стоит им оказаться вместе в одном помещении, он старается коснуться ее, и каждый раз за этим следует невыносимая боль. Он думает, она ничего не понимает? Она чертовски устала, она хочет это прекратить. У нее не хватает сил на слова, но все, что сейчас нужно — это сдвинуться всего на пару миллиметров. Превозмогая боль, Ника подается навстречу ненавистному лицу и целует знакомые губы. Как же ей хочется врезать по ним со всей силы, но, несмотря на то, каким мудаком является обладатель этих губ, он, увы, оказывается гуру по части искусства сплетения языков, и его извращенные чувства к Нике добавляют в поцелуй лишь нотки остроты.

Встряска прекращается, превращаясь в едва заметное покалывание. Август застывает в замешательстве (губы живут отдельной жизнью), и это время нужно использовать с умом — вот только голова работать отказывается, и дело тут не только в боли, которая даже и не думает уходить. Отбрасывая внезапно всколыхнувшееся в груди чувство, Ника пытается сосредоточиться на побеге. Из хольтовых объятий не вырваться — замучает до смерти, даже если обещал оставить в живых. Подмога не придет, а это значит, что сейчас девушка может рассчитывать только на себя. Нужно правильно рассчитать время. Раз, два… три!

Ника обхватывает Хольта бионическими ногами, пытаясь обездвижить — он только смеется, наваливаясь на нее и прижимая к полу. Его губы нестерпимо горячие, как и все лицо, словно его лихорадит. Ниточка слюны стекает по подбородку, как у умалишенного — возникает брезгливое желание поскорее стереть ее чем-нибудь, но руки надежно зафиксированы так же, как и все остальное тело.

Почувствовав шевеление в его штанах, Ника с отчаянием понимает, что у нее не осталось времени придумать нормальный план.

— Темпераментная сучка! — восхищается он, и она чувствует, как ток снова бежит по ее коже, спаивая ее со своим мучителем. Он ведет носом по ее шее, дыша слишком громко и прерывисто, и она показательно презрительно (страшно, страшно, что я творю?) замечает:

— Хватит обманывать себя, Хольт. Ты же на самом деле другого хочешь, да? Лишение конечностей — это только способ, чтобы не дать мне от тебя сбежать! Разве не видишь, что я и так не сбегу?!

— Сдаешься, птичка? — один его шепот пробирает ее до дрожи. Он облизывает ее щеки, мокрые от не успевших высохнуть слез, перемещает руку на шею. Водит большим пальцем по кругу, надавливает, перекрывая воздух. Сначала смотрит недоверчиво, ожидает подвоха, но Ника не двигается, только меряет его ответным настороженным взглядом. Что-то меняется — и он похабно улыбается, обнажая ряд ровных, идеально-белых зубов. Ника старается отвлечь себя попыткой вычислить протезы на месте тех зубов, что она выбила ему лично, но он вновь пускает ток, и все мысли тут же исчезают. — Ты прямо открыла мне глаза, ты чертовски права! Ты, — пальцы сжимаются сильнее, заставляя прочувствовать, тело подбрасывает вверх, — только моя. Твоя жопа, ноги и душа стали моими, как только ты пришла ко мне, — смешок, пальцы перемещаются на грудь, по-хозяйски ее обхватывая. Если бы Ника могла шутить, она поинтересовалась бы, почему он не назвал ее сиськи в числе своей собственности. — Тупая необучаемая дура, святоша, которая приняла неправильную сторону. Но это был твой выбор, не так ли? Мне еще никто никогда не отказывал, а предателей я в живых не оставляю.

— Если добираешься до них, — парирует Ника, вспоминая Родригез.

Лучше бы эта неуемная хабалка была сейчас здесь вместо него, все лучше, чем лежать под этим психованным кобелем, не имея возможности пошевелиться. Ну хотя бы боль становится терпимой, и Ника собиралась с силами для следующего удара. Как она ни пытается увернуться, язык и пальцы Хольта все равно ее настигают. От него несет кровью — почти невыносимо. Он словно вышел из фильма ужасов — не моргает, а кривая улыбка приклеилась к лицу намертво. Его надо отвлечь, и Ника, подавляя отвращение, ответно проводит языком по его коже. Он не отстраняется, позволяет облизать каждый шрам, говорит — одни мерзости, в основном, Ника не слушает, пытается ударить снова, но едва ли он замечает ее потуги.

— Ты жалкий трус! Если хочешь меня, то просто возьми, — отчаянно кричит она, напуганная своими собственными словами и действиями.

Так, наверное, сказала бы Родригез прежде, чем плюнула бы ему в лицо? Но Ника — не Родригез. И слава богу. Но что ей еще остается, как не примерять на себя чужую роль? Лезвие так опасно близко к ее плечу, куда больше Хольт желает сейчас отрезать ей руку. Она и сама иногда думает об этом. Боится, что когда-нибудь не сдержится и сделает это сама… Но ему она этого не позволит.

Она не думает, что он действительно сделает это прямо на глазах у своей сестры. Нет, он поведет ее в какое-нибудь другое помещение, и вот тогда…

Хольт мгновенно стягивает с нее шорты вместе с тем, что под ними — почему она сегодня надела именно те, которые так легко снять? Он непрестанно бормочет, иногда срываясь на крик:

— Чайкина, черт тебя дери, не люблю признавать, когда кто-то другой оказывается прав! Знаешь, как говорят, живем один раз, и глупо умереть, так и не попробовав тебя. Раз уж ты сама предложила… — он врывается в ее тело, выбивая из нее оглушительный вопль. Ему все равно, он продолжает говорить, говорить, говорить, так, что она от злости желает ему заткнуться, но и это он пропускает мимо ушей. Его движения стремительны и точны, вот он, секс с человеком-электричество: разряды тока метко жалят ее изнутри, принося боль пополам с наслаждением, и это едва ли не хуже самого факта происходящего насилия. — Ты все время была у меня в руках, я смотрел на тебя издалека, единственной моей мыслью было раздавить тебя. Но это ведь тоже способ, верно? Ты будешь чувствовать себя грязной, что с тобой это сделал такой человек, как я, у тебя есть мальчик, Ника? Нет? И правильно, я бы убил его, не раздумывая, никто не имеет права касаться тебя…

Мико — давно уже не ребенок. Она кричит «хватит!!!», она снова пытается вырваться. Это отвратительно, отвратительно, он зашел слишком далеко. В нем ничего не осталось от того брата, который позволял ей плести для него венки из одуванчиков и писать тысячи маленьких бумажных посланий в самодельном конверте с сердечками. Она знала, что он хранит ее письма, все до единого — они лежат в ящике стола в его кабинете наравне с важными бумагами. Он заменил ей отца, хотя не всегда мог уделить ей время, он не был идеален, откупаясь деньгами, когда она стала старше, но для нее он никогда не был монстром.

— Ты чудовище! — кричит Мико, и ее рыдания звучат едва ли не громче Никиных. — Оставь ее в покое, пожалуйста, оставь…

— Ну что вы развели сырость, — умиленно улыбается Август, сбавляя темп. Слезы неконтролируемо текут из глаз Ники, и это заставляет его останавливаться, приобнять ее за плечи — мягко, словно вспомнив о ее хрупкости, — смотреть нежно (в глазах — безумие), целовать в щеку. — Я ведь тебе больно не делаю, — уверяет он, и для него это — правда. Все ее части тела все еще при ней, кроме, разве что, ног. Бионика приятно холодит разгоряченную кожу, он и не думал, что трахать недокиборга окажется так приятно. — Пока не делаю. Или ты предпочла бы сейчас лежать в луже собственной крови?

— Я не уверена, что уже не лежу, — шипит Ника, прикусив губу. Про себя она лишь проговаривает: «Спокойно, ты это переживешь. Это не хуже того, что он уже с тобой сделал, ты справишься. А он… он поплатится».

Хольт проводит ладонью по ее промежности, а затем машет рукой у нее перед лицом, мол, посмотри, крови нет, я аккуратен. Ника не верит своим глазам — комок сконцентрированной в нижней половине тела боли наводит на мысль об открытых ранах. Его электричество теперь неконтролируемо хаотично — иногда болезненно жалит, иногда исчезает почти полностью. Хольт вновь начинает двигаться, и вырваться из его железной хватки все так же невозможно. Одно неверное движение, и клинок, заменивший ему левую руку, порежет ее на куски. Проклиная все, Ника закусывает губу, стараясь не стонать — нет уж, ее мучитель не добьется от нее никакой реакции, она не доставит ему такого удовольствия.

Это длится слишком долго, впервые в жизни Ника жалеет, что вбивающийся в ее тело мужчина не скорострел. И когда она уже почти отчаивается, думая, что эта пытка никогда не закончится, раздается взрыв. Через дыру в стене, оставленную взрывчаткой, в помещение врываются солдаты… в форме организации Хольта. Черт.

Забедайя не знает, куда деть глаза. Руки чешутся выстрелить, но тогда он рискует попасть в Нику. Бедная девочка, сколько она всего натерпелась от Августа. И Мико тоже, она ведь все это время здесь присутствовала и не могла остановить…

— Август, сдавайтесь! — орет Забедайя, и Хольт останавливается. Выглядит он при этом не очень довольным, но старается скрыть раздражение за иронично вздернутыми бровями.

— Трэнк, дружище, ты разве не видишь, что я еще не кончил?

Большинство присутствующих единодушно передергивает от его слов.

— Хватит шутить, Август, слезьте с нее.

Хольт пытается возразить — и все-таки получает пулю в плечо. Приходится признать свое поражение и невозможность в такой ситуации довести начатое до конца.

— Продолжим позже, не будем пока смущать людей, — оптимистично обещает он Нике, выходя из нее и быстро, по-деловому надевая штаны. Направленные на него пушки солдат он будто бы не замечает. Пытается и Нике помочь с шортами, но получает по рукам. Настроение из-за этого у него почему-то поднимается еще выше. — Засранка, — говорит он ей по-хольтовски миролюбиво. Ника его настроения не разделяет, отползая от него на максимально большое расстояние:

— Ты животное! Гребаный извращенец!

— Только не пизди, что сама не хотела этого, шлюха.

— АВГУСТ! — Забедайя стреляет в воздух, привлекая, наконец, его внимание к себе.  

***

Хольт не верит, что Трэнк предлагает ему это. Убить демиургов, объединившись с Никиной командой поддержки инвалидов? И кто из них не в своем уме?! А потом он думает — да, черт возьми. Убей их первым, пока они не убили тебя.

На протяжении всего обсуждения никто лишний раз старается не смотреть на Нику. А она старается сделать вид, что все в порядке. Даже когда Мико осторожно касается ее кончиком протезированных пальцев за локоть, Ника не позволяет себе показать слабость.

— Я с ним разберусь, — шепчет она одними губами.

И впервые видит настолько сосредоточенно-ожесточенное выражение на лице подруги. В этот момент та как никогда похожа на своего брата.

— Мы разберемся, — поправляет Мико.

Когда Хольт убивает мальчишку, закрывавшего взгляд Мико от происходящего ужаса, девушки понимают, что у них не остается выбора. Подонок должен умереть.

***

После победы над демиургами Хольт ощущает такой прилив эйфории, как будто вдохнул запах Мишеля. Но дело, скорее всего, было в потере крови и в количестве ударов, которые ему нанес ходячий железный мусор. Август впервые чувствует себя таким паршиво-хорошим, прямо-таки сладким ангелочком вроде Ники и ее друзей. Смерть подкрадывается к нему, дышит над ухом, а он плачет и радуется, как ребенок, что хотя бы в последний момент своей жизни не повел себя как последнее дерьмо. Он снова говорит много — плевать, если его не слушают, он должен выговориться, пока еще способен на это. Он хочет быть для Мико хорошим братом, правда хочет, но для этого уже слишком поздно, он это понимает.

Мико гладит его по волосам, успокаивая, и ловит себя на мысли, что его глаза незрячи — он смотрит внутрь себя.

— Слепит, так слепит, — жмурится он, хотя свет для него давно закрыла тень Ники. — Но это так тепло, знаешь? Как когда я впервые поджег сарай своими способностями — я тебе не рассказывал? Его потом отстроили заново, и мы там играли в прятки, но ты была такая маленькая, моя малышка, наверняка не помнишь. Я мог бы быть другим, может, это было бы так же приятно, как сейчас? Я рад, что умираю не один, что вы обе сейчас со мной. Я помню, как впервые тебя встретил, — Август внезапно поворачивает голову, и Ника вздрагивает. У нее, как и у Мико, возникает чувство, что он ее не видит — иначе он хоть как-то отреагировал бы на клинок в ее руках, направленный в его сторону, и смотрел бы на нее саму, а не куда-то мимо. Этот пустой, тяжелый взгляд мешает сосредоточиться, и она замирает под ним, так и не вонзив клинок в шею. — Подумал, что ты просто безмозглая выскочка с сиськами и жопой. Даже не догадывался, что все в итоге так повернется. А мы ведь так и не закончили, а? Если бы я был хорошим человеком, я бы сделал тебе предложение. Хотя… ты и я — мы несовместимы. Занимайся любовью, а не войной? Настолько низко я бы никогда не упал. Но, раз я хочу очиститься перед концом, я попрошу у тебя прощения, Чайкина, хотя такие, как ты, его не заслуживают. Но сегодня я добрый. Живи, птичка, считай, что за воларум и мою протезистку я не в обиде. Хотя Мико ты могла бы кормить и получше. Хах, — он прижал руку к глазам, продолжая улыбаться, как блаженный, — я слишком много болтаю для умирающего, да? Но на самом деле… На этом, пожалуй, все. Прощайте.

Неожиданно Август хватает Нику за руку и с силой, которую не подозреваешь в этом умирающем теле, дергает ее на себя, позволив клинку пронзить его насквозь. Отхаркивая кровь на лицо Ники, он смеется над ее наивностью:

— Ты что… поверила… в мой… спектакль…

Ника совершает ошибку — отпускает клинок, — и осознает ее слишком поздно: Хольт вытаскивает оружие из себя и отсекает руку ей по предплечье. Спасибо Радову за подгон, иначе впору себя действительно святым почувствовать. Но подонки остаются подонками до самого конца, даже если над ними будет летать целый ангельский хор.

— В следующий… раз… — с трудом проговаривает он, глупо улыбаясь.

Что он хотел сказать про следующий раз, они так и не узнают. Даже будучи полутрупом, он их переиграл.

— Черт, черт, черт, черт!!! — Мико несколько раз неучтиво пинает его бездыханное тело, понимая, что отомстить уже не удастся: он мертв.

Усилием воли оставив его тело, девушка со слезами бросается к раненой подруге. Та баюкает пострадавшую руку, удерживая ее чуть выше среза, но не замечает ничего вокруг, вперившись бессмысленным взглядом в лицо своего врага. Она не чувствует боли. Только опустошение. А еще… какое-то алогичное облегчение.

Он до конца оставался подонком, а значит, заслужил смерть. Он убил себя сам. Она не стала убийцей.

А рука… мисс Игнис сделает отличный протез. У нее это всегда отлично получается.

***

Руку удается спасти. Мисс Игнис уверяет, что плоть приживется довольно быстро, главное не теребить швы и не допускать нагрузок. Ника не знает, радоваться ли ей, что протез отменяется, или грустить. Кажется, она тоже уже давно и бесповоротно больна.

***

— Он же не… — недоверчиво, испуганно лепечет Ника, глядя на результаты. Ее мутило уже несколько дней подряд, но после операции по спасению руки оно и понятно. Организм переживает огромный стресс, с чего бы ему вдруг чувствовать себя хорошо? Провериться она решила скорее в шутку, все равно проспорила Родригез желание. Ну что ж… допроверялась. И вот зачем ее бывшая «врагиня» ее к этому подтолкнула?

— Не что? Не кончал в тебя? — интересуется как всегда излишне прямолинейная Родригез. — Можешь не переживать так сильно на этот счет. Разве он не рассказывал тебе ту слезливую историю про то, как электричество убивает в нем все живое? Уверена, что рассказывал, он же повелся на твою смазливую морадашку и дружбу с его малявкой. Ты не трахалась недавно с Джошем случайно? — Чайкина уныло качает головой. Лучше бы это был Джош. Но они с ним так и не зашли дальше флирта, как-то было не до этого. — А может, это был Джонни? Ты изменяла Джошу с Джонни, а, chica? Уу, такого я от тебя не ожидала! — пытается пошутить Родригез и хлопает ее по плечу.

— Заткнись! — шипит Ника и ударяет Родригез в два раза сильнее, так, что та заметно пошатывается.

Кратковременная вспышка гнева мгновенно улетучивается. Родригез, конечно, та еще сучка, но на этот раз она ни в чем не виновата. Ника сама приняла решение копировать ее поведение в экстренной ситуации. «Ты сделала… что? — вскричала Джесси, когда выпытала из Ники всю информацию о случившемся. — Я бы с радостью прокатилась еще разочек на этом ублюдке, но ты? Тебя разве не должны были в детстве научить, что не стоит спать с кем попало?». «У нас с тобой разное представление о том, чему должны учить в детстве, Родригез».

— Я бы разозлилась на тебя сейчас, Чайкина, но положение у тебя и правда хуевое. Но не может этот мудак быть отцом, это нереально! Сделаешь потом тест ДНК, чтобы убедиться.

Ника сидит, низко опустив голову и спрятав вспотевшие руки между бионических коленей.

— Больше некому, Родригез. И я не хочу это обсуждать.

— Ну, если ты так уверена, что это он, позвони Мико, обрадуй сестренку. Если не захочешь воспитывать ребенка, пусть Мико заберет его себе. Август с ней так возился, аж до блевоты, она явно что-то должна чувствовать к нему, а значит, и к его отродью.

«Ага, ненависть. Ты не видела, как она хотела его убить, а я видела», — хочет сказать Ника, но не видит смысла что-либо объяснять. Ей сейчас вообще не хочется лишний раз открывать рот.

И тут до нее вдруг доходит смысл слов Родригез.

— С чего… — голос Ники дрожит. Громко сглотнув, так, что, кажется, все на базе разом слышат этот звук, даже находясь в других помещениях, Ника с трудом овладевает собой. — С чего ты взяла, что я оставлю ребенка?

— Наивная ты моя! — Родригез закатывает глаза. Рядом с Никой ей хочется делать это все чаще. — Ты не смогла грохнуть его папашу, когда он просто не вовремя посмотрел на тебя, думаешь, у тебя найдутся силы убить этого маленького гаденыша внутри тебя? — видя состояние Ники, Родригез решает сжалиться над ней: — Ну, не переживай, может, у тебя просто киста завелась. Все лучше, чем ребенок, да? Дети просто ужасны.

Когда Родригез разворачивается, чтобы уйти, Ника хватает ее за руку и просит:

— Не говори никому пока. И вообще никто, кроме меня, тебя и Мико, не должен об этом знать.

Их нельзя было назвать лучшими подругами после всего того времени, когда они ненавидели друг друга, но Ника просто не знала, кому можно открыться и поведать свою историю, не рискуя получить в ответ очередную порцию жалости (да, я инвалид без ног, и меня изнасиловали, не надо меня жалеть, я хорошо справляюсь, окей?). Не к Лотте же или мисс Игнис?

— Чтобы Мико об этом узнала, кто-то должен ей рассказать. Удачи, Чайкина, не упади в обморок, пока будешь набирать ее номер.

Общение с Родригез помогает. Эта, как она сама себя называет, горячая латиноамериканка, всегда смотрит на все трезво, при этом оставаясь на позитиве. Она говорит то, что думает. Иногда это ранит, но Ника уверена, что полезно иногда посмотреть на ситуацию со стороны. Родригез работала на Хольта и в целом не считает, что залететь от этого мудака — такая уж большая трагедия (да у нее все просто…). Точно не конец света. Главное, чтобы не пошел в отца. Ну и аборт никто не отменял.

Ника ложится на пол, раскинув руки в стороны. Она уже прошла все стадии принятия. Пора принимать решения как взрослый человек.

Позвонить решается только через полчаса бездумного валяния. Даже на такой шаг решиться оказалось непросто.

— Тебе часом не нужен еще один Хольт? — говорит она Мико с нервным смешком, радуясь, что не видит реакцию подруги на ее слова. — Где-то через девять месяцев. Могу устроить.

Все это, конечно, ни капли не смешно. Ника не знает, что делать, и звонит посоветоваться… с кем — с шестнадцатилетним подростком, который если не видел, то своими ушами слышал, как ее насиловали? Дело не в эйджизме, это действительно не та проблема, с которой стоит обращаться к Мико. Но Родригез свое мнение высказала, а Ника, как всегда, с ним не согласна. Ей нужно, чтобы кто-то убедил ее, что она права. Подтолкнул к верному решению.

Мико настолько ошарашена, что не знает, что сказать помимо пресловутого: «Как ты?».

— Хреново. Черт. Гребаный Август ван дер Хольт, надеюсь, он сейчас горит в аду в самом тесном и жарком котле. Кто меня только за язык дернул! Лучше бы я осталась без обеих рук. — Молчание Мико напрягает, и Ника задумывается, не винит ли Мико себя за то, что не смогла его остановить. Оказалась слишком слабой. — Скажу сразу, Мико, ты ничего не могла сделать. Как и я.

«Не пизди, что сама не хотела этого», — вспоминает она его слова и ударяет кулаком по полу, стараясь сдержать крик. Это был отвлекающий маневр! Он должен был повести себя по-другому! Если бы он еще не был мертв, она, возможно, все равно убила бы его.

И тогда Родригез пришлось бы ей читать лекции о том, каково быть убийцей. Ебануться можно.

Мико говорит какие-то слова утешения, но Ника не слышит ее. Ей хочется выговориться и еще немного поплакать — но последнее не получается, она не плакала с того дня, как один из главных ее ночных кошмаров погиб от своей собственной руки.

— Родригез сказала, он бесплоден, но, видимо, добрый Кутх это исправил. Действительно, сама доброта!

— Ника?..

— Я не знаю, что делать, Мико.

Ника снова радуется, что не видит сейчас ее лицо. Тут и просто говорить тяжело, не то, что следить за мимикой и переживать, что о тебе подумает собеседник.

«Просто скажи, избавиться мне от него или нет», — мысленно умоляет Ника, но не может высказать это вслух. Что-то останавливает. Возможно, вбитые с самого детства в голову слова о том, что аборт — это убийство, грех.

— Я… тоже. Знаешь… — Мико замолкает, слышно, что собирается с силами. Сейчас скажет что-то, за что себя винит, догадывается Ника. — До сих пор не понимаю, что я к нему чувствую.

— Он был твоим братом, — эти слова слетают с языка так легко. Ника хвалит себя: даже в убитом состоянии она остается хорошей, поддерживающей подругой. Осталось только поверить в свои слова, ну или сделать вид, что ее не тошнит от всего, связанного с Хольтом, и что все, кто ему хоть каплю симпатизирует, не становятся автоматически ее врагами. Для Мико она, конечно же, всегда делает исключение, пусть это и нелегко. Но они обе от него пострадали. — Так что, если ты все еще любишь его, каким мудаком он бы ни был, это нормально.

— Ника… — голос Мико дрожит. — Спасибо. Это правда для меня очень важно.

Помолчали. Мико наверняка еще не прошла все стадии принятия, ей нужно время, чтобы привыкнуть к мысли, что у нее может быть племянник или племянница, похожая/ий на Августа. А может и не быть. Она прекрасно понимает, что Ника звонит не просто, чтобы пожаловаться на тяжелую жизнь. Это решение они должны принять вместе.

— …ты уверена, что это он?

— Отец? Забавно, Родригез спросила то же самое. Варианта только два: или он, или святой дух. Не хочу второго пришествия. Хаха.

Мико сидит в своем новом кабинете. Она — наследница семейной корпорации, ей нужно решать серьезные вопросы, которыми раньше занимался ее брат. Ей даже совета спросить особо не у кого — она никому не доверяет, а еще многие ее боятся. Она же сестрица того самого… Ника звонит под конец рабочего дня, когда голова уже нещадно трещит, и все, чего хочется от жизни — это свернуться клубочком и заплакать от усталости и бессилия. Мико думала, что работа отвлечет ее от тяжелых мыслей, но эта самая работа была непосредственно связана с предметом ее мыслей, и всегда будет связана. Отделить их уже невозможно.

Мико вспоминает, как Ника держалась перед солдатами (которые благодаря Хольту быстро отправились на тот свет, чистая работа, минимум свидетелей), делая вид, что все в порядке, и как никому не рассказала о случившемся, стараясь продолжать улыбаться сквозь боль. Если Ника смогла, то и Мико обязана смочь. А теперь Нике нужна помощь, но Мико кажется, что она забыла, как нужно складывать слова в предложения.

Она закрывает глаза, откидываясь на спинку стула. Девушка давно убрала с глаз долой все изображения своего брата, но вот он вновь встает перед ее внутренним взором, отпечатывается на внутренней стороне век. Она видит его разным — озлобленно направляющим на нее электрический разряд, умирающим от собственноручно нанесенной раны, одетым с иголочки перед очередным долгим собранием, обещая ей, что вернется домой не слишком поздно, и они еще успеют отпраздновать ее день рождения… Брат в тот день, когда решил выбрать Нику в качестве телохранительницы своей малышки.

— Когда ты к нам впервые пришла… — начинает Мико издалека. — Мой брат… Он тебе понравился?

Ника пытается вспомнить, что было тогда. Тогда у нее были ноги. А еще агент Дельта был жив. Джонни был просто голосом в наушнике. Многое было по-другому.

— Ну, я вроде как заранее знала, что он злодей, поехавший на оружии и войнах. И он всегда вел себя как самовлюбленный придурок. Конечно, не буду врать, я подумала, что он вполне симпатичный и харизматичный, но… Это была просто работа. А его харизматичность — лишь маска.

«А потом он меня возненавидел».

— Сейчас не подходящее время для ребенка, — отрезает Ника, пытаясь убедить в этом и себя, и подругу. Мико, скрепя сердце (ну же, посмотри правде в лицо), соглашается:

— И неизвестно, не родится ли он психопатом.

— Может, это вообще киста?

— Или опухоль.

— Тогда точно нужно идти ко врачу! Долой кисту! Долой опухоль! — Ника слегка истерично смеется, и Мико — вслед за ней, ведь смех заразителен. Но Ника почти сразу себя обрывает, переходя на более серьезный тон: — Мы ведь обсуждали это, помнишь? Убийство Хольта. Взвесили все «за», возражений не было. Я слишком долго позволяла ему жить, и вот, к чему это привело. Он лишил меня возможности все закончить самой, но если во мне действительно его часть, я должна довести дело до конца. Мы должны.

Голос Мико тоже становится взрослым, совсем не похожим на голос шестнадцатилетней девочки, когда она говорит четко и холодно:

— Наследие Августа должно умереть. Мы не можем больше так рисковать.

И Ника понимает, что это окончательный ответ.

***

Ника Чайкина все-таки становится убийцей.