Бутылки из-под соджу гремят, когда их запихивают в мусорный пакет. Свисток пронзительно гудит. Чонгук выключает плиту, заливает стеклянный чайник, закрывает крышку и, садясь на табуретку, без единой мысли наблюдает за тем, как заварка поднимается и кружится, стукаясь о стенки. Вода мало-помалу окрашивается в жёлто-коричневый, пока не принимает тёмный цвет.

      С крючка Чонгук снимает бокал и наливает чай, затем одну за другой открывает дверцы шкафчиков, за которыми практически ничего нет. Полки дома ломятся от круп, макарон, кофе и всего, что мать каждый раз закупает в гипермаркете, здесь же пусто, и только мыши не хватает для эффекта пробежать. Рис, пачка рамёна, соль и почти пустая коробка с кубиками сахара. Чонгук берёт последние, кидает в бокал, беззвучно перемешивает ложкой и, застыв на секунду, возвращается к Тэхёну. Тот сидит на самом краю дивана и делает вид, что не он тут рыдал. Он не смотрит на Чонгука и чай принимает с отстранением.

      — Ну, вытер сопли? — в попытке разрядить атмосферу шутит Чонгук, избавляясь от пиджака, и выпускает рубашку, чтобы почувствовать хоть немного комфорта, и садится.

      — Я не плакал, — сиплет немного сорванным голосом Тэхён с ухмылкой и делает аккуратный глоток.

      — Да мне показалось просто.

      А лучше бы и вправду показалось. В жизни вообще многое могло быть лучше, но оказывается хуже, и это даже не предел. Сознание, чистое и незамутнённое, пытается осознать произошедшее, выходящее за рамки, начертанные Чонгуком. Непривычно, некомфортно — сплошное «не».

      — Я не плакал с тех пор, как развелись родители.

      Чонгук не слышал практически ничего ни о матери Тэхёна, ни об отце, ни единого воспоминания, кроме факта развода. Это казалось нормальным, то, что Тэхён игнорирует сам факт их наличия. Он убеждал, что ему плевать, и Чонгук верил, не копая глубже, не задевая гноившийся нарыв.

      — Кто это сделал? — костяшкой указательного пальца Чонгук проводит по скуле, и так догадавшись.

      — Папа.

      Держать безразличие не сложно, когда эмоционально опустошен.

      — Он пьёт, — помолчав, поясняет Тэхён и не ищет оправданий. — Иногда пропадает на неделю-две, потом шлёт мне смс, чтобы я его забрал.

      — Это и есть твои дела?

      Стреляя быстрым взглядом, Тэхён кивает и подносит бокал к губам.

      — Это какой-то ужас, — звучит вопреки спокойно, а сердце сжимается до размеров сливы и образует трещины.

      — Поэтому я не хотел, чтобы ты знал, — кивает Тэхён.

      — Тебе стыдно? Или ты не хочешь, чтобы я жалел тебя? Какое-то такое дерьмо? Это тупо, — Чонгук подтягивает ноги, обхватывая руками колени и поджимая пальцы.

      — Сначала я просто не хотел, чтобы кто-то смотрел на меня, как на ребёнка из неблагополучной семьи, — нехотя признаётся, хмуря лоб. — А потом… к чему было говорить?

      — Чтобы быть честным со мной? — Чонгук корит себя за неуверенность. Разве Тэхён не имел права молчать? — Открытым, — подбирает нужное слово. — Смысл в открытости.

      Тэхён дёргает плечами, снова спасаясь чаем.

      Чонгук прикусывает губу. Всё становится таким понятным, но вовсе не лёгким и освобождающим. Скорее наоборот. Куча новых камней ложится на плечи, но он думает, что справится.

      — Я не врал тебе, — уверяет Тэхён.

      — Но я чувствовал себя обманутым.

      Они молчат, пока Тэхён допивает чай. На столе вдруг обнаруживаются громкие часы, тикающие разрядами пуль и пробивающие дыры в черепе. Стараясь не думать о синяках и о том, как они были получены, Чонгук пододвигается ближе к Тэхёну, ощущая внутренний комфорт, сосредотачивается на раздражающем звуке в попытке осадить себя за желание прикоснуться, прижать, пожалеть и поцеловать. Проявить выдержку — большое усилие над собой, может быть, даже больше того, как долго приходилось сдерживать влюблённость в друга. Тогда было проще, тогда был секрет и тогда было «нельзя».

      В комнате стойко пахнет яблочным шампунем и немного сигаретами. Последний запах отвратителен. Чонгук покорно ждёт и всё равно вздрагивает, когда тиканье перекрывает глубокий бархат.

      — Моя мама вышла замуж, потому что забеременела. — С громким звуком Тэхён ставит пустой бокал на пол и ёрзает, пытаясь вдавиться в спинку дивана. — Ей было тяжело, и, наверное, поэтому она не любила меня. Отец почти не появлялся дома, ну и ему тоже было плевать на меня. Его только балет волновал, типа не мужское дело. Из-за этого они часто ругались. Моё мнение не учитывалось.

      — Балет?

      — Да, лет с трёх мама водила.

      Достаточно просто представить Тэхёна в пуантах. В голове давным-давно сформировалось убеждение, что тот был рождён, чтобы в невесомости скользить по паркету, и Чонгук был уверен, что танцы — выбор Тэхёна, часть его личности, часть его свободы, что так завораживала, очаровывала, заставляя влюбляться всё крепче.

      Чонгук судорожно вздыхает, прикрывая глаза и слушая дальше.

      Кое о чем он все же знал. О том, что, точно как и его самого, в школе Тэхёна буллили. Он никогда не говорил за что, ограничиваясь ответом: «Да за просто так, по-другому не бывает. Любая причина — это не причина, а ёбаное оправдание своей дерьмовости». И оправданием была постановка: Тэхёну досталась комичная женская роль. И вскоре от шуток одноклассники перешли к травле. Они приходили на репетиции, снимали на видео, придумывали прозвища, пакостили по мелочи и в конце концов перешли к кулакам. Тэхён ошибочно предполагал, что дело в балете и отец прав.

      — Мама мечтала о большой сцене, но сломала ногу, а потом я появился.

      Мучила сына в попытке реализоваться.

      — В общем, она давала мне подзатыльники каждый раз, как я умолял разрешить бросить балет. У нее тяжелая рука была, так что я перестал. Вообще перестал просить. — Без предупреждения Тэхён встаёт, подхватывая бокал, и скрывается за дверью. Он возвращается с пустыми руками и, помолчав, продолжает: — Знаешь, Чонгу, мы никогда не разговаривали с ней. Она не спрашивала «как дела?», «как в школе?» или «какое пирожное ты хочешь?». Меня не существовало для неё.

      Чонгук стискивает зубы, сдерживая язык.

      — Свои проблемы я учился решать сам, учился молчать. Проще было сделать что-то, чем спросить.

      Внезапно становится понятным поведение Тэхёна.

      То, почему, узнав о влюбленности Чонгука, он не поверил. Самые близкие люди в жизни были холодны к нему. Он был не нужен и не важен.

      То, почему решил проверить Чонгука, подстроив встречу с Мин Су. Привычнее было убедиться самому, проанализировав реакцию, нежели задать один тяжёлый вопрос.

      Однажды Тэхён признавался, что ему сложно дружить. И наконец Чонгук понимает: всё это время Тэхён ломал себя, учась доверять, и всё же в трудные моменты он не мог не поступить по привычке.

      — Потом стало не так плохо. Я научился драться, а лет в двенадцать пошёл на современные танцы. Сонсэнним буквально заставила меня, — Тэхён позволяет себе улыбнуться.

      — Как отреагировали родители?

      — Для мамы я стал разочарованием, впрочем, тогда у неё появился любовник, так что всё было ок. Папу я почти не видел в тот период, он даже не знал, что я бросил балет.

      — А-а он… — Чонгук осекается, но продолжает, — он и тогда бил тебя?

      — Иногда. Не когда трезвый, — поджимая губы и хмурясь, Тэхён поворачивается с чуть расширенными глазами.

      — Ясно.

      Нифига не ясно. В поддержке Чонгук придвигается ближе, почти вплотную, и Тэхён считывает его попытку, возится, подбираясь, и кладёт голову на плечо. И сердце, почти уничтожившее себя, расправляется, наполняясь искрой жизни и возвращая прежнюю форму.

      — Я занимался в зале до изнеможения.

      — Верю.

      — Потом они развелись, и мы переехали, это ты знаешь. С папой мы стали лучше общаться, он даже показывал мне свой байк, давал покататься.

      Чонгук не уверен, что сможет относиться лучше к этому человеку. Тэхён не так уж много про него рассказал, большей раной для него оказалась мать, но…

      — А почему ты не остался с мамой?

      — Она этого не хотела. И я рад, что так произошло. Я встретил тебя, да? — Тэхён наверняка краснеет, и Чонгук жалеет, что не может увидеть. — Прости, не могу говорить обо всех этих эмоциональных штуках, никогда этого не делал.

      — Могу тебя научить.

      Тэхён глухо смеётся и замолкает. Оба замирают, выдохшись. Психологический механизм приходит в действие. Оказавшийся совсем не готовым, Чонгук каменеет, переваривая информацию. Что он должен сделать? Как поддержать? Достаточно ли простой близости с контекстом «я рядом»? Что нужно Тэхёну прямо сейчас после того, как он расковырял плоть до крови и обнажился? Эмоциональные штуки ведь и не для Чонгука тоже. В этом они оба инвалиды.

      — Ты сказал, — возвращает Тэхён в реальность, — что не мог не влюбиться в меня… мне показалось.

      — Да, — подхватывает Чонгук. — Ты себя видел? — он больше не смущается и не теряется после признания и боли. — В нашу первую встречу ты был похож на воздушного принца, — говорит, предугадывая реакцию.

      — Боже… — лбом вдавливаясь в плечо Чонгука, Тэхён смеётся, не веря, что слух его не подвёл.

      — Смирись… — лениво и глухо подхватывает Чонгук.

      Когда смех стихает, Тэхён всё-таки возражает:

      — Я не такой.

      Чонгук хмыкает и ловко, как выскочивший из ниоткуда грузовик на пустой дороге, переводит тему:

      — Что насчёт нас?

      Новый девиз «всё и сразу».

      — Мы должны говорить об этом сейчас?

      Выжидающее молчание в ответ добавляет больше смысла, чем простое «ага, сейчас».

      — Я гей, — как на духу выпаливает Тэхён и падает головой на колени. Чонгук впускает руку в его волосы, снова давая немного времени и не выказывая удивления. — Я никогда не спал ни с одной девушкой, — продолжает Тэхён, подтягивая ноги и складываясь, как перочинный нож, — и не понимал, почему не хочу. Поцелуи мне нравились, ну и всё. Я не мог понять, что не так, пробовал и пробовал. Потом поцеловал тебя… О-о, а если я тоже?.. Так и оказалось.

      Внезапно вся ревность, когда-либо копившаяся внутри, стирается ластиком. Из всего, что разом свалилось на Чонгука, то, что Тэхён гей, осознавший ориентацию благодаря ему, приятно удовлетворяло душу.

      — И-и, ты расстался с Мин Су? — Почему-то совесть не просыпалась в Чонгуке, пока они с Тэхёном дрочили друг другу после школьной поездки, а сейчас вдруг вылезла.

      — Да, не мог же я поступить с ней ещё хуже.

      Чонгук надеется, что у Мин Су всё хорошо. Он вдруг вспоминает искренние испуганные глаза, когда она помогла ему, затащив в школьный туалет.

      Видение рушится вибрацией. Чонгук достаёт телефон из кармана брюк, вводит пароль и видит приглашение от Намджуна.

      — Хочешь пойти накидаться?

      Тэхён поднимается, в небрежном жесте показывая на лицо.

      — Для нуны это не проблема, — усмехается Чонгук, большим пальцем ласково проводя по его веку. — Может, и стрелки тебе намутит. Тебе по статусу официально положено.

ﻸ

      До квартиры Чонгук и Тэхён добирались на такси, которое для них вызвал брат. Тэхён ехал со спортивной сумкой, в которую напихал самое нужное на ночь. Чонгук по дороге договаривался с родителями о том, что в доме опять ночевать будет плюс один человек, и с Намджуном о том, чтобы тот приговорил какую-нибудь удобную одежду. Добро на всё дали все. Намджун даже сфотографировал самые кринжовые футболки в своей коллекции. На случайно отправленном кадре в подборке оказался Джин в кигуруми и обвившая его талию незнакомка. Девушка Джина.

      Она и стала той, кто открыл дверь и, широко улыбаясь, представилась, попросив обращаться к ней неформально. Затем она представила густо покрасневшую младшую сестру, метр пятьдесят ростом, с дрожащими от волнения пальцами. Чонгук вдруг разглядел в ней себя, и с этой ассоциацией он вовсе не почувствовал скованности в коротком общении с ними. Всего лишь две безобидные девчонки, а не пожирающая толпа.

      Но они были не последним сюрпризом. В гостиной ждал человек, которого стало слишком много и отношение к которому колебалось от ненависти до безразличия, или до, чёрт его возьми, принятия.

      — Какого хуя тут делает Чимин? — в самое ухо шепчет Тэхён.

      — Догадываюсь. Мне нужно тебе рассказать кое-что, но сначала пойду переоденусь. Не ругайся с ним, окей?

      — Уж постараюсь не врезать.

      В спальне Намджуна музыка и гогот Джина приглушаются. Быстро стягивая осточертевший костюм, Чонгук облачается в спортивки и, застонав, но усмехнувшись, в футболку с надписью «Virgin» и созвездием девы. Будто подкараулив, Намджун вваливается и щёлкает фотоаппаратом.

      — Бро-о, — тянет он и ржет.

      — Идиот.

      — А что? Уже неактуально? — дёргает бровями.

      Пфыкнув, Чонгук отмахивается. Такой длинный день… Хоть сонливость не ощущается, но, коснувшись подушки, он бы вырубился почти наверняка.

      — Эй, ты какой-то грустный.

      — У меня лицо такое. — Но после выразительно недовольно приподнятой брови брата приходится признаться: — Насыщенный день.

      — Что-то с Тэхёном? Или из-за Тэхёна? — удивительная проницательность. — Давай расскажи. Ты всё ещё можешь жаловаться старшему брату.

      — Уверен, что хочешь слушать гейское нытье? — выхватив фотоаппарат, Чонгук рассматривает снимок.

      — Нужны же свежие мозги в вашем гейском вопросе.

      — Все в порядке. Я разобрался.

      — Наш самостоятельный Чонгук.

      Он и вправду разобрался где-то между вручением дипломов и поездкой в такси. Быть уверенным в том, что он сделал всё, и быть тем, кто не отвернется, — это решение, пришедшее за возможностью, которую дал Тэхён. Даже если не получится, они будут знать, что старались, преодолевая преграды внутри.

      В порыве Чонгук обнимает Намджуна, молчаливо благодаря за то, что ему не всё равно. Желание обнять и родителей вспыхивает следом.

      — Эй, — постукивает по спине Намджун.

      Отстранившись, Чонгук улыбается.

      Вечер проходит на удивление уютно. Даже несмотря на трёх не слишком желательных персон. В конце концов Чонгук даже не притворяется, что у него нет с этим проблем. Между Чимином и Тэхёном фонит напряжение, но после пары глотков шампанского и оно испаряется.

      Джин развлекает и вовлекает в истории об общаге, прочит выпускникам хорошую комнату, если они поступят в тот же универ, где учится он. Все дружно пьют и ржут, сгибаясь пополам. Громко хохоча, Чимин буквально падает на Юнги, и тот довольно подмигивает Чонгуку. А Джин не останавливается, описывая в подробностях нелепые ситуации.

      Кто-то предлагает поиграть в покер, в котором Чонгук совсем не разбирается, но по какой-то причине выигрывает, в «Мафию», где Чонгука убивают первым, и, в конце концов, когда градус повышен, в «Правду или действие», где Чонгук всегда выбирает правду, просто потому что не хочет сгореть от стыда. Тэхён с его синяками на рёбрах и ещё бог знает где тоже не разбрасывается действиями.

      — Мне нужна вода, — бурчит Чонгук и незамеченный направляется на кухню, оставляя позади попытки Джина выпить пузатый бокал вина без рук.

      Наполняя стакан и тут же осушая его, Чонгук не спешит возвращаться. Может, он и переоценил свои возможности придя сюда, но он наконец приятно пуст. И он не притворяется, не выдавливает улыбку. Рядом Тэхён, и он не ощущается чуждо. Наоборот. Они лишь в начале, ещё не сделали нужное количество шагов, но по крайней мере перестали топтаться и вышли к сути. И всё, что им было нужно в этот гребаный важный день, — это отдых с глупой болтовней и дурацкими играми. Наблюдать за Тэхёном приятно, но скрытые следы боли вспыхивают и на лице Чонгука, стоит коснуться свежих воспоминаний.

      Чонгук наливает ещё, но делает лишь глоток и выходит в гостиную. Игра исчерпала себя, лишившись троих участников. Тэхёна нет. Чимина тоже.

      — Чего там осталось? — заплетающимся языком, спрашивает Юнги.

      — Настолка про драконов.

      — Не, фигня, ещё чё?

      — Да ну вас нахрен, устал я. — Джин прижимается к своей девушке, поверженный последним заданием, которое пропустил Чонгук, и в конце концов утягивает её в гостевую. Вторая девчонка следует за ними, а Намджун с нетрезвой головой пристаёт к Юнги, уговаривая начать читать рэп и пророча охрененное будущее.

      Чонгук сидит неподалёку от них, вслушиваясь в каждые «за» и «против» с обеих сторон. Он никогда не думал о такой возможности — уйти в творчество, но страсть брата передаётся и ему. А что если? Но это мимолетная мысль тонет в мелькнувшем силуэте. Чимин материализуется рядом. Юнги находит в этом возможность подключить его к разразившемуся спору о том, кто лучше — Карди Би или Ники Минаж.

      — Канье Уэст, — выдаёт Чимин.

      И теперь они обсуждают, справедливо ли сравнивать женский и мужской рэп. Просто смех.

      Чонгук, пошатываясь, опять поднимается, ноги сами тащат к балкону. Сгорбленная спина Тэхёна, облокотившегося на перилы, манит провести по позвоночнику, но первое, что делает Чонгук, это отнимает сигарету.

      — Эта последняя, — слова звучат обещанием.

      — Что тут у вас с Чимином?

      — Ревнуешь? — смеётся Тэхён, такой красивый в тусклом свете лампы.

Чонгук закатывает глаза. Голова немного кружится. Всё-таки он пьян. Пьян не вдрызг, не как в тот раз на вечеринке, когда состояние предвещало катастрофу, а пьян лишь слегка, сознание чистое и смелое.

      — Он вроде как извинился.

      — И всё?

      — Да.

      Тишина между ними теплом окутывает сердца, и Тэхён переплетает пальцы, пугливо отводя взгляд. Он смотрит на площадку, на фонари и огни вдалеке, а Чонгук смотрит на него, замирает, погружаясь в транс, и возвращается на землю вместе с громким выдохом Тэхёна.

      — Мы встречаемся, — выдаёт Чонгук.

      — Ты типа спрашиваешь?

      — Обозначаю. Прямо сейчас. Больше никаких недомолвок и времени на подождать. Да?

      Тэхён молчит.

      — Нет?

      — Да.

      — Хорошо, — Чонгук сжимает его руку сильнее. — И ещё. Не хочешь пожить у меня…

      — Так я уже.

      —… до поступления? Родители не будут против.

      — Хочу, — признаётся Тэхён. — Но это как если бы я сбежал. От этого, — он пачкает палец в тоналке. Что же, с этим предстоит разобраться в будущем.

      — Или как если бы отпустил.

      И кивнув, Тэхён первый целует Чонгука, словно в поцелуе начинается целый мир. Лёгкая волна проходится по коже головы. Снова балкон. Снова прикосновение губ. И на этот раз правильные губы находят друг друга.

ﻸ

      Маленькая родинка на мизинчике влечёт, Чонгук касается её с нежностью бабочки, поднимается к внутренней стороне бедра, оставляя поцелуй и там. Тэхён румяный и смущённый. Он обретает уверенность, лишь поменяв положение, и, перевернув Чонгука на спину, нависает над ним.

      Близость не даётся им особенно тяжело. Скупой и сдержанный в жизни Тэхён внимателен к Чонгуку и невероятно тактилен при закрытых дверях. Один из них мог бы быть достаточно громким, если бы за стенкой не находился Намджун.

      Футболка мешает, стянуть бы и коснуться голой кожи, но Тэхён не хочет обнажать синяки. Футболка — напоминание. Чонгук должен быть аккуратным, чтобы по случайности не вызвать стон боли — не наслаждения.

      Но сейчас, когда Тэхён запускает пальцы в волосы, снова уверенный и тёмный от желания, Чонгук, затолкав сомнение и тревогу поглубже, отдаётся на волю чувств. Он позволяет Тэхёну делать с собой всё, что угодно, с каждым приглушённым выдохом утрачивая ощущение пространства.

      На рассвете Чонгук не может уснуть, полусидя в постели с примятой к стене подушкой. Тихо посапывая, Тэхён устроился на его плече. Шторы не задвинуты, свет дразнит глаза. Чонгук тянется к тумбочке, подхватывая телефон, видит уведомление и открывает давно забытый твиттер. На экране чёрно-белая гифка из прошлого. Чонгук застывает на мгновенье и лениво усмехается. Утягивая подушку, он возвращает телефон на место, опускается, стараясь не побеспокоить, обнимает Тэхёна и, сморённый, закрывает глаза.