Жизнь несправедлива. Если люди и должны что-нибудь усвоить в школе, то именно это.

Всякий раз при виде ссорящихся парочек на улице я задаюсь одним-единственным вопросом: а что им мешает быть счастливыми в этот самый час, в этот самый миг?

Я наблюдаю стандартную ситуацию: они срывают голоса в бесчисленных попытках проклясть друг друга, хотя до недавнего времени каждый из них смеялся до изнеможения, а кое-кто и вовсе был готов рухнуть вниз из-за переполнявших эмоций — и один из этой пары в какой-то момент реально почти грохнулся, поскользнувшись на банановой кожуре, едва не утянув за собой вторую половинку.

Но миновав страшное, после оба незнакомца снова заливаются звонким смехом и продолжают идти, куда шли — вероятнее всего, в кино, поскольку затем парень с довольным видом вытаскивает из кармана куртки два глянцевых билета на премьеру нового блокбастера, распиаренного если не буквально на весь мир.

Как я узнал? Мы с Ива-чаном совсем недавно ходили на этот же фильм — и случилось то буквально двумя днями ранее — да только мы не впечатлились им (вместо предвосхищаемых восторгов и похвал нам хотелось изливать бурным потоком снова и опять своё недовольство персонально сценаристу и режиссёру — так исключительно наплевать на матчасть надо уметь! Даже по-ангельски терпеливый и неразборчивый Ива-чан еле-еле смог пережить этот выкидыш кинематографа, что уже о многом говорило, чтоб вы знали!).

И признаюсь честно: тогда я не знал, как мне стоило бы отреагировать на разворачивающийся на моих глазах спектакль. Я являл собою всего лишь безымянного зрителя из-за кулис, который мог, как и многие другие, только тупо пялиться на удаляющуюся прочь из поля зрения влюблённую парочку да осознавать испытываемую зависть.

«Так поссориться из-за разительной оценки фильма? Серьёзно?»

«У этих двоих, по крайней мере, была возможность открыто демонстрировать свои чувства. И если бы кто-нибудь захотел проникнуться их ситуацией, это априори не вызвало бы отвращения по отношению к любому из них».

Из увиденного я понимал одно: ничто не мешало им и дальше оставаться такими же развесёлыми и счастливыми.

А из услышанного я выхватывал главное: им собственными руками захотелось всё разрушить.

Но лучше бы ничего из этого не было правдой.

***

Сегодняшний день выдался лучшим из худших.

Дело отнюдь не в том, что лёг я где-то за полночь и проспал меньше положенного срока. В итоге проснуться мне удалось с трудом, а в голове поселилась невероятная тяжесть как после пьянки — хотя я никогда и не пил. Но это чрезмерно не угнетало — скорее, подобное для меня должно было послужить уроком на будущее, из которого было бы неплохо извлечь главное и после которого стоило бы заречься впредь нарушать привычный темп жизни.

Но кто-нибудь взаправду считает, что я именно так и поступлю?

Когда-то я и на самом деле перестал ступать на грабли, да только произошло такое восьмое чудо света не в этот день.

Я прекратил счёт сразу же, как только число раз превысило сотню.

«Что во мне особенного?»

Я задавал себе этот и подобные ему вопросы чуть ли не ежедневно, в любой, казалось бы, удобный и не совсем момент.

В ванной комнате по утрам, как сегодня, например.

Я просверливал в подвешенном зеркале дыру, пока чистил зубы. Параллельно думал, что даже сама моя внешность посредственная.

А секрет моего пресловутого «успеха» крылся лишь в том, что я просто-напросто следил за собой, никому старался грубостью не отвечать и дорогу пытался не переходить.

Хотя иногда всё-таки находились индивидуумы, которых даже такая форма моего поведения выводила из себя и провоцировала.

«Подлиза», — фыркая, выносили вердикт они.

Я же с ними согласиться не мог. Сказали бы тогда лучше, что я лицемер. И я, пожалуй, даже не стал бы этого отрицать, и мирно бы разошлись.

***

Я не считаю себя кем-то выдающимся. Просто так сложилось, что скрывать свои чувства, владеть лицом, делать то же, что другие — всё это стало инстинктом.

Каждый раз, когда я оставался в раздевалке волейбольного клуба после неудачной тренировки, то сразу принимался взваливать на свои плечи как своё, так и чужое бремя.

«Что со мной не так?» — Вновь хотелось упрекнуть себя хоть в чём-нибудь, но исполнить это должным образом не удавалось.

Так или иначе, я никогда не мог убежать от так называемой «капитанской» ноши.

И даже голос Ива-чана в такие мгновения не всегда возвращал меня к реальности — я по-прежнему сидел на скамейке в нелепом виде (к примеру, я надевал футболку наизнанку, либо же я находился где-то на полпути, чтобы надеть на себя штаны, но замирал в ходе процесса — самокритика оказывалась важнее).

Я пропускал через себя все неудачные подачи и приёмы любого из членов команды в замедленной съёмке, мысленно старался придумать стратегию, как исправить банальные технические ошибки.

Кто-то подумает, что я слишком много на себя беру. Ведь я не тренер? Всего-то какой-то понтующийся старшеклассник? Парень, который даже не смог привести команду на национальный чемпионат?

«Почему я не могу быть проще?»

***

Исключительно сегодня я решил не мучить себя продолжительными опросами.

Я прекрасно осознавал, что это типичная самонакрутка. Но, как мне казалось, без неё я не был бы собой.

И вот тогда бы я действительно стал «Мусорокавой» — да, я всеми руками и ногами отрицаю это своё прозвище.

— Ива-чан, — обращаюсь я к нему по старой привычке, — уже довольно поздно, — и захожу в нашу маленькую библиотеку. — Давай ложиться спать?

Поначалу я не замечаю его присутствия в комнате.

Ведь даже если основной источник шума-гама в нашем доме — я, не может же Хаджиме быть абсолютно беззвучным? Конечно, нет.

И потому уже надумываю поискать его в другом месте — есть одно предположение.

Но неожиданно для меня распахивается окно — хотя оно обычно закрыто, — и я слышу шелест страниц.

— Ива-чан? — Сомнение берёт верх.

Хаджиме действительно оказывается здесь.

Он лежит на кожаном диване, аккуратно придерживая книгу — предположительно, учебник по философии, с которым Ива-чан не расставался вот уже больше недели.

Мне не хочется тревожить его сон, но и просто уходить, ничего не сделав… Нет, такое положение вещей меня не устраивает! Потому я сажусь на корточки перед ним, и прежде, чем сообразить, что я мог бы сделать…

Поздно

…Я внезапно ловлю себя на мысли, что не слышу его сопения.

О чём-то думать было слишком поздно

— Поэтому, думается мне, в комнате и повисла тишина. Заодно умолкли стенные часы — что уж говорить о парящих за окном чаек, которые в другие будни только и делали, что дрались за средства существования.

А в следующий миг меня настигает второе озарение: всё вокруг начало терять краски.

«Этот мир словно обесточили, а меня по ошибке забыли отключить от аппарата жизнеобеспечения».

Прости меня, моя любовь