Ученик некроманта
Уставший взор потухших глаз
не ищет жизни в окруженье.
Навек заучен список фраз,
что смерти вызовут виденье,
открыв дорогу в мир иной
для тех, кто не нашёл покоя.
Игру с безликою судьбой
он вовсе не зовёт игрою.
Забава — ведьм дурных удел,
ему познать хотелось сути.
В круговороте вечных дел,
проклятой тьмы и страшной мути
худые руки протянул
к великой тайне злого мира,
и тот, кто навсегда уснул,
стал перед чарами бессилен.
О, маг! — и сильным не суметь
остаться вечно под луною.
В седую ночь владыка-смерть
сама прибудет за тобою.
* * *
Под тяжестью пыли и книг уставших
прогнулись скрипучие эти полки;
страницы поведают слово павших,
чьи звучные речи навек умолкли.
Ответы таятся меж чёрных строчек,
которым не видно конца и края.
Становятся стрелки часов короче,
секунды в тугую косу сплетая,
восходят в окне вековые звёзды,
касаясь руками обложек книжных,
и льются чернильные на пол слёзы,
и, если останешься, то услышишь,
как прошлого голос поёт о новом,
как бродят во тьме, тишиной примятой,
безликие образы, верным словом
писателя созданные когда-то.
Толстой, Достоевский, Агата Кристи —
их детища спрятались в залах этих.
Тот точит топор, говоря о жизни,
тот — ищет убийцу, следы заметив,
и в битве сойдутся своей извечной
все те, чью погибель разлили в главах.
Философы снова воздвигнут речи,
старцы будут вновь рассуждать о нравах...
Луна путь небесный окончит скоро.
Как солнце прогонит ночные стада —
всё спрячется в книги, став просто словом,
чтоб миру нести красоту и правду.
* * *
Слова несутся по дворам,
смешавши сны и мрак.
Дорогу преградив ворам,
в ночи крадётся страх,
в ночи смеются и шумят,
свечой расцветив тень.
Нечеловеческий отряд
за горы гонит день;
глаза черны, но в них горит
лукавая искра.
О, беден тот, кто ночью спит
в чащобе у костра!
Стальную цепь сломав земли,
загнав людей в дома,
они зажгут свои огни,
и прочь уйдёт зима.
Плывёт гитарный перебор,
в сладкоголосой тьме.
Ты не узнаешь, путник, что
у тыквы на уме.
Пускай улыбчиво лицо,
пускай беспечен вид,
но всё ж в глазницах у лжецов
искра, искра горит.
* * *
Лес темнеет за горой,
где-то слышен волчий вой,
тени пляшут у крыльца —
оживите мертвеца!
Плачет призрак за стеной,
этот образ — только мой;
отражение горит,
мертвеца будить велит.
Без него печальна ночь —
не бежит прохожий прочь,
то рыдая, то крича
«убивают!» сгоряча,
не шипит на ведьму кот
и собака цепь не рвёт,
не тревожит чуткий сон
чей-то грустный хриплый стон.
По земле кочует смрад —
черти покидают Ад,
и смеются, и кричат,
мертвеца подать велят.
Только где его найти?
Досчитаешь до пяти,
обойдёшь хоть целый свет —
мертвеца всё нет и нет.
Слушай смысл шальных потех:
то, что ищешь, — ближе всех.
Так пойми же, наконец,
вдруг в тебе живёт мертвец?
* * *
Рассыпятся тени по сизой воде,
ломая осенний непрошенный лёд;
о, путник угрюмый, поддайся судьбе —
бал нежити бледной тебя позовёт.
Здесь тонкие пальцы ломают туман
и кружит луну помертвелый танцор,
пиявки свернулись в местах старых ран,
под звуки лесов пляшет жулик и вор.
Смотри — этот сам утопился в реке,
того вместе с камнем отправили вниз,
а та, пребывая в бездонной тоске,
исполнила смертью безумья каприз;
вот граф, что на деле познал эшафот,
безвинный крестьянин (и страшная пьянь),
а с ними наливку кровавую пьёт
бездомный бродяга, неряха и рвань.
Река собрала на ладонях своих
всех тех, кто при жизни не знался совсем;
здесь бродит поэт, позабывший про стих,
и жуткий болтун, отошедший от тем.
Смеются, лукавят, бросаются в пляс,
друг дружку толкают (мол, я невзначай!),
но стоит рассвету обрадовать глаз,
и снова утопцев накроет печаль.
* * *
из могил вырастают
трупы
и монстры,
разминают устало
свои
кости.
их глаза жадно
горят
красным.
ты хотел убежать?
ну,
напрасно!
из реки тянут руки
в коже
белой
утопившие летом
своё
тело.
рыбы выжрали сердце,
вода — силу.
посмотри, как утопленница
красива!
у русалок радость —
идут
люди.
золотое яблочко
вновь
на блюде.
«путник, ближе!
скорей обнимусь
с тобою!
задушу, — и в холод,
на дно
речное!..»
страшно воют волки,
хотят
плоти.
о, чужие пророки!
вы всё
врёте!
эти волки — дети
луны
и ночи.
мимо них живьём
не прос-
кочишь.
и хохочут ведьмы,
котов
гладя,
и рычат вампиры,
на кровь
глядя.
кипятят зелье
любви
и страсти,
никуда не сбежишь
от такой
напасти!
феи на поляне
хоровод
водят,
дьяволы и черти
в лесах
бродят.
в эту ночь скорее
веселись вволю!
раздели с бесом
его
долю.
но когда собака
под утро
залает,
нечисть скоро в рассветных
лучах
растает...
* * *
Под алой луной, на границе миров,
они заведут хоровод.
Рассыпется смех среди ярких костров,
пронзая заоблачный свод.
Заслышав их речи, меняйте свой путь,
бегите испуганно прочь.
Сказания предков ни капли не врут,
ведь в самую страшную ночь
материя мира тонка, как туман,
что вьётся над мелкой рекой,
и всё, что ты слышишь, — глумливый обман,
тревожащий вечный покой,
и всё, что ты видишь — лишь лес да огни,
да тени смеющихся дев.
В чернеющий омут скорее нырни,
услышь заунывный напев,
расплачься, рассмейся — им всем всё равно,
их очи — кровавая рябь,
их губы — шальное хмельное вино,
но их не тебе целовать.
Ладони не девы, но Дьявола вдруг
обнимут, задушат, убьют.
О, брошенный путник! Как сладок испуг
чертям, что сбежались вокруг!
Прохладу заменит чарующий зной
и в чёрный окрасится снег...
Под алой луной, непокорной и злой,
ты сгинешь, ты сгинешь навек.
* * *
Руки краснеют среди снегов,
точно художника злой мазок;
я не найду подходящих слов.
Это гранатовый сладкий сок?
Это заря, что сошла с небес?
Но отчего запах прян и дик?
Плачет разбуженный сонный лес,
сотнеголосый рождая крик.
Взгляд помутнён. Страшных мыслей рой
кружит вокруг, точно племя пчёл.
Что же... кому же... луна, постой,
хочешь ты мне рассказать о чём?
Странные образы давят грудь,
ночь зажимает в своих клешнях.
Мне не заплакать и не вздохнуть;
в алых ладонях теплится страх.
Слышу я отзвуком дальним плач,
вижу, как все убегают прочь.
Я — подсудимый иль я — палач?
Мне нести гибель иль мне — помочь?
Пальцы кривятся на шеях тех,
с кем поделил я еду и кров.
В горле клокочет безумный смех,
снег обагряет чужая кровь.
Ужас дрожит на её губах...
это всё явь или страшный сон?
Бьётся бессильно в моих руках,
тише и тише предсмертный стон.
...я не виновен! С собой борюсь,
кутает мир ядовитый смрад...
Я замираю — и вдруг смеюсь.
Не виноват.
Я.... не виноват?
* * *
В эту тёмную ночь не спеши за порог —
нынче нечисть уже не спит.
Слышишь — это смеётся танцующий бог
или просто листва шумит?
Это ветер завыл за окном твоим
или волки за той горой?
В чёрном небе рассыпется сизый дым,
прогоняя навек покой.
Ты увидишь тени в пустых углах
и услышишь их сиплый крик.
По рукам липко вьются тоска и страх —
ты не вспомнишь, не вспомнишь их.
По лугам русалки танцуют в ряд —
или это обман и ложь?
Или это берёзы вокруг стоят?
Ты посмотришь — и не поймёшь.
Ведьма машет тонкой своей рукой...
или это — сухая ветвь?
По оврагам — палки да сухостой,
в нервных мыслях — горячий бред.
Может быть, ты прогонишь из сердца вон
эту ночь, этот крик и смех...
Поутру забудешь, как страшный сон,
поутру ты забудешь
всех.
* * *
Божественный свет — или дьявольски чёрная ночь?
Спасенье от бед — или страх, неспособный помочь?
Куда уготован наш путь — не узнать наперёд;
но вдруг и не страшным грехам разрубать тонкий лёд
под нашей ногой, и не им нас вести в пустоту?
Узнаешь, представши великого неба суду,
что небо и недра земли заключили пари,
поставив повсюду незримо свои алтари.
Добро или зло, наконец, победит на земле?
Ответ дать нельзя — очень жаль! — ни тебе и ни мне.
Чьи души в итоге всего перевесят весы?
А стрелки всё тянут и тянут мирские часы,
и спор продолжается вечно. Проходят года.
Погибнув однажды, уже не вернёшься сюда.
Столпившись смиренно у райских священных ворот,
решенья судьи дожидается мёртвый народ.
Кого-то пропустят, кого-то — за шкирку и вниз,
поскольку таков оказался небесный каприз.
Подумай, под властью какой тебе хочется жить,
и может однажды ты сможешь тот спор разрешить.