Понимаешь, жизнь не течёт по прямой. Она — как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнаёт их. Принято думать, что время, в котором ты, — новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.

— Мириам Петросян, «Дом, в котором...»

Дом был тих и спокоен. Любовь Аркадьевна творила на кухне, нараспашку раскрыв окно, чтобы не задохнуться в дыму; Пётр Константинович читал газету, потягивая кошмарно сладкий кофе. Им не нужно было никуда торопиться, у них не было причин ни о ком беспокоиться. В конце концов, детей у них не было.

На всех фотографиях, каскадом украшавших стены тут и там, были только они. Вдвоём или с ближайшими родственниками. Обычные снимки, ничего примечательного. Но казалось, что в них слишком много воздуха. Слишком много пустого места. Словно за ночь неведомая сила стёрла подчистую что-то очень важное, но что именно? Вспомнить уже было невозможно. Да никто и не вспоминал.

Любовь Аркадьевна поставила на стол огромную тарелку с горячими пирожками и тяжело вздохнула. С самого пробуждения её мучало давление и странное ощущение какой-то пропажи. Перерыв все шкафы и тумбочки и убедившись, что всё на месте, она успокоилась, но в груди всё равно что-то сдавленно покалывало.

— Сворачивай макулатуру свою, — женщина деловито подбоченилась. — Ешь, пока горячие.

* * *

Агата проснулась в собственной кровати, ощущая себя так, словно она заново родилась. Во дворе пели птицы. Единственное, что беспокоило девушку — головная боль. Совсем небольшая, но весьма противная, как будто бы кто-то долго и упорно пытался забить ей в центр лба гвоздь. Агата выскользнула на кухню в поисках обезболивающего, шлёпая ступнями по полу.

Точно так же ощущали себя Есения и Соня, покинувшие царство Морфея чуть позже. Но мигрени — дело привычное. Практически родное. Поэтому никого ничего не смутило. Никто даже не понял, что в эту ночь что-то упустил.

Никто не понял, что в социальных сетях стало на один профиль меньше, что со школьных фотографий исчезла одна детская мордашка, а из всех записей — одно имя. Следы подтёрли очень искусно. Хотя, строго говоря, какие может оставить следы тот, кто никогда и не появлялся на свет?

Печально, но правда — мир продолжил жить, как ни в чём не бывало. И Женя поняла это довольно быстро. Она не была уверена в том, сколько именно времени провела в лесу, снова и снова пытаясь ощутить хотя бы слабое дуновение ветра. Кажется, не так много, потому что посёлок только-только просыпался; улицы практически пустовали, не считая парочки лениво движущихся автомобилей, и только бездомные собаки бежали куда-то, вынюхивая пищу. Женя шла, не чувствуя ног, с абсолютно потерянным видом, силясь отыскать хоть какой-то намёк на переполох. Не было ни скорой, ни полицейских машин. Как будто бы никто не знал о том, что прямо у них под носом случилось убийство. Но мама-то должна переживать, верно?

Девушка пересекла мост и скоро дошла до ворот дома. Осторожно вошла во двор (задвижка не скрипнула под её руками) и торопливо подбежала к двери. Ещё заперто. Женя метнулась к окну и чуть не расплакалась, увидев, как отец уплетает пирожки за обе щеки. Кажется, с картошкой. Женя принюхалась, но ничего не почувствовала. Проклятье! Теперь не то, что поесть, даже уловить аппетитный запах не получится!

— Папа! Папа, я здесь! — девушка закричала, размахивая руками, и на всякий случай несколько раз попрыгала на месте. Пётр Константинович прищурился, глядя в раскрытое окно, а затем поднялся из-за стола.

— Ветер, что ли… — пробормотал он, закрывая форточку. Ни единого взгляда на Женю. Девушка в ужасе приникла к стеклу, которое ни капли не запотело от её дыхания, и ужаснулась, увидев фотографии. Её на них не было. Ни на одной!

Как будто она вдруг стала Гермионой, вынужденной уничтожить воспоминания о себе. Да уж. Всегда хотелось побыть кем-то из Гарри Поттера. Но не такой же ценой!

— Проклятье… Папа! Папа, открой! Я здесь! — Женя изо всех сил забарабанила ладонями по окну, но что может сделать бесплотная душа? Усилия были напрасными. Никто ничего не услышал.

Окончательно выдохнувшись, девушка обессиленно сползла вниз по стене и заплакала, как ребёнок, некрасиво морща лицо и обнимая себя за плечи.

* * *

С самого утра Алексей мучился от боли неясного происхождения в области грудной клетки. Дышать было тяжело, поэтому первые несколько часов он провёл в постели, озадаченно трогая свои рёбра и пытаясь сделать безболезненный вдох.

— Ты есть будешь? — брат вошёл в комнату без стука и сложил руки на груди. Алексей отстранённо отметил, какие у него, оказывается, большие круги под глазами.

— Ты сегодня вообще спал?

— Отвечать вопросом на вопрос нечестно, — хмыкнул Кирилл, метнул в Алексея плюшевого медведя и вышел из комнаты.

Он спал. Около часа. Но сначала закопал нож и перстень под тем деревом, в которое ударила молния, а после окольными путями добрался до дома. Сложил одежду, перепачканную грязью и кровью, в какой-то пакет, и заснул в своей кровати, мучаясь от озноба и головной боли. Его тошнило.

Во сне Кирилл увидел пустующий знакомый зал. Он пытался убедить себя прикоснуться к трону, но так и не сделал этого. Просто стоял и тупо смотрел, так долго смотрел, что глаза начали слезиться. А потом провалился в бесконечно глубокую яму и очнулся, разбуженный мерзким щебетанием птиц. Пакета с одеждой в комнате не было.

— У меня всё получилось, — шёпотом произнёс Кирилл, стоя перед зеркалом в ванной. А затем вдруг сгорбился, будто сломался пополам, и сдавленно зарыдал.

* * *

Женя пришла в себя через несколько часов. Поднявшись, она медленно побрела прочь, минуя двор и ворота, не имея никакой цели своего пути. Дом молчал, глядя ей вслед пустыми глазницами окон. В нём не было магии — по крайней мере, девушка её больше не чувствовала. Он стал просто постройкой, чуть более старой, чем все остальные, стоящие рядом с ним.

Женя шла вперёд, не обращая внимания на снующих людей. Они тоже не замечали её и иногда проходили сквозь; тогда девушка ощущала странный холод, пробирающий до самых костей. Только бродячие кошки смотрели на неё с недоверием, щуря зелёные глаза, и угрожающе мяукали.

— Ну, ну, — устало бормотала Женя. — Не орите. Я теперь, вроде как, пустое место.

Единственная мысль билась у неё в голове, не давая покоя.

«Почему я всё ещё здесь?»

Может быть, ей остались считанные часы до полного исчезновения? Или это такая своеобразная насмешка смерти? Броди, сказала, по свету, неприкаянная душонка, майся от тоски, не принятая ни раем, ни адом, ни небытием, и жди непонятно чего. Кошмарная участь, если подумать.

— Лучше бы я совсем умерла, — уныло прошептала Женя, останавливаясь на главной площади в тени раскидистой берёзы. У неё не осталось сил даже на плач — только на бесполезные причитания и скорбные вздохи.

Над головой раздалось воронье карканье, а затем прямо на плечо девушки спикировал огромный чёрный ворон. Женя взвизгнула и споткнулась, еле удержавшись на ногах. Птица осторожно слетела на землю и остановилась, внимательно глядя в её лицо умными глазами-бусинками.

— Ты меня тоже видишь? А проку? Сказать-то ты об этом не можешь. — печально проговорила Женя. Птица качнула головой и каркнула.

«Другим не могу, — раздался в голове девушки глубокий мужской голос, — но с вами, госпожа, у меня есть отдельный разговор».

Женя недоумевающе уставилась на ворона.

— Это ты сейчас?..

«Я. Не пугайтесь. Вероятно, это во многом моя вина, — голос зазвучал виновато, а птица опустила голову. — Не стоило запирать ваши воспоминания. Но я полагал, что этим смогу уберечь вас от гибели… А теперь у нас мало времени. Поэтому, пожалуйста, не обижайтесь на то, что я использую столь… быстродействующий метод».

Голову пронзила острая боль. Женя крепко зажмурилась, пальцами надавив на виски, а затем упала на колени и широко распахнула глаза. Образы пронеслись перед ней как страницы раскрытой книги. Амбарный замок, висевший на дверях мысленной библиотеки, с грохотом сорвался вниз. Встреча с фамильяром в квартире, автомобильная авария и — голос, точно такой же, как сейчас. Успокаивающий. Напоминающий о том, чтобы она вспомнила обо всём, когда придёт время.

— Оддманд! Чтоб тебя, какого чёрта?

«Виноват, госпожа. Давайте отойдём в более безлюдное место. Я искренне устал быть птицей».

Всё ещё переваривая услышанное и увиденное, Женя послушно поплелась в сторону парка, спрятавшись за елями. Ворон пролетел вслед за ней, а затем исчез в колючих зелёных ветвях. Через несколько секунд навстречу девушке вышел высокий черноволосый мужчина, малость потрёпанный, но от этого не менее харизматичный.

— Теперь давайте перейдём к делу. Я…

— Погоди-погоди! — Женя выставила руки вперёд и перевела дыхание. — По порядку. Ты пришёл ко мне, вывалил всю эту информацию про значимость снов, мило побеседовал с моими подругами, а потом напоил нас какой-то дрянью и вырезал воспоминания?

— Да, но…

— А потом подкараулил машину Кирилла, заставил опять всё забыть и вытащил нас из кювета, не буду спрашивать, каким образом?

— Несомненно, но…

— А теперь, когда я померла, появился посреди бела дня и говоришь, что у нас серьёзный разговор?!

— Воистину, но…

— Да ты, кажется, спятил, — озадаченно пробормотала Женя. Она устала удивляться.

— Я совершенно понимаю ваше негодование. Я полагал, что если избавлю вас от воспоминаний, это скроет вас от их взора, и они потеряют вас из виду. Но я ошибся в расчётах, думая, что их посланником может быть Алексей.

— Да уж точно, ошибся. Ровно на одного родственничка.

— Я не думал, что его брат может быть одним из просвещённых.

— И как это понимать? Как он вообще здесь оказался? Я думала, что…

— Я тоже думал, что он остался в прошлом. Но сейчас у нас нет времени выяснять отношения. Вам нужно знать одно: если вы в скорейшем времени не вернётесь к жизни, то исчезнете навсегда, и череда перерождений прервётся. Строго говоря…

— Строго говоря, выйдет так, как будто бы я никогда не рождалась, — закончила за него Евгения. — Да-да, я помню условия ритуала. Если моё существование сотрётся, то всё будет переписано.

— Именно. Рад, что вы понимаете.

— И как ты предлагаешь возвращать меня к жизни? Я даже не знаю, где сейчас моё тело.

Девушка залезла на скамейку с ногами. Оддманд, поправив рубашку, сел рядом. Со стороны выглядело, наверное, презабавно — мужчина в летах сидит и болтает с воздухом. Впрочем, фамильяра такие мелочи никогда не беспокоили. Он привык выглядеть странно в глазах остальных людей.

— Суть в другом. Чтобы выйти из текущего состояния, вам необходимо отыскать первопричину. Артефакт, с которого всё началось. То, что было у Кирилла.

— Ты имеешь в виду нож?

— Не только, да и не столько нож. Нож — это только инструмент. Было ещё кое-что.

Женя задумалась, а затем побледнела.

— Кольцо?

— Вероятно, да. Насколько я знаю, оно было утеряно после ритуала?

— Да, но оно должно было исчезнуть…

— Видимо, этого не произошло. Оно было у него в эту ночь.

— Знаешь? То есть, ты был там рядом? Летал и каркал? И даже не пришёл на помощь?

— Я не мог.

Прозвучало это до того серьёзно и убедительно, что Женя замолчала.

— Так вот, — продолжил Оддманд. — Сейчас во всех ваших временных линиях царит сущая неразбериха. Как ни странно, это идеальный момент для того, чтобы найти артефакты. Пространство и время истончилось, а вы теперь весьма… легки на подъём, — Женя нервно хихикнула на этих словах, — поэтому я могу без проблем перевести вас на другие линии.

— Предлагаешь проскакать по всем историческим эпохам? Думаешь, на это у меня времени хватит?

— Не по всем, — Оддманд покачал головой. — Есть всего несколько вариантов, где артефакты могут быть спрятаны — девятнадцатый-двадцатый века, середина семнадцатого и самая первая жизнь.

Мимо них торопливо прошла женщина с коляской, с подозрением покосившись на фамильяра. Женя прыснула. Мужчина посмотрел на неё с недоумением. Девушка тут же собралась и спросила:

— Почему там?

— Ну… Первые два варианта я выбрал по той причине, что эти жизни — одни из самых длинных и, при этом, не самых удачных. В защите Дома было много прорех.

— А первое воплощение ты выбрал потому, что ностальгия вдруг нашла?

Оддманд на пару мгновений замолчал, а затем улыбнулся — кажется, впервые за весь разговор, — совсем немного, кончиками губ, но его лицо сразу преобразилось.

— Может быть. К тому же, эта жизнь находится максимально далеко, и прыгнуть до неё не так-то просто.

Женя задумалась на несколько минут. Фамильяр терпеливо ждал, оглядывая окрестности.

— То есть, артефакты в Доме?

— Вероятнее всего. У них не так много доступа к остальным местам. По крайней мере, я на это надеюсь.

— М-да. Будет не очень хорошо, если всё это добро валяется в какой-нибудь Марианской впадине.

— Вы абсолютно правы, госпожа.

Они снова замолчали, глядя прямо перед собой. Евгения обдумывала сказанное, Оддманд изучал взглядом кирпичную кладку школы, за которой и расположился парк. Кажется, ученики глазели на него, такого всего из себя странного и загадочного, из окон. Заметив это досадное недоразумение, Оддманд подвинулся чуть левее, чтобы его фигуру скрыли тяжёлые еловые лапы.

— Слушай… Ты всё время говоришь «их», «у них». У кого — у них?

Фамильяр тяжело вздохнул.

— Этого я, к сожалению, выяснить так и не смог. Пытался, но… Они очень ревностно оберегают своё обиталище.

— Я их видела, — тяжело произнесла Женя, прикрывая глаза. — Когда меня… ну, того. Там были огромные часы… И эти твари. Какие-то дементоры, только хуже раз в сто. И руки у них… Мерзость, — девушка вздрогнула.

— Часы? — кажется, из всего рассказа Оддманда заинтересовал только этот факт. — Значит, мои опасения подтвердились. Нужно действовать как можно быстрее. Возвращаемся в Дом.

Фамильяр сорвался с места и уверенно направился прочь, по тому же пути, по которому сюда прибрела Женя. Она тоже подскочила, чуть не свалившись за спинку скамьи, и побежала вслед, пытаясь поспеть за мужчиной с его широким шагом.

— Постой! Я была там, там больше… ничего нету там. Он пуст, — девушка всхлипнула, пытаясь схватить Оддманда за рукав по привычке, но пальцы прошли сквозь. — Совсем-совсем пуст.

— Дом никогда не опустеет, — с философским видом произнёс фамильяр и вдруг схватил Евгению за руку так крепко, что она остолбенела. — Что такое? Думали, старый ворон может только ворчать да каркать? — в золотых глазах блеснул хитрый огонёк, и Женя поражённо вскинула брови, послушно шагая за «старым вороном», который ужасно выбивался из общего окружения. Рубашка у него была слишком роскошной и совсем уж не летней, чёрные длинные волосы рассыпались по плечам, а лицо, тронутое возрастом, выглядело так сосредоточенно и при этом благородно, что засмотреться на него не составляло никакого труда.

«А ведь раньше он был моложе», — мелькнуло в голове Евгении. Что же могло так потрепать фамильяра, который практически не старился веками, за какую-то жалкую сотню лет?

Нахлынувшие воспоминания заставили Женю отвлечься от дороги, и остаток пути она провела, предаваясь ностальгии.

* * *

— Оддманд! А ну верни на место мешочек! Верни, кому велено!

Агата стояла, уперев руки в бока, и наблюдала за тем, как ворон с маленьким свёртком в клюве кружил над крышей Дома. Белое платье под порывами ветра надувалось, как парус, из-за чего выражать своё недовольство было несколько сложнее, но девушка всё равно старалась изо всех сил.

— А ты вежливо его попроси! — обратилась к ней со смехом вышедшая за порог Есения. В одной руке она держала корзинку с ягодами, из которых задумывалось приготовить вино. Но из этой корзинки столько уже было подъедено, что если вино и планировалось, то объёмом, разве что, с небольшую плошку. — Может, тогда его сердце растает?

— Да его проси, не проси — если не захочет, не вернёт! Вот же вредная птица… — Агата ещё несколько минут понаблюдала за тем, как фамильяр рассекает небесные просторы, а затем чертыхнулась и вернулась в Дом. Ворон, тем временем, спикировал вниз и бросил мешочек прямо в корзину Есении.

— Не такой уж и вредный, — пожала плечами та и, угостившись горстью ягод, пошла вслед за Агатой, намереваясь вернуть пропажу.

* * *

— И как ты будешь в Дом проникать? — задала Женя весьма резонный вопрос, когда они оказались перед воротами. — Что родителям скажешь? Извините, я тут по одному очень важному делу, не соблаговолите ли вы впустить меня, странного пугающего незнакомца? Я и пирожки съем. Очень вкусные. С картошкой.

— Не ёрничайте, — осадил её Оддманд с таким выражением лица, словно он был нянькой, а Евгения — непослушным ребёнком. — Всё гораздо проще.

Женя моргнула, и на месте мужчины вдруг возник большой ворон. На землю упало несколько крупных перьев.

«Лето, во всех домах сейчас окна нараспашку», — мурлыкнул голос в голове.

— Не могу я привыкнуть к твоим этим штучкам с перевоплощением, — пожаловалась девушка, когда они вошли во двор. — Сколько раз видела, а всё равно как в первый.

«Рад, что вы от этого в восторге».

Они обошли Дом сбоку — призрак и птица, — и остановились перед окном в комнату, которая раньше была жениной спальней, но ныне пустовала. Видимо, считалась гостевой. В носу у девушки снова защипало, и она отвернулась, смаргивая непрошеные слёзы.

Ворон, помотав головой — вдруг кто-то следит? — вспорхнул сначала на подоконник, а затем залетел внутрь, изящно усаживаясь на столе. Женя, закатив глаза, залезла вслед за ним, тяжело перевалившись через подоконник.

«Да, сейчас отсутствие тела вам только на руку».

— Иди к чёрту, — пробубнила девушка, поднимаясь на ноги. — Какой план?

«Мне нужно некоторое время. Можете пока осмотреться».

— Да толку осматриваться… Только настроение портить, — уныло пробормотала Евгения, стоя посреди комнаты с невероятно тоскливым видом. Всё было знакомым и, при этом, совершенно неузнаваемым. Диван был сложен, стол пустовал, а в шкафу не было ни единой вещи, принадлежавшей Жене. Необжитое помещение. — Они всё украли… Совершенно всё…

Снова захотелось плакать. Чтобы не давать волю эмоциям, девушка принялась расхаживать по кругу, пытаясь прикоснуться ко всему подряд, но бесполезно — рука проваливалась в предметы, что вызывало неприятное покалывание в пальцах.

За дверью раздался приглушённый шум. Через пару секунд дверь открылась, и в комнату заглянула Любовь Аркадьевна.

— Господи! Что делается! Петя, к нам ворона залетела! Прогони её, а! — завопила женщина. Пётр Константинович (знаменитый укротитель птиц, судя по всему) тут же пришёл на помощь, вооружившись свернутой в рулон газетой, и теперь они вдвоём караулили бедного Оддманда, который от неожиданности взлетел до самого потолка и теперь бился в углу, раскидывая повсюду пух и перья.

Дом заметно потеплел. Женя, отскочившая к стене (чего, впрочем, никто не заметил), ощутила, как от самого фундамента вверх хлынула чистая магия — слабая, но вполне ощутимая.

— Давай, Одди! Не время помирать! Кто-то из нас должен пожить ещё немножко! — крикнула она фамильяру, который мотался по комнате, пытаясь увернуться от газеты. Вся эта ситуация до жути её рассмешила, и Женя захохотала, схватившись за живот. — Не сдавайся! Ещё…

Резкая волна прошла по Дому, отпечатавшись перед глазами секундной вспышкой. Пётр Константинович и Любовь Аркадьевна замерли, пытаясь проморгаться, а когда, наконец, зрение к ним вернулось, в комнате уже не было никакой вороны. Только несколько перьев мягко опустились на стол.

— Прогнал, что ли? — удивился Пётр Константинович, не веря собственной удаче, а затем тут же нахохлился, явно страшно загордившись собой, и весь как-то надулся от удовольствия.

— Прогнал, прогнал, — закивала головой Любовь Аркадьевна, а затем шутливо ткнула его в бок. — Смотри, а то лопнешь. Ну и случится же… Ворона залетела! Кошмар…

* * *

По ощущениям, Женя как будто провалилась в какую-то воронку и теперь стремительно падала вниз. Очертания комнаты стёрлись, и окружающий мир представлял собой сплошную чёрно-белую мазню. Вокруг кружили перья; одно попало Евгении в рот, и она тут же принялась отплёвываться, параллельно с этим пытаясь не перевернуться вниз головой, чувствуя себя Алисой, упавшей в Страну Чудес. Где-то рядом махал крыльями Оддманд, каркая, что есть мочи. В ушах свистел ветер. Страха, что странно, не было. Видимо, Женю уже порядочно напугали.

Длился полёт считанные мгновения, после чего фамильяр и его ведьма свалились на какую-то очень твёрдую поверхность. Свет вокруг погас.

— Просыпайся! Эй, просыпайся давай!

Кто-то ткнул Женю в бок. Бормоча что-то невнятное, она приоткрыла глаза, пытаясь сфокусироваться на силуэте прямо перед собой.

— Ты что, не слышишь? Вставай! Там к тебе твой дружок пришёл, актёришко этот! — в голосе зазвучало отвращение. — Я ему открывать не буду, сама иди!

— Ага… — растерянно проговорила Женя и, когда обладатель столь неприятного голоса покинул её, тут же вскочила, усаживаясь на… кровати? Да, на самой обыкновенной кровати. В самой обыкновенной комнате. Но боже мой, как же хороша была эта кровать! Мягкая подушка, изумительное шерстяное одеяло! Девушка сдавленно взвизгнула и подпрыгнула, вставая на ноги. Сделала глубокий вдох. Воздух пах летом. За открытым настежь окном шумел город.

Совершенно по-идиотски улыбаясь, Евгения принялась жадно осматривать комнату. Взгляд зацепился за настенный календарь, висящий над маленьким симпатичным столиком. На столике стоял неказистый букетик полевых цветов, а на календаре значилось:

«1938 год».

— Получилось! — взвизгнула девушка и свалилась обратно на кровать. Воспоминания живо вспыхнули в памяти. Обладатель неприятного голоса обрёл форму и внешность. — Сейчас открою, мамаша, только молю, не злитесь!