Amor vincit omnia – наверное, всем хотелось бы верить в истинность этой избитой фразы. Но если я что и уяснил за свою недолгую грустную жизнь, так это что данный трюизм лжет. Любовь отнюдь не побеждает все. И тот, кто уверен в обратном, – глупец.

— Донна Тарт, «Тайная история»

Удивительная, всё-таки, это штука — смерть. Всегда приходит внезапно.

Честно говоря, Женя никогда не думала, что когда-нибудь её встретит. Смерть с некоторых пор стала не более чем персонажем из страшной сказки, подкроватным чудищем, которое вряд ли существует в реальной жизни. Небытие? Чепуха! Никакого ада, никакого рая, только долгое, бесконечное существование под разными личинами во всех уголках света. Потому, что так велела однажды любовь, а то, что велит любовь, есть правда.

Но теперь пришло время об этом хорошенько задуматься.

* * *

Сначала было очень пусто. Я никогда в жизни (ха!) не сталкивалась с такой всеобъемлющей, пугающей пустотой. После того, как Кирилл произнёс последние слова (а может, и не произносил он ничего, и был это лишь мой погибающий мозг), всё сущее стало тьмой. Пропали звуки, ощущения, запахи. Осталась только я — впрочем, кажется и меня-то не осталось толком.

Сколько продлилось такое состояние — мне неизвестно. Я плыла сквозь мрак и ощущала такое спокойствие, которого, кажется, никогда ещё раньше не знала. Удивительно, как быстро смерть лишает желаний и намерений. Ещё секунду назад я была готова — ни больше, ни меньше — вырвать Кириллу кадык зубами, чтобы показать ему всю величину моего отчаяния. Теперь подобное казалось мне детской глупостью.

Тишина. Густая, как патока. Будь у меня уши, их бы заложило.

И почему же я боялась смерти? Никак не вспомнить… Прошла пара минут — а может, час или тысяча лет. В глаза ударил тусклый, как от огрызка свечи, свет. Я отстранённо удивилась наличию зрения и, почему-то, напряглась. Угасающее сознание породило мысль, но она была до того быстрая и стеснительная, что никак не удавалось схватить её за хвост.

Жизнь… жизнь… чем же она так цепляет? Ответ совсем рядом, в этом слабом свечении впереди, в этой шальной мысли, которая стыдливо прячется в темноте. И мне почему-то становится страшно узнать правду.

А потом я вспоминаю. Дождь, раскаты грома и острая боль от ножевого в грудной клетке. Хохочущие тени вокруг. Спящая Соня на меховой перине.

Я крепко зажмурилась, а затем резко раскрыла глаза. На небе светила предательница-луна. Далеко вверху шумел ветер. Секундную тишину нарушил жуткий крик, и мне стало вдруг невыносимо плохо, потому что я знала, чей это голос. Его.

Я вскочила на ноги, шатаясь (тело казалось поразительно лёгким). Внутренности скрутило жгутом. Как же это могло произойти… Невозможно… Я протянула слабые руки вперёд, силясь прикоснуться к его лицу ещё хотя бы раз; в голове стоял противный белый шум. Мне, наконец-то, удалось поймать непослушную мысль. Я раскрыла её, как конвертик с предсказанием; ноги подкосились. Ответ содержал всего одно слово.

Любовь.

Луна погасла перед глазами, и я снова провалилась в ничто.

* * *

В животе ухнуло, как обычно бывает, когда въезжаешь на машине на резкий спуск. Мир вокруг завертелся волчком, а потом замер и выплюнул Женю на что-то стеклянное и холодное. Она слепо ощупала пространство вокруг; идей о том, что это за место, в голове не возникало. Но это точно было не похоже на небытие. Признаков рая или ада тоже не наблюдалось.

— И как это, чёрт возьми, понимать… — прошептала девушка, щурясь изо всех сил в попытке разглядеть поверхность под собой. Тело всё ещё было эфемерным и едва ощутимым, но это её мало заботило. В конце концов, она же умерла. По-хорошему, вслед за этим вообще ничего не следует.

Пахло чем-то затхлым. Чудо, что запах вообще был. Но он же заставлял Евгению потихоньку начинать параноить. Она уже, понимаете ли, смирилась со своей участью, послушно сложила ручки на груди, а тут — нате, пожалуйста, получите-распишитесь: около-загробная жизнь с непредсказуемыми последствиями.

— Надо бы как-то… Ай, чёрт! — Женя зашипела, когда окружающий мир вдруг противно замигал ярким светом. Как лампа в кабинете стоматолога, а кабинеты стоматологов никогда не вызывали у Евгении ощущения безопасности.

Прямо под ухом раздался — уже не в первый раз — скрипучий хохот. Женя вскочила, оборачиваясь и взмахивая рукой, пытаясь отмахнуться от прилипчивого наваждения, но тут же снова упала на колени.

— Вот и всё… — забормотала она, в надежде успокоиться обнимая себя незримыми руками, — вот и всё… Буду сидеть тут с чертями и с ума сходить от их ужасного смеха, дожили, точнее, доумирали… уютненько, что тут ска…

— Молчать!

Громоподобный голос прозвучал сразу повсюду. Словно вторя ему, пространство осветилось. Женя подскочила, глядя под ноги; с её губ сорвался полный болезненного удивления крик. Она стояла на поверхности отвратительно огромных часов. Чёрные массивные стрелки показывали примерно без пяти минут двенадцать.

Девушка сделала несколько шагов вперёд, силясь отыскать взглядом хоть какое-то подобие выхода, но кроме гигантского циферблата в этом месте не было абсолютно ничего. Источника света поблизости не наблюдалось; пространство вокруг было серым и безжизненным. Создавалось двоякое ощущение, будто оно очень мало и, вместе с тем, бесконечно простирается во все стороны.

Внезапно часы качнулись, и Женя в несчётный раз свалилась, цепляясь пальцами в идеально гладкое стекло. Только сейчас она заметила, что за пределами импровизированной круглой арены, в общем-то, тоже ничего не было. А падать в неизвестность как-то совсем не хотелось.

— Наконец-то ты там, где тебе самое место, Фрейя.

Над головой девушки из ниоткуда появилось несколько фигур в чёрных плащах. Никаких конечностей, кроме выглядывающих из-под широких рукавов тонких костистых пальцев, у них видно не было. Может быть, у них не было и тел, как таковых, но думать об этом Жене было как-то некстати. Она резво отползла назад и пролепетала приевшееся уже за последние несколько часов:

— Кто вы такие?

Собственный голос звучал до того слабо и жалко, что девушка тут же пожалела, что вообще раскрыла рот.

— Не помнишь. Неудивительно. Но это не важно, — существа отвечали с практически отеческой участливостью, но каждое слово при этом так и сочилось неприкрытой ненавистью. — Он почти правильно всё сделал. Осталось только подождать. Посмотри, — они на мгновение исчезли, а затем материализовались с другой стороны, нависая над центром часов. — Когда пробьёт полночь, твоя грешная душа, наконец-то, покинет этот мир — и все прочие.

— Дайте угадаю. — Женя отчаянно старалась храбриться. Уверенности ей это не придавало, но фигуры, наконец-то, хотя бы немного прислушались. — Вы просто завистники, да? Те неудачливые ведуньи и колдуны, которые потеряли свои жизни и теперь хотят забрать их у нас? Славную шутку учинили, ничего не скажу. А теперь заканчивайте цирк и…

Она не успела договорить — плащи вдруг разразились смехом и кашлем. Кажется, её слова их очень повеселили.

— Глупое, бездумное дитя! Ты и сама не понимаешь, что говоришь! Так близка и, между тем, так далека от правды… Даже печально.

Одна из фигур приблизилась почти вплотную и протянула к девушке руку. Узловатый палец, покрытый струпьями, подцепил её подбородок и приподнял голову. Стало внезапно нечем дышать. Женя как-то отстранённо подметила, что под капюшоном у существа, кроме глубочайшей клубящейся тьмы, нет ничего.

— Не переживай. Скоро всё это закончится.

Конечно, это вовсе не было утешением. Евгения прекрасно знала, что именно закончится — и страшно сожалела о том, что именно она когда-то давно замкнула на себе колдовской ритуальный круг. Да, он сам по себе был исключительно её идеей, но… Можно было найти кого-то другого. Кого-то сильного. Кого-то, кто не позволил бы так просто себя обыграть.

Женя заплакала бы, если бы могла.

«Ну всё, — думалось ей. — Доигралась. Добегалась. Теперь они всё забудут. А может и вовсе исчезнут с лица земли, может, их души утащат эти… твари, боги, черти? И Лёша… Лёша тоже забудет. И зачем только всё это...»

Минутная стрелка тяжело продвинулась ещё на деление вперёд. Часы снова начали раскачиваться. Евгения отстранёно отметила, что уже не скользит. Тело стало легче пёрышка — конечно, привычные законы физики действовать на него уже не могли.

Вокруг раздался звон. Две минуты. Всего лишь две чёртовых минуты. А потом — что? Бескрайняя тьма? Или что-то в тысячу раз худшее? Размышлять бессмысленно. Женя опустила руки.

Тук. Тук. Тук.

Она уже однажды слышала этот звук. Кажется, тогда, когда машину занесло. Маятник раскачивался из стороны в сторону, предвещая скорый конец.

Тук. Тук. Тук.

Эй.

Голос из ниоткуда прозвучал так близко, что Женя вздрогнула и подняла голову. Там, на самом верху, что-то тихонько сияло — маленькая звезда, невиданным образом оказавшаяся в этой пустоте.

Эй!

Знакомые до боли под рёбрами голоса заполоняли всю бескрайность текущего бытия. Блеск в вышине становился всё ярче и теплее, контрастируя с прочей серостью; циферблат вдруг притих и тихо щёлкнул. Стрелки замерли.

Одна минута.

Одна минута!

Серый пейзаж вдруг потускнел, замолк и пошёл рябью. Фигуры отпрянули в стороны, словно обожглись о нечто, чего невозможно было увидеть глазами. Зашипели, как попавшие лапами в воду кошки, и забормотали путанные заклятия на древнем, страшном наречии, которое Женя не понимала — или, скорее, отказывалась понимать. Она не видела ничего больше — только звезду. Чистое, первородное сияние — оно становилось ближе и ближе.

Часы качнулись и начали рушиться. Только сейчас Женя заметила, что она больше не стояла, а висела в воздухе, словно этот свет притягивал её, убаюкивал в своих нежных объятиях и дарил покой — но не тот покой, который присущ мёртвым, а живительное спокойствие путника, что прилёг отдохнуть после долгой дороги домой.

И всегда будем мы — четверо.

И всегда будем едины в своих помыслах и желаниях.

И будем мы в мире — кораблями, а он — нашим компасом и путеводной звездой.

И будет так всегда. Будут истлевать тела наши, но не души.

И смерти больше не будет.

Женя закрыла глаза и ощутила себя младенцем на руках матери. Голоса пели для неё, убаюкивали и заглушали громкий треск падающих вниз часов, стрелка на которых так и осталась намертво прикована к своему месту.

«У тебя есть одна минута. Беги назад. Найди ответы…»

Пространство на миг стало абсолютно белым, а затем растворилось в темноте.

* * *

Она открыла глаза и обнаружила, что лежит на траве. Небо по-утреннему розовело. На нём не осталось никаких следов бушевавшей всю ночь грозы.

Девушка сонно похлопала глазами и вдруг вскочила на ноги; её тут же повело в сторону, и она упала на четвереньки, пытаясь преодолеть мерзкое склизкое ощущение в области солнечного сплетения. Глубоко вдохнула и выдохнула, усаживаясь на колени, а затем в ужасе прикрыла рот ладонями.

События проносились перед глазами как кинолента. Кирилл, его странные слова, спящая Соня и… нож. Руки, сомкнувшиеся на шее. Кровь на измятой траве.

Девушка обернулась. На земле не было ни единого следа.

Она сошла с ума? Или это просто плохой сон, и сейчас она проснётся в своей кровати, как будто ничего не было?

Дом! Нужно было срочно вернуться домой, увидеть родных, встретить подруг и Алексея. Женю снова скрутило, когда она вспомнила, как он кричал раненым животным, склонившись над её лицом.

Нет, это никак не могло быть правдой. Но что-то было не так. Чего-то не доставало — маленького кусочка мозаики, который расставил бы всё на свои места. Однако лес был тих и спокоен, а на одежде не осталось ни единого пятнышка. Не было и телефона — вероятно, Женя выронила его по дороге.

Но эта трава… Девушка посмотрела на свои ладони, а затем побледнела. Трава была влажной, однако они были совершенно сухими. Как и обувь, как и чёртовы штаны и футболка, в которых она провалялась тут, по меньшей мере, несколько часов.

Женя приникла к земле и принялась яростно растирать её ладонями, в надежде ощутить хоть что-то, но чувствовала лишь слабое трение. Влага не оседала на пальцах. Она бросилась к дереву и принялась изо всех сил колотить его кулаками. Ствол не покачнулся, а костяшки не стёрлись ни на йоту.

Женя отшатнулась и упала, не чувствуя в коленях никакого напряжения. Страшная мысль осенила её.

Всё было. Был ливень, был Кирилл, была кровь и напуганные друзья, сгрудившиеся над телом.

А вот её уже не было.