Наверное, рождаться под светом этой звезды ему всё-таки не стоило. 

Костяшки саднят после вчерашнего боя; у Сяо до сих пор болит всё лицо целиком – скула особенно сильно, а нос распух и похож на бесформенную грушу; ещё и хлюпает постоянно, потому что ранняя весна, лужи, грязь и заморозки поутру – потому что у Сяо нет зимних ботинок и он постоянно мёрзнет в кроссовках, чувствуя исходящий от асфальта холод.

Выглядит он, если честно, не очень: прохожие торопливо отводят взгляд от его опухшего избитого лица, на второй день приобретающего из ярко-красного какой-то синевато-фиолетовый оттенок. Нет, его черты узнать всё ещё можно, всё не так плохо – по крайней мере так Сяо решил утром, заклеивая марлевой нашлёпкой повреждённый глаз с красным от лопнувших сосудов белком – подумаешь, опухший нос и веки, синяк на скуле и разбитая губа. Иначе бы из дома он не вышел.

Всё заживёт – всегда заживало; зато теперь в его карманах есть целая пачка свежей хрустящей налички, перетянутая резинкой, которую нет-нет, он оттягивает пальцем и она обжигающе больно щёлкает по основанию ногтя. Зато, когда есть деньги, можно купить новую обувь, хорошо поесть и заплатить за квартиру – а то хозяйское “самое-самое последнее на этот раз, юноша!” предупреждение стоит в ушах вместе с мыслью, что такой дешёвой аренды в центре города, недалеко от клуба, он не отыщет. 

Когда он спускается в метро, сопли начинают течь как будто в три раза сильнее, оттаяв в тепле – дожидаясь поезда, Сяо несколько раз шмыгает распухшим носом, но всё становится только хуже – по лицу пробегает болезненная судорога, из-за которой хочется заскулить, как побитой собаке. Он сдаётся, достаёт носовой платок и шумно высмаркивается, отчего несколько человек на платформе опасливо отодвигаются от него.

Сяо нравится метро – что удивительно, потому что, в основном, ему мало что нравится. Вещи в его голове деляться на полезные и не очень, необходимые и роскошные, доступные ему и недостижимые – в мире, где правят деньги и корпорации, ему, не умеющему почти ничего, и пережившему ад, тяжело выжить. Прошлое осталось позади: так говорила его врач-психолог, навязанная ему государством, ради интересов которого он сражался на войне. Она не помогала – прошлое преследовало его всегда и везде, он ловил в отражениях всполохи пламени и в шуме машин – давящий на уши гул пролетающих самолётов. Он не мог смотреть на одежду песочного и зелёного цвета – видел в ней военную форму, запачканную грязью и кровью. Он вернулся из ада, и принёс этот ад с собой в мирную жизнь; ему постоянно казалось, что амуниция давит на плечи, а руки сами собой искали автомат, висящий на груди – но находили только завязки потёртого худи и олупившийся шершавый рисунок, спустя столько стирок уже почти нечитаемый.

Сяо не мог отыскать работу – потому что его умение убивать в городе менеджеров и банковский работников никому не было нужно; он умел подчиняться и вытягиваться по струнке, ходить строем, стрелять и сражаться врукопашную. Он легко определял вражеские мины в траве, но в этом городе в траве можно было отыскать только собачьи кучки, неубранные нерадивыми хозяевами. Этот город был мирным – но внутри Сяо бушевала война, которая на самом деле уже давно закончилась.

С удостоверением ветерана его бесплатно пускали в метро, но то и дело переглядывались между собой – та война не была победоносной, и к вернувшимся с неё никто не испытывал большой любви. Сяо, на самом деле, всё равно – главное, что можно сэкономить несколько юаней, которых у него и без того немного, на проезде; и окунуться с головой в жизнь, вливаясь в поток людей.

В вагоне ужасная толчея, но он занимает место в углу – хорошее место, где никто не задевает его сумками, когда входит и выходит – но то и дело приходится наклоняться или отводить голову в сторону, чтобы дать туристам проверить схему проезда. Сяо разглядывает людей – ему нравится придумывать про них истории; этому научила его психолог – думать о людях так, будто у них есть свои, мирные дела, мирные семья, мирная работа; представлять, как они общаются с родителями или детьми, как проводят выходные – думать о жизни, к которой и сам Сяо должен вернуться. 

На терапию он давно не ходил, но привычка осталась – взгляд падает на маленькую девочку, теребящую заплетённые в косичку волосы и болтающую ногами; он прикидывает, сколько может быть ей лет – а потом девочка вдруг поднимает на него свои огромные лиловые глаза.

Она смотрит прямо на него, и он теряется, прячет взгляд засовывает руки в карманы, будто бы разыскивая телефон; девочка же смотрит на него ещё с мгновение, а потом дёргает за рукав несколько раз мужчину в пальто, стоящего рядом, что-то ему говоря.

Сяо становится немного страшно – он ничего дурного не хотел и не думал; но, выслушав девочку, мужчина тоже оборачивается и смотрит прямо на него, хмурится, а потом говорит девочке что-то в ответ. Сяо просто надеется, что они не станут вызывать полицию – он ведь только смотрел, ничего плохого не делал; и думает, что стоит выйти на следующей же станции.

Поезд останавливается, и поток людей стремиться к выходу – Сяо вклинивается в него, выскакивая из вагона и прибавляя шаг; смешивается с толпой, почти довольный своим манёвром – руки в карманах, спина ссутулена, вокруг – сплошные офисные клерки и над ними всеми разносится механический голос, напоминающий о вежливости в метро.

А потом он слышит за спиной торопливые шаги, сбивающиеся на бег и тонущий в шуме города оклик.

– Постойте! – Сяо оборачивается и его лицо искажается, он готов вот-вот развернуться и позорно побежать, но мужчина в пальто и очках, держащий за руку маленькую девочку, бежит к нему, вызывая недоумённые взгляды прохожих и недовольные возгласы тех, кого он случайно толкнул, – подождите же вы!

Сяо честно хочет сбежать, но почему-то остаётся на месте; а мужчина, догнавший его, останавливается перед ним и сгибается пополам, упираясь руками в колени, и тяжело дыша – зато девочка не запыхалась вовсе, обходит своего спутника и ласково хлопает его по волосам.

– Ну-ну. Мастер Бай Чжу молодец, – говорит она совсем тихо ласковым голосом, а потом поднимает взгляд на Сяо, – это Цици, – девочка показывает на себя пальцем – вблизи она кажется ему младше, чем показалась сперва, маленькая и по-деловому спокойная, – это мастер Бай Чжу. А ты?

– Сяо, – неловко отвечает он, и Цици удовлетворённо кивает.

– Цици помнит правильно, – она оборачивается к своему спутнику, который, отдышавшись, выпрямляет спину и трёт под очками веки, – Цици узнала Сяо.

Сяо не понимает ничего ещё больше – он точно видит девочку и мужчину впервые; но мужчина протягивает ему руку – красивую, ухоженную; под рукавом пальто видна белая манжета рубашки и серебристый браслет часов. Бай Чжу улыбается ему, но Сяо не доверяет этой улыбке – есть в ней что-то скользкое и змеиное, отталкивающее. Но Сяо знает, что может переломать обе его руки меньше чем за минуту, и протягивает руку в ответ, неловко скрепляя знакомство рукопожатием.

– Бай Чжу. Я доктор, не обращайте внимания на то, что говорит Цици. Она ещё не привыкла к большому городу, постоянно говорит разные странные вещи, – голос у него такой же, немного скользкий; но, на удивление, приятный. Такой, какой и должен быть у доктора – Сяо расслабляется и опускает плечи, пряча руку в карман, – я заметил, что у вас травма, – Бай Чжу обводит своё лиц руками, намекая на то, что всё лицо Сяо после вчерашнего боя стало травмой целиком – что ж, довольно мило с его стороны, – неподалёку мой врачебный кабинет, если у вас есть время, я мог бы вас осмотреть.

Подозрительно. Сяо исподлобья смотрит на доктора и на девочку, которая от скуки начала ковырять носком ботинка напольную плитку. Что за доктора находят пациентов в метро; что за доктора бегают за пациентами, зазывая их к себе? Сяо сразу вспоминает многочисленные истории про секты, где пропадали люди, про кошмарные новостные сводки, наркотрафик и торговлю людьми…и растерянно кивает, соглашаясь.

– Только у меня нет денег, – то есть, конечно, деньги есть; но каждый юань подсчитан и уже мысленно потрачен на то, что он считает более важным – еда, жильё, новая одежда взамен старой и порванной. Денег на врачей у него нет, – вы уверены? Это просто ушибы, они заживут сами.

Этот доктор такой субтильный, что Сяо, с его подготовкой, сбежит от него даже шагом, и сможет за себя постоять – а ещё что-то внутри него, давно дремавшее, говорит пойти за незнакомцем и послушать его.

***

Бай Чжу оказывается врачом частной практики, и кабинет его правда расположен прямо рядом со станцией метро; он занимает первый этаж жилого дома, с отдельным входом и неприметной вывеской – Сяо успевает прочитать “Бубу”, прежде чем его приглашают внутрь, и Цици просит его надеть тапочки для гостей, оставляя его кроссовки сушиться рядом с обогревателем. 

Она маленькая, но не по годам деловая – что-то то и дело записывает в блокнотик кривым почерком, распоряжается как маленькая хозяйка, явно подражая кому-то из взрослых – Сяо подозревает, что администратору, чья стойка пустует у входа. Он успевает перегнуться через неё и заглянуть в тёмный экран выключенного компьютера, окинуть взглядом стопки бумаг и небольшое количество личных вещей – рамка с фотографией с высокой беловолосой девушкой и крем для рук с ароматом цветов цинсинь. 

Бай Чжу зовёт его в кабинет, и Сяо послушно садится на кушетку, оглядывая стены, завешанные дипломами и плакатами со схемами иглоукалывания, в очередной раз думая, что зря согласился – всё больше и больше это похоже на какой-то мошеннический развод или секту, или что-то похуже. Одно Сяо знает наверняка – рожа у него такая, что ни в какое сексуальное рабство его точно не продадут.

– Разве акупунктура это не шарлатанство? – не слишком вежливо интересуется он, пока Бай Чжу что-то печатает в смартфоне, а потом откладывает его в сторону, надевая на руки перчатки, – вы и мне лицо колоть будете? Я от этого точно красивее не стану.

Бай Чжу хмыкает, подходя ближе, и осторожно касается лица Сяо – от его руки веет прохладой и пахнет антисептиком и резиной перчаток; Сяо дёргается и хмурится.

– Больно? – на тихое мычание пациента Бай Чжу реагирует сокрушённым вздохом и немилосердно дёргает за марлевую нашлёпку, приклеенную к веку лейкопластырями. Свет режет зрачок, Сяо пытается зажмуриться или отстраниться, но доктор крепко держит его за подбородок, осматривая повреждения, – спокойно. Я просто посмотрю, никаких иголок, обещаю, – в голосе доктора чувствуется лёгкий укор, – и вовсе не шарлатанство. Между прочим, техника иглоукалывания стала частью списка нематериального культурного наследия человечества в 2010 года.

– Но эффективнее это её не делает, – возражает Сяо, пока руки доктора исследуют его лицо – он шипит, когда пальцы надавливают на ушибленную скулу, а потом вскрикивает – добрый доктор резво хватается за его нос и вправляет с тихим щёлчком, отдающим аж в темечко. На глазах выступают слёзы от неожиданности, и продолжать разговор уже хочется гораздо меньше.

Бай Чжу тихо смеётся, а потом кивает.

– Может быть, может быть. Но я врач-невролог, дипломированный специалист, ты можешь мне доверять. Всё хорошо, твоё лицо и правда скоро заживёт, только нужно будет прокапать курс для глаз.

– Разве там не просто сосуды полопались от удара? – возражает Сяо немного гнусаво, тянется к лицу, чтобы ощупать свой нос – после докторского вмешательства, ей богу, чувство, будто его оторвали – но Бай Чжу несильно хлопает его по руке, предупреждая прикосновение.

– Это правда. Но глаза – слишком чувствительная часть, поэтому без внимания оставлять её не стоит, хорошо? – наконец, Бай Чжу отходит от него, стягивая с рук перчатки и отправляя их в урну, – посиди тут, пока я пишу рецепт.

Мужчина и правда садится за стол и начинает что-то писать на бланке, а Сяо остаётся на кушетке, вертя головой туда-сюда – больно занимательные у доктора плакаты; а про врача-невролога оказывается, чистая правда – вот и диплом висит, самый настоящий, из Бэйхуа, выданный с десяток лет назад. Время тянется как-то слишком долго, а Бай Чжу всё пишет и пишет – и Сяо начинает казаться, что он просто оттягивает время, чтобы не дать своему пациенту уйти.

– Можно я уже?..

– Нет, – слишком быстро и как-то особенно строго говорит Бай Чжу, бросая взгляд на Сяо, а после – заглядывая в телефон – и от этого жеста Сяо действительно становится не по себе.

На входе приглушённо звенит колокольчик, и Сяо напрягается, резво поднимаясь с места и группируясь; боец перед дракой, готовый вот-вот сорваться с места, он смотрит на Бай Чжу исподлобья.

– Я убью тебя, если что-то будет угрожать моей жизни, – цедит Сяо, и из его уст это не звучит просто угрозой, Бай Чжу вздрагивает и поднимает обе руки вверх, – из-за стола вон!

Доктор и правда встаёт из-за стола, не опуская рук и выходит на свободное пространство; вид у него крайне разочарованный и печальный.

– Сяо, пожалуйста, успокойся. Это не то, что ты думаешь, – тихо и ласково говорит он, но от этого тона Сяо начинает нервничать ещё сильнее – он слишком привык, что на него кричат, слишком привык к опасности – и его, только дремавшие, инстинкты, вопят об опасности. 

За дверью слышится разговор – мужской приятный голос и детский говор, тщательно проговаривающий каждое слово, потом – бархатный смех; и по спине Сяо пробегают мурашки. Голос кажется чертовски знакомым, почти родным – неосознанно у него начинают дрожать руки, сбивается дыхание; Сяо кажется, что собственное сердце бьётся у него в горле, мешая сделать вздох.

А потом, с тихим скрипом, открывается дверь.

– Как же хорошо, что вы успели, господин Чжун Ли, – облегчённо говорит Бай Чжу человеку, вошедшему в помещение, – боюсь, ещё немного и ваш адепт разорвал бы меня на части голыми руками.

Ничего не понимая, Сяо оборачивается и замирает в той же нелепой позе, что и был до этого – вошедший кажется ему знакомым и незнакомым одновременно – он уверен, что никогда не видел его; но точно знает, кто этот человек такой. Мужчина с длинными каштановыми волосами и глазами цвета янтаря, высокий и красивый – замирает тоже, разглядывая его лицо, волосы, плечи, напряжённые сжатые в кулаки руки и ноги в одноразовых тапочках.

– Сяо, – произносит он на выдохе, пересекая кабинет и хватая Сяо за плечи; в золотых глазах плещется боль и нежность, узнавание и печаль, он сгребает его, ничего не понимающего, в объятия – от его коричневого, с иголочки, костюма, пахнет дорогим одеколоном и кожей, – спустя столько жизней, я наконец-то тебя нашёл, – чужой голос дрожит и дыхание трогает спутанные тёмные волосы Сяо, он хмурится и пытается отстраниться.

– Кто вы? – неловко спрашивает он, поднимая голову – высокий – и, чёрт возьми, невероятно красивый, мужчина трёт своё лицо, но Сяо замечает, как поблёскивает у него нижнее веко от влаги, и всё становится ещё более сложно и непонятно.

– Твой господин. Ты разве его не узнал? – из-за спины подаёт голос Бай Чжу, – Цици заметила его в метро. Честное слово, к тому, как выглядит его лицо мы непричастны.

Мужчина, Чжун Ли, обхватывает его лицо обеими руками и поднимает, заставляя посмотреть на себя, а потом цокает языком.

– Какой кошмар. Что с тобой случилось?

Сяо не понимает ничего ещё больше – но ему просто нравится смотреть в чужое лицо; и только потом он вспоминает, что собственное похоже на красно-фиолетовое месиво, а белок одного глаза полностью красный из-за лопнувших сосудов. А ещё – что он ветеран, страдающий от ПТСР, ему едва больше двадцати пяти, а его жизнь уже кончилась; что он дерётся на подпольной арене за деньги, потому что сражаться – единственное, что он умеет.

Это слишком много, чтобы сказать незнакомцу просто так – незнакомцу, у которого глаза поблёскивают от выступивших слёз. Большой палец Чжун Ли гладит его по щеке с трепетной нежностью, а потом он вздыхает и отпускает его.

– Он и правда…ничего не помнит.

Сяо не знает, о чём они говорят; какой ещё “господин”, что за “адепт” – но, глядя на Чжун Ли, ему мучительно хочется вспомнить – отчего-то чувство безнадёжности отступает, уступая место странному умиротворению. Он тяжело вздыхает и поджимает губы, потому что от чужих слов чувствуется собственная бесполезность, будто он не оправдал ожиданий и разочаровал; и если головой он понимает, что это невозможно – это два незнакомых ему человека, которых он видит впервые в жизни, то сердце его противно ноет в груди.

Цици заглядывает в комнату через распахнутую дверь украдкой, из-за косяка; внимательный взгляд смотрит сперва на Бай Чжу, потом – на Сяо, затем и на спину Чжун Ли.

– Цици заварила чай, – говорит она тихо, и все оборачиваются на тонкий детский голосок; Бай Чжу трёт лоб и шумно вздыхает.

– Нам и правда лучше просто успокоиться и всё обсудить, – с облегчением произносит он – Сяо не может его винить, ситуация и правда была ужасно неловкой и опасной – ему стоит извиниться за свои угрозы.

Чжун Ли согласно кивает и украдкой протягивает Сяо руку – и Сяо, вопреки всему, почему-то берётся за неё, чувствуя от этого жеста спокойствие и умиротворение. У Чжун Ли сильная широкая ладонь, у Сяо руки, хоть и небольшие, но мозолистые и тоже сильные, но он пытается не сжимать чужие пальцы слишком сильно, боится навредить.

– Идём? Мне нужно очень-очень многое тебе рассказать, – тёплый голос с затаённой улыбкой заставляет и его улыбнуться в ответ, и, пускай у него болят разбитые губы, Сяо не хочет эту улыбку сгонять с лица.