Чай ненавидел фильмы ужасов столько, сколько себя помнил. В основном потому, что его тонкая, творческая и очень эмоциональная натура резко реагировала на любой скример, пугаясь самого тупого дерьма. Какое-то время это даже стало предметом всеобщих шуток в кампусе. Но не само чувство страха он ненавидел. Сильнее всего его коробило то, как это самое чувство возвращает в прошлое. Воспоминания усиливали и без того давящее чувство, и даже небольшой испуг ломал его горделивую, беззаботную личину, обнажая то, что есть на самом деле – нервного, слабого, сломленного снаружи и изнутри неудачника.

Происходящее как раз напомнило ненавистные фильмы ужасов, на которые его постоянно тащили друзья из колледжа. И разбило его так же быстро.

– Назад! Все назад! Я, блять, предупреждаю… – голос поднялся и сорвался, застряв в горле комком. На слова никто не отреагировал.

Столпившиеся вокруг люди были разными, и вместе с тем похожими друг на друга – одинаковые голубые сорочки, фирменные импланты Ванделей, скованные движения, неподвижные лица. Словно… нет, не роботы. Современные роботы разнообразные, эмоциональные, живые. Пациенты же напоминали ему людей, которых он видел когда-то восемь лет назад. Застывшие тела, изломанные падением, растерзанные обломками, раздавленные камнем. Такие же белые лица, такие же немигающие глаза. Только на этот раз они двигались. Они двигались и окружали его, заполняя коридор плотной волной.

Худший из его кошмаров буквально воплотился в реальность.

Вместе с голосом пропал и воздух; парень хватал и хватал кислород губами, но не мог насытиться. Грудную клетку сдавило невидимым весом, как будто он снова лежал под кусками бетона и ждал неизбежного. Потому что так и должно быть. Почему он должен выжить там, где другие погибли? Живые мертвецы смотрели на него с осуждением. Их неразборчивые голоса заполняли ему голову белым шумом, забивали уши статическим шипением. Оно царапало мозги, скреблось по стенкам черепа, как будто пытаясь вернуть свою хватку над его ослабленным разумом. Сквозь механический скрежет он едва расслышал поднявшийся в здании вой сирены.

Чай пятился, пока его спина не уперлась в сеточный забор, ограждающий хирургическое крыло от служебных помещений. Он, наверное, смог бы перелезть… но стоило этой мысли зародиться, как она тут же была прервана на корню тяжелой рукой, сомкнувшейся на его локте и затащившей его прямо в толпу. Казалось, будто он ухнул прямо на глубину, где давление поглощало, грозило раздавить в лепешку. Человеческое множество двигалось, как море, смыкалось и затаскивало все глубже. Множество пальцев вцепились в плечи, талию, щиколотки, вырывали волосы. Зубы смыкались на открытой плоти, ногти раздирали одежду и кожу под ней. Парень пытался вырваться, крутился в тисках, кричал. Сирена заглушила все отчаянные попытки позвать на помощь.

Когда мысли поглотила паника, в бой вступил инстинкт выживания. В своей апатии он мог сколь угодно размышлять о ничтожности существования; но, как и все существа на земле, Чай не желал умирать. В критический момент воля к жизни разбудила внутри первобытную ярость. Новое сердце взорвалось мощью, пульсировало электричеством, прошедшим сквозь нервы. Громоздкий протез налился тяжестью собранной энергии. Зарычав в гневе, парень с силой рванул вперед, выдираясь из смертельной хватки, и обрушил железный кулак под ноги окруживших его лунатиков. Освобожденная сила грохнула, как невидимый взрыв, раздробила бетонное покрытие, разорвала в клочья сетку забора. Волна дрожи пронеслась сквозь пол и стены, сметая на пути все и всех. Непроходимая толпа людей разлетелась в стороны как карточный домик под порывом ветра.

Часть так и осталась лежать в пыли и бетонной крошке; но большинство поднялись, такие же безучастные, такие же неостановимые. Без воли, без желаний. У них был лишь приказ, заложенная в мозг команда, которую необходимо выполнить, как угодно. К сожалению, они не оставляли выбора и ему.

Парень и сам не заметил, как в его руке появилось оружие. Стоило лишь подумать о защите, как протез отозвался лязгом, и толстые пальцы сомкнулись на чем-то длинном, тонком и достаточно крепким, чтобы разбить им пару черепов. Стальной прут поднялся в воздух. Бил по протянутым рукам, по коленям, в челюсти и лица, – чтобы обездвижить, остановить, дать себе время. Чай маневрировал между тем небольшим пространством, что смог отстоять, и отступал дальше, надеясь прорваться и затеряться среди коридоров. С мерзким звуком ломались кости, и железка скоро окрасилась кровью. Пациенты падали на раздробленный пол без стонов и криков. Парень не мог сказать, живы ли они еще. Чай не хотел убивать, но куда больше он не хотел быть разорванным на части безликой, безмолвной толпой.

Окруженный, он вертелся и отбивался со всех сторон. Новообретенная скорость стала преимуществом, и все же, его слишком сильно превосходили числом. Свободный клочок земли уменьшался. Безумцы валились навзничь, по их спинам надвигались новые. И как бы он не старался, выхода из человеческой массы не было видно.

Резкий рывок заставил его пошатнуться, потерять темп. Увлеченный дракой, парень не заметил опасность из-за спины. Кто-то схватил его за край шарфа, подтянул к себе. На шее сомкнулись жилистые мужские пальцы. Он попытался вывернуться, ударить. Хватка стала сильней. Скованный болью, лишенный воздуха, Чай бился как птица в силках, слишком напуганный, чтобы думать о плане. Зрение поплыло черными точками. Не встречая сопротивления, толпа снова смыкалась вокруг.

Черный комок вдруг свалился с потолка, яростное мяуканье на мгновение пробилось через визжание сирен. Когти, короткие, острые, быстрые, вцепились в неподвижное лицо, разрывая его на лоскуты. Даже зомбированный, мужчина пошатнулся от болевого шока, отпустив пленника. Чай едва не упал, но адреналин быстро привел его в чувства. Как только кошка отскочила в сторону, прут ударил безумца в голову. Парень хрипло дышал, глотая кислород горящей глоткой, закашлялся. Мяукнув, чтобы привлечь его внимание, кошка легко поднялась, прыгая вверх по сетке к переплетениям вентиляционных труб.

В здравом уме Чай, конечно, даже не подумал бы последовать за ней. Но сейчас в голове была лишь паника и желание выжить; поэтому он рванул следом. О том, как взбираться, он тоже не думал – тело двигалось само собой, куда более сильное и ловкое, чем было когда-то. Мелькали полосы белого и зеленого света, стены, машины, панели, плакаты сливались в одно смазанное пятно. Он бежал; не знал, куда и зачем, просто бежал, ища выход на улицу. Наружу, на волю, где стены не раздавят, где потолки не обрушатся, где ярко горит солнце, и воздух не воняет спиртом. Подальше от загребущих рук, от кусачих зубов, от тусклых глаз. Туда, где поднявшиеся из обломков мертвецы не смогут достать его.

Только не было ни выхода, ни воли, ни солнца. Клетка из камня и металла держала крепко и уходила под землю куда глубже, чем он предполагал. Лабиринт холодных, темных коридоров, водопроводных труб и путей вентиляции вился, разветвлялся и не кончался. От отчаяния хотелось лезть на стенку, бросаться и царапать, пока ободранные ногти не пророют путь на свободу. Повержено завыв, он свернулся в темном уголке, закрывая уши от вопля сирен и шипящего шума, так давящего на его бедные мозги. Горящее в груди подобие сердца отбивало быстрый, громкий ритм, в такт беспокойному дыханию – словно десяток пайгу в оркестре выстукивали разом тревожный набат.

Он попытался успокоить себя, глубоко вдыхая и считая до десяти у себя в голове. Так учили делать в рехабе, когда громкий шум в очередной раз выбивал его из реальности. Это не всегда помогало, транквилизаторы работали куда эффективнее. Когда-то казалось, что они решат его проблемы. Волшебное лекарство от тревог и кошмаров. В итоге стало лишь хуже, потому что он идиот и опять проебался. Все повторялось. Он снова лежал в затюханной старой больнице, среди пропащих и потерянных, и пытался не сойти с ума, когда очередной приступ ломки перекручивал изнутри его измученное тело. Он просто хотел выздороветь. Просто хотел спать по ночам, не дрожать от каждого звука, не видеть картин прошлого за каждым углом, разве это так много? Где он опять ошибся?

Сквозь белый шум и оглушающий вой, как далекое эхо, прозвучал мягкий мяу. Черный клубок нетерпеливо ткнулся в его плечо, пролез под локоть и лег рядом, положив мордочку под покрытую синяками шею. Слабо улыбнувшись, Чай протянул живую руку и погладил робо-кошечку. Синтетическая шерстка была холодной, но приятной на ощупь. В ответ она заурчала, завибрировала как включенный массажер. Он приобнял ее, осторожно и ласково, чтобы не отпугнуть. Кошка ответила довольным мурлыканьем, потерлась о его дрожащее тело, острый носик уперся в ладонь, требуя больше поглаживаний. Парень тут же подчинился. Ее милый образ и успокаивающее присутствие держали на плаву его утопающий разум.

Наконец, кошка устроилась рядом, легла к его груди. Два механических сердца прижались друг к другу. Ее, маленькое и звонкое, как треугольник. Его, большое и глухое, как барабан. Синхронизировавшись, звучали вместе, сначала неровно, затем в такт, складываясь в несложную мелодию. Сосредоточившись на ней, Чай нашел в голове слова и вполголоса напевал. Кошка мурлыкала в унисон.

Несколько мучительных минут спустя приступ паники сошел на нет; фантомный камень упал с груди, давящее шипение в ушах наконец утихло. Он снова мог свободно дышать и думать.

– Рад, что ты про меня не забыла, – он сел на колени и почесал ее за ухом. – Ну что, теперь мы друзья?

– Еще нет, – ответила она язвительным девичьим голосом. – Но спасибо, что кошку мою спас.

Только что включившийся мозг Чая опять коротнуло. В немом шоке он уставился на робо-зверушку. Та проигнорировала его ошалевший взгляд, грациозно развернулась и продолжила, бродя вокруг его ног.

– Знаю, что тебе нелегко, но у нас мало времени. Через полчаса тут будет не продохнуть от охраны.

– Ты говорящая! Говорящая кошка! – пропустив слова мимо ушей, он удивленно ткнул в нее пальцем. Робот закатила глаза.

– Нет же, дурила. Это Восемь-Ноль-Восемь, Восьмерка, если тебе проще. Она кошка, но сделала ее я. Так вот…

– Нет, нет, стой, погоди, мне… нужно пару минут, – удрученно опустившись в уголке, он схватился руками за голову. – Я думал, мне просто операцию сделают, а теперь… я застрял неизвестно где, происходит непонятно что, а еще, кажется, меня пытаются убить. И кошка говорящая… Можешь объяснить вот это… хоть что-то, прежде чем моя башка взорвется?

Рехаб, безусловно, был самым мрачным и безысходным местом на земле, но там хотя бы пытались лечить, а не калечить. Даже самые буйные пациенты обычно держали себя в руках, хотя явно хотели врезать ему за неподходящие шуточки. Но активно убить пытались впервые.

Восьмерка наклонила голову, но потом мягко, с пониманием ответила:

– В общем, если очень коротко, то… проект Армстронг, в который ты записался, был, м-м… огромным кидаловом. Людей специально заманивают на остров, чтобы они как бы сами соглашались быть подопытными крысами. Но Ванделей тестируют не импланты. Они разрабатывают какую-то систему контроля сознания.

– Это как… промывка мозгов? Погоди, то есть, те люди, они…

–  Управляются системой, ага. Только я не знаю, как. Вся информация зашифрована, даже зацепки достать чертовски сложно. Я давно пытаюсь понять, что происходит, но до сих пор никто из пациентов не выходил из-под их контроля… кроме тебя.

Парень замолчал – сказать было нечего. Еще дома он подозревал, что приглашение может оказаться ловушкой, слишком уж хорошим оно было. Хотя все варианты обмана, которые он ожидал, были ничтожны по сравнению с тем, что происходит на самом деле. И все же, убеждая себя в обратном, Чай знал – даже если бы его предупредили об опасности, он все равно не отказался бы от участия. Это был единственный шанс вернуться к нормальной жизни, и он снова схватился за ложную надежду в попытке стать на ноги.

И Ванделей не солгали. Они вылечили его, сделали быстрее, сильнее. Только не уточнили, что ценой за это станет его свобода.

– Прости за любопытство, но ты, случайно, не знаешь, как тебе это удалось? – кошка запрыгнула за ближайший ящик и теперь наблюдала за ним свысока. Чай пожал плечами. Он мало помнил моменты до и после операции, разве что…

– Не уверен. Мне казалось, что просто сплю и вижу странный сон. Могу вспомнить только начало… Высокий человек в черной маске стоял на вершине башни, а вокруг… был шторм, и били молнии. Он что-то говорил мне, на языке, которого я не знаю. Потом я услышал музыку, последовал за ней и проснулся.

Сначала он не обратил внимания, странные сны и кошмары не были для него редкостью. Теперь, если подумать, этот человек казался ему знакомым, хотя из-за маски нельзя сказать наверняка. И его слова… как же там было? Fiet unum omnes. Кажется, будто он знал их, знал все, что хотел сказать ему таинственный незнакомец, но понимание оказалось потеряно вместе с памятью.

– Какую еще музыку? – кошка прервала его размышления.

– Из груди, наверное. Вряд ли это что-то другое.

Прежде чем Восьмерка успела задать новый вопрос, Чай встал и приподнял край скомканной футболки. Кошка зачарованно уставилась на пульсирующий неоновый медальон, комично раскрыв рот. Для робота ее мимика была невероятно детальной.

– Что за… это что, плеер?! У тебя из сердечника торчит?! – кошка приподнялась и положила передние лапки на стекло, рассматривая его как рыбок в аквариуме. Парень сдержал смешок. – Как это вообще получилось?

– Понятия не имею.

– И… ты нормально себя чувствуешь? Ничего не болит, давление не скачет?

– Если и болит, то только потому, что меня недавно отмудохала толпа зомби в сорочках.

– Это... непонятно, глупо, и мне такое не нравится. Совсем. Тебе нужно быть осторожнее, – она села, задумчиво потирая лапкой подбородок. Ну совсем как человек! Какая милашка! – Сердечник-генератор – сложная система, его дефекты обычно смертельны. Я понятия не имею, как оно вообще работает, с таким-то дополнением. Постарайся не лезть на рожон, тебе нужно экономить энергию. Я не уверена, что сердечник был правильно заряжен, придется потом… Ладно, неважно, у нас мало времени. Нужно драть когти из производства, пока… эй, ты слушаешь?!

Прежде чем раздраженная кошка успела отчитать его за невнимательность, динамики интеркома громыхнули, заглушив сирены. Голос был женский, но грубый, глубокий и мощный, такой силе легких можно только позавидовать.

– Эй, вы! Говорит Рекка, директор отдела производства! Мне сообщили, что из медотсека сбежал дефектный киборг! Чем вы вообще занимаетесь, салаги, за что я вам деньги плачу?! Ох, и надеру я кому-то задницу! Найдите этого пацана и расплющите в лепешку, иначе Рекка расплющит ВАС!

На секунду сообщение прервалось грохотом и скрежетом металла – как будто сломали что-то большое. Видимо, для острастки.

– Ни один дефект не выйдет отсюда, только не в мою смену! Упустите его, и будете работать на станках пятьсот десять лет, потому что вам понадобится именно столько лет, чтобы возместить ущерб репутации компании! Возьмите запасные юниты в арсенале, перекройте все выходы и доложите мне! А теперь за работу, ИДИОТЫ!

Напоследок динамик взорвался хрустом и резким шипением – несчастное радио не пережило встречу с главой производства. Чай нервно вздрогнул.

– Не хотел бы я показываться на глаза этой женщине.

– Тогда самое время валить, – Восьмерка спрыгнула ему под ноги. – Я помогу тебе с охраной.

– Как ты поможешь? Ты же кошка, – с сомнением протянул парень. Она закатила глаза и потерла лапкой лоб.

– В сотый раз повторяю, я НЕ… а знаешь, забей. Просто заткнись и иди следом. Нам главное сейчас – не высовываться.

– Не дрейфь, если что, я разберусь. Зацени-ка! – он крутанул протезом, и его верхняя часть распахнулась, выбросив в его ладонь железный прут. – Не знаю, что эта за штука, но я отлично набиваю ей рожи! Прямо как спрятанный меч у меня в руке. Круто, а?

– Это же… щипцы уборочные. Чтоб мусор подбирать.

– …ну ладно! Да, кстати… меня Чай зовут.

– Ты не особо смышленый, да?

***

Им почти удалось выбраться из центра производства без происшествий. Почти.

Хорошо, что он не отказался от помощи. Без Восьмерки он ни за что бы не пробрался через запутанный лабиринт коридоров. Ему и раньше было сложно в них ориентироваться, а теперь на каждом углу выстроился патруль роботов, готовых к бою. Среди них были и громилы, и стрелки, и огнеметчики. К счастью, никто из них не догадался проверить вентиляционные шахты, иначе попытка побега закончилась бы, едва начавшись.

Пока четвероногая помощница вела его окольными путями, Чай наслаждался обретенными силами. Его тело ощущалось по-другому, стало быстрым, гибким, прытким. Раньше невозможные прыжки давались ему с удивительной легкостью. Помогала в этом новая рука – оказалось, протез был магнитным и легко держал его на любой металлической поверхности, будь то стены или потолок. Восьмерка скользила по трубам и платформам с кошачьей ловкостью, и он ничуть ей не уступал. Боль, давно ставшая частью его жизни, отступила; пульс держался стабильно ровным, несмотря на стресс. Встреча с зомбированной толпой оставила множество синяков, укусов и ссадин, но все они заживали буквально на глазах. Кошка сказала, что дело в его сердечник-генераторе. Что-то там про новый источник энергии, химические соединения в крови, ускоряющие обмен веществ и процессы регенерации, он не вдавался в подробности. Потому что отвлекся и перестал слушать на половине ее нудной научной речи.

Чай хотел бы радоваться. Вопреки всему дерьму, в котором застрял, он выжил и был на полпути к спасению. Омрачало только то тяжелое чувство, которое появлялось всякий раз, когда под ними, не обращая внимания, проходили пациенты. Восьмерка называла их лунатиками – мол, они спят, а тело ходит во сне, контролируемое чужими приказами. За пределы производства их не выпускали, но вокруг медкорпуса их оказалось довольно много. В основном, занятых какой-то грязной работой. Экономят на сотрудниках, с презрением рассказала его спутница.

Спустившись с вентиляционной решетки, он остановился перед лунатичкой. Молодая девушка со протезами ладоней, так похожая на него, убирала мусор рядом с автоматом для напитков. Она двигалась вперевалку, таща за собой мешок, и едва не врезаясь в мебель и стены вокруг. На голос и движения никак не отреагировала, глубоко погруженная в свой механический сон. Тогда он попытался напеть ей куплет, щелкая пальцами в такт. Это вызвало что-то похожее на реакцию – девушка оторвалась от работы и уставилась на него непонимающим взглядом. Но как только песня закончилась, она снова отвернулась, мгновенно забыв обо всем.

Чай знал, что это не его дело, и все равно чувствовал жалость при виде этих несчастных. Никто не заслуживает такой судьбы; но даже с новыми способностями парень никак не мог спасти их. Собственное бессилие раздражало его больше всего.

– Ты можешь помочь им? – осторожно спросил он. Кошка скривилась и стыдливо ответила:

– Прости, но… я слишком мало знаю об этой системе. Сейчас я бесполезна.

– Сама сказала, не я, – ехидно фыркнул Чай. Восьмерка раздраженно закатила глаза.

Шутка помогла притупить, но не избавила от горечи в душе. Будто столетие назад он смотрел, как властный мужчина обещает чудеса целой толпе, и восхищался им. Сейчас от этого чувства остались лишь отвращение и злость. Он привык к разочарованиям, привык к тому, что его начинания обламываются, даже не начавшись. Впервые в жизни ему повезло спастись из передряги и пожалеть об этом.

…хотя нет, не впервые. Восемь лет назад он тоже не обрадовался тому, что выжил. Последствия такого везения истязают его до сих пор.

– Почти пришли, – кошка остановилась и осторожно свесилась с рабочего помоста. – Видишь развилку? Нам налево и наверх. Там будет погрузочный лифт, я могу взломать его. Если повезет, на той стороне никого не будет, и мы тихонько свалим. Пошли.

Ее ухо резко повернулось, хвост дернулся в сторону. Она припала на лапы и затихла, Чай опустился рядом с ней. Издалека раздалась череда шагов. Парень вытянулся, чтобы посмотреть. Небольшая группа прошла под ними, но повернула в другую сторону, к лестнице вниз. Он узнал МЧН-001, мелких охранников, которые стояли на каждом шагу в комплексе. С ними была пара похожих роботов, другой расцветки и с лазерными пушками наперевес. Между охраной семенили пациенты, неуклюжие и безучастные к тому, что происходит. Через минуту процессия исчезла в коридоре, ведущим, судя по знаку, к «Центру утилизации». Чай свесился с перил помоста и бесшумно опустился на пол. Затем на полусогнутых прокрался следом.

– Ты куда собрался?! Нам в другую сторону! – зашипела кошка. Быстро спрыгнув, она догнала его и вцепилась зубами в край шарфа. – Что ты задумал?

– Кажется, я видел этих людей. Они лежали в палате, где я очнулся, – он осторожно заглянул в полумрак лестничного пролета. – Куда их ведут?

– Какая разница? Пойдем отсюда, – Восьмерка ткнулась ему под ноги. Ее голос звучал нервно.

Он не послушал и продолжил спуск, сам толком не понимая, зачем, подчиняясь лишь собственному тревожному предчувствию. Кошка беспокойно вертелась рядом, и ее поведение подталкивало его наперекор предупреждениям. Что они скрывают? Хватит с него секретов и недомолвок. Сам увидит.

В конце его ждала тяжелая раздвижная дверь в отсек сбора мусора, что лишь усилило подозрения. Он поднялся наверх, держась магнитом за стену, подождал, пока группа снова выйдет (пациентов с ними уже не было), и прокрался внутрь. Он не знал, чего именно ожидал увидеть. Мусорный отсек выглядел так, как должен был – грязь и ужасающий запах гнилья, контейнеры, доверху набитые пищевыми отходами и хламом, горы металлолома, поднимающиеся почти до потолка. В глубине зала, где в ряд выстроились шахты мусоропроводов, роботы-тяжеловесы сбрасывали все это в топку. Лишь пройдя чуть дальше, Чай встретил знакомых пациентов – и наконец-то узнал, где заканчивается их путь.

Впервые его механическое сердце пропустило удар, сбившись с идеального ритма.

Они лежали там же, вместе с остальным мусором. Изломанные тела, сваленные на помойку так легко и бездушно, как будто их жизнь не стоила ничего. Пять минут назад живые, сейчас – лишь истекающая кровью куча мяса и сломанной техники, без лиц и имен. На полпути к тому, чтобы стать пеплом и окончательно исчезнуть, не оставив о себе даже надписи на камне.

– Прости, наверное… стоило тебе сразу сказать, – он не сразу понял, что молчаливо стоял и смотрел, пока голос Восьмерки не вернул его в реальность.

– …зачем? – выдохнул он. Язык не слушался. – Ванделей и так управляли их разумом. Так зачем?

– Думаю, это другие дефектные. Обычно их исследуют и направляют на какие-нибудь работы, прежде чем избавиться… но, полагаю, из-за твоего побега они решили ускорить процесс.

В горле поднялся комок. Желудок скрутила невидимая рука. Почему он так волнуется? Он даже не знал этих людей. Они ему никто. Но мертвы они из-за его побега. Из-за него. Он должен быть с ними, лежать и гнить в одной куче, но ему снова повезло выжить там, где другие не смогли. Чем он заслужил такое везение? И заслужил ли? В своей жалкой жизни он не сделал ничего полезного или достойного. Что за жестокая ирония, ненавидеть свое существование и продолжать его, пока чужие жизни угасают с каждой секундой. Или таково его наказание – смотреть, как люди умирают и не иметь никакой возможности это предотвратить?

Нет, нельзя так думать. Этих людей убил не он, а огромная корпорация, которая считает, что может без последствий распоряжаться человеческими жизнями. Для которой их судьбы – лишь расходный материал для собственных планов. Бездушная корпоративная машина, которая пытается раздавить любого на своем пути. Тогда-то горечь в его душе зажглась праведным гневом, огнем пробежала по венам. Может, он не может спасти мертвецов; но он больше не позволит Ванделей и дальше играть с доверчивыми и отчаянными. Теперь это его личное дело, и он принимает смертельный вызов, слишком упрямый, гордый и злой, чтобы отступить просто так.

– Тот дефектный! – механический голос эхом прогремел за спиной.

– Чай, беги оттуда! Не делай глупостей! – кошка в панике рванула вглубь зала. У входа уже собирались роботы-охранники, но он не пошевелился. Вытащил стальной прут, размял шею и удобнее стал на ноги.

– Рекка хочет его устранить. Этим и займемся, – один из них навел на него лазерную пушку.

– Попробуй, сучка, – прошипел он сквозь зубы.

Зомбированная толпа не справилась с ним. Лекарственная зависимость не сломала его. Ебучая техногенная катастрофа не смогла забрать его в могилу. И черта с два он так позволит кучке ходячего лома его убить.