-0-
Было что-то очень неправильное в растянувшемся на полу полковнике. Прежде всего напрягало что он лежал ничком, вытянув одну руку будто в попытках дотянуться до чего-то только ему одному известному, а вокруг были разбросаны бумаги. Как бы он ни относился к документам, всегда следил за тем чтобы те были в прекрасном состоянии, ничем не запачканные и ровные. Эдвард осторожно подошёл к начальнику, присел на корточки и неуверенно коснулся плеча. Легонько потряс.
Ничего.
Полковник не реагировал, а когда Эдвард попытался перевернуть его на спину, оказался неожиданно тяжёлым и будто вросшим в доску пола. От этого в животе что-то заныло и отозвалось лёгкой болью. Дурное предчувствие медленно, но верно просачивалось в совершенно пустую от эмоций голову. Эдвард ощущал себя как в замедленной съёмке. Время тянулось медленно, как стекающий с половника кисель, но при этом с удивительной быстротой приходило понимание. Пыхтя от усилий, Эдвард сделал резкий рывок и наконец перевернул тело начальника. То упало на спину с глухим стуком, совершенно не похожим на звук обычного падения. Словно какая-то вещь вдруг грохнулась, а не живой человек.
Рой Мустанг и не был живым.
Эдвард отрешённо смотрел на полуприкрытые синие глаза, потерявшие живой блеск и казавшиеся стеклянными. Совсем как у мамы в последние мгновения жизни — мелькнула быстрая мысль, но сил оспаривать её не было. Время и правда тянулось слишком медленно. Совершенно не ощущая ни себя, ни каких-либо эмоций — внутри была лишь пустота, холодная и звенящая — Эдвард поднял глаза на распахнутое окно, а после снова вернул взгляд на лицо начальника. Крови как таковой не было, только маленькая дырочка от пули точно в области виска.
Снайпер.
Эдвард проснулся хватая ртом воздух и трясясь от пронзающего тело холода. Увиденная во сне сцена стояла перед глазами, да так ясно, что какой-то частью сознания Эдвард начал сомневаться, что видел именно сон, а не воспоминание.
Эдвард потряс головой в попытке выкинуть дурные мысли.
Нет, Рой Мустанг не мог быть мёртв. Он сто процентов был жив-здоров и, судя по темноте окна, сейчас спокойно спал у себя дома, видя сны о том как будет в который раз отчитывать Стального алхимика за повреждение госимущества. Никак иначе.
И всё-таки противная дрожь не спешила уходить. Понадобилось некоторое время чтобы понять, почему. Он сильно вспотел за время сна, и мокрая насквозь пижама прилипла к телу, холодя. Что ж, с этим он мог справиться. Эдвард медленно сполз с кровати, как в тумане прошёл к небольшому комоду в котором уместились все его скудные пожитки, нашарил в тумбочке запасную пижаму и поспешил переодеться. Сухая ткань приятно облегла тело.
— Брат?
Сонный, если так, конечно, можно выразиться про голос души Альфонса придал реальности больше смысла. Эдвард заторможено моргнул раз, другой, повернул голову в сторону сидящих в позе лотоса рыцарских доспехах. Альфонс не мог спать, но мог входить в состояние медитации, что позволяло душе отдохнуть. Звучало странно и, когда такое случилось в первый раз, Эдвард не на шутку перепугался, прежде чем испытать подобие облегчения: несмотря на лишение тела, его брат всё же сумел отыскать способ напомнить и себе, и другим, что он не робот, а такой же человек, периодически нуждающийся в отдыхе.
— Я тебя разбудил? — не совсем верная формулировка, но и Эдвард, и сам Альфонс предпочитали именно это слово. Оно казалось нормальным, правильным.
— Не совсем, — Альфонс мотнул головой, из-за чего пластины шлема соприкоснулись с корпусом, сопроводившись лёгким звоном. — Всё в порядке? Ты какой-то странный.
Эдвард замялся. Не хотелось обсуждать с братом увиденное, но и просто отмахнуться было нельзя.
— Сон плохой приснился, — наконец выдавил он.
— Кошмар?
— Ага. — Эдвард кивнул, поёжившись от вновь возникшей перед глазами картины мёртвого командира. — иногда мне кажется, мой мозг зациклился на чьей-нибудь смерти. Надоело. Неужели так трудно выдать мне что-нибудь лёгкое, смешное, например?
— Ну, смех у тебя очень громкий, брат, так что, думаю, твой мозг просто не хочет чтобы ты получил по голове за то что разбудил кого-нибудь посреди ночи из-за смешного сна. — пошутил Альфонс, и Эдвард фыркнул. Губы тронула маленькая улыбка.
— Эх, тогда надо научиться орать как резаный при кошмарах, чтобы моему мозгу неповадно было мне их подкидывать.
Альфонс тихо засмеялся, и сам Эдвард почувствовал себя чуточку лучше. Сердце замедлило свою гонку, постепенно возвращаясь к нормальному ритму. Страх отходил. Эдвард заложил руки за голову, подняв взгляд в потолок. Этот сон был обычным кошмаром, вызванным сильной усталостью от длительного пути и нежеланием сдавать отчёт о выполненной миссии. Именно так.
Этот сон никак не мог быть предупреждением.
Вещие сны не приходили к нему с тех пор как он вернулся со свидания с Истиной.
-1-
Штаб восточного командования как всегда выглядел слишком обыденным и немного угрюмым из-за потрескавшейся и местами облезшей краски. Полковник упоминал, что скоро тут начнут плановый ремонт, но пока никаких предпосылок к грандиозному событию не наблюдалось.
Эдвард с толикой раздражения отметил, что за время его отсутствия появился новый постовой, которому, судя по скептичному взгляду в ответ на приветствие, никто не сообщил о существовании Стального алхимика. Или, скорее, никто не сообщил ему, как этот самый Стальной выглядит. Эдвард даже не пытался удержать себя от демонстративного закатывания глаз пока хлопал себя по всем внутренним карманам в поисках заветных часов-удостоверения.
— Ребёнок не может обладать титулом госалхимика, не думай, что я не в курсе этого, малыш.
Покровительственный тон и жирный намёк сразу и на возраст, и на рост вызвал у Эдварда приступ ярости, и только совесть, завопившая голосом Альфонса, остановила Стального алхимика от применения силы. Незачем ему марать руки о какого-то глупца. Да и полковник точно будет не в восторге, приди ему очередная жалоба на поведение его младшего подчинённого. Ему следовало проявить чудеса выдержки и доказать всем вокруг — и в первую очередь глупому постовому. — что он давно уже не ребёнок.
— Можете лично позвонить полковнику Мустангу, он подтвердит мои слова.
Эдвард вложил в слова всё с таким трудом собранное уважение и попытался дружелюбно улыбнуться. Так ведь взрослые решают проблемы, верно? Путём диалога и взаимного уважения…
— Я не собираюсь отвлекать командующего из-за детской прихоти. Ты вообще знаешь, кто такой полковник Мустанг?
— Огненный алхимик, — сквозь зубы процедил Эдвард, чувствуя, что его терпение стремительно тает. Постовой удивлённо моргнул, видимо, совершенно не ожидая верного ответа, но быстро вернул себе невозмутимый вид, продолжив гнуть свою линию:
— Ну, это и так все знают.
Эдвард почувствовал как задёргалось правое веко. Этот разговор явно вёл в никуда, но он просто обязан был попытаться ещё раз. В последний раз.
— Так вы пропустите?
— Разумеется нет. — как само собой разумеющееся ответил мужчина, давая понять, что спор не имеет смысла.
— Ладно, — неожиданно легко согласился Эдвард и даже развернулся, делая вид что уходит. Постовой облегчённо вздохнул, сделал шаг-другой к будке, и тогда Эдвард в два прыжка оказался у железного забора. Вцепившись в тонкие прутья, сделал самый глубокий вдох.
— ПОЛКОВНИК!
Громогласный крик напугал всех в ближайшем окружении, заставив взлететь прыгающих по газону воробьёв, подпрыгнуть и схватиться за сердце проходившую мимо гражданскую женщину, а незадачливого постового побледнеть и вытаращить глаза. Он явно не ожидал, что Эдвард всё-таки попытается добиться своего.
— Ты что творишь, пацан?! — мужчина схватил Эдварда за капюшон плаща и попытался оторвать от ворот, что сделать оказалось не так уж просто. Кричать с впившейся в горло тканью было трудно, поэтому Эдвард мог лишь надеяться, что зрение его не подвело, и окно в кабинет начальника действительно было открыто. А ещё, что тот находился внутри, а не сбежал куда-нибудь в соседнее управление или в туалет. В этом плане предыдущий его кабинет, где находилась вся команда, был лучше: кто-нибудь его зов о помощи точно бы услышал.
Рука из плоти и крови начала сдаваться под натиском сильных пальцев взрослого, но прямо перед тем как постовой сумел-таки наполовину оторвать его от ворот, в воздухе из ниоткуда вспыхнуло пламя. Огонёк потанцевал перед глазами, будто желая убедиться, что не остался незамеченным, после чего растворился в кольце так же неожиданно как и появился.
Эдвард мимо воли расплылся в довольной ухмылке. Чуть повернув голову, призывая постового сделать тоже самое, заметил высунувшийся в окно силуэт командира. Трудно было точно разглядеть какое выражение лица было у Огненного алхимика, но судя по тому как активно он махал рукой, выходка Эдварда не оставила его равнодушным.
— Кхм, — Эдвард кашлянул, привлекая внимание так и замершего с его капюшоном в руках постового, — теперь я могу пройти?
Если честно, на какой-то миг ему стало даже жаль мужчину. Бедолага весь сбелел и был похож на ребёнка, которого родитель застал за какой-нибудь пакостью. От вопроса он весь дёрнулся, окинул его растерянным взглядом, а потом разжал ладони и разве что не отскочил.
— К-конечно, — от волнения мужчина запнулся и часто задышал, исподлобья наблюдая за всё ещё стоявшим в окне командующим.
— Так уж и быть, замолвлю за тебя перед ним словечко, но впредь не смей меня останавливать.
Более несчастного и одновременно счастливого взгляда Эдвард ещё ни у кого не видел, а потому почувствовал себя вполне отомщённым. Не удержавшись, уже войдя на территорию штаба, он оглянулся и показал бедному постовому язык, после чего вполне дружелюбно помахал ему рукой. Мужчина неловко кивнул.
-2-
— Знаешь, ты мог просто попросить его позвонить мне, а не орать будто тебя режут. — с порога заявил ему полковник, на что Эдвард пожал плечами:
— Пробовал, но он решил что я прикалываюсь. Докричаться казалось проще чем искать телефонную будку, да и коды доступа я не запомнил.
Мустанг вздохнул.
— Печально, что на самые важные вещи твоей памяти как всегда не хватает.
— Ты это на что намекаешь?! — вспылил Эдвард и, практически сразу сменив гнев на милость, полез в чемодан. — На вот, отчёт, как и положено.
Если честно, бумаги выглядели далеко не лучшим образом. Из-за того что он забыл сунуть их в файл они смялись и заломались по краям. Полковник окинул отчёт печальным взглядом.
— Ты его коровам на дегустацию что ли давал?
— Обижаете, полковник, коров в том селе нет, дегустировали овцы. — с наглой улыбкой вернул шпильку Эдвард, но начальник не впечатлился. Пройдя к своему рабочему месту, он бросил отчёт на стол и достал из верхней шуфлядки стопку чистых листов. У Эдварда засосало под ложечкой от догадки.
— У меня последнее время нет времени даже нормально поесть, так что в этот раз переписывать свои каракули будешь сам. Приступай.
Со вздохом Эдвард прошаркал к столу, взял свой отчёт и чистые листы и занял своё место на диванчике возле которого стоял низенький журнальный столик. Вообще Эдвард ни разу не видел, чтобы кто-то из команды когда-нибудь что-то писал за этим столиком — это был скорее элемент декора, подставка под маленький цветочный горшок и тоненькую стопку каких-то журналов, — но конкретно ему он казался вполне удобным. Полковник первое время пытался усадить его за «нормальный стол» чтобы он не «скручивался буквой Зю», но спустя огромное количество жарких споров сдался. Эдвард тогда весь день светился от радости.
Убедившись, что поверхность столика чистая и свободная от съедобных крошек, Эдвард деловито разложил по ней чистые листы и с видом перенесшегося во времени аристократа взял ручку. Перьевая, а от того несущая угрозу клякс, она тем не менее была любимой у юного алхимика, и он не упускал возможности пописать ею. Несколько раз упрашивал Мустанга подарить её ему, но неизменно получал отказ, а, когда решил схитрить и «машинально» прихватить с собой в дорогу, получил мгновенный удар кармы в виде растекшихся по всем внутренностям чемодана чернил. Альфонс тогда долго и искренне смеялся над ошарашенным лицом брата, и это был единственный плюс в сложившейся ситуации. Хорошо хоть, большую часть скудных пожитков удалось спасти при помощи долгих алхимических преобразований. Это было непросто. Зато ручка сразу после окончания миссии вернулась к своему законному владельцу, а полковник великодушно сделал вид, что не заметил пропажи.
— Поверить не могу, что уже конец октября, а погода, словно на дворе апрель.
— Хм? — Эдвард отвлёкся от написания первого предложения, поднял глаза на начальника. Рой Мустанг стоял к нему спиной, облокотившись о подоконник и высунув голову в окно. Перед глазами встал момент из сна и отчётливо открытое окно. Эдвард почувствовал как в горле встал ком. Отложив ручку на край столика, предварительно убедившись, что чернила точно не вытекут, он поднялся на ноги и подошёл к командиру. — Я, конечно, знаю, что ты горячий человек, в смысле ты ведь Огненный алхимик, но неужели тебе так жарко, что постоянно открываешь окно? Даже не форточку?
Мустанг поджал губы на очередное прозвище, но выказывать возмущение не стал. Вместо этого подвинулся, давая подростку возможность так же насладиться влажным тёплым воздухом.
— Форточка заклинивает, да и толку от неё особо нет — совсем не чувствуется.
— Ты же алхимик! — Эдвард искренне не мог понять в чём проблема.
— Если я сам буду всё чинить, то за что будут получать зарплату рабочие?
В словах полковника был резон, и Эдвард не нашёлся что на это возразить. Вместо этого он решил сосредоточиться на виде из окна и особенно на западном крыле Штаба, что, хоть и располагалось на достаточном расстоянии, но было почти напротив. Интересно, с этой крыши хороший обзор на кабинет командующего?
— А что это за домики?
— Где?
Мустанг удивлённо искривил бровь, и Эдвард, закатив глаза, указал на три выступающих на крыше цилиндра.
— Вон те.
— Это вентиляция, Стальной. — поняв, о чём именно спрашивал Эдвард, рассмеялся Мустанг. Не удержавшись, он притянул подростка к себе и взлохматил ему волосы. — Домики! Ну и фантазия у тебя.
— Хватит портить мне причёску! — Эдвард вырвался из хватки и принялся поспешно приглаживать теперь торчащие во все стороны волосы, — Ну вот, все труды напрасно! Я тебя порой ненавижу, знаешь?
В ответ полковник откровенно рассмеялся. Надувшись, Эдвард решительно стянул с кончика косы резинку и, зажав зубами, принялся переплетаться. Какое-то время начальник молча наблюдал за его потугами, а потом принялся отвлекать уже порядком поднадоевшими вопросами.
— Если уж так хочешь длинные, то почему просто в хвостик не соберёшь?
— Отстань, — сквозь зубы промычал Эдвард, пытаясь выпутать правую руку из волосяного плена. Как же он ненавидел, когда волосы попадали в разъёмы протеза!
— Нет, правда, — никак не мог успокоиться Мустанг, — почему именно косичка? Ты ведь в курсе, что так становишься похож на девочку? Что, если кто-то перепутает и захочет познакомиться?
Зарычав не хуже потревоженного за трапезой трущобного кота, Эдвард резко развернулся, так и не закончив плетение.
— Кажется, кто-то говорил, что у него работы выше крыши?!
— Эй, у меня уже мозги кипят, — Мустанг примирительно поднял ладони, — да и с тобой в одном кабинете просто невозможно работать.
— Замечательно, я как раз собирался уходить!
Эдвард широкими шагами направился к двери, когда начальник недовольно скрестил руки на груди.
— Ты не забыл про отчёт?
Стиснув зубы, Эдвард рискнул-таки схватиться за ручку.
— Сам перепиши на досуге.
— Так. Стальной.
-3-
Мёртвые глаза полковника смотрели прямо в душу, и Эдвард чувствовал, как на смену шокированному онемению подползает истерика. Это ведь не должно было произойти! Мустанг не должен был умереть вот так! Он должен был прожить долгую жизнь, создать семью со старшим лейтенантом и стать во главе страны, чтобы остановить бесконечные войны с соседями и дать Аместрису возможность спокойно развиваться. Он должен был сидеть за своим столом и работать, а не лежать под ним с простреленной головой!
Эдвард понял что плачет только когда слёзы упали с его подбородка на холодную кожу лица начальника. Он плотно стиснул зубы, понимая, что если откроет рот, то наружу вырвется что-то очень похожее на вой раненого зверя. А плакать вслух значит признать, что это всё правда, что на самом деле. Часть его продолжала твердить, что это всё ложь, дурной и какой-то извращённый розыгрыш. Он держал мёртвого полковника за плечи и голову и отчаянно пытался нащупать на его горле пульс, прекрасно понимая, что ничего не найдёт.
— Не смей, слышишь?! — это должно было прозвучать громко, грозно и даже немного в приказном тоне, но всё что вышло это сиплый шёпот. Эдвард практически не испытывал нужды просить и уж тем более умолять командира о чем-либо — каким-то образом тот всегда знал, что ему нужно и без чего он не сможет обойтись, — но, когда случались форс-мажоры, никогда в просьбах не отказывал. Эту же его мольбу Рой Мустанг нагло проигнорировал.
Эдвард не слышал как в приёмную кто-то вошёл, и понял, что больше не один только когда рядом раздался сдавленный крик и чьи-то трясущиеся руки попытались отобрать у него полковника. Болезненно зарычав, он ещё крепче обхватил тело командира, уткнувшись лбом тому в ключицы.
Кто-то что-то говорил — нет, кричал, это явно был крик — про скорую помощь.
Всё это было бесполезно.
Эдвард точно это знал.
Врачи порой могли провернуть казалось бы невозможное, но вернуть к жизни погибшего точно вне их компетенции. Тем более, полковник был застрелен снайпером, а не просто потерял сознание и ударился головой. От клинической смерти спасти можно было, от прошившей мозг пули — увы.
— Хокай не простит себе этот больничный. — Дрожащий голос, кажется, Хэвока, был последним что Эдварду удалось разобрать прежде чем тело полковника в его руках начало растворяться, а его самого будто бы куда-то засасывать.
Картинка смазалась, и в глазах потемнело.
Эдвард распахнул глаза и несколько секунд лежал в кровати, пытаясь прийти в себя. Сердце тяжёлым молотом било одновременно по мозгам и грудной клетке, грозясь разорвать последнюю. Не сразу Эдвард обнаружил на щеках дорожки от слёз. Белый потолок с древней лепниной сказал, что он находился в гостинице, а быстрый взгляд в занавешенное окно подтвердил надежды. Сон. Очередной дурацкий сон. Но какой реальный! Медленно Эдвард принял сидячее положение, подтянул к груди колени и упёрся в них лбом.
— Не снова, пожалуйста, — одними губами прошептал он, съёжившись ещё сильнее, до боли впившись металлическими пальцами в живую голень.
Кошмар повторился снова, и вот это уже нельзя было игнорировать. Альфонс не знал, но такие сны у него уже были когда-то. Он видел окровавленные тела тёти Сары и дяди Ури, родителей Винри, примерно за два-три месяца до их убийства; видел как потеряла сознание и вскоре умерла их с братом мама; даже выкидыш у их учителя, Изуми Кёртис, видел! Тогда, правда, он не знал, что она беременна и решил, что кровавый сон — результат его сильной обиды на неё и злости (в тот день учитель здорово вывела его из себя). Трудно было отрицать, что, по-видимому, у него был какой-то дар — проклятие — извещающее о скорой кончине всех, кого он любил. И самое страшное, что он совершенно не знал как предотвратить трагедию.
Перед глазами всё ещё стояли увиденные образы.
Передёрнув плечами, Эдвард осторожно слез с кровати, сунул ступни в пушистые тапочки и тихонько прокрался в другую комнату, где у них был маленький холодильник и мягкий диван. Достав три яйца, кое-как разбил их в сковородку, недовольно поморщившись от того что желтки растеклись. Накрыв прозрачной крышкой, он взял со стола стакан и прошёл в ванную набрать воды.
После таких снов всегда хотелось пить.
Не в силах не прокручивать снова и снова жуткое видение, Эдвард делал маленькие глотки спасительной прохлады и пытался вспомнить что-нибудь, что могло хотя бы примерно указать, когда ожидать покушения. Гибель родителей Винри он увидел за пару месяцев, болезнь и смерть мамы — где-то за три недели, а вот выкидыш у своего учителя он наблюдал во сне за четыре месяца и две недели до того как всё произошло. Не было точного таймера от кошмара до его воплощения.
Сколько времени было у Роя Мустанга?
От этой мысли внутренности скрутило и горло сдавило спазмом. Полковник всегда казался таким сильным, таким… непобедимым. Эдвард не мог представить себе чтобы тот даже был ранен, что уж говорить о смерти! И всё-таки игнорировать свои сны он не мог. Если был хоть какой-то шанс спасти этого самовлюблённого павлина, он вцепится в него всеми конечностями и даже зубами. Ему надоело терять нужных ему людей.
«Хэвок упомянул больничный старшего лейтенанта, так?»
-4-
Риза Хокай выглядела здоровее всех здоровых, и Эдвард позволил себе немного расслабиться. Совсем чуточку. Потому что здоровье — это такая штука, которая неизвестно когда может дать сбой (в этом он убедился на примере мамы).
— Я, конечно, сказал тебе приходить сразу после обеда, но раньше ты таким послушанием не отличался. Что случилось? — Полковник с явно читаемым подозрением во взгляде посматривал на своего подопечного, машинально перекладывая на край стола внушительных объёмов папки с документами.
Эдвард постарался придать себе оскорблённый вид.
— С чего ты решил, что что-то случилось?
— Слишком пунктуальный, — припечатал тот, и Эдвард надулся. Да, он никогда особо не стремился уложиться в отведённое начальством время и приходил отчитаться или взять новое задание когда ему было удобно. Полковник на эти вольности ворчал чисто для соблюдения формальностей, и Эдвард привык не обращать на это внимания. Теперь же вот выяснилось, что Мустанг всё-таки отмечал его опоздания. Стало немного неловко.
— Ну-у, мне стало интересно посмотреть на твою реакцию, если я хоть раз приду вовремя, — перекатываясь с пятки на носок выкрутился Эдвард. Полковник выразительно поднял бровь, всем своим видом показывая, насколько сильно ему верит.
— И как?
— Что?
— Ну моя реакция.
— А. — Эдвард шутливо прикусил кончик языка, поняв, что только что разрушил свою и без того хилкую версию, но идти на попятную не хотелось. — Не особо, если честно. Я ожидал выпученных глаз и открытый рот.
Эдвард опустил глаза в пол и поджал губы, сдерживая так и лезущую улыбку. На виске начальника вздулась едва заметная жилка, так что ему удалось как минимум вызвать у того раздражение. Это хорошо. Чем больше недовольства испытывал по отношению к нему полковник, тем меньше внимания заострял на его «странностях поведения».
— Выпученные глаза и открытый рот, как ты выразился, у меня были бы приди ты в нормальной одежде и с мужской стрижкой вместо этой дурацкой косы.
Эдвард почувствовал как заклокотало в горле.
— Это у меня стиль такой!
— К сожалению, это не стиль, а отсутствие вкуса, — вздохнул Мустанг и, пару секунд подумав, добавил, уперев кулак в щеку: — причём полное.
Такой наглости мальчишка стерпеть не смог.
— Старику не понять новые тенденции моды!
— Кого ты назвал стариком, шмакодявка?!
— Кого это ты назвал таким маленьким, что ему нужен упавший лист в качестве лодки, чтобы перебраться с одного конца лужи на другой?!
Полковник моргнул раз, другой, а потом со вздохом провёл ладонями по лицу:
— Знаешь, твои идеи с каждым разом становятся всё более… творческими.
В голосе начальника каким-то образом прозвучали одновременно и усталость, и некое подобие веселья, и Эдвард почувствовал, как запылали щёки. Он не думал, что начальник хоть когда-либо (кроме самого первого раза) обращал внимание на его картинные возмущения, и потому замечание было более чем неожиданным.
— К-короче, — он кашлянул в кулак, собирая разбежавшиеся мысли, — я тут вообще-то ради новой миссии.
— Задания, Стальной, сколько раз повторять, — поправил Мустанг, и Эдвард тотчас насупился. — Ты не шпион, чтобы ходить на миссии.
— А ты был бы не ты, если бы не исправил.
— Разумеется, — усмехнулся полковник, но почти сразу снова стал серьёзным: — задание и правда есть, но это довольно далеко от Восточного штаба, и есть определенные трудности с… — Полковник замолчал, когда Эдвард потянулся и буквально вырвал у него из рук бумаги. На раздражённый вздох Эдвард не обратил должного внимания, полностью сосредотачиваясь на тексте. Не его проблема, что полковник никак не привыкнет к тому, что он не может тратить вечность на выслушивание ненужных подробностей об очередной миссии.
Рой Мустанг сложил руки на груди.
— Тебе действительно повезло, что я очень добрый начальник и всё ещё терплю такое поведение.
Эдвард демонстративно закатил глаза.
-5-
Город, вернее посёлок городского типа, о котором и шла речь в данном полковником задании, действительно оказался довольно далеко от Восточного штаба — практически на границе с Великой пустыней — и добраться туда оказалось не так просто. Всё из-за проблем с логистикой. Железная дорога повернула на север примерно за полсотню километров до пункта назначения, и Элрикам не оставалось ничего кроме как сойти с поезда и уповать на попутку, шансы поймать которую таяли с каждой приближающейся минутой сумерек.
И никакой гостиницы или самого простенького мотеля в ближайшем окружении не наблюдалось.
Зато обнаружился синий купол телефонной будки.
Пришлось несколько раз свериться с карманными часами, чтобы убедиться, что рабочий день действительно ещё не закончился и выслушать целую вечность гудков, прежде чем на том конце наконец сняли трубку.
— Слушаю вас.
Голос полковника звучал как всегда ровно и чётко, но, если вслушаться, можно было различить усталые нотки. Память услужливо подсунула Эдварду его самый первый звонок этому человеку, когда он ещё не был Стальным алхимиком и от волнения у него заплетался язык. Эдвард не сдержал улыбку: и почему ему тогда казалось, что Рой Мустанг — суровый офицер, не терплющий никаких отступов от протокола?
— Привет, полковник.
— Стальной? — удивился тот. — Всё в порядке или уже влезли в какую-то передрягу?
Эдвард вдохнул поглубже и раздражённо закатил глаза. Ну вот опять! Почему этот человек всегда считал, что они и дня не могут прожить без неприятностей? Да, были случаи, когда миссии заканчивались великим погромом и десятками недовольных писем его начальнику, но ведь такое было всего пару тройку раз! Не так уж и много!
— И не надо мне тут пыхтеть и глаза закатывать, я просто спросил, — с долей раздражения вдруг заявил полковник, и Эдвард удивлённо уставился на трубку.
— Я не закатывал глаза, — заявил он, но вышло как-то неубедительно, о чём и не повременил сообщить Мустанг. Эдвард нахмурился. — Да откуда тебе знать, тебя тут вообще нет, ты меня не видишь.
— Я тебя уже выучил.
Пока Эдвард экстренно придумывал, что на это ответить, его начальник, очевидно, принял молчание за капитуляцию, а потому довольно хмыкнул и деловитым тоном поинтересовался об их местонахождении. Возвращаться к теме спора казалось неуместным, а потому Эдвард проглотил уже сформировавшийся в мозгу и на языке колкий ответ и честно признался, что до места назначения они так и не доехали, сойдя с поезда на повороте и тем самым застряв посреди безымянного пустыря. Благо, хоть телефонная будка была — хоть какая-то связь с миром. Полковник на его рассказ присвистнул, что было единственным признаком удивления, бросил короткое: «повиси немного» и затих.
Ждать пришлось не так мало как хотелось бы, но и не так долго, как могло бы быть. Блуждая глазами по растворяющимся в сумерках окрестностям, Эдвард краем уха вслушивался в тихие шорохи и далёкие голоса, что доносились из трубки, и пытался предугадать, чем в данный момент занимался его начальник. Простая логика наводила на мысль, что тот пытался найти на карте какую-нибудь гостиницу или что-то вроде оной, но Рой Мустанг всегда был человеком неординарным, и Эдвард мысленно готовился к какой-нибудь подставе. Например, как пару миссий назад, когда в гостинице кончились свободные номера и Мустанг послал их переночевать к «своему человеку». Молодая женщина оказалась весьма милой и гостеприимной, но заснуть в ту ночь Эдвард, как ни старался, не смог. Судя по то и дело мигающим глазам Альфонса, тому тоже не удалось отпустить восторженные рассказы мисс Ванессы.
— Ты со мной ещё?
Трубка ожила, и Эдвард немедленно вернул внимание к разговору.
— Ну наконец-то.
— Ну прости уж, — огрызнулся Мустанг, — человечество пока не изобрело машин, что выдавали бы всю нужную информацию по запросу, приходится пользоваться картами и газетными вырезками. — на это Эдвард не нашёлся, что ответить, и полковник, правильно расценив его скромное молчание, перешёл к сути: — ладно уж. Ступайте на восток, держитесь железной дороги. Там должен быть какой-то холм через полтора километра, а сразу за ним есть небольшая гостиница.
Вот это были хорошие новости.
— Передай старшему лейтенанту мою самую искреннюю благодарность!
— И что это, блин, должно значить? — наигранно возмутился полковник. — А, кстати: если что нужно, звони на номер Хэвока, потому что Хокай ушла на больничный.
Последнее слово ударило по мозгам огромным железным колоколом, выбив из груди весь воздух. Нет. Эдвард сжал трубку так что побелели костяшки. Он ослышался или просто неправильно понял. Потому что того что сказал полковник не могло быть. Старший лейтенант… Пару дней назад она была совсем здорова.
— Была, — согласился Мустанг, и Эдвард сообразил, что случайно озвучил последние мысли. — А утром пришла бледнее смерти, напугав всех до уср… ужаса, и пришлось срочно отвозить её домой.
— Понятно.
Каким-то чудом ему удалось сохранить нормальный тембр голоса, а не прохрипеть (как это звучало в его голове), и ни стоящий под боком Альфонс, ни сам полковник ничего не заподозрили. Ох, он стоял прямо, а не осел возле этой телефонной будки только благодаря мышечной памяти.
Каким-то чудом ему удалось закончить разговор как ни в чём не бывало.
-6-
Эдвард глотал ртом воздух и старался не обращать внимания на колющую боль в правом боку и горящие лёгкие. Ноги заплетались от быстрого бега, грозились подогнуться и перестать нести вперёд. Несколько раз он даже вытер собой асфальт, до крови стерев кожу с единственной ладони и колена, но каждый раз поднимался и продолжал движение. Не было времени зализывать какие-то царапины.
Он должен был успеть! Обязан был!
— Ал… — стоило немалых усилий сохранить голос ровным, когда сердце грозилось пробить грудь, а ноги лишь чудом удерживали тело в вертикальном положении. — Дальше иди без меня.
— Что?
Наверное, если бы доспехи имели лицо и брови, Альфонс бы недоуменно нахмурился. Эдвард заставил себя проглотить ком слюны.
— Я возвращаюсь в Штаб.
Альфонс помолчал несколько секунд, видно, уловив его внутреннее напряжение, а после тихо и как-то неуверенно поинтересовался:
— Что-то случилось?
— Какая разница, делай как говорю! — На какой-то миг Эдвард почувствовал укол совести: за что он так с братом? Альфонс ведь не виноват в его снах-предвестниках. Он даже ничего о том не знает, а он наорал на него как какой-то неуравновешенный. Эдвард сгорбился и опустил глаза в пол. — Прости. Я потом всё объясню, просто… не сейчас. Мне нужно вернуться как можно скорее.
Глаза-огоньки Альфонса посмотрели будто бы прямо в душу, и Эдвард почти вздрогнул. Почти.
— Ладно, Эд, как скажешь.
Эдвард согнулся пополам и упёрся ладонями в колени в попытках восстановить дыхание, когда главные ворота восточного Штаба оказались в его поле зрения.
После того злополучного разговора с Мустангом он смог уснуть лишь спустя два часа бесконечных ёрзаний, но, наверное, лучше бы и вовсе не пытался: кошмарный кошмар не заставил себя ждать, и следующее что Эдвард помнил это как проснулся в холодном поту и, запутавшись в одеяле, грохнулся на деревянный пол. Истина, мозг — или кто там генерировал его «видения» — в этот раз превзошли себя, нарисовав настолько реальный сон, что даже проснувшись Эдвард не сразу сообразил, что ничего ещё не случилось.
Зато было в том ужасе и кое-что хорошее, вернее, полезное: пока над телом полковника суетились остальные члены команды, осевший на пол Эдвард наткнулся взглядом на разбросанные вокруг листы, на каждом из которых стояла подпись полковника и дата — двадцать шестое октября. На тот момент Эдвард не заострил на этом внимания, но цифры прочно засели в мозгу и, проснувшись и вспомнив их, он быстро сложил два и два. Сложил и тотчас почувствовал себя ещё хуже: ему подсказали дату. Дату предполагаемой смерти его начальника. Человека, который, то доводил его до нервного тика своими подколами да глупыми шуточками, то вдруг становился серьёзным и по-настоящему вникал в его проблемы (будь то был простой конфликт с администрацией отеля, навязанный поваром стакан молока в столовой или что-то посерьёзнее) и помогал найти пути решения. Ему подсказали дату смерти не чужого ему человека, и оттого живот как скрутило, так и не отпустило. Потому что если он ничего не сможет сделать теперь, когда наперёд были известны почти все детали…
Здание восточного Штаба было всё таким же величественным и строгим, как и когда они с Альфонсом уехали на эту дурацкую миссию. Не было никаких заграждений, разбитых окон и снующих туда-сюда следователей. Всё было хорошо. Пока что. Эдвард сделал глубокий вдох и выдох, пригладил руками волосы чтобы казались не такими встрёпанными и, расправив плечи, максимально уверенно двинулся к воротам, попутно вытаскивая из кармана штанов серебряные часы Гос.алхимика.
— О, это вы, мистер Элрик?
— М? — Эдвард удивлённо обернулся на постового и не сразу вспомнил, что это был тот же человек, который совсем недавно упорно не желал пропускать его на военный объект. Ну надо же, выучил-таки как выглядит Стальной алхимик! Губы сами собой растянулись в усталой улыбке: — Здравствуйте. Могу пройти?
Серебряные часы мотнулись на тонкой цепочке словно насмешка, но постовой и бровью не повёл.
— Разумеется, мистер Элрик. — мужчина услужливо отошёл в сторону, давая Эдварду проход на территорию Штаба. — И я хотел бы извиниться перед вами за тот инцидент, я не был достаточно внимателен.
— Да всё путём, забыли уже. — Эдвард махнул рукой, почувствовав себя в высшей степени неловко.
Ему почти не доводилось общаться с солдатами и другими офицерами помимо полковника и его команды (миссии не в счёт), а последние, спасибо Мустангу, никогда не соблюдали с ним официоз. Они были скорее старшими товарищами, друзьями, но никак не подчинёнными (Эдвард хорошо помнил свой шок, когда узнал, что звание Госалхимика равняется чину майора) — ещё раз спасибо полковнику, что сразу дал понять своим людям, что не надо обращаться с ним как с начальством. В противном случае, Эдвард был уверен, он бы взвыл уже на следующий день.
Субординация такая заноза.
Путь от ведущих в Штаб ступенек до кабинета полковника был преодолён за рекордные две минуты, и ещё полминуты Эдвард пытался отдышаться непосредственно перед заветной дверью. Было страшно и в то же время неловко. Страшно, потому что он чувствовал — нет, знал, — что его видения должны были воплотиться; неловко — потому что оставалась малюсенькая надежда, что всё это было лишь плодом уставшего мозга. Что, если он действительно перепутал обычный кошмар с видением и никакая опасность полковнику не грозила? Если он ринется спасать командира от несуществующей угрозы, то выставит себя идиотом или, как минимум, раскроет этому человеку свою к нему привязанность, чего очень не хотелось бы. Но, если сон и правда был вещим, то, проигнорировав его, он попросту убьёт Роя Мустанга. Эдвард закусил губу.
— Что это ты здесь делаешь?
Не выпрыгнуть из собственной кожи удалось лишь чудом. Как в замедленной съёмке он обернулся на голос, уже зная, кого именно увидит.
— Привет, полковник, — улыбка вышла натянутой, да и голос, похоже, всё-таки дрогнул.
-7-
Чай оказался на редкость вкусным, и Эдвард ухватился за эту «соломинку» чтобы хоть ненадолго оттянуть неизбежный разговор. Полковник его не торопил. Просто сидел за своим столом и разбирал множество бумаг, а так же почти каждые пять-десять минут отвечал на телефонные звонки. Наблюдая за командиром, Эдвард не смог не заметить залегшие под его глазами синяки. Сколько ночей он нормально не спал? Эдвард отхлебнул ещё чая и потянулся к блюдечку с песочным печеньем.
— Знаешь, мне до сих пор никто не позвонил с жалобами на тебя, — Рой Мустанг закончил очередной телефонный разговор и, вместо того чтобы вернуться к работе, переплёл пальцы, опустил на них подбородок и внимательно посмотрел на Эдварда. — У тебя есть все шансы выйти сухим из воды, если сам расскажешь, что натворил.
Эдвард почувствовал, как запылали лицо и уши. В детстве мама говорила ему почти то же самое, когда была уверена, что он в чём-то провинился, но не знала, в чём именно.
— Да ничего я не натворил!
Скептичный взгляд тёмных глаз вызвал раздражение.
— Почему ты мне никогда не веришь?!
— Потому что у тебя есть отвратительная привычка замалчивать свои проблемы.
Эдвард дёрнулся от этого упрёка и, часто заморгав, растерянно уставился на командира. Он не пытался замалчивать свои проблемы, он просто… не считал необходимостью делиться своими переживаниями со взрослыми, если видел хоть какой-то способ исправить всё самостоятельно. Не всегда — далеко не всегда — эти идеи оборачивались желаемым результатом, но он хотя бы пытался. Так ведь вели себя взрослые?
— Давай, выкладывай, что такого стряслось на этот раз, что ты бросил задание и вернулся в Штаб.
Полковник, хоть и выглядел усталым, был совершенно здоров, по сторонам опасливо не оглядывался, и причина возвращения ещё больше показалась надуманной и глупой. Эдвард сильнее вцепился пальцами в чашку. Нельзя было говорить полковнику правду, ещё решит, что у него крыша поехала. Эдвард исподлобья посмотрел на всё ещё сверлящего его внимательным взглядом начальника, пробежался глазами по кабинету и, не придумав ничего лучше, пожал плечами.
Мустанг устало протяжно вздохнул.
— Стальной, — он потёр пальцами веки, а потом помассировал виски, — если ты что-то разрушил или нанёс кому увечья, я должен об этом знать.
На языке очень вертелось едкое «зачем это?», но что-то подсказывало, что ответом будет вовсе не «чтобы хорошенько наорать». Хотя без нотации и штрафных санкций его бы точно не отпустили.
— Слушай, на территорию Штаба может пройти кто-то, кто не принадлежит армии?
Полковник нахмурился.
— С чего такие вопросы?
— Да просто. — Эдвард опустил глаза в пол.
— Хотел свою подругу сюда пригласить?
— Да нет же! — оскалился Эдвард, чувствуя, как предательская краска залила лицо. — Ей нечего тут делать, я просто подумал, что, может, Ал сможет иногда забегать и отдавать за меня отчёты.
— Что?
— Ну не всегда, конечно, — поспешил успокоить командира Эдвард, — Просто вдруг мне однажды плохо станет или ещё что.
— Так, тебя, что, опять ранили?!
Мустанг резко встал из-за стола и в мгновение ока оказался рядом, схватив Эдварда за красное пальто с явным намерением снять.
— Я в порядке! — Эдвард попытался вывернуться из цепких рук, но потерпел поражение. — Да честно, блин!
— Если в порядке, почему сопротивляешься?
На резонный вопрос он не нашёлся что ответить, и полковник, приняв молчание за подтверждение своих догадок, стянул-таки с него пальто и задрал чёрную майку. Эдвард покраснел от возмущения и смущения, но позволил-таки осмотреть себя, понимая, что любое его сопротивление будет воспринято командиром в штыки. Да и, признаться честно, часть его была даже рада такой дотошной заботе со стороны Мустанга.
— Ну убедился?
— Ещё нет, — полковник позволил ему вернуть майку на место, но отступать не собирался, — снимай штаны.
— Чего-о?!
— Не удивлюсь, если рана где-нибудь на бедре. Кстати, обувь тоже сними.
— Иди ты!
— Стальной.
Эдвард посмотрел в глаза командира и испытал жгучее желание отползти от него подальше — потому что в тёмных глазах не было и намёка на шутку или снисхождение. Рой Мустанг действительно намеревался осмотреть его полностью. Эдвард вернулся мыслями в прошлое, когда, не желая ранить свою гордость, скрыл от Мустанга ножевое ранение голени, наивно полагая, что самостоятельно зашитая рана раной не считается, и дал прошлому себе ментальный подзатыльник. Наверняка Мустанг вспомнил именно тот случай.
— Слушай, у меня правда нет никаких ран, я ничего не скрываю и у меня ничего не болит!
Полковник подозрительно прищурился.
— Честное слово!
Эдвард не знал, что именно повлияло на решение начальника — умоляющий взгляд, честное слово или горящие щёки, — но в итоге Мустанг, поколебавшись, всё же согласился не раздевать его. Поверил. Стоило немалых усилий не вздохнуть в облегчении.
— Если я однажды выясню, что ты мне врёшь, после каждого возвращения с задания будешь проходить обязательный медосмотр. Понял?
Эдвард постарался кивнуть как можно более непринуждённо, но по спине всё же стекло несколько капель пота. Мысленно поблагодарив Небеса, что в этот раз на нём и правда не было ни царапины, сделал мысленную заметку впредь быть предельно осторожным: с медиками у него с самого детства были напряжённые отношения.
— Я могу выписать Алу пропуск, но он будет действовать только пару часов, так что предупреждайте заранее. Он гражданский, обеспечить ему свободный вход на военный объект я не могу, как бы ни хотел.
Возвращение к той теме, с которой и началось их препирание, стало для Эдварда некоторой неожиданностью, но неожиданностью приятной. С одной стороны, выяснилось, что Альфонс-таки может прийти с ним к полковнику, с другой — развеялись опасения, что на территорию Штаба забредёт какой-нибудь левый тип. Два зайца одним выстрелом, как говорится.
— Спасибо, полковник.
-8-
Двадцать шестое октября наступило слишком быстро — Эдвард даже не успел заметить, как прошёл день. Он предполагал, что в ночь на день Х кошмары будут особенно лютыми и поспать не придётся, но всё обернулось совершенно иначе. Ему не снилось вообще ничего и впервые за несколько недель он мог сказать, что действительно выспался.
Великолепное чувство!
Все предыдущие кошмары показались глупостью и развеялись воспоминанием, что на территорию Штаба никто из посторонних проникнуть не может, а самим военным устранять Огненного алхимика нет никакого резона. Эдвард облегчённо выдохнул. Было радостно и спокойно от осознания, что все тревоги оказались лишь плодом уставшего мозга. Жаль только, что из-за страха потерять полковника пришлось оставить брата одного разбираться с порученным ему заданием, но, Эдвард прекрасно понимал это, по-другому он бы не смог. Случись на Роя Мустанга реальное — успешное — покушение, он бы никогда не простил себе бездействия.
Нужно было возвращаться к Алу и завершать свою миссию.
Но прежде он решил ещё раз проверить полковника. Чисто ради собственного успокоения.
До полудня оставалось не так много времени, и, в кои-то веки шагая размеренным шагом, а не несясь стремглав, Эдвард подбрёл к Штабу за пять минут до обеденного перерыва. План был простой: убедиться, что Мустанг не остался в офисе и ушёл есть как и вся команда. Это бы окончательно подтвердило бредовость снов.
Вот только дверь в офис оказалась открытой, а Мустанг спокойно разгребал документацию, совершенно не торопясь пополнить стратегические запасы питательных веществ своего организма. В приёмной весело болтало радио, а по офису гулял прохладный ветерок.
— Стальной? — полковник удивлённо искривил бровь и даже отложил ручку, переключив внимание на вошедшего. — Хотел чего или проведать решил?
В последних словах прозвучала то ли насмешка, то ли некая осторожность. Эдвард неопределённо пожал плечами.
— Просто проходил мимо, — наконец выдавил он, — а ты почему здесь? Вроде же обед уже.
— На меня сейчас навалилось столько работы, что чисто физически не успеваю разгрести всё до конца дня. Ты как, всё хорошо? — дождавшись кивка, Мустанг вновь уткнулся в читаемый документ.
И, глядя на всю эту почти идиллию, Эдвард почувствовал, как засосало под ложечкой. Всё происходило именно так, как показывали его кошмары. Открытое окно, документы с увесистой зелёной папкой сверху, обеденный перерыв, который полковник вдруг решил проигнорировать… Сердце забилось тревожнее, быстрее разгоняя кровь и адреналин по венам. Эдвард облизнул губы, стараясь вспомнить как можно больше деталей с последнего видения — то ли проснулась паранойя, то ли с сознания спала пелена беспечности. Во сне полковник упал с простреленной головой, когда разобрался с документами из зелёной папки и подошёл к окну «проветрить голову». Именно тогда снайперская пуля прошила ему висок.
Конечно, всё это могло быть и удивительным совпадением, но…
— Стальной, иди уже. Если ничего не хотел, не мешай мне работать.
В его кошмаре полковника убили, когда он остался один в кабинете. Эдвард перевёл напряжённый взгляд на окно. Одна из вентиляционных вышек-домиков была почти напротив рабочего места Мустанга и, если кто-то действительно хотел смерти полковника, вряд ли бы нашёл место для покушения лучше. Всё внутри болезненно сжалось. В зелёной папке неподписанных листов осталось всего два, а значит… На ватных ногах Эдвард поднялся и подошёл к двери, промямлив что-то неразборчивое. Мустанг на его лепет недоуменно искривил бровь, а потом расплылся в озорной улыбке и бросил повторное: «иди уже, ребёнок».
Эдвард закрыл за собой дверь. Припал к ней ухом, боясь пропустить даже малейший шорох, и, заслышав звук колёсиков кресла, ворвался внутрь взъерошенным ураганом. Полковник, вставший у окна, дёрнулся от неожиданности.
— Чт.?!
Эдвард бросился на него как оголодавший кот на кусок колбасы, повалил на пол и придавил сверху автобронёй. Сердце отчаянно колотилось о рёбра. Он ведь успел? Успел же?! Было страшно открывать глаза: вдруг картина из ночных кошмаров повторится? Но он должен был. Должен был удостовериться, что его командир в порядке. Ну или срочно позвать врачей, если ранение всё-таки случилось.
Медленно и почти не дыша приоткрыв один глаз, Эдвард едва не сорвался на крик, увидев кровь на паркете. Опоздал?! Слёзы навернулись на глаза прежде чем он вообще это понял. Дышать стало трудно, к горлу подкатил ком тошноты.
— Полковник. — То, что вырвалось из его горла с натяжкой можно было назвать полноценным словом. Скорее, задушенным всхлипом. Эдвард с ужасом всмотрелся в лицо начальника, не до конца соображая, что что тот стиснул зубы от боли и зажмурился, а значит, был жив.
— Господи, что случилось?!
— Полковник?!
Краем сознания Эдвард понимал, что голоса принадлежат членам команды — Хэвоку и Фьюри, — но перед глазами у него был лежащий Мустанг с растёкшейся кровью вокруг головы, и на весь остальной мир было, мягко говоря, всё равно. Эдвард мёртвой хваткой вцепился в форменную куртку начальника.
— Не смей, слышишь?! — это должно было прозвучать громко, грозно и даже немного в приказном тоне, но всё что вышло это сиплый шёпот.
Этого не должно было случиться. Не должно было! Ему ведь открыли глаза на готовящееся покушение, но именно в последний момент, когда ещё можно было предупредить Роя об опасности и спасти его, он решил, что всё это не стоит внимания! Идиот! Придурок! Тупица! Чьи-то трясущиеся руки попытались отобрать у него полковника. Болезненно зарычав, он ещё крепче обхватил тело командира, уткнувшись лбом тому в ключицы.
Кто-то что-то говорил — нет, кричал, это явно был крик — про скорую помощь.
Всё это было бесполезно.
Эдвард точно это знал.
Полковник был подстрелен, и в этом была только его, Эдварда, вина. Он пренебрёг безопасностью человека, который стал ему куда больше, чем просто начальником. Это он во всём виноват. Он должен был рассказать ему.
— Хокай не простит себе этот больничный. — фраза Хэвока ещё раз подтвердила реальность его ночных видений, подтвердила его вину, и Эдвард разрыдался.
-9-
Военный госпиталь отличался от обычных больниц прежде всего своей строгостью и дисциплиной.
Эдвард скрутился на деревянном стульчике, растянувшись верхней половиной тела на больничной койке и едва касаясь пальцами левой руки выглядывающих из-под гипса пальцев начальника. Он сломал ему правую руку, когда повалил на пол. Перелом оказался закрытым, но, увы, со смещением, поэтому, когда врачи убедились, что рана головы не опасная (пуля прошла по касательной и лишь оцарапала) полковника увезли на операцию, где около часа собирали костные осколки.
Эдвард осторожно провёл пальцем вдоль гипса, скользнул взглядом по ещё не пришедшему в сознание Мустангу и попытался представить, какой будет его реакция, когда он проснётся. Учитывая, что бумажную работу полковник никогда особо не жаловал, гипс вряд ли слишком сильно его расстроит. А вот перетянутая бинтами голова и необходимость несколько дней пробыть под наблюдением врачей — тут предугадать было сложно. Сам Эдвард с детства не любил всё, что хоть как-то было связано с врачами и больницами, а потому всегда старался уломать полковника быстрее подписать разрешение о выписке, но Мустанг на все мольбы отвечал неизменным «доктору виднее».
Эдвард тихо вздохнул.
До сих пор не верилось, что полковник был жив.
Как не верилось и в то, что его сны-предвестники действительно снова оказались правдой.
Перед глазами вновь, словно в замедленной съёмке, возникли моменты одного из самых страшных событий в его жизни. Свист пули, всё-таки пущенной снайпером, и пробитая ею тумбочка; кровь, сочащаяся из головы полковника, образующая лужицу на полу; неестественно вывернутая рука и его (Эдварда) собственная беспомощность. В тот миг казалось, что время остановилось. Он даже не мог вспомнить, когда в кабинет ворвались врачи и как сумели оторвать его от Мустанга, чтобы осмотреть последнего.
— Ты так напугал меня, — зачем-то прошептал он вслух и тут же порадовался, что в палате они были одни. Никто не стал свидетелем его откровения. Он был не вынес эти насмешливые взгляды. Хотя, наверное, никто из команды и не стал бы потешаться над его чувствами. Все перепугались. На Фьюри смотреть было жалко, Брэда с Фалманом расхаживали туда-сюда, а Хэвок умудрился раскурить прямо в коридоре сразу две сигареты, за что был моментально вышвырнут на улицу очень рассерженной медсестрой.
Дверь в палату резко распахнулась, и Эдвард вскочил, готовый отражать любое нападение.
— Старший лейтенант?
Он удивлённо моргнул на запыхавшуюся в дверях взъерошённую девушку с раскрасневшимся то ли от бега, то ли от температуры лицом. Карие глаза её были широко распахнуты, и даже не присматриваясь можно было увидеть в них страх. Старший лейтенант не ответила, лишь коротко кивнула и как-то поломано — Эдвард не мог выразиться иначе — подошла к койке, на которой мирно спал их командир. Просканировала глазами его фигуру, задержала взгляд на гипсе и головной повязке и, ещё раз всмотревшись в скрытую одеялами грудь и убедившись, что та размеренно поднимается и опускается, наконец бесшумно выдохнула ртом. Губы её скривились, а глаза вдруг заблестели и покраснели.
— Спасибо.
Эдвард бы точно не расслышал этот шёпот, будь в палате хоть какой-то посторонний звук. Он неловко перемнулся с ноги на ногу. Такой старшего лейтенанта он ещё ни разу не видел, и это было… ну, наверное, пугающе. Но это «спасибо» почти добило его.
— Я… — Эдвард вжал голову в плечи и в немой ярости принялся сверлить глазами пол. — Я сумел убедить себя, что этого не случится… Что сон не сбудется и… А потом всё начало происходить точно как я видел: ваш больничный, и что он остался в кабинете на обед… — кислорода стало катастрофически не хватать и все свои слова он выплёскивал буквально на одном дыхании, а потом вновь хватал ртом воздух. Была ли это паника или ещё что — сказать было трудно. Но слова признания лились из него словно прорвавшая плотину река и вместе с этой незапланированной исповедью с души будто смывалась часть стыда и вины. С каждым словом дышать становилось всё легче. Он говорил что-то ещё, кажется, просил прощения за свою глупость и обещал впредь прислушиваться к своим ощущениям; рассказывал, что такие сны для него — не что-то необычное, а потому он обязан был предупредить полковника об опасности, но побоялся, что тот посчитает его напуганным ребёнком, и потому не стал; делился, как сильно он испугался, когда решил, что опоздал и полковника действительно убили; как пытался понять, что сказать ей и остальным по этому поводу. Много чего говорил, но сообразить, что плачет и уже некоторое время утыкается мокрым лицом в грудь старшему лейтенанту смог только когда слова кончились и мозг наконец зафиксировал чьё-то нежное, размеренное поглаживание по голове.
Он отскочил от объятий как ошпаренный и неверяще уставился на такую же заплаканную Хокай. Странно, но в её глазах не было и намёка на гнев, только теплота и что-то похожее на понимание или даже сочувствие. Вновь накатила неловкость, и Эдвард поспешил вытереть лицо рукавами плаща, прекрасно понимая, что толку от этого действа никакого — она уже видела его ревущим словно дитё малое.
— Стальной?
По позвоночнику прошёлся табун мурашек, и Эдвард едва не выскочил из собственной кожи от неожиданности. Сердце сделало кульбит и забилось глубже. Словно в замедленной съёмке он опасливо обернулся и тотчас отшатнулся. Хоть голос Мустанга и звучал хрипло и немного сонно, но его взгляд пылал тихой яростью. Мысли Эдварда беспорядочно завертелись. Полковник всё слышал? Судя по всему, да. Эдвард напряжённо сглотнул и сцепил пальцы за спиной, при этом стараясь держаться прямо и не показывать страха. Ему дадут на орехи за игнорирование угрозы жизни командиру? Отстранят от работы за бездействие? Лишат лицензии государственного алхимика? Что?
— Подойди-ка, — полковник, чуть кряхтя, принял сидячее положение и махнул ему здоровой рукой. Внутренне подобравшись, Эдвард осторожно приблизился к командиру. И, жалобно пискнув, попятился назад, прикрывая руками горящее ухо.
— За что?!
Вышло как-то обиженно и плаксиво, хотя он и пытался вложить в голос максимум возмущения. На глаза вновь навернулись слёзы. Он признавал, что облажался, что должен был сразу рассказать ему обо всех своих подозрениях, просто…
— Какого хрена ты полез под пулю?! — Полковник оскалился и здоровой рукой сжал в кулак одеяло. Эдвард мысленно порадовался, что успел отскочить подальше от злого командира, но в следующий момент его мозг полностью обработал претензию, и он замер, приоткрыв рот и шокировано уставившись на Мустанга. Что? Его ругали, но… ругали вовсе не за игнорирование угрозы, а за, как бы парадоксально ни звучало, попытку спасения. Успешную. Между прочим. И в этот момент все тревоги и страхи помахали ручкой, уносясь в далёкие дали, уступая место праведному негодованию.
— Это ты какого хрена орёшь на меня за своё спасение?! Ты хоть знаешь, что я испытывал, вновь и вновь наблюдая твою смерть, а?!
— Так надо было просто сказать мне, а не рисковать своей жизнью!
— Моя жизнь, хочу и рискую!
— Ты нарываешься, малой!
— Кого ты малым назвал?!
— Успокойтесь.
Строгий голос старшего лейтенанта, о присутствии которой и Эдвард, и сам полковник в порыве выяснения отношений успешно забыли, подействовал на них отрезвляюще. Эдвард разжал пальцы и отпустил воротник больничной рубашки Мустанга, за который он непонятно когда схватился, а полковник сменил выражение лица на человеческое. Хоть старший лейтенант и прибежала в госпиталь с температурой, злить её совершенно не хотелось.
-10-
Заявившись в госпиталь с утра пораньше, Эдвард переругался не с одним дежурным и медсестрой прежде чем его согласились пропустить к полковнику вне времени посещения. Мустанг, к слову, совершенно не удивился его визиту и выразил надежду, что он не использовал «всю силу своих лёгких на несчастных медиках, которые в госпитале нужны слышащими». Эдвард честно попытался оскорбиться на этот счёт, но губы почему-то сами собой расплывались в улыбке.
Он был счастлив видеть командира живым и здоровым. Ну, почти здоровым, но это уже детали.
— Я так понимаю, ты выспался? — Мустанг попытался устроиться поудобнее на своей койке, но гипс на одной руке и капельница и какие-то провода в другой заметно мешали. Эдвард закатил глаза и с видом величайшего одолжения сначала помог командиру сесть, а потом взбил и поставил вертикально подушку. — Спасибо. — Полковник довольно опёрся спиной о мягкую поверхность.
— Ну, видение сбылось с поправкой на моё вмешательство, так что ночь прошла спокойно: вообще ничего не снилось.
Мустанг удовлетворённо кивнул.
— А ты как? — Эдвард нахмурился, став серьёзным. Невысказанное «не боишься?» повисло в воздухе напряжением. Да, у палаты полковника выставили охрану и его предусмотрительно положили вне поля окна. Но. Стрелок всё ещё был на свободе и вполне мог желать закончить начатое.
— Не могу сказать, что мне прямо всё равно, но, если бы я принимал каждое покушение близко к сердцу, давно стал бы невротиком и заколотил все окна и двери в доме. И на улицу бы не выходил.
Всё это было сказано в шутку, но было в глазах командира что-то такое, что заставило внутренности Эдварда болезненно сжаться. В мозгу сформировалась нехорошая догадка.
— Это не первый раз. — Это должно было прозвучать вопросом, но вышло утвердительно, правильно. Да и короткий кивок полковника поставил жирную точку.
— Много кто хотел бы, чтобы меня не было.
Эдвард тяжело сглотнул, машинально обхватил себя руками и подошёл ближе. Несказанное везение, что в последний момент он таки решил ещё раз проверить Мустанга. Задержись он буквально на полминуты — этого вредного, но такого важного в его жизни человека уже не было бы в живых. Он был лежал на полу, совсем как в том кошмаре, и смотрел на пустой кабинет стеклянным взглядом. По позвоночнику вновь пробежала дрожь.
— Эй, с чего вдруг такой кислый взгляд? — большая ладонь взрослого коснулась его руки, отвлекая, — твоими усилиями я жив и почти невредим, — полковник со смешком кивнул на гипс и в следующий миг стал серьёзней: — кажется, я так и не поблагодарил тебя за это, так что исправляюсь: спасибо, малыш.
Эдвард не знал, чем руководствовался в тот момент. Наверное, про такие внезапные порывы и говорят «тело двигалось само», потому что иначе объяснить, почему он вдруг накинулся на Мустанга с объятиями, не мог. Полковник, судя по тому как напрягся, тоже не ожидал от подчинённого такой вспышки привязанности, но попыток вырваться не сделал. Не возражал, получается. Эдвард сильнее сжал руки.
— Не смей умирать, слышишь?
Он не видел лица командира, но прекрасно расслышал его тихий вздох. А потом большая тёплая рука легла ему на спину и почти нежно провела вверх-вниз. Эдвард замер. После смерти мамы никто из взрослых его не обнимал и не гладил, а он не давал им повода подумать, что хочет этой ласки. Не было времени. Он должен был искупить вину перед пострадавшим из-за него Альфонсом, вернуть ему нормальное тело и возможность жить по-человечески. Не было времени предаваться собственным (таким глупым и детским) мечтам.
— Постараюсь, — серьёзно ответил полковник, а потом вдруг весело хмыкнул и отстранился от Эдварда, заглядывая ему в глаза: — ты ведь без меня таких дел наворотишь, что вся армия расхлёбывать будет, и тогда меня точно добрым словом никто не помянет. А я слишком долго зарабатывал себе репутацию.
Если бы они были героями какого-нибудь комикса, у Эдварда бы точно волосы встали дыбом от смущения и возмущения. Краска залила лицо и уши, и Эдвард выставил на командира указательный палец, открывая и закрывая рот, так и не в силах сказать хоть что-либо.
Неловкую тишину прервали крики и топот ног по коридору и почти впечатавшаяся в стену дверь палаты. Эдвард инстинктивно преобразовал автоброню в лезвие и занял боевую позицию, готовый защищать пока беззащитное начальство.
Это не понадобилось.
Нарушителем спокойствия оказался улыбающийся от уха до уха Хэвок. Лейтенант обвёл Мустанга с Эдвардом торжествующим взглядом и, выждав паузу, торжественно изрёк:
— Стрелка взяли!
Сжимавший желудок обруч нервов пошёл трещинами и разрушился, и Эдвард впервые за последние пару недель смог вдохнуть и выдохнуть спокойно. Он бросил взгляд на улыбающегося Мустанга и почувствовал, как сам расплывается в улыбке.
Всё закончилось.
Его усилия по спасению командира (пусть и немного запутанные) не были напрасны. Преступник был пойман. Жизни полковника ничто не грозило. И на данный момент это было самое главное.
А со всеми грядущими неприятностями они справятся. Все вместе.
— КОНЕЦ —