Она всегда будет спать на могилах.

Лучена, прикрыв в зевоте рот ладонью, протирает мокрой тряпкой плоский камень надгробия от птичьего помета и капель прошедшего дождя. Солнце в это время года выглядывает часто, и теперь Лучена то и дело стряхивает с подола ящериц и находит в корзине змей. Благо, не те и другие не ядовиты. Кисточкой она проходит по высеченным на камне именам и цифрам. У нее не водились деньги, чтобы заказать и портреты людей, но зато есть фото супругов в кармане.

Девушка немного огорчена. И это ее пугает. Она должна скорбеть по этим людям, заламывать руки и безутешно стенать, но все, на что ее хватило — это пара вежливых слезинок на похоронах. Лесли с Ямадом не заслужили такой черствости от приемной дочери. Хотя, если подумать, им уже должно быть все равно. Лучена отплатила им за свой приют. Потерявшие в тот же год единственную дочь, супруги были рады ей и делились своей крышей и едой, а взамен Лучена взяла на себя домашние обязанности и работу в пекарне, и чуть позже — и уход за угасающими стариками. После их тихой смерти в постели, Лучена организовала похороны, поминки, но не собирается впускать их в сердце.

Может быть, она даже немного завидует. Супруги спят в одной могиле, и в посмертии они будут вместе.

Змея у коленей подняла голову и зашипела. Лучена не испытала страха, как-то поняв, что угроза была адресована не ей. Она обернулась назад и увидела в нескольких шагах от себя юношу с белыми цветами — по два бутона на каждую могилу. Он положил руку на сердце:

— Можно мне?

Лучена кивнула. Не меняя позы, он положил цветы на могилы. То оказался Таир — сын торговца Шра, у которого супруги закупали муку, яйца, корицу и прочие ингредиенты для выпечки. Незадолго до смерти они перезнакомили их с Лученой, потому она не удивилась его приходу. В конце концов, и Шра с женой Марной скоро захотят уйти на покой и сбросят семейные дела на единственного сына.

— Они были хорошими людьми, — тихо сказал он, тоже сев на землю, но несколько в отдалении от Лучены.

Наверно, Лучене нужно было поддержать разговор, но у нее не было ни сил, ни желания, потому она утвердительно кивнула и убрала тряпку с кисточкой в корзину. В ней же лежала подкормка для посаженных деревьев на могилах и бутерброд в пергаменте, а рядом стояло ведёрко с водой. Воду она вылила под деревья, и ведро засунула внутрь.

— Они ручные? — кивнул Таир на ящериц и змею. Лучена догадалась о причинах его дистанции и сдержала неуместный смешок.

— Нет. Сами пришли. Наверно, тень нашли.

— Или ты пахнешь молоком. Тени-то здесь навалом.

— Или так.

— Не боишься? — блеснул он глазами.

Лучена сняла косынку и потянулась. Скоро полдень, а она здесь с самого утра. Пора возвращаться.

— Отчего же? Они не нападают. Стало быть, безопасны.

— Или ждут, когда ты заснешь. Солнце палит.

— Ой, не выдумывай, — кинула Лучена в него ткань и Таир рассмеялся под нос, ловя.

Девушка стала подниматься с места, но обнаружила, что от долгого сидения теперь тяжело разогнуть колени. Но Таир протянул ладонь, и Лучена избавилась от позора. Юноша подхватил корзину и отпустил руку девушки, когда та потянула ее назад, чтобы отряхнуться от земли. К сожалению, на подоле остались следы от травы, но Лучена это предвидела, а потому и надела рабочую одежду.

Назад они шли в спокойной тишине.

Лучена, как и Таир, живет в отдалении от кладбища, потому идти достаточно долго — местный госпиталь, скудные лавки, многочисленные низкие дома, площадь… Интересно, как он-то попал на кладбище? Отговорка «мимо проходил», как раньше, здесь не пройдет.

— Зачем ты пришел? — без гонора и возмущения спросила она.

Таир пожал плечами.

— Отец сказал справиться о твоем самочувствии и спросить, не требуется ли товар. Магазин был закрыт, балкон — тоже.

— Я могла быть в магистрате, — на счет балкона она отмахнулась. Его хорошо видно со стороны улицы и когда она дома, то всегда открывает его.

— И зачем?

— Да за всяким! Продать дом, дело, выйти замуж!

— Ты так не поступишь, — покачал головой Таир без тени сомнения. — Пекарня пользуется спросом. И у тебя нет кандидата в мужья.

Лучена насмешливо фыркнула и шлепнула его кулаком в плечо под довольный смех. Этот пацан слишком нагл.

— Ты… была близка с ними.

— На самом деле — нет, — призналась девушка. — Я уважала их, была честна. Но не близка, нет. Просто работала на них.

— А они — любили. И оставили все тебе: дом, деньги, пекарню, фамилию.

— Ты и без меня знаешь, что иначе бы они все осталось магистрату на благо города, — отмахнулась раздраженная девушка. — Чего ты добиваешься? Выбесить хочешь?

Таир покраснел и почесал щеку. Краем глаза он видел, что змея так и ползет следом. И не одна — трава у тропинки тоже подозрительно шевелится.

— Нет… Извини, не бери близко к сердцу. Это я так, за языком не слежу.

Некоторое время они шли в молчании. Они уже прошли мимо студенческого общежития и шли к площади. Краем уха были слышны смех и зычный голос, раздающий команды. На носу состоится праздник летнего равноденствия, теперь все снова делают замеры площади, так как в прошлом полугодии произошел пожар на складе, где хранились все украшения на праздники. 

Градоначальник страшно рвал и метал, даже однажды заходил в пекарню, чтобы лично переговорить с Шра о необходимом товаре, а пекарня Лирци пользуется большой популярностью у желающих заключить выгодную для обоих сторон сделку — в свое время это место освятил сильный шаман.

Это вспомнил и Таир, встрепенулся и повернулся всем корпусом к Лучене, шагая вперед спиной. Он улыбнулся и поправил вихрастую челку. Некстати девушка заметила, насколько тот мил. Наверно, даже красив?

— Между прочим! Ты куда-то пойдешь на праздник?

Лучена пожала плечами.

— Как все, на площадь. Может, схожу на спектакль, ярмарку.

Каблуки девушки постукивали по тротуару, и только тогда она заметила, что они уже идут по тихому району далеко магистрата. Тень кроны деревьев укрывала всю дорогу, сладкий аромат цветущих яблонь окутывал место, а птицы стрекотали свои любовные песни. Неспеша, чинно мимо проходили редкие парочки друзей или влюбленных. Лучена слабо улыбнулась.

Таир, что-то прикинув в уме, неожиданно остановился. Лучена в непонимании тоже притормозила. Юноша поставил корзину на землю, положил одну ладонь на сердце, а вторую, раскрытую вверх, в приглашающем жесте протянул девушке, и едва наклонившись ниже, официальным голосом провозгласил:

— Дорогая Лучена Лирци, я, первенец Шахса, приглашаю тебя на праздник летнего равноденствия в свой дом!

Девушка, сначала опешившая, медленно начинала закипать и вместе с тем — веселеть.

— Ты ведь знал, что я не смогу отказаться, — прошипела она, не пряча ухмылки.

Таир хитро прищурился.

— Я за результатом пришел, а не твоими отговорками. Соглашайся или оскорби отказом.

Лучена тряхнула головой, убирая со лба челку, и, плавным жестом убрав назад правую ногу, а за спину — левую ладонь, кивнула, вкладывая в чужую широкую ладонь свою собственную — тонкую. В целом ее движения вышли куда плавнее и изящнее.

— Так и знал, что ты из аристократов! — довольно протянул юноша, пожимая ее руку.

— Я, главное, не знаю, а он — знает! — закатила глаза она и выпрямилась. — Идешь?

— И ты… совсем ничего не вспомнила? Прошло уж три года, — стараясь быть тактичным, но не справляясь с задачей, спросил Таир.

— Совсем. Ни семьи, ни школы, ни местности. Ничего.

И она лукавила.

Около трех лет назад она, измученная, грязная, в чужой крови и оборванных одеждах, со спутанными волосами явилась на порог госпиталя. Почти пять дней она пролежала с лихорадкой во сне, и заботились о ней медики из добровольцев — кое-как ее помыли в бочке, а волосы коротко обрезали, поскольку не смогли расчесать. Она не говорила, не понимала чужой речи и в начале даже думали, что она родилась дурой, но потом девушка пошла на слабый контакт: могла отвечать на вопросы о самочувствии, но стоило ее спросить про родственников и родных, как в миг переменялась — либо застывала, либо вырывалась и стремилась сбежать, но, конечно, из-за отсутствия сил просто теряла сознание. Штатный шаман ее осмотрел и сразу

определил, что в девушку никто не вселялся и не одурманил, потому едва лекари убедились, что пройдя пару метров от ворот госпиталя она не рухнет наземь, то выдали простенькие вещи с обувью не по размеру и выдворили прочь. Разбираться с помешанной ни у кого не было желания, времени и ресурсов. Тем не менее, Лучена была им благодарна — иначе бы она умерла от холода и болезней прямо по дороге.

Единственно, что она помнила — это свое имя. И что ей нельзя умирать.

Ей было до одури, до помутнения страшно и тоскливо. Она не понимала причины своего состояния, но не знала, куда обратиться. Девушка скиталась по городу, думая, что, может, ее кто-нибудь узнает? Но того не случилось. Прохожие только расступались прочь, не желая столкнуться с бродяжкой, похожей на умалишенную — с бешено вращающимися глазами, пугающейся громких звуков и огня (даже если то была свеча!), шарахающаяся от толп людей и убегающая прочь от бродячих псов, будто от волколаков.

Так она явилась на аромат выпечки и стояла возле стеклянной витрины с пирожками и ватрушками. Продавец увидел ее состояние и пригласил внутрь, поинтересовался самочувствием, накормил, а потом они разговорились.

Ямад — так звали старика, позвал свою жену, которая была на кухне, и уже на следующий день Лучена помогала им в магазинчике, сначала ночуя прямо в нем, на расстеленной шубе на скамье, а потом и переместившись в их дом после приглашения.

Вскоре супруги предложили ей сделать новые документы в магистрате на свою фамилию, поскольку девушка с ее внешностью не числилась в поиске пропавших без вести, и, если стража узнает, ее могли бы отправить в тюрьму. Поэтому Лучена не видела причин отказаться. Потом, конечно, она могла бы могла взять их фамилию и с ней посетить другие города, другие земли, обойти весь Крон в поисках себя, но хорошенько подумав, решила начать все заново. 

Ведь она никому не говорит, что в первые дни видела в кошмарах образы: высоту гор, где она стоит на самой вершине, покачиваясь от ветра, почему-то задыхаясь и дрожа; запертая в высоких огненных кольцах на сухой земле, а она мечется в них, воя как дикий зверь; затхлый воздух, гнилые доски холодного пола и тяжелая закрытая дверь перед ее лицом; сбившееся тяжелое одеяло под ней, чьи-то крепкие руки на бедрах, чужая плоть между ног и ее тихие мольбы отпустить.

Лучена просыпается в горьких слезах, задушенном в горле крике, с дрожью в теле и ясном понимании: что бы она не пережила за свою короткую жизнь, не хочет это вспоминать.

Но… кроме кошмаров, она видит и дивные сны. В них она кружится в вихре лепестков, задавая сама себе ритм колокольчиками на косах, и стрекозы касаются ее ногтей; нежится в теплых и ласковых руках, зарывается носом в чью то тонкую шейку, пахнущую сиренью, а рассвет целует ее стопы; смеется и бежит по маковому полю, плечом к плечу с… с кем-то близким. В тех снах она счастлива, после тех снов она не хочет просыпаться. Ведь утром наваливается тоска, скорбь по чему-то утерянному и, едва ощутимо, в груди змеей клубится мрак.

— Совсем ничего, — повторила Лучена.

Она начнет новую жизнь. Пусть она в этой не сможет снова испытать те светлые чувства, оставленные позади, но напоминающие о себе ночью, пока она может, пока ей позволено — Лучена построит свою новую жизнь.

А прошлое оставит запертым во снах.