Сегодня Беннету несказанно повезло. Да, именно так и никак иначе! Потому что в этот самый момент, удобно умостившись на лавочке в тени, он потягивал через соломинку фирменный коктейль Барбары, а сама Барбара сидела рядом, улыбалась ему, разговаривала с ним. Почти как на свидании.
Почти.
Потому что, во-первых, коктейль использовался вместо анестезии: жёг горло так, что слёзы на глаза наворачивались и не было уже никакого дела до боли в руке; во-вторых — рука, да. Беннета зацепило стрелой, и теперь Барбара ловко и уверенно забинтовывала её, сосредоточенно прикусывая уголок губы. Кружевной вязью сплетались между её пальцами целительные нити Гидро, а крупные капли, нанизанные на них, как алмазы, сияли так же — алмазным; губы Барбары страдальчески кривились, как будто больно было ей, а не Беннету, но при толике воображения можно было представить, что она улыбается.
— Ну как же так, Беннет! — И она разговаривала. Своим мелодичным голосом. С ним.
Восхитительно!
Беннет был на седьмом небе от счастья. Крепко глотнул коктейля и чудом удержал рвущийся из груди кашель; слёзы покатились по щекам горячо и колко, перед глазами всё поплыло: заоблачного перчика в составе было явно больше, чем всех остальных ингредиентов вместе взятых. Ценного ресурса Барбара не пожалела.
Но Беннет не жаловался: он был в восторге и от коктейля, и от Барбары, и от того, что в кои-то веки он на улице, а погода стоит безоблачная — ни единого облачка, даже самого крошечного и смешного; в слухи о том, что погода в Мондштадте практически всегда такая, он не верил — сказки!
— Да ты чего, мне крупно повезло! — Встрепенулся тут же. И ведь ничуть не преувеличил. — Стрела могла бы вонзиться мне в грудь или в голову, попасть прямёхонько в шею, но… я упал. Хотел схватиться за ветку, взмахнул рукой — и вот! Говорю же, повезло!
Беннет воодушевлённо потряс здоровой рукой, расплескав на себя часть коктейля.
— Что бы сталось с миром, если бы не такие люди, как ты, Бенни. — Барбара, оторвавшись от своего занятия на мгновение, исподлобья взглянула на него.
Сухо сглотнув перцовый привкус вместе с гулко разошедшимся сердцем, Беннет так и замер с приподнятой рукой. Переспросить бы, что она имела в виду, но поздно: Барбара уже вернулась к бинтам, крест-накрест наложила целительную магию поверх. Затенённые ниспадающими на плечи волосами, её щёки казались по-особенному насыщенно-розовыми, как если бы были только-только расцветшими бутонами ветряных астр.
Она была удивительной.
Она была лучше всех, кого Беннет когда-либо знал.
И потому он почти каждый день приносил ей цветы; ну, как приносил — пытался. Однажды даже умудрился донести их до городских ворот и не повредить! Его личное достижение! Правда, потом он столкнулся с сэром Кэйей и уронил букет в лужу, но всё ещё был горд тем, что практически смог вручить свой подарок. Однажды он таки подарит Барбаре цветы. Обязательно. И даже пригласит её на свидание. И не пойдёт дождь-град-ураган, а все живописные места не окажутся заняты такими же парочками, как они!
Однажды — непременно.
Мечтательно вздохнув, Беннет зажмурился и храбро опрокинул в себя остатки коктейля — и чуть не взвыл дурниной. В горло словно крутого кипятка плеснули, в ушах зазвенело комариным, а на ресницах такие же крупные капли задрожали, как и в ладонях Барбары. Благо, язык прикусить вовремя Беннет успел — опасливо покосился на Барбару одним глазом; повезло: та, сосредоточенно набрасывая элементальные петли на его запястье, шептала под нос сложное заклинание.
Не заметила. Или тактично сделала вид, что не заметила: с неё станется.
И вспомнилось как-то вдруг ни к месту, что вчера он обнаружил целую поляну нетронутых ветряных астр. Трогать и сам не стал, но, поддавшись моменту, вырезал дорогое сердцу имя на близстоящем кедре; увы! — порезал руку, залил и надпись, и крупное кривоватое сердечко кровью. Но это сущие мелочи, правда. Беннет сделал бы это снова. И снова, и снова, и снова… Барбара заслуживала всех жертв!
Он и с нынешней раной к ней не пошёл бы, чтобы не отвлекать от забот: сильнее, чем Альберта, Беннет не терпел навязываться. Но в рюкзаке обнаружилась дыра именно в том кармане, где хранились бинты, так что пришлось возвращаться в город, зажимая рану носовым платком. Тот потяжелел, потемнел и неприятно лип к коже холодным. Рана не закрывалась, кровь не останавливалась, а голова с каждым шагом начинала кружиться всё сильнее. Мир смазывался, темнел и зудел чёрным шумом.
Одно радовало: стрела прошлась по касательной. Её даже извлекать не пришлось — и если это не удача, то что тогда?
Барбара встретилась случайно на главной площади — пышные кружева юбки-облака и белоснежная чистота, слепящая не хуже солнца, — выглядела при этом крайне озабоченной. Ей явно было не до него и его пустяковых царапин.
И потому Беннет отпирался добрых двадцать секунд, прежде чем изящные, но крепкие пальчики сцапали его за запястье здоровой руки — и Барбара насильно, с удивительной прытью, утянула его в парк у собора.
Бинтовала аккуратно, тихо нашёптывала себе под нос и не улыбалась — но при толике воображения всё-таки можно было убедить себя, что улыбалась. В карамели её волос плясали солнечные зайчики, а тени от ресниц залегали длинные, изогнутые, как умелой рукой аккуратно выведенные на девичьих щеках. Беннет дышать рядом с ней не смел.
Она была красивой.
Самой красивой из всех, кого Беннет когда-либо видел. И умной. И чистосердечной, открытой, благожелательной, самой-самой удивительной девушкой во всём Мондштадте! Нет. Во всём мире!
Он язык себе в узел завязал бы, но ни за что не признался: к чему Барбаре его пылающее сердце, когда у неё целый фан-клуб таких же? Чем Беннет отличается от них? Чем он лучше или хотя бы не хуже? Да, где-то на этом моменте ему становилось грустно. Совсем чуточку.
Не может же везти всегда и во всём, верно?
Как-то однажды он попытался пригласить её погулять у Сидрового озера, но начался град. Позвал собирать светяшки на закате, но сам же и не пришёл: застрял в подземелье. А когда Барбара наконец выбралась вместе с ним в Вольфендом, откуда ни возьмись выскочил Рэйзор да так напугал её, что до самого Мондштадта Беннет не смог её нагнать. Рэйзор посчитал это смешным. Беннет познал смирение и решил, что и одной дружбы с Барбарой ему хватит.
На первое время.
А потом он обязательно женится на ней, и… и… и что там обычно делают законные супруги? Будут счастливы, вот!
Пасторы ведь могут обзаводиться семьями, верно?
Верно?..
— Я сделала больно? Ох, прости, — ахнула вдруг Барбара, рассыпалась огоньками тревоги и искренних сожалений, как хороводом светлячков, а Беннет удивлённо моргнул.
— М-м, нет? — И ободряюще подмигнул, отставил пустой стакан. — Иначе мой крик был бы слышен на утёсе Звездолова!
Шутил, конечно: всего-то в Спрингвейле. А Барбара заметно расслабилась, перестала взволнованно вглядываться в его лицо.
— Будь осторожнее, хорошо? — Она закончила. Опустила глаза, вновь растушевав по щекам графитовые тени ресниц, и тронула подушечками пальцев узел на бинтах; аккуратно заправила кончики за полосу ткани — и не отняла руки.
Сидела — стрела; ровная спина, напряжённо сомкнутые губы и взгляд спрятанный, как если бы что-то сокровенное таящий в глубине. Пропахшая своим чудо-коктейлем насквозь, и ладаном, и чем-то ещё, сладковатым, незнакомым Беннету. Он весь в последних нотах этого аромата, он не в себе — но в своём запястье, в точке прикосновения Барбары. И сердце мечется, бьётся о грудную клетку, как соскальзывающий с крыши и отчаянно цепляющийся за черепицу кот. А подхватить его некому — разве что Барбара ладони не раскроет навстречу.
Увы, у неё была аллергия на кошачью шерсть.
Наверное, она могла бы не просить его об осторожности. Они оба знали, что это невозможно. Беннету не было обидно за себя, но Барбару лишний раз загружать собой он бы не хотел: отсюда и бинты в рюкзаке, и огненная вода из Снежной для обработки ран, и цветные лейкопластыри — отцы как-то подарили ему целую упаковку.
Единственное, чего ему, пожалуй, по-настоящему хотелось — преподнести ей цветы. Целыми.
— Да. Конечно. — Он улыбнулся, осторожно накрыл её руку здоровой и погладил в благодарность; Барбара ойкнула, дёрнула локтем и сбила стакан, оставленный на краю скамьи. Густо зарделась.
Воздушная, пышно-красная, как пенка на её коктейле, и словно бы внеземная.
Если бы мог, Беннет выложил бы ей как на духу свои чувства уже сейчас.
Но он не Альберт, о любви своей кричать не умеет. Может, когда-нибудь научится или наберётся смелости и попросит сэра Кэйю научить. Может, ему невероятно повезёт — и он успеет сделать это до того, как какой-нибудь смазливый рыцарь или искатель приключений опередит его и женится на ней.
Потянуло прохладой, юрким сквозняком забралось под воротник и погасило искры юношеского пыла. Беннет поёжился, торопливо убрал руку и отвернулся. Барбаре пора возвращаться в собор. Да и ему тоже пора: отцы наверняка волнуются.
— Спасибо, я твой должник! Если что будет нужно — обращайся! — Улыбка — растрескавшимся иссушенным цветком, брошенным к носкам чёрно-белых лакированных башмачков.
Зря он предложил: она не обратится. Никто никогда не обращался к нему по очевидным причинам. Услышать отказа от неё он бы не хотел, никогда не хотел.
Только не от неё.
— Вообще-то есть кое-что… — смешно наморщила переносицу Барбара. И Беннет развернулся к ней всем корпусом, ошарашенно и не слишком прилично уставился во все глаза. Он же не ослышался? Не ослышался, правда?! — Завтра я хочу проверить одно место, — продолжила между тем Барбара, нервно покачивая ногой и глядя на свои сцепленные на коленях руки. Нахмурилась. — Сестра Розария передала, что видела, как какой-то негодник — она так и сказала: «негодник!» — проводил страшные ритуалы: вырезал моё имя на коре дерева и залил жертвенной кровью, можешь себе представить? — И топнула каблучком, вскинулась вся потревоженной голубкой, сверкнула праведным негодованием во взгляде. — Хочу проверить самолично! Но… одной идти страшновато. Не составишь мне компанию?
Беннет покраснел всем лицом, так что жар от собственных ушей каким-то чудом ощутить смог. И кивнул неловко, мечтая провалиться под землю здесь и сейчас.
О, святой Барбатос! Храни сестру Розарию, и Беннета — подальше от её зорких глаз!