Путь из бассейна, несмотря на кажущуюся близость оного, зимой из-за пробок мог занимать до полутора часов. Пятнадцать минут пешком, если не заходить в макдак, около сорока — на метро с двумя пересадками через кольцо, а дальше начиналось самое интересное. Если заканчивали до семи, был шанс, выйдя на станцию раньше, успеть на автобус — он вёз хоть и медленно, но до самого дома, где ждал сытный ужин (если в желудке уже не лежал какой-нибудь чизбургер), грёбаные уроки и двадцать минут, в лучшем случае — час общения в интернете. Но если тренер решал, что парням срочно нужен ещё один час, об автобусе можно было забыть, и тогда путь лежал через забитую суетливыми пассажирами промёрзшую трамвайную остановку. В этом случае оставалось уповать лишь на то, что долго ждать не придётся, хотя обычно рогатая сволочь могла убежать из-под носа и не появляться ещё полчаса. И лишь в какой-то особенный день Пашке счастливилось не только попасть в трамвай сразу, но и расположиться со всеми удобствами. Хотя справедливости ради стоит отметить, что, будучи парнем непритязательным, Пашка Егоров никогда не стремился занять чьё-то место специально, наоборот — готов был его уступить любому.

Он был в этом весь: старался помочь тем, кто в этом нуждался, всегда заступался за слабых, при этом не требовал к себе особенного отношения и не считал, что ему кто-то чем-то обязан. В школе Егоров из общей массы не выделялся, хотя поклонницы были, держался своих двух друзей, а больше ему не требовалось. Учился он средне — звёзд с неба не хватал, но и в хвосте не тащился, матери на собраниях не за что было краснеть. Разве только за драки. Но у мальчишек это в порядке вещей, особенно если мальчишки — подростки.

Время в пути пролетало быстрее, если в ушах звучала знакомая музыка, но сегодня Егоров, как назло, забыл дома зарядку, батарейка у плеера на холоде села ещё по дороге в бассейн, а телефон сажать совесть не позволяла — вдруг мать позвонит, попросит его купить что-нибудь по пути.

День выдался не самым приятным: тройка по географии, тренер все соки выжал перед соревнованиями, а впереди ждала подготовка к контрольной по алгебре. Егоров к такому режиму давно привык, но организм настойчиво требовал сна, невзирая на положение тела в пространстве.

Снег за окном уютно кружился, поблёскивая. Свет множества фар, уличных фонарей и огней из чужих окон гипнотизировал. Переполненный вагон монотонно гудел голосами и покачивался после каждого стыка рельсов. Веки слипались, и Егоров, наверное, точно уснул бы стоя, но, как всегда, нашёлся тревожный пассажир, который испортил всё.

Этот шибздик с огромным походным рюкзаком ещё на остановке привлёк внимание Пашки. Одет был понтово: в брюки, пальто, классической формы ботинки, модно повязанный белый шарф. Огромный рюкзак совершенно со всем внешним видом его не вязался. А ещё он курил, чего Егоров позволить себе не мог, потому как бросил в четырнадцать из-за спорта и обещал матери больше не начинать, хотя иногда невозможно хотелось. И, кажется, этот придурок делал всё, чтобы Пашка сорвался: держал сигарету не как парни на перемене на углу школы украдкой, чтобы не запалили, а с достоинством, спокойно и самоуверенно, медленно подносил к губам, затягивался всеми лёгкими и выпускал вверх густые белые струи дыма. Егоров до того проникся, глядя на него, что ноздри защекотало. В довершение ко всему этот хрен стоял в минус пять без шапки в одних наушниках, да таких крутых, на какие Пашка себе не заработал бы даже пятёрками. Поводов для зависти набралось предостаточно. Но задираться Егоров всё равно не решился бы — слишком устал. А этому говнюку просто необходимо было втиснуться в тот же трамвай, всех растолкать своим рюкзаком и встать у Егорова за спиной. При каждом наклоне вагона рюкзак давил на спину так, что у Егорова ныл позвоночник. Толкнув в ответ задом раз и другой, он надеялся на понимание, но не тут то было: нахал лёг на него всем весом своей горы за плечами, вынуждая прижаться пахом к поручню спинки сидения, и это стало последней каплей.

Пашка пихнул со всей силы локтем в рюкзак, случайно задел женщину рядом, и та начала возмущаться. Он оправдывался, извинялся, как мог, чтобы женщина больше не злились, а закончив, уже и не знал, как ругаться с придурком, наблюдавшим всё это время его раскрасневшееся от смущения лицо. Ушлёпок смотрел на него снизу вверх, а у Егорова складывалось впечатление, что козявка здесь он, хотя оба были ровесниками плюс-минус год. Взгляд этот — острый, прямой, как сверло, — бесил сильнее, чем грёбаный рюкзак и всё остальное.

— Чего уставился? — буркнул Егоров, ему поскорее хотелось отделаться от незнакомца и очутиться дома.

— Передо мной извиниться не хочешь? — Голос упругой волной прокатился по нервам. Коротышка картавил. Это было не к добру.

Пашка Егоров имел особую слабость к картавым, но об этом не знал никто, даже два лучших друга.

— Да пошёл ты! — раздраженно выплюнул он, стараясь не показать смущения. — Сам всю дорогу к жопе моей рюкзаком пристраивается, а я ещё извиняться должен.

От неожиданной улыбки Егоров к собственному удивлению испытал острый приступ иррационального удовольствия. Оно, как ракета, пробилось сквозь плотную пелену усталости и недовольства и ослепило блестящим салютом, затмив всё вокруг. Егоров на пару секунд залип, глядя на эту улыбку, а потом испугался, что кто-то пропалит, и сильно нахмурился. Будут ещё потом пидором называть. Поэтому все разноцветные искры внутри он накрыл чёрной тряпкой, как задолбавшего попугая, и процедил:

— Рюкзак свой уёбский снял, а то я тебе все зубы пересчитаю.

Улыбка потухла. Лицо незнакомца сделалось хмурым, даже брезгливым, как будто сам незнакомец в дерьмо наступил.

— Выросла палка — говно мешать, — с расстановкой произнёс он, поправил наушники на голове и почти отвернулся, когда Егоров крепко схватил его за грудки и развернул обратно к себе.

Рядом стоящая женщина, снова задетая рюкзаком, недовольно запричитала, но на неё внимания уже никто не обратил.

— Что ты сказал?

— В уши долбишься? — парень ему ухмыльнулся, и от кривого изгиба губ у Егорова мороз по спине пробежался. Этот гадёныш опасно выглядел. От него так и веяло драками и победами в них. Однако сдаваться Егоров не собирался.

— Кто бы говорил, Чебурашка хуев!

В этот момент трамвай остановился, двери открылись, и люди ринулись из салона на улицу. Мельком взглянув в окно, Егоров с ужасом понял, что упускает свою остановку. Бросив придурка с его рюкзаком, он рванул сквозь утекающую толпу в ближайшие двери, а, оказавшись на улице, сразу же отошёл подальше, чтобы не загораживать путь остальным.

С неба летел крупный снег, оседал на ветках и таял на мокром асфальте, превращаясь в противную кашу. После перебранки Егоров подставил лицо под мягкие, лёгкие хлопья.

И чего он так разволновался? Видно же было, что этот ушлёпок его провоцировал. Но если в и-нете Егоров легко и быстро сливал таких провокаторов, в реале сдержать себя не удавалось. А некоторые особенные мудаки, типа Вишневского (одноклассника), пользовались его, Пашкиной, вспыльчивостью.

Недовольный своим поведением, Егоров решил не тратить время на ужин, а сразу заняться алгеброй. А вместо еды можно и кефира на ночь попить. Но, прервав его размышления, из трамвая почти что вывалился его новый знакомый. Двери с шумом закрылись. Трамвай зазвенел зазевавшимся на путях пассажирам и тронулся с места.

Коротышка огляделся по сторонам, достал из кармана пальто телефон в чехле и начал что-то искать, время от времени поглядывая в сторону перекрёстка. Егорову показалось, что он мог бы чем-то помочь, подсказать улицу, например. В конце концов, чёрт бы с ними, с обидами, если он поможет человеку, какая разница, что тот о нём думает. С мыслью об этом Егоров подошёл ближе, но крышка чехла захлопнулась.

— Слушай, иди, куда шёл, — коротышка с рюкзаком был неумолим. — Без тебя дел хватает.

Он развернулся и зашагал в направлении перекрёстка. Егоров рванул за ним, но не потому, что ему было важно кому-то что-то доказывать, а потому что его дом был через дорогу.

Да с какой стати Пашка вообще столько думал об этом придурке? На голове сраный андеркат, с которым только пидоры типа Вишневского ходят. Хорошо хоть в блондина не красился. Зато на прямой пробор носил, из-за чего физиономией был больше похож на гика, чем на модника. Всё это вкупе с серьёзной миной почему-то Егорова развеселило.

Светофор засиял зелёным, толпа устремилась вперёд, и взгляд Егорова скользнул по аккуратному ряду нашивок на рюкзаке. Догнав коротышку, он громко спросил.

— Ты парашютист, что ли?

Парень вздрогнул и выронил изо рта сигарету.

— Блядь, — тихо выругался и снова полез за пачкой в карман. — Какого чёрта ты ходишь за мной?

— Я вообще-то здесь живу.

— Досада какая.

На тротуаре он притормозил, прикуривая, и снова пошёл вперёд. Егоров, словно привязанный, дёрнул за ним.

— Правильно говорят: будешь много курить — не вырастешь, — попытался сострить он, но вместо ответа из наушников зарычала какая-то очень тяжёлая электронщина. Пашка в жанрах особенно не разбирался, слушал, что нравилось, не заморачиваясь на стили.

Между домами парни свернули в одном направлении. Мелкий противный ушлёпок оглядывался и спешил впереди, будто пытался скрыться, Егорова это нервировало. Он не хотел, чтобы этот говнюк решил, будто за ним ходят нарочно, но выхода не было — они почему-то всё продолжали идти в одну сторону, и это было похоже на наказание.

От злости Егоров его обогнал почти у самого дома, подошёл к подъезду и, отперев железную дверь магнитным ключом, юркнул внутрь. На улице неподалёку запиликал мобильный.

Не дожидаясь лифта, Егоров устремился вверх по лестнице, мечтая скорее закрыться в комнате и спустить пар, порубившись во что-нибудь перед грёбаной алгеброй. Но на площадке перед квартирой его встретила мать с, должно быть, новой соседкой.

Рядом с тёплой и уютной Еленой Петровной незнакомка в спортивном костюме, футболке навыпуск и пластиковых тапочках на шерстяной носок выглядела как асоциальный элемент. Хотя вряд ли дело было именно в одежде. По роду занятий Егоров спортивных костюмов насмотрелся со средней школы, и сами по себе они не казались ему атрибутом бандитов и гопников. Скорее, манера курить в кулак и вытягивать шею вперёд, сутулясь, наводили на какие-то смутные мысли, но Егоров так и не смог их для себя сформулировать.

Судя по тому, как было накурено, женщины стояли на площадке минут двадцать, а то и больше. Пашка невольно вдохнул сизый дым, и в горле слегка запершило. Соседка закончила разговаривать по телефону и вернула внимание Елене Петровне.

— А вот и мой красавец пришёл. — Мать попыталась поправить Егорову волосы после наскоро сдёрнутой шапки, но парень капризно поморщился и отодвинулся дальше. Он не любил проявлений материнской заботы при посторонних, считая себя слишком взрослым для этого. — Познакомься, это наша новая соседка из двадцать первой, Екатерина Леонидовна, — судя по голосу, мать казалась довольной знакомством. — А это мой Павлик.

От «Павлика» Егорова тоже подташнивало, но он промолчал.

— Привет, — выдохнув порцию дыма, женщина в спортивном костюме подняла руку, ненадолго показав бледную ладонь с длинными пальцами. — Мой тоже сейчас пожалует.

Егоров посмотрел на неё внимательнее и пожалел об этом очень сильно, потому что она была почти копией того идиота с рюкзаком, только с длинными волосами и очень, очень красивая.

— Здрасть, — кивнул Пашка и почему-то начал краснеть под пристальным взглядом, как будто его комплимент могли прочитать с лица.

— А чего ты пешком поднимался? — спохватилась мать.

— Лифт не работает, — тут же соврал Егоров.

В этот момент в шахте щёлкнуло и загудело.

— Починили, — спокойно отреагировал он на вопросительный взгляд.

Гудение становилось всё громче, а вместе с ним нарастало волнение. Не мог же он жить на одном этаже с этим коротконогим, самодовольным придурком. Пожалуйста, только не это. Конечно, он знал, что соседи напротив хату свою продают, но как-то уж очень всё это было похоже на идиотскую завязку к ситкому про школьников, чьё полное романтических приключений знакомство начинается с недоразумения и драки.

Так. Стоп. С чего он вообще завёл про романтику?

Раздался щелчок, двери раскрылись, и парни уставились друг на друга. Кажется, Пашка забыл все слова, только и мог теперь, что ухмыляться, не веря в происходящее.

— Давно не виделись, — угрюмо поздоровался коротышка, не сводя с него взгляда, и вышел из лифта, таща за собой рюкзак.

— Привет. — Соседка, не вынимая сигареты изо рта, распахнула перед ним объятия, и парень обнял её в ответ, при этом прижавшись так крепко, будто они сто лет не виделись.

Смутившись от откровенности посторонних, Егоров вспыхнул, как спичка.

— Фига! Я думал, ты спишь с ним! — воскликнул он даже слишком эмоционально, имея в виду рюкзак.

Коротышка обернулся и недовольно зыркнул, но ничего не сказал. А Егорову было мало! Теперь его душенька требовала если не потасовки, то хотя бы разговора на повышенных тонах. Иначе куда бы он столько пара спустил?

— Вы знакомы? — Елену Петровну слегка озадачило происходящее.

— Не то чтобы с ним, но вот рюкзак его… — завёл Егоров старую песню, растягивая слова. Он хотел съязвить, что рюкзак теперь обязан на нём жениться, но не получилось.

— Через десять минут я разберу вещи, — коротышка развернулся и сделал к нему один шаг, заставляя вздрогнуть от предвкушения, но соседка взяла его за плечо, предостерегая, — и подарю его тебе, если ты о нём никак забыть не можешь. Мне, конечно, будет жалко, но считаю, что это достойная плата за то, чтобы ты от меня отъебался.

— Андре-е-ей, — соседка слегка потянула коротышку за рукав. — Мы только заехали, давай ты не будешь портить мне репутацию доброй соседки?

Егоров, к собственному удивлению, заметил, что насмешки в её замечании больше, чем осуждения. Это немного задело.

— Да пошёл ты на хер со своим рюкзаком!

— Павел! — голос Елены Петровны дрогнул.

— Нужен он мне!

— Прекрати!

— А что тебе надо? Чтобы по-настоящему трахнули?

— Андрей! — теперь уже и соседка стала куда серьёзнее.

— Ты, что ли, трахать собрался?

— Павел!

— Я лучше хуй в мясорубку засуну, чем сделаю это!

— Андрей!

— Сука!

Пашка с размаху ударил, но вместо носа попал по скуле, да и ту задел вскользь — коротышка в последний момент увернулся и почти тут же врезал Егорову в солнечное сплетение.

Пашка слышал, как вскрикнула мать, чувствовал, как она подхватила его и оттащила в сторону. Соседка перед ней извинялась, искренне сожалея, и отчитывала коротышку, пока тот не выругался в ответ и не ушёл, хлопнув дверью где-то в глубине соседней квартиры. Но на всё это было уже плевать. Удар из Егорова выбил то самое, что зажигало азарт в крови, остались раскаяние и нежелание показываться на глаза. Никому. Поэтому, очутившись дома, он умылся и спрятался в своей комнате, где уселся за стол и тупо уставился в чёрный прямоугольник не включенного монитора.

Мать постучалась, дождавшись ответа, вошла и прикрыла за собой дверь.

— Ты в порядке?

— Я — да. А ты? — спросил Пашка без особого интереса. Если бы что-то было не так, он бы уже суетился и отмерял корвалол по каплям.

— У меня к тебе серьёзный разговор.

«Сейчас опять начнёт затирать про драки…» — подумал Пашка с тоской, но, потому, что так было надо, спросил:

— О чём?

Мать подошла и села напротив него на кровать, глядя на Пашку с тревогой и некоторым сомнением. В домашнем платье в цветочек и шерстяной кофте с деревянными пуговицами поверх она странно смотрелась на фоне стены, увешанной постерами любимых исполнителей, больше похожих костюмами на солистов кабаре. А ещё Егоров подумал о том, что не помнит, когда мать вот так заходила к нему и садилась без замечания о незаправленной постели или невытертой пыли.

— Паша, — она немного помедлила, будто слова подбирала, — скажи мне, пожалуйста, ты, случайно, не гей?

— Чего? — переспросил удивлённо он. Вопроса на эту тему Пашка уж точно не ожидал. И с чего бы ей вдруг так думать? Он не манерный, в вопросе одежды неприхотлив, к косметике тоже интереса не проявляет, лицо мазал кремом, наверное, два раза в жизни, и тут на тебе!

— Ты не знаешь, кто такие геи, или что?

— Знаю, конечно. С чего ты взяла?

— С вашего разговора с Андреем, должно быть.

— Да мы просто ссорились и всё, — он даже не помнил, что они наговорили друг другу, вот блин!

— Павел, перестань юлить.

— Да не юлю я!

— Отвечай.

— Отвечай, — ворчливо повторил он. — Я даже ни с кем ещё не целовался! — возмутился он, тут же смущаясь. Очень приятно такое с матерью обсуждать, когда тебе уже целых шестнадцать лет. — О чём тут спрашивать? — Вся его жизнь состояла из тренировок, учёбы и бытовых мелочей, у него и подумать о чём-то подобном особенно времени не было.

— Но тебе нравятся мальчики? — вопрос её больше казался похожим на утверждение.

Егоров неуверенно пожал плечами.

Может, ему и нравились мальчики. Даже не мальчики, а мужчины. Тренер вот, к примеру. Но это же ничего не значит. Может, он им из других соображений интересуется — хочет таким же когда-нибудь стать. Может, он просто из поздних. Какое вообще кому дело, кто и когда начинает сексом интересоваться?

— Не знаю, — выдавил он из себя и умолк.

Елена Петровна тоже молчала пару минут, потом не спеша встала, обняла сына за плечи и поцеловала в голову.

— Не скажу, что в восторге от этого разговора.

— Мам…

— Подожди, дай мне сказать, — она сделала небольшую паузу, словно собиралась с силами. — Для нас с отцом, конечно, было бы предпочтительнее, чтобы ты выбрал девушку. Внуки, они, знаешь ли, в капусте не находятся.

— Мам.

— Не мамкай, молчи. Я очень надеюсь, что это у тебя возрастное, и со временем ты передумаешь. Но даже если нет, я очень постараюсь принять тебя любым. Просто, когда ты полюбишь по-настоящему, скажи мне об этом первой. Я хочу знать.

— Хорошо.

Егоров чувствовал себя странно. Они никогда ещё так откровенно с матерью не говорили. Наверное, это значило что-то, но он так и не понял — что.

— И запомни самое главное: предохраняться и заботиться о себе надо в любом случае. С кем бы ты сексом ни занимался. Так что знай: на презервативы для тебя я денег всегда найду.

Егоров не знал, как на это отреагировать. Вроде, с одной стороны, ему было очень неловко, что мать пристаёт с такими вот разговорами, но с другой — не с отцом же на эту тему ему беседы вести.

— Перед отцом не светись, — словно читая мысли, добавила Елена Петровна. — Я сама его подготовлю. Хорошо?

Егоров вздохнул.

— Хорошо.

— Ох, Пашка, Пашка…

Она потрепала сына по волосам и медленно вышла из комнаты.

Пашка подумал с минуту-другую, потом сходил в коридор, достал телефон из куртки и набрал смс-ку лучшему другу Тохе: «Кажется, мама считает, что я теперь гей».

Ответ не заставил себя долго ждать: «А ты разве не?»

И тут Пашка крепко задумался.

Ох, и не нравилось ему всё это. Опять он влез в какую-то дурацкую историю. И во всём виноват этот коротконогий с его рюкзаком. Тревожный пассажир, чтоб его!