Дальнейшие события развивались со стремительностью летящего на голову кирпича.

Мать Вишневского подала на Андрея заявление в полицию, которое, правда, через неделю согласилась забрать, но с условием, что Андрей заберёт документы из школы. К сожалению, здесь дядя Женя оказался бессилен, школа его не касалась никоим образом, поэтому на свидания с директором — по совместительству крёстным Ваньки — пришлось ходить Екатерине Леонидовне. Ходила она туда, как на работу несколько дней подряд, крови ей там попортили знатно, припомнив и места не столь отдалённые, и то, что ребёнок рос «без родителей, непонятно с кем». Как и следовало ожидать, после этого их отношения с Андреем вошли в штопор, они теперь постоянно ссорились, и беспокоить их по этой причине Пашке совсем не хотелось. Иногда было слышно, как Андрей, хлопнув дверью, выскакивал из квартиры, но догнать его ни разу не удалось.

Дозвониться Пашка тоже не смог: то ли Андрей телефон отключил, то ли сменил симку. Скорее всего, Крюкова задолбали звонками из школы, и его желание никого не видеть казалось понятным.

Конечно, все эти радости посыпались на голову Крюкову не просто так, он отличился особенно: за три или четыре удара умудриться выбить два зуба, оставить трещину в челюсти и сотрясение смог бы не каждый, тут сила требовалась недюжинная, и тем не менее он с этим справился. Пашка с одной стороны восхищался Андреем, с другой стороны осуждал его, когда узнавал очередные подробности о состоянии Ванькиного здоровья. И всё же… И всё же Егоров теперь был твёрдо уверен в серьёзности своих чувств, только вот признаться он всё равно не мог.

Зато пока взрослые занимались своими взрослыми выяснениями отношений, а точнее — самоутверждались за чужой счёт, Пашка бегал по школе и умолял учителей и ребят подписать петицию против исключения Крюкова.

До этого инцидента Андрей был у всех на хорошем счету — за год ни единой драки, — у Пашки в голове не укладывалось, почему Крюков должен страдать из-за того, что кто-то вовремя не прикусил себе язык.

Пашка чувствовал себя виноватым, но не только себя виноватым считал. Тут и Лера была хороша, и Вишневский — в особенности. Ванька и сам потом сожалел вслух о том, что Андрею сказал, и маме своей об этом сказал, и директору. Но неожиданно вскрылся давнишний инцидент с восемью швами, и скандал разгорелся по новой. Учителя не хотели подписываться под петицией, чтобы не попадать в немилость к директору, ученики — из тех же соображений, каждый трясся за свой аттестат, судьба Крюкова никого, кроме Пашки, не волновала. Егоров отчаялся и собирался уже написать в РОНО, но тем же утром узнал, что Андрей забрал документы.

С этого дня Крюковы будто исчезли. Когда бы Пашка ни подходил к их двери и не звонил в звонок — ему никто не открывал. Екатерина Леонидовна на звонки тоже не отвечала. Пашка понимал, что упустил последнюю возможность если не объясниться, так хоть извиниться по-человечески за то, что он не удержался и растрепал тайну Андрея друзьям. Оставалось смириться с тем, что первая и такая сильная его влюблённость ничем не закончится.

Листва на деревьях темнела, густела, тени от этого по вечерам становились всё больше, а вечера теплее. Ближе к концу апреля Пашка возвращался с тренировки, когда заметил возле подъезда знакомый силуэт, скрывающийся за углом. Не долго думая, он нырнул следом и обнаружил Андрея с Марвином на поводке. Они шли гулять во двор, будто бы ничего не случилось. Пашка хотел окликнуть его, но так разволновался, что ком подкатил к горлу. Он не видел Крюкова со своего дня рождения, почти месяц, столько хотел сказать ему, а сейчас не знал, с чего и начать. Он бы, наверное, вовсе ушёл, если бы Марвин его не заметил и не метнулся к нему. Андрей развернулся и замер.

На улице было уже темновато, и видно ему было плохо, но Пашка решил, что Крюков не против его компании, и, наконец, подошёл.

— Привет, — поздоровался он чуть слышно.

— Здорова, — излишне оптимистично для его положения отозвался Андрей, но тоже негромко.

Пашка остановился на почтительном расстоянии вытянутой руки, чтобы себя не нервировать. Марвин поднялся лапами по ноге, выпросил свою долю ласки и, довольный, убежал по делам.

Андрей выглядел непривычно потерянным, Пашке захотелось просто обнять его и сказать, что всё будет хорошо. Почему-то в этот момент вспомнилось, как он после драки почти обнимал Андрея, и стало ну очень неловко, а ещё взыграл интерес — помнит ли Крюков об этом.

— Слышал, что ты в мою пользу подписи собирал, — прервал Андрей их молчание.

— Да толку-то, — расстроенно отозвался Пашка, ковыряя землю носком ботинка.

— Не важно. Всё равно спасибо. Приятно знать, что после всего есть человек, который в меня верит.

— Я не считаю тебя виноватым, — с упорством ответил Пашка, как отвечал уже тысячу раз остальным.

— Тц. Перестань. Мне надо к психологу, это точно. Жаль, что в ближайшее время этим заняться не выйдет.

— Почему?

— Я попал под весенний призыв, — произнёс Андрей торжественно и усмехнулся, но голос его совсем не был весёлым. — То, чего я всеми силами пытался избежать, со мной всё-таки случилось… Да ещё и с матерью разругался.

— Где она, кстати?

— Уехала к Женьку. Не может ходить по району, постоянно знакомые рожи мелькают, ей кажется, что на неё все пальцем показывают. Да-а-а, поела она говна, конечно. Не без моей помощи.

Пашка не знал, что ещё сказать. Разве только в тысяче первый раз повторить то же самое.

— Прости, что я разболтал. Я не хотел, чтобы кто-то случайно задел тебя. Мне и в голову не приходило, что такие вещи можно сказать нарочно. Он знал ведь, что это тебя разозлит…

— Проехали, — прервал его Крюков. — Как бы там ни было, назад уже не повернёшь.

Они замолчали. Марвин подбежал с палкой, Андрей зашвырнул её и, дождавшись, когда его пёс убежит, спросил:

— Случайно не знаешь, кому-то собака нужна? Только чтобы в хорошие руки.

Пашка поднял на Андрея встревоженный взгляд.

— Не хочу оставлять Марвина матери. Уверен, она ничего с ним плохого не сделает, но и любви от неё он не получит. Да и Женьку не до этого, он может сутками дома не появляться.

— А можно я его заберу?

Крюков уставился на него с нечитаемым выражением на лице.

— У тебя предки против собаки, — вспомнил он и поспешил отвести взгляд.

— Они согласятся. Я объясню им. Мама, кстати, тоже тебя не считает этим… самым, а отец вообще не в курсе, так что за это не беспокойся.

— Ты серьёзно сейчас?

— Ну конечно серьёзно! Кто же такими вещами шутит? — Пашка был рад для него что угодно сделать, лишь потому, что это Андрей. Не получилось со школой, хоть так поможет. — Могу прямо сейчас забрать со всеми пожитками. И он меня знает, ему у нас хорошо будет.

— Слушай, — Крюков шумно выдохнул и усмехнулся, легче и веселее. — Ну после такого я твой должник пожизненно. Проси всё, что хочешь.

— Да брось, — отмахнулся Пашка, смущаясь, но слова всё равно застряли и в голове, и в сердце.

— Ничего не брось. О деньгах не беспокойся, буду каждый месяц присылать.

— Перестань, разберёмся как-нибудь.

— Я сказал, буду присылать.

— Ладно, — вздохнул Пашка. С недавних пор он разлюбил спорить, а с Крюковым и подавно.

Они снова замолчали. На дворе совсем стемнело.

— Что-то прохладненько, — Крюков поёжился. — Может, пройдёмся? Ты не торопишься?

— Нет, — покачал головой Пашка, продолжая думать о том, что он мог бы у Андрея попросить. Его начало потряхивать от волнения.

Ребята медленно двинулись вдоль по дорожке между домами. Андрей закурил. Марвин радостно бегал вокруг и ластился к Пашке, как будто уже точно знал, что в скором времени переедет к нему. Эта прогулка напоминала другие, которые были до дня рождения, навевала приятные воспоминания и вселяла в сердце покой и уверенность.

— Тебя хоть в какие войска забирают? — спросил Егоров так, между делом, хотя вопрос был серьёзный.

— ВДВ, — не без гордости ответил Андрей.

Пашка взглянул на него с недоверием с высоты своего роста.

— Я думал, таких, как ты, только в танкисты берут, — и после взгляда, каким Андрей окинул его, нервно заржал. — В фонтанах купаться будешь?

— Это в кого ж ты такой языкастый, Егоров? — спросил Крюков, не вынимая изо рта сигареты.

— Сам в себя, — ляпнул Пашка, отворачиваясь, и покраснел, когда Крюков ответил:

— Самому в себя неудобно и удовольствия меньше.

Пашка вспыхнул до самой шеи. Ох уж этот Крюков с его шуточками! Никогда Егоров не понимал, к чему он всё это.

— Правильно Хан говорит, шутки мои дерьмецом попахивают, — добавил Андрей чуть тише после нескольких долгих секунд молчания.

— Как она? — Пашка обрадовался переводу темы.

— Нормально. Вчера встречались. Спрашивала про тебя. Очень ты ей понравился.

— Неожиданно!

— А чего неожиданно? Парень ты симпатичный, чего бы не нравиться девушкам.

Пашке казалось, что он проглотил язык и больше никогда в жизни не скажет ни слова. Крюков назвал его симпатичным. Крюков. Его. Симпатичным. Как хорошо, что на улице было темно, и он не мог видеть, как мечется по траве Пашкин взгляд. И тут же, словно холодной водой из ведра:

— А Лера как поживает?

— Сам у неё и спроси, мы почти не общаемся, — справляясь с внезапным ознобом, буркнул Егоров. — В больницу к Вишневскому день через день мотается, школу прогуливать начала.

— Ну хоть что-то я сделал хорошего, — рассмеялся Андрей. — А то Ванька и так и сяк, а ей никак. Как можно не замечать очевидного?

— Да, — согласился Пашка слегка ядовитым тоном. — Я тоже не понимаю, как можно. Но, наверное, насильно мил не будешь.

Андрей вдруг остановился и посмотрел на него. Свет фонаря падал ему на щёку ярким пятном, кроме него на лице ничего не было видно.

Пашка посмотрел на него и подумал, что если сейчас он не сделает что-нибудь, будет потом очень долго жалеть. А может, всю жизнь.

— Обещай, что не ударишь.

Андрей промолчал, и Пашка на свой страх и риск наклонился и коротко поцеловал его в губы, тёплые, нежные, с пьянящим запахом сигарет, и отстранился, как будто обжёгшись.

Он знал, что Крюков глядит на него, но в чёртовой темноте ничего было не разобрать, а как бы хотел Егоров увидеть реакцию. Он не успел и пикнуть, когда Андрей отстрелил окурок, схватил его за грудки, притянул к себе и впился губами в его приоткрытый рот.

Целовался Крюков умело, с оттягом, взасос. По телу Пашки волной расползлось тепло, мгновение-другое, и весь он, объятый огнём, расплавился, испарился и полетел белым облаком в дальние дали. Когда Андрей его отпустил, он не сразу очухался.

— Охренеть, — только и выпалил Пашка и застыл, завороженно глядя в глаза, которые видел теперь совершенно отчётливо. Он потянулся вперёд и обнял Андрея за плечи. Крюков слегка погодя накрыл ладонью его поясницу, мизинец как будто нарочно засунув в задний карман. Пашка вздрогнул от непривычного ощущения на себе незнакомой руки, но говорить ничего не стал, упёрся лбом Андрею в макушку и прошептал, улыбаясь:

— А я думал, тебе Лера нравится.

Андрей вздёрнул подбородок, подцепляя его кончик носа своим.

— А я думал, у тебя глаза на лице, а не в жопе. Неужели по мне незаметно, что я заднеприводный?

Пашка хрюкнул от смеха и спрятал лицо между головой Крюкова и своим рукавом.

— Ты не похож на мужика в колготках.

Андрей прижал его крепче и обнял второй рукой, а потом запустил обе ладони в задние карманы Пашкиных джинсов.

— У тебя руки холодные, — охнул Егоров.

— Так согрей.

Крюков был ниже почти на голову, но целоваться с ним рост не мешал. Пашка коснулся его губ легко, осторожно, словно пытался запомнить малейшее ощущение: нежно, приятно, тепло, капельку влажно…

— Ай, больно… — Крюков его укусил за губу.

— Больше не буду.

…Глубже и жарче, воздуха не хватает, кружится голова…

— Мхх, — выдохнул он, отрываясь.

Согретая телом ладонь покинула правый карман и накрыла затылок, сильней прижимая к губам.

— Дай подышать.

— Дыши носом.

…И снова прикосновение, как падение в пропасть, влажно и горячо, так горячо, что плавится мир вокруг, и хорошо, хорошо, хорошо…

У Егорова дрогнули и подкосились колени, но Крюков схватил за задницу и удержал на месте.

Пашка с трудом оторвался. Он улыбался, смеялся, шумно отдыхивался и был на седьмом небе от счастья.

В этот момент у него зазвонил телефон.

— Мать, — недовольный тем, что его прервали, он вынул трубку из кармана ветровки и принял звонок. — Привет, мам.

— А ты где?

Андрей улыбнулся. Он стоял так близко, что слышал её.

— Во дворе. Тут Андрей приехал. Стоим, болтаем.

Крюков состроил недоверчивую физиономию, из-за чего Пашка начал смеяться.

— Замечательно. Домой-то когда?

— Через полчасика.

— Какие полчасика? Совсем с ума сошёл? Ты на часы смотрел? Уже половина одиннадцатого, тебе ещё уроки делать!

— Да я всё сделал, мам, ну, не кричи, — заныл он в трубку, при этом пытаясь не расхохотаться от мимики Крюкова.

— Смотри у меня! Даю тебе десять минут.

— Ну мам, хотя бы двадцать.

— Пятнадцать! И ни минутой позже. Если позвоню, а вы ещё на улице — пеняйте на себя. И тебя, Андрей, это тоже касается!

— Вас понял, Елена Петровна! — грохнул Крюков, приблизившись к трубке, у Пашки аж сердце зашлось от страха, но тут же стало смешно и совсем наплевать.

— Дураки. Под фонарями не стойте.

— Хорошо, мам.

Он отключил соединение.

— По лбу тебе за такое двинуть мало, — проворчал Пашка, убирая телефон.

Он вынул левую руку Андрея из заднего кармана и, крепко зажав в своей, двинулся в сторону самых тёмных теней, поближе к кустарникам.

— Если только хером. Хером я всегда готов, — разулыбался Крюков.

— Вот почему у тебя все шутки такие?

— Какие?

— Ниже пояса.

— Наверное, потому что я рос в такой среде, — рассудительно ответил Крюков, не замечая, как Пашка любуется им сквозь темноту. — Среди таких людей. У меня юмор, как у Женька. Только Женьку почти полтинник, а мне восемнадцать. Ни он сам, ни его друзья никогда не фильтровали базар.

— А что, Женёк тоже?..

— А? Да боже упаси! У него такие дамы, там Лере ещё ползти и ползти. А я просто понял со временем, что мне интереснее с пацанами и дела иметь и сексом заниматься.

При упоминании секса с другими парнями Пашке стало немного неуютно.

— А Хан?

— Хан — это друган. Он такой один на свете. А будешь ревновать, я тебе пипиську откручу.

— Перестань со мной обращаться, как с малолеткой! — возмутился Егоров. — Сам-то недалеко ушёл!

Они уже добрались до тёмного уголка, и Андрей этим тут же воспользовался.

— Извини, — он привлёк Пашку за руку и заключил в объятья. — Ну, не дуй губищи. Хотя, когда ты дуешься, мне ещё больше хочется тебя поцеловать.

Крюков и впрямь смотрел на него как-то странно всякий раз, когда Пашка изображал обиду или ему действительно было обидно. И он ведь смотрел так всегда, с того самого дня. Неужели Крюков и раньше хотел его поцеловать?

Сердце у Пашки забилось, как у крольчонка, и он совершенно не сопротивлялся, когда Крюков взял его за подбородок и потянул к себе для ещё одного поцелуя.

Этот был дольше и жарче двух предыдущих.

Андрей забрался руками Пашке под куртку, гладил его по спине вдоль позвоночника. От непривычных приятных, нежных прикосновений по телу бежали мурашки, хотелось прижаться теснее, чтобы почувствовать ещё больше. Такого Егоров себе и представить не мог в самых смелых фантазиях. Он, разумеется, знал, из чего состоит секс и прелюдия, но вообразить, что подобное может произойти между ним и Андреем, Пашка не мог физически. Ему казалось, от одного прикосновения к руке он сгорит на месте. И тем приятнее было плавиться в ловких, умелых руках.

Дышать становилось всё тяжелее, и Пашка подумал, что падает, когда Крюков в два шага его оттеснил и прижал спиной к дереву, выбив последний воздух из лёгких. Пашка чуть сполз по стволу, немного царапая спину, чтобы стать одного роста с Андреем. Крюков довольно хмыкнул ему прямо в губы и перекинулся на ухо, придерживая за затылок ладонью. Он целовал Пашку в шею, а вторая рука тем временем перебралась с талии на бедро.

Егорову показалось, что он и вправду сейчас воспламенится. Щёки горели, став до боли чувствительными. Крюков воткнулся бедром ему между ног, надавил посильнее, и Пашку перетряхнуло. Он всхлипнул и тяжело задышал. Теперь Пашка чувствовал тесноту не только в своих штанах, и это переходило все мыслимые границы.

— Андрей, — прошептал он, уставившись в ярко блестящие шальные глаза.

— Тшш, — ответил ему Андрей и мазнул по его губам большим пальцем. — Не бойся.

И снова подался вперёд.

Пашка сомкнул губы, чтобы не проронить ни звука. Словно издалека он услышал, как рядом озадаченно поскуливал Марвин, но они с Крюковым были так близки в этот момент, что весь остальной мир почти перестал существовать.

Очередной толчок вызвал внезапное ощущение туго закручивающейся пружины внутри. Теснота стала почти болезненной, сводила с ума, но многократно усиливала ощущения.

— Андрей, подож… ди…

Крюков прильнул к его уху губами, обжигая влажным горячим дыханием. Пашка прижал его крепче и чуть развёл ноги.

— Ах!

— Гав!

— Тшшш, — непонятно кому ответил Андрей.

От удара затылком о дерево спасла лишь рука. Пашке было так хорошо, казалось, он может взорваться в любое мгновение. Но именно в этот момент зазвенел телефон.

Егоров тихонько заныл от досады.

— Елена Петровна бдит, — констатировал Крюков, отстраняясь от Пашки с большой неохотой, и всё же успел его поцеловать перед тем, как тот принял звонок.

— И что ты мне скажешь в своё оправдание?

— Да мы тут языками зацепились, — ляпнул Егоров и сам рассмеялся, особенно после того, как Крюков в шутку показал ему язык. — А что, двадцать минут уже прошло? — с робкой надеждой спросил он.

— Прошло. Марш домой.

— Хорошо.

Он нажал красную трубку и тут же вовлёкся в очередной поцелуй.

— Придёшь ко мне на проводы? — прошептал Крюков в губы.

— А кого ты ещё позвал? — зачем-то спросил Егоров.

— Никого. Только ты и я.

Пашка сглотнул. Он понял, о чём идёт речь, тоже ужасно хотел продолжения и решил, что уже готов. Пусть это случится, а дальше гори оно всё синим пламенем.

— Приду, — кивнул он, и Крюков, поцеловав его напоследок, взял за руку и потянул в сторону дома.

— Марвин, домой.

Пёс потрусил рядом с ними.

На свету Пашка почувствовал себя голым. Только что ему было так тепло, а теперь его будто выгнали на мороз. Немного потряхивало и почему-то было ужасно стыдно, особенно перед мамой, когда она взглядом прищуренных глаз оглядывала его раскрасневшуюся физиономию с истерзанными губами. Единственное, о чём он мечтал — чтобы она не заметила оттопыренные ширинки. Хотя, наверное, и без них было ясно, чем они занимались.

— Добрый вечер, — поздоровался Андрей. Они поднялись по лестнице, чтобы хоть как-то остыть по пути.

— Здрасте-здрасте, — покивала ему Елена Петровна, Пашке лишь взглядом указывая на дверь. Она встречала их на площадке. Пашка дошёл до двери и обернулся, Марвин прибился к его ноге и выжидающе посмотрел на остальных.

— Мам, тут такое дело, Андрею пёселя некуда деть.

— Я уже в курсе, — процедила она, сцепив на груди руки.

— Откуда?

— Катя сказала. Можешь забрать, но гулять и кормить будешь сам. И на нас не оставишь. А ещё отцу будешь сам объяснять, откуда он и чей.

— Спасибо! — Пашка чуть не подпрыгнул на месте от радости. — Пойдём, Марвин.

Пёс оглянулся, окинул Андрея косым снисходительным взглядом и скрылся в чужой прихожей.

— Ну нормально! Я тебе, можно сказать, жизнь спас, а ты мне… — он вовремя спохватился под Пашкиным взглядом и, запнувшись, продолжил, — фигвамы рисуешь.

— А с детьми так всегда, — заметила Елена Петровна. — Ты их растишь, пылинки сдуваешь, а потом выясняется.

— Да не скажите, — начал было Андрей, но вовремя передумал с ней спорить. — Хотя, может, вы и правы, — почесав в затылке, ответил он.

— Вот-вот.

Пашка вздохнул с облегчением, когда понял, что ссора не состоится. Ему не хотелось бы, чтобы Андрей впал в немилость ещё и к его родителям. Особенно потому, что Андрея он очень… любил? Хотел быть с ним вместе? Долго-долго?

Это всё было так на него непохоже, так незнакомо, но захватило его с такой силой, что, сидя на бортике ванны, Егоров едва не заплакал от переполнивших его чувств.

Андрей покидал его всего на год, но, учитывая, как у них неделя за месяц шла, Пашке казалось, что он с ума сбрендит от одиночества. Или открутит себе пипиську без чьей-либо помощи. Вспомнив шутку Андрея, он захохотал сквозь слёзы, и в этот момент в ванную зашла мать. Только взглянув на него, она подошла, взяла Пашкину голову и прижала к груди.

— Балда ты, балда.

— Угу, — Пашка хлюпнул носом. Слёзы не унимались.

— Нравится он тебе?

— Я его люблю-ю.

— У-у-у, так кто же из-за этого ревёт, — она улыбнулась и погладила его по голове.

— Он мне не сказал, что тоже… А скоро в армию уйдё-ёт.

— Не переживай, — она отняла его голову от груди, повернула к себе лицо и начала вытирать слёзы кухонным полотенцем, висевшем до этого на плече. — Скажет ещё. Вот увидишь.

Пашка опять шмыгнул носом и посмотрел на неё. Ему стало стыдно за своё поведение.

— Прости меня, мам.

— Что случилось?

— Я не такой, каким ты хотела меня видеть.

Она растроганно улыбнулась.

— Ты в любом случае мой любимый единственный сын.

Пашка крепко обнял её и висел на плечах, пока за дверью не промелькнул Андрей.

Егоров нашёл его на кухне. Крюков как раз наполнил миску водой, был тихим и чем-то немного взволнованным. Подстилку с миской Пашка сразу унёс к себе, Марвин носился по дому с игрушкой — осваивал заново уже знакомую территорию.

Они перекинулись парой фраз, не зная, о чём говорить и как вести себя при другом человеке, стеснялись друг друга и почти не смотрели в глаза. Выдав последние инструкции по кормлению и ещё раз поблагодарив за всё, Андрей застыл в нерешительности на пороге.

— Елена Петровна, — он выглядел очень смущённым и очень серьёзным, Егоров его таким никогда не видел. — А можно мы с Пашкой у меня посидим до полуночи?

Мать строго приподняла брови и посмотрела сначала на ничего не подозревающего о приглашении Пашку, затем на Андрея.

— Поздно уже. Давай, завтра? Днём заходи после уроков и посидите.

Андрей усмехнулся на это, но без обиды, а с пониманием.

— Хорошо. До свидания, — сказал он вежливо, и мать его поняла — ушла из прихожей, чтобы оставить ребят на минуту наедине.

— Давай через скайп созвонимся.

— Не, твоя мама права, завтра вставать рано, — Андрей улыбнулся. — Напиши мне, когда ляжешь спать.

Пашка расстроился.

— Опять дуешься? — Крюков прищурился, глядя на его губы.

Егорова это слегка разозлило, но не успел он сказать, Крюков порывисто поцеловал его и оттянул зубами губу. Когда отпустил, она смешно шлёпнула.

— Напиши мне. Я буду ждать.

— Хорошо, — всё ещё хмурясь, согласился Пашка, а, закрыв за ним дверь, тут же собрался в ванную.

Егоров пришёл к себе в комнату, когда на часах была половина двенадцатого. Мать тоже ещё не спала. Если отец уезжал в очередную командировку, она поздно ложилась и рано вставала. Пашке же в принципе не спалось. Он очень переживал из-за неудавшегося свидания, из-за скорого расставания с Крюковым, из-за того, что не знал, насколько чувства Андрея к нему сильны и серьёзны. В кои-то веки он сам влюбился, и теперь ему очень хотелось взаимности. Но почему-то казалось, что Андрей с ним на поразвлечься.

Марвин уже вовсю дрых на подстилке и громко храпел. Хоть у кого-то было всё хорошо.

Пашка собрал на завтра учебники, завёл на телефоне будильник, выключил свет и улёгся в кровать. Подумал немного и всё же решил написать Андрею, в конце концов, обещал, нехорошо получится. Вдруг он и правда ждёт.

Не успело уйти СМС, как телефон в руке завибрировал, хорошо, Пашка на ночь звук отключал.

— Алё, — прошептал он, натягивая одеяло до самого носа.

— Привет. Залёг?

— Да. Чего звонишь?

— Потрындеть.

— Поздно же, — Пашка вредничал. Слышать тихий голос Андрея с дрожащей «р», как будто он шепчет прямо ему на ухо, в этот момент было самым желанным.

— А мы скоренько.

— Хе-хе, ну давай.

Андрей замолчал, и молчал достаточно долго, почти с полминуты, Пашка даже забеспокоился.

— Эй, ты чего там?

— Помнишь тот день, когда мы с тобой познакомились?

У Егорова закололо в пятках, и он поджал ноги, но всё равно ответил:

— Не очень.

— На тебе была красная шапка, чёрный спортивный костюм, жёлтые тимберленды и зелёное, мать его, пальто. Я подумал тогда, — Андрей выдохнул дым, а Пашка, казалось, вообще перестал дышать, воздух застрял где-то посередине, — какой идиот сказал тебе, что ты хорошо выглядишь?

— Эй! — возмущённо шепнул Егоров. Андрей рассмеялся.

— Ты перебегал через пути, перепрыгивал через лужу, и твои ноги смешно сгибались, как у огромного паука. Забавно, правда?

— Нихрена не забавно, — продолжал ворчать Егоров, но щёки его всё равно пылали.

— Забавно то, что я это запомнил ещё до того, как впервые взглянул в твои грёбаные глаза, — Андрей снова выдохнул и замолчал.

— А с глазами-то что не так?

— Тебе говорили когда-нибудь, что они у тебя охуительные?

Пашка часто слышал, что его глаза красивые, но чтобы вот так…

— Нет. — Он смотрел в потолок невидящим взором и представлял Андрея перед собой.

— Так вот, знай это. У тебя охуительно красивые глаза.

— У тебя тоже, — хрюкнул от смеха Пашка и натянул одеяло ещё сильнее, смущаясь.

— Да? Спасибо. Мне очень приятно, что ты так думаешь.

Пашка понял по голосу, что Крюков сейчас улыбается, и улыбнулся тоже.

— Я к чему ту историю вспомнил… Помнишь, когда мы на лестнице встретились, там ещё наши матери были, и ты мне начал про рюкзак затирать, слово за слово, и я тебе тогда сказал, что лучше хуй в мясорубку засуну, чем тебя выебу?

— Ну… так. — Пашка помнил те слова очень хорошо. И всё, что последовало за ними вплоть до текущего момента. Три с половиной месяца, перевернувшие его жизнь с ног на голову.

— Я хочу извиниться перед тобой за эти слова и, если позволишь, забрать их назад. Сейчас я так не думаю и не хотел бы, чтобы эти слова тебе помешали однажды.

Пашка не знал, что сказать. Он опять мало что понимал. Как могли встать между ними слова? Что Андрей хочет сказать? Он тяжело сглотнул и спросил:

— А сейчас ты что думаешь?

— Думаю, что оказаться немедленно рядом с тобой и сделать тебе приятно я хочу больше всего на свете.

Пашка зажал себе рот ладонью. Сомнения из сердца вынесло прочь. Андрей хочет быть с ним. Хочет, и точка. Его обуяла радость, а ещё бесконечная нежность к этому человеку.

— Так что, ты прощаешь мне эти слова? — Андрей продолжал говорить с ним шёпотом, взволнованный голос лез Пашке под кожу. — Обещаю, что подобного больше тебе никогда не скажу, даже если ты очень сильно меня разозлишь.

Можно было напомнить о драках, но сейчас это было излишне.

— Прощаю. Хотя, если честно, я на тебя и не обижался. Ты мне тогда тоже сразу понравился, и я хотел пообщаться с тобой и извиниться тоже, чтобы ты не думал, что я какой-то не такой; а потом я сказал тебе, что я не такой, но ты всё равно начал со мной общаться, и я всё время думал, что ты просто дружишь со мной, и боялся тебе сказать; а сегодня, когда ты сказал, что скоро уедешь, я подумал — была не была и… вот.

Пашка выдохнул.

— Очень содержательно, — произнёс Андрей с улыбкой, но без тени издёвки. Судя по выдоху, он снова курил.

— А ещё мне нравится смотреть, как ты куришь, — признался Пашка.

— А как, эротично? — рассмеялся он тихо.

Егоров вспыхнул.

— Иди ты!

— Куда?

Наученный горьким опытом Пашка ответил:

— Сюда.

Крюков медленно затянулся.

— К сожалению, не могу, мой хороший. Не хочу портить отношения с твоей матушкой.

Тело у Пашки пылало от макушки до пяток, ныло и требовало утешения. Он опустил руку, легонько прошёлся пальцами по выпуклости на трусах и медленно сжал в кулак. Его скрутило под одеялом. В динамике трубки Егоров услышал собственный прерывистый вздох.

— Эй. Ты чего там?

Пашка готов был сгореть от стыда и удовольствия, но открыть рот и сказать, чего это он — не смог бы ни за что на свете.

— Дрочишь что ли? — догадался Андрей.

— Угу, — еле выдавил из себя Пашка и замер. Вдруг Крюков сейчас подумает, что он дурак какой-то, и трубку бросит. Но Крюков слегка погодя ответил с улыбкой:

— Хулиганьё. Продолжай.

— А ты? — сердце бухало, как большой колокол.

— Я тоже, с тобой.

Щёки вспыхнули с новой силой. Егоров облизал пересохшие губы, с трудом втянул воздух, рвано выдохнул. Он попытался что-то представить себе, но тишина напрягала.

— Андрей?

— М?

— Поговори со мной.

— О чём?

— Без разницы. Хочу слышать твой голос.

— Тебе нравится слушать мой голос?

— Да.

— Когда я шепчу тебе?

— Да.

— Прямо на ухо. Как будто я рядом.

— Угу.

— А что тебе нравится больше всего?

— Как ты картавишь.

— Зараза, — усмехнулся слегка удивлённый Крюков.

— М-м-м-х.

— Эй… Ты там кончил, что ли?

— Нет ещё. Просто накрыло.

— Чёрт.

— Что?

— Жалею, что мы не закончили там, под деревом.

— А если бы мама не позвонила, что бы ты сделал?

— То же самое, что ты сейчас делаешь.

Пашка сглотнул, голова поплыла.

— Уже достал?

— Угу.

— Перехвати по-другому рукой и представь, что это моя.

Пашка перехватил, представил и чуть не помер на месте.

Тело покрылось испариной от волнения, Пашка стал мокрым, как мышь. Он тяжело и шумно дышал, под одеялом воздух совсем закончился. Но представлять рядом Андрея, думать, что это его рука, слушать его голос было так хорошо, что всё остальное не волновало.

— Зажми у основания.

Пашка послушался и коротко простонал, когда сцепил пальцы крепким колечком.

— А теперь послюнявь пальцы другой руки и поиграй с головкой.

— А трубку… — выдохнул Пашка растерянно.

— Прижми плечом.

Егоров чуть повернулся, прижал телефон к уху и поднёс пальцы к губам; медленно спустив на них слюну, дотронулся до гладкой, налитой головки. Удовольствием пронзило мгновенно, будто внутри засверкали молнии. Пальцы кружили по тонкой чувствительной коже, дарили непередаваемые ощущения. Пашка сжал губы, чтобы не зашуметь, но всё равно захныкал, когда удовольствие стало особенно острым.

— Скользкая?

— Угу.

— Тебе хорошо?

— Угххх, да-а…

— И мне с тобой хорошо. Давай двумя руками.

Пашка прошёлся вдоль по стволу туда и обратно, размазывая слюну со смазкой, заныл и уткнулся носом в подушку, пыхтя и постанывая. От запредельного удовольствия внутренности томило диким желанием разрядки. Его всё равно не хватило бы надолго, но когда Андрей с присвистом прошептал: «Кончи для меня», — Пашку как будто вышвырнуло на мгновение в другой мир с розовым небом и радужными облаками, пустота в голове замерцала лиловыми искрами, а тело наполнилось невесомыми упругими пузырьками. Единственное, что он успел сделать, так это уткнуться лицом в подушку плотнее, чтобы не заорать на всю комнату и не потревожить мать.

Телефон соскользнул и упал рядом с ним.

Наскоро вытерев руки о пододеяльник, Пашка схватил телефон и высунул голову из-под одеяла.

— Ты там? Извини, не смог удержать телефон.

— Всё в порядке. Ты как?

Пашка широко улыбнулся.

— Отлично. Лучше всех.

После эдакой бани воздух в комнате показался прохладным и свежим. Егоров утёр локтем влажное раскрасневшееся лицо. Искры перед глазами таяли, а пузырьки постепенно лопались, оставляя после себя блаженную пустоту и тихую радость.

— А ты? Ты успел?

— Успел, — улыбнулся Андрей.

Егорову стало жаль, что он ничего не услышал, и невтерпёж вновь оказаться наедине.

— Когда твои проводы? — с надеждой спросил он, но воцарилось молчание. — Эй…

— По правде сказать, они должны были быть сегодня.

— Но? — уточнил Пашка, наивно решив, что дату из-за чего-то перенесли.

— Без но, — прошептал Андрей.

У Пашки в ушах зазвенело от его шёпота.

— То есть завтра…

— Мне к восьми утра надо быть у военкомата с вещами. Вещи я уже собрал.

В глазах защипало. Он повернул голову и понял, что плачет. Услышанное не укладывалось в голове. Только что им было так хорошо, и снова как в прорубь.

— Какого хера? — спросил он расстроенно, желая немедленно выяснить отношения; если Андрей его больше не хочет видеть, пусть скажет сейчас.

— Тебя всё равно мать не пустила, а я… не хотел прощаться. Прости. Надо было просто пожелать спокойной ночи, а не пускаться в пространные объяснения.

— Я мог бы договориться с ней. Я сейчас пойду и спрошу у неё! — Егоров решительно отбросил край одеяла и спустил ноги на пол.

— Не надо. Пожалуйста. Не порти с ней отношения. Она не пойдет на контакт, ей надо привыкнуть. Не торопись. Мы ещё всё успеем. Я тебе обещаю.

— Но я хочу сейчас! — прошипел Егоров.

Как можно было с таким спокойствием рассуждать о чувствах, о будущем? Ему захотелось двинуть Крюкову, когда тот усмехнулся.

— Просишь не обращаться с тобой, как с малолеткой, а сам ведёшь себя, как капризный ребёнок.

Егоров вскипел гневом.

— Пошёл ты! — гаркнул он, с силой нажал на экран и отбросил трубку.

Было не просто обидно — смертельно. Крюков решил за него. Решил, что у Пашки совсем нет мозгов и умения договариваться с собственной матерью. Решил, что им хватит дрочки по телефону вместо нескольких часов настоящих объятий и поцелуев, что он самый большой здесь умник и всё про всё знает. Пашка чувствовал себя брошенным. И обещания Крюкова, что они всё успеют, не помогали. Он обхватил голову руками и вдруг заплакал по-настоящему. Обида и злость застилали весь белый свет. Как Пашка любил его! Всем своим сердцем любил, а он — проигрался и сразу в кусты. Несправедливо.

Коленки и пальцы замёрзли, Пашка полез обратно в постель, вляпался в мокрое пятно и с омерзением отпихнул одеяло ногами.

Блямкнул в углу телефон.

Пашка без интереса посмотрел в его сторону, но всё же решил прочитать, вдруг это Тоха или ещё кто-нибудь.

Но это писал Андрей. А в сообщении было одно только слово: «балда». Пашка скрипнул зубами. Отлично! Он ещё и балда! Но всё возмущение испарилось, когда на экране возникли три самых заветных слова: «я тебя люблю».

Егоров смотрел на них, не моргая несколько долгих секунд, а потом набрал номер и почти выкрикнул в трубку:

— А в лицо сказать слабо?

— Вечно ты чем-то недоволен. Вот и что мне с тобой делать?

— Андрей!

— Чего? — Он уже смеялся в открытую, это обескураживало. — Я люблю тебя, балда. И не хочу, чтобы у тебя из-за меня были проблемы. Единственное, что нам остаётся сейчас, это ждать. Год пролетит незаметно, я вернусь, и мы снова будем вместе. Если, конечно, ты следом за мной не загремишь.

Пашка слушал его вполуха, сердце стучало как сумасшедшее, и с каждым ударом по телу неслось тепло. Он его любит, любит, любит! Господи, как хорошо!

— Я тоже тебя люблю, — произнёс Пашка вслух то, что так много раз повторял про себя.

— Уверен? — непривычно робко спросил Крюков после молчания.

— Что я, по-твоему, совсем идиот?!

«Егоров! — прогремел голос матери из-за двери. — Если ты немедленно не прекратишь и не ляжешь спать, я отберу твой телефон и разобью его к чёртовой матери!»

— Блядь, мамка! — прошептал он, тут же упал на кровать, накрылся с головой одеялом, свернулся под ним калачиком и засмеялся вместе с Андреем, который вовсю хохотал.

— Спать ложись, чудила. Поедешь завтра меня проводить?

— Конечно, поеду.

Ему захотелось поцеловать Крюкова крепко-крепко, чтоб на всю жизнь запомнил.

— Тогда засыпай.

О каком сне могла идти речь, когда хотелось петь, танцевать, бегать, орать — что угодно, только не спать. Но Пашка послушно угукнул, чтобы Андрей не читал ему больше нотации, и устроился в кровати удобнее.

И опять они замолчали.

Влажное пятно на пододеяльнике холодило задницу, но Пашка внимания больше не обращал. Его теперь занимали другие мысли.

Марвин, разбуженный матерью, покружил по комнате, попил из поставленной заранее миски, подошёл к Пашке и начал облизывать торчащую из-под подушки руку.

— Ой. Марв проснулся.

Пашка потрогал его мокрый нос, почесал за ухом. Марвин воспринял жест, как приглашение.

— Только не тащи его в кровать, — предостерёг Крюков.

— Почему? — Пашка бездействовал, наблюдая, как пёс сам пытается влезть к нему на кровать, но не хватает роста.

— С ним спать тяжело, он тяжёлый, как камень, и храпит.

В этот момент Марвин преодолел гравитацию и рухнул у Пашки в ногах.

— Поздно.

— Я тебя предупредил. Из кровати тебя выживет. Он только кажется милым щенком.

— Да ладно. Кто он ещё, как не милый щенок. — Егоров дотянулся и потрепал пса по шее к общему их удовольствию, но теперь показалось, что Крюков сидит там один, и ему грустно. — Дрюнь, — позвал Пашка.

— Чаво? — откликнулся Крюков, и Пашкино лицо растянулось в широченной улыбке. Хану Андрей себя называть так не разрешал. По крайней мере, при посторонних.

— А если бы я не забрал его, куда бы ты его завтра дел?

— Женёк пристроил бы. Но, скорее всего, в другом городе, и тогда я Марвина точно уже не вернул бы. Так что ты даже не его спас, а меня. Мысль, что он с тобой, а не с кем-то чужим, согревает. Да и ты теперь под присмотром.

— Ага, будем ждать тебя вместе. Можно сказать, уже начали.

— Пашенька, — протянул Крюков, явно подстёбывая, но Егорову даже понравилось, — будешь продолжать в том же духе, я не посмотрю на то, что уже почти час ночи, а позвоню тебе в дверь, разбужу твою маму и объявлю, что ты идёшь ночевать у меня, и вообще я тебя увожу из семьи.

— Давай.

— Угу. Даже так. Я запомню.

— Я тоже, — заверил Пашка, и сердце в который раз за вечер приятно задрожало.

В этот момент он неожиданно громко зевнул.

— Спи уже, чудо, — усмехнулся Андрей.

— Да, наверное. Я сегодня самый счастливый человек.

— Не самый. Я тоже. До завтра.

— Ага. Разбуди меня, пожалуйста, — попросил Пашка и отрубился.

Утром Андрей действительно разбудил его, причём поцелуем в щёку.

Пашка сначала подумал — приснилось, но нет, Елена Петровна его позвала позавтракать с ними, чтобы он по обыкновению не уходил из дома голодным. Из-за этого утро выдалось радостно-грустно-нервным и суматошным.

Одной рукой мать сушила волосы, другой набирала сообщение классной руководительнице о том, что Егоров на первый урок опоздает, а может, и на второй, как пойдёт. Пашка носился по всей квартире, ища какие-то вещи и забывая о них, пока его не отправили выгулять Марвина под окно. В это время Андрей приготовил завтрак (насчёт этого посмеялись отдельно).

За столом сидели, как пионеры, поглядывали друг на друга, краснели, хихикали, пинали друг друга ногами. Поэтому, когда Андрей бросился в лифте на Пашку и зажал его в угол кабины, тот ни капельки не удивился, а только обрадовался. Сам уже до неприличия сильно хотел эти губы и руки везде-везде, чтобы раствориться и навсегда остаться на них. Из лифта вышли слегка покачиваясь. А внизу уже ждали Катерина Леонидовна и Женёк на машине.

На заднем сидении внедорожника ехали рядом, держались за руки, разговаривали, смеялись. И можно было бы подумать, что Андрей действительно этим утром забрал Пашку из семьи и они куда-то поехали вместе, к примеру, на море или в Италию. Пашке хотелось в Италию больше всего. Наверное, потому что солист его любимой группы был урождённый итальянец.

У военкомата народу было не протолкнуться, на одного уходящего родину защищать — навскидку десять-пятнадцать не протрезвевших за пару часов короткого сна друзей и родственников. Кто обнимался с девушкой, кто напоследок опохмелялся, кто песни пел. Пашка глазел и смущённо думал, что здесь он Андрея точно не поцелует перед отъездом, а жаль. Катерина Леонидовна с Женьком, наоборот, — обняли покрепче и, пожелав всего хорошего, отошли в сторонку, чтобы не мешать. Пашка боялся, что их запалят, а потому стоял, будто аршин проглотил, и в таком состоянии смотреть в прищуренные глаза Крюкова было хуже китайских пыток.

— Если возникнут какие-то трудности, — Андрей отцепил карабин от петли джинс и вынул из переднего кармана длинную цепь, на которой болтались ключи — большой тёртый жёлтый и маленький серебристый, — вдруг с предками из-за чего-то поссоришься, или просто одному надо будет побыть — вот, держи. Оставляю тебе. И поливай иногда мой кактус.

— Ты же вернёшься?

— Конечно вернусь, ты чего?

А Пашка и сам не понимал, чего это он, но вдруг ему захотелось, чтобы они сбежали куда-то, а их искали, не нашли и перестали искать, и оставили бы в покое. И они поселились бы где-нибудь вдвоём. Нет, втроём, с Марвином. Так и будет, наверное, только чуть позже.

— Ничего, всё в порядке.

Пашка ему улыбнулся, принял ключи, зацепил карабин на большое кольцо и надел на шею на манер ожерелья. Крюков слегка удивлённо усмехнулся, глядя на это, но ничего не сказал.

Надо было идти.

Крюков протянул ему ладонь, Егоров легонько пожал, но отпустил и неожиданно для себя сгрёб Андрея в охапку, уткнувшись носом в соединение плеча и шеи.

— Не пали меня, дурак, — закряхтел Крюков, обнял и похлопал его по спине в ответном жесте.

— Скажешь потом, что я твой младший брат-дебил, который не понимает, где он находится, — засмеялся Пашка сквозь слёзы, наскоро поцеловал так, чтобы никто не увидел, и отпустил.

Когда Андрей уходил, у Пашки будто бы сердце сквозь рёбра тащили. Но ключ, висевший теперь на груди, защищал лучше всех амулетов.

В последний момент Крюков к нему обернулся, похлопал себя по карману ветровки и указал на него. Пашка не понял, но всё равно проверил. В одном из карманов лежала записка. Та самая валентинка. Под четырьмя строчками на английском теперь тянулась ещё одна, длинная и на русском:

Не хочу, чтобы ты в моё отсутствие думал о каком-то мифическом авторе и считал меня козлом. Поэтому признаюсь — это был я. Предложение в силе. Люблю. Андрей.

Пашка пошарил взглядом, но Крюкова след простыл. Тогда он убрал записку во внутренний карман куртки, набрал в смс-ке сердечко и пошёл к внедорожнику, где его уже ждали Женёк с Катериной Леонидовной.

Он ждал парня из армии совсем как девчонка, но такое сравнение Пашку не беспокоило. Главное, чтобы Андрей вернулся.

И он вернулся.