На смертном одре

Писатель зашёлся сухим надрывным кашлем и откинулся на подушку, обессиленно прикрыв глаза. На его бледных, бескровных щеках пылал болезненный румянец.

– Часы, – тонкая рука поднялась с таким трудом, будто на неё давила вся тяжесть этого мира, и указала в сторону тумбочки. На лакированном дереве покоились фамильные карманные часы с витой цепочкой. – Передай эти часы моему сыну.