Тот, кто назвался дьяволом, следует своему слову и неделю её не трогает. Не исчезает совсем: черно-белым пятном мелькает на периферии зрения. Люцифер появляется у её палаты, но днем никогда не заходит внутрь, стоит за стеклом, словно оно защищает от нечистого, а потом исчезает вовсе, стоит появиться её друзьям или родственникам. И Хлои начинает задумываться: а не сошла ли она с ума? Вдруг падший ангел — она не верит во все «божественное», и ей пришлось провести некоторые исследования — это порождение её воображения, и никто его не видит? Потому что ни Дэн, ни её мать не имеют представлений о том, как она оказалась в больнице. Собственное незнание Хлои списывает на болевой шок и потерю сознания.

Когда она почти приходит к миру с собой, заключению, что все это — фантазии, и ей просто требуется хороший мозгоправ, она видит, как Люцифер говорит с её лечащим врачом, белозубо улыбаясь; Хлои никак не может отделаться от игр сконфуженного воображения — сама дорисовывает очаровательной улыбке зверозубый демонический оскал. Хлои не слышит, о чем они беседуют: стекло палаты почти не пропускает внешних тревожных больничных звуков, но Люцифер доказывает, что он вполне материален.

Все, что остается ей — с академии знакомые способы: эмпирическое наблюдение и теоретические выводы.

Если Люцифер действительно тот, за кого себя выдает, то он быстро адаптируется, полагается в основном на свой обезоруживающий шарм и улыбку. Он выглядит человечно, фриковато и до дурного хорошо. Хлои думает, что ей было бы куда легче, если бы Люцифер Денница был бы плодом её пострадавшего сознания. Помешательство помешательством, а со знанием того, что спасший ей жизнь дьявол реален, справляйся, детектив Деккер, как хочешь.

Ни отрицание, ни экзистенциальный ужас не помогут, когда ночью он появляется у её койки, заставший её в зыбком и беззащитном состоянии полузабытия — полуяви, нависает над ней извращенно-прекрасным подобием высеченной из мрамора горгульи. Его визит длится всего несколько мгновений — они растягиваются подобно горячей карамели — достаточно, чтобы она осознала, но недостаточно, чтобы проснуться окончательно. И снова ей не приходится сомневаться — она не слышит того, как открывается дверь, не слышит его шагов — что все происходящее действительно. После себя, в качестве неоспоримого доказательства, Люцифер оставляет дорогой запах древесно-цитрусового парфюма.

Никакого першения в глотке от пепла, запаха жженого мяса, крови, пота и других признаков страданий человеческих. Люцифер тревожит не только рассудок Хлои Деккер, но и привычные ей мирополагающие устои. Дьявол должен искушать и заставлять страдать взамен, и ей страшно думать, что она выпустила в свой мир великое зло.

«Он спас жизнь тебе и твоей дочери. Игнорируй остальное», — рациональность в ней не собирается связываться с чем-то божественным больше, чем она связалась уже. Она не виновата, она хотела выжить, вот и все; простой человеческий инстинкт, и себя винить нельзя. Ей и противно до горечи, и легко до ужаса от этих мыслей.

Все, что у нее есть — два рваных диалога. Чтобы выносить обвинение, ей нужно больше.

Неделя подходит к концу, когда Хлои решает: ее время вышло, пора брать себя в руки, вспоминать, что такое ответственность и разгребать навалившееся.

Ночь — единственная возможность застать Люцифера рядом с собой. И ей, хорошему копу, не впервой играть в поддавки на живца. Она закрывает глаза, прикидывается спящей, тщательно считая размеренные вдохи-выдохи, и ждет. Внутри к рёбрам подбирается резвая тревога, но Хлои не дает ей пробраться выше.

Что он здесь она понимает за мгновение до того, как он открывает свой речистый рот. Его выдает глухое шуршание ткани пиджака, её выдает шумный нервный вздох. Вся храбрость, накопленная за день, предает её в последний момент, но отступать уже некуда. Она открывает глаза.

— Люцифер, — ей нужна пауза, чтобы успокоить взбунтовавшийся голос и продолжить говорить ровно, — пришло время поговорить.

Дьявол перед ней замирает, склоняет голову по-птичьи на бок и обнажает зубы в улыбке, уважительной и, как кажется Хлои, чуточку облегченной.

— Охотно, детектив, — он перекатывает её звание на языке, произносит распевно, но это не выглядит угрожающе. «Позёр», — думает Хлои, пока он двигает к её койке стул. От осознания в собеседнике такого простого и человечного, становится легче дышать, отступает ужас, подобравшийся к ней и хватающийся цепкими коготками за одеяло.

— Как вы себя чувствуете? — вежливо интересуется Люцифер, под теплым неярким светом ночника растеряв все свое ужасающе-демоническое.

Хлои твердит себе, что не должна поддаваться обману, вспоминает алую тьму и кожистые крылья.

— Лучше, — она прочищает горло, — мы должны…

— О, конечно, детектив. Пора прояснить ситуацию, — улыбка липнет к нему, как восковая, шарм облупляется по фасаду, и Хлои снова верит в полную силу — не человек.

Они говорят о сделке. Странной, извращенной даже для ее понимания.

«Дело в том, детектив», — говорит он с восхитительным британским акцентом, — «что я давно хотел выбраться из той богадельни, в которой мне не повезло царствовать тысячелетиями. Ваша просьба о помощи была очень даже кстати».

Он говорит: «мы ничего друг другу не должны, каждый свою часть сделки выполнил, так что можете дышать спокойно, де-тек-тив».

Люцифер усмехается: «не обещаю, что вы больше обо мне не услышите, детектив, но я точно не собираюсь стирать этот город с лица Папашиной земли, если вас это беспокоит».

Ни пояснений, почему же он тогда все еще здесь, ни рассказов о произошедшем ей выпытать не удается. Люцифер оказывается мастером слова и играючи обходит все темы, о которых сам говорить не хочет, чем Хлои злит, и от того веселится еще больше.

Люцифер оказывается ее ответственностью. И потерявшись в очередной фантасмагорической игре слов, Хлои решает: черта с два она отпустит его просто так. Раз он оказался здесь, в Лос-Анджелесе, по ее вине, ее прямая обязанность — присмотреть за ним.

— Моя профессия очень опасна, — она заходит издалека, перебивая его чушь.

— Хотите сказать, вы вот так истекаете кровью на полу больше двух раз в неделю? — На лице Люцифера искреннее удивление. Хлои глотает раздраженно-удивленное: «что?», говорит себе не поддаваться. Снова.

— Преступники часто сопротивляются правосудию. Ты обещал мне и моей дочери защиту. Или ты лгал мне?

Ход ва-банк оказывается рискованным. Алая бездна вспыхивает в веселых карих глазах, Люцифер взвивается фурией, шипит:

— Запомните, детектив, я, ад кровавый и преисподняя, никогда не лгу!

Они замирают оба. Хлои вжимается в ортопедический матрас, Люцифер врастает в пол, разъяренно дыша. Человеком он становится в одно мгновение, словно пальцами про себя щелкает: приглаживает упавшую на лоб прядь, снова улыбается, будто не было маленького ада в карих глазах.

— Я не подхожу на роль сиделки для вашего отпрыска, детектив. Но за вами я обещаю присмотреть.

Хлои думает, что еще пожалеет об этом.