– Не трогайте меня! Не приближайтесь! – ученый держался на расстоянии, но протянутых рук не убирал: только замер, прекратив шаг за шагом идти вперед. Ребенок закрыл лицо руками, не прекращая плача, шел на попятную, держа пристальный взгляд на человеке его напротив, – еще движение – и я убью вас.

– Прошу, успокойся, я не хочу приносить тебе вреда, – мальчишка яростно мотал головой, заливаясь слезами, казалось, что от слышимых всхлипов с момента на момент он задохнется. Мудрец закусил губу, собираясь с мыслями как можно скорее.

Детский силуэт дрожал и насилу держался на ногах, колыхал, подобно тонкой ветке на слабом, влажном ветру. От былого страха при взгляде на ученого не осталось ничего, кроме горящей страстью ярости, а в болезненных и бледных очертаниях лица замечал только игнорируемую агонию. Мужчина чувствовал даже на себе этот пленящий, холодный ужас от уже неконтролируемой энергии и силы, пожирающей мальчишку изнутри, обнимающей и пытающейся скрыть от любого врага. Силуэт шатался, продолжая медленно двигаться назад, но ученый предсказывал, что он вот-вот упадет.

– Вы – ученый, я не поведусь на это больше, – голос стихал постепенно, и спустя мгновения ребенок рухнул наземь, но ученый не дернулся с места, продолжая наблюдать за окутывающей темной энергией хрупкое, худое тело. Оно шевелилось, но с заметным трудом, со стремлением убежать, старалось вновь подняться на слабые ноги, – я убью вас, убью вас всех за ту боль, что вы мне принесли.

– Позволь мне запечатать его, – мальчишка с последними силами встал, отрешенно глядя на мудреца. Мужчина претерпел засевшее внутри него желание приблизиться и утешить ребенка, продолжая, как было пригроженно, стоять; он продолжил, чуть тише и более спокойно, – я не могу смотреть, как он пожирает тебя. Позволь мне помочь тебе.

– Какая вам выгода спасать то, что вы называете расходником? – Мудрец, кажется, слышал свое учащенное от страха сердцебиение, умалкивая на полуслове. Неприятные воспоминания свалились на него тяжело и болезненно, гулом отдавшись в подкорке черепа – эти легкомысленные и издевательские над подопытным разговоры после экспериментов между знакомыми ему учеными, что он вечно прерывал, имел в виду мальчишка: слышал и внимал каждое колкое слово, не говоря ничего в ответ, ведь в прошлый раз, на милость, обошелся лишь небольшими травмами, которые некому было подлечить.

– Мне и вправду нет выгоды спасать тебя, – ребенок припустил голову, сжав ладони в кулаки, чуть всхлипывая, но очевидно стараясь прекратить плач, – но я действительно хочу исправиться. Я хочу дать тебе нормальную жизнь, которую ты заслужил, в силу своих возможностей.

“Если бы я мог, то давно вытащил бы тебя оттуда. Я слишком слабохарактерен, чтобы идти наперекор начальству, но смотреть на то, как ты страдаешь, больше не в силах. Потому прошу, исполни последнюю мою жалкую просьбу: позволь стать твоим спасением”, – мужчина гадал, вправду ли стоило ему выдавливать эту кажущуюся фальшивой улыбку в убогой попытке утешения. 

Детский силуэт, такой хилый и ломкий, могло легко сдуть ветром, если бы он был. Мудрец это понимал, и именно поэтому так крепко прижал ребенка к себе, стоило тому приблизиться и в отчаянии протянуть дрожащие худые руки к мужчине. Он игнорировал то, что его платье испачкали и залили горькими слезами плечо – все, что радовало, это нисходящая темная энергия вокруг мальчишки, насилу взятая под слабый контроль. Мудрец не мог пренебречь последним доверием, которое к нему проявили, уже в беспомощности держась за последний, кажущийся не таким плохим, как остальные, оплот. “Я никому тебя не отдам, – ученый поглаживал ребенка по спине, стараясь унять холодную, мелкую дрожь и все еще продолжающийся плач, – с этого момента все будет хорошо.”

Мальчик молчал, и только крепко цеплялся за ткань одежд в страхе, что его могут в любой момент вырвать из чужих рук. Даже прикрыть глаза, погрузившись в желанный дрем не мог, боясь увидеть ту светлую, пахнущую металлом и заполненную людьми комнату вновь. Лишь бережные объятия мудреца его как-то успокаивали, что тупая, ноющая боль в голове – забывалась.

Мужчина и сам не сказал больше ни слова, только набросил плащ на ребенка, скрывая от посторонних глаз и поднял на руки, держа так крепко, чтобы тот не сомневался в данном ему обещании. И все же позволил себе проявить уязвимость, от бессилия задремав, вынудив ученого слабо улыбнуться, стоило лишь почувствовать расслабившееся легкое тело в своей хватке. “Я правда счастлив, что ты не потерял надежды”, – тихо пробормотал сам себе мудрец, коснувшись краем носа седой макушки, скрытой за капюшоном.

×∆×

Сайрус радостно подмечал, что в последние, наиболее спокойные для них обоих дни, Сайно – мальчишка с духом Германубиса в нем заточенного, которого он взял под свою опеку – начал лучше контролировать свои чувства и эмоции, прекратив сторониться ученого и прятаться, имитируя имение сил для защиты. В его компании Сайно чувствовал себя умиротворенно и спокойно, позволяя себе демонстрировать уязвимость и даже изредка засыпать прямо на руках. К сожалению, у него не было базовых навыков любого цивилизованного ребенка тропической части Сумеру, вплоть до того, что с видимым усердием пытался читать сложные книги и научные работы наставника из глупого упрямства или учиться держать ложку в руке, не желая расстраивать своего считающегося гением опекуна беспомощностью и невежественностью в самых простейших аспектах жизни.

Сайно оказался тихим и усердным ребенком, несмотря на то, что у него далеко не все получалось со множества попыток, он до изнеможения тренировался и чрезмерно редко просил о помощи у наставника, стараясь не мешать мудрецу лишний раз. И даже сидя в Академии на лекции Сайруса где-то позади остальных студентов, терпеливо выводил сложные для него буквы как можно аккуратнее, превозмогая мелкую дрожь от неправильного положения в ладони пера.

Сайрус же не надоедал с предложениями помощи – только со стороны наблюдал за краснеющими от подавляемой злости щеками ребенка при, для него кажущихся, ужасных итогах его стараний, обрушиваясь на стол всем туловищем и устало прикрывая глаза. Сайно ужасно напоминал его в свои молодые годы, упрямого и чрезмерно самостоятельного, независимого от кого-либо, и прекрасно осведомленный о сложности адаптации с данными чертами характера, не навязывался излишне.

– Ты молодец, в этот раз текст стал более читаемым, – только спокойный, тешащий шепот, не мешающий студентам писать тест; мужчина нежно трепал седую макушку, запутывая пушистые локоны меж пальцев, присев рядом с Сайно и только взглядом изучая так разочаровавшие ребенка собственные труды. Мальчишка не прятался от чужих, ласковых касаний, подобно просто их игнорировал, только тяжело вздыхая и утыкаясь носом в изгиб локтя. Сайрусу казалось, что тот чувствует себя худо от понимания того, насколько необразован для своих лет, пока находится в Академии, неподалеку от страждущего надзора наставника, однако спустя короткое время Сайно только поднялся и притиснулся к мужчине, обняв того за руку и не сказав ни слова в ответ. Мудрец еле сдержался, чтобы не обнять ребенка, боясь проявить слишком много нежности в месте, где за ними беспрерывно следят.

Из-за бессмысленной по мнению Сайруса непреклонности Сайно тот частенько засиживался за учебниками в своей комнате и мог уснуть, уткнувшись носом в книгу. Мудрец пусть и с особой бережностью хранил воспоминания похожих моментов, но все же беспокоило это его больше, чем умиляло – и с того времени завел привычку проверять научные исследования своих студентов по вечерам, в ожидании, когда мальчишка устанет и задремлет, дабы перенести его на кровать. В одну из последних, особо тихой и безмятежной ночью, когда уж Сайрус заканчивал писать правки на проект своего крайне дотошного ученика, к нему еле слышно постучались, что даже треск огня свечи звучал громче и реальнее, нежели столь кроткая просьба войти.

– Входи, Сайно, тебе не надо спрашивать разрешения, – Сайрус, не двигаясь с места, тоскливо дописывал свое письмо, но дальнейшая установившаяся тишь, когда даже не улавливал звука дыхания, его крайне нервировала; и все же повернулся, спустя мгновения хранения молчания, к своему удивлению, обнаружил сжимающий в руках подушку детский силуэт, напуганный и дрожащий. Мудрец встал изо стола и приблизился, опустившись на одно колено перед Сайно, заставив того только сильнее смутиться и почти спрятать глаза за единственной плюшевой опорой в его хватке.

– Он скребет когтями в моем черепе, постоянно скулит и просит нанести себе увечья, – с заплетающимся языком шептал Сайно, изредка переводя сиплое, сбитое дыхание – насилу поднял влажный взгляд на наставника, сдерживая видимые слезы, – можно я с вами переночую?

Мудрец не подал виду, что был чрезмерно шокирован, боясь ненадобно испугать еще лишне, чем есть – стиснул ребенка в объятия, успокаивая и поглаживая по спине в ожидании, когда тот успокоится и расслабиться. “Конечно можно”, – Сайрус услышал сдавленный выдох ему в плечо, от которого только и чувствовал приятный жар, стекающий по горлу: от доверия, которым к нему проникся Сайно.

– Что вы делаете? – робкий глухой голос еще едва подрагивал, но к искренней радости ученого, не так очевидно, как пару минут назад. Мальчишка внимательно наблюдал за тем, как его наставник рылся в шкафах, паникующе, так стараясь в краткие сроки найти требуемый ему предмет, но причины спешки Сайно не понимал – по крайней мере, он не чувствовал надобности в волнении, когда он лично, в компании опекуна, потерял осязание времени.

– Одна моя знакомая представительница валука шуна некоторое время назад отдала мне несколько ненужных ей благовоний, – Сайрус достал свечу, поверхностно и не заинтересованно ее осматривая, – они [валука шуна] отличаются крайне чувствительным обонянием, потому, предполагаю, у них нет крайне специфического запаха, который вызовет отторжение.

– Я все еще не понимаю, зачем, – голос Сайно постепенно тихнул, и с аккуратным поглаживанием макушки ребенок совсем приумолк – немотствующий, наблюдал за действиями наставника, стараясь проследить в них некоторую логику.

– Они помогут уснуть, – кратко-глухо высказался Сайрус. Сайно решил дальше не спрашивать – судя по виду, у его опекуна не было настроения: он и без него крайне устал – ребенок чувствовал стыд, что отвлекает мудреца своими ничтожными проблемами.

Ученый упрямо ждал, когда детское кратко-частое дыхание станет ровным, глубоким и медленным, не убирая с плеча свернувшегося силуэта ладони. У него были определенные догадки того, что того мучают кошмары наяву, если чуть внимательнее изучить поведение мальчика в спокойной, уединенной обстановке, но все же грезил на то, что ребенок просто уставал от установленной самому себе нагрузки и продолжал адаптироваться в обществе людей, живущих в тропиках. 

Сайно был несговорчив после того дня, косил туманный взгляд в сторону, когда Сайрус беспокойно спрашивал о том, не слышит ли мальчишка навязчивый голос в голове вновь – с того дня мудрец перед сном всегда зажигал в своей комнате благовония, и ранним утром, по пробуждению, касался другой стороны постели – теплой – слабо растекаясь в нежной улыбке. Сайно перестал просить поддержки, но держал обещание, что дал своему наставнику – принимал ту помощь, которую ему дают.

×∆×

– Прошу прощения, Лиза, кажется, придется ненадолго прервать нашу беседу, – мужчина виновато приулыбнулся, положив широкую ладонь на седую макушку, прижимая уснувшего ребенка к груди. Студентка по имени Лиза слегка склонила голову и едва прищурилась, обратив хитрый взор на неподвижный силуэт в чужих руках, не скрывая мягких черт лица и теплого розового цвета, мелькнувших при безмолвном рассмотрении. 

Девушка тихо-лукаво хмыкнула, с негласного позволения совсем немного приблизившись к будущему наставнику, изучая успокоенные и расслабленные детские черты, – не переживайте излишне, все в порядке. Я понимаю, тогда просто разолью чаю, пока вы отойдете.

Ученый благодарно кивнул головой, покинув девушку, принявшую скучающую позу, но в ее взгляде не было намека на тоску.

– Ему крайне тяжело оставаться в одиночестве, даже если я нахожусь неподалеку, – мужчина не поднимал взгляда с поверхности напитка, рассматривая собственное отражение. Кружка жгла кожу, но он искренне не обращал на это внимания – Лиза чувствовала чужое беспокойство, быстро сменившееся поддельной неловкой ухмылкой, – прошу прощения, если его присутствие тебя стесняло.

– Такая милашка не могла меня стеснять, господин Сайрус, – студентка сложила руки под подбородком, расслабленно раскинув плечами, – боюсь, что это я его смутила: он все никак не мог перестать удерживать вас за руку, прячась за ней.

Ученый подавил нервный смешок, все же ненароком вырвавшийся из груди, но кривая улыбка не спадала, как и напряжение в позе. “Могу я узнать его имя? – он поднял взгляд на девушку, сохраняя неловкую паузу; она глухо выдохнула и в ответ сверкнула блеском в глазах, проведя указательным пальцем очертания сферы на скатерти стола, – кажется, мы сблизимся, если мое обучение будет под вашим крылом”.

– Я не уверен, сможет ли он привыкнуть к твоей компании, – Лиза слабо цокнула языком и усмехнулась, что Сайрус просто сдался от насмешливого давления, – Сайно.

Студентка фыркнула, приблизив обод чашки к пухлым губам. “Надеюсь, он не будет сильно смущаться, если я буду называть более ласково”, – пролепетала девушка, довольствуясь сладким ароматом напитка, даже не надеясь на сторонний ответ.

Мужчина только слабо пожал плечами, но не мог скрыть легкого оттенка счастья, едва подрагивающего в краях тонких потресканных губ. Лиза наблюдательна: и вид спокойствия, настолько выраженного и очевидного, в позе и выражении лица наставника, слишком ей много говорило – в особенности о том, как Сайно ему был неожиданно чрезмерно важен.