Осень, казалось, и не собиралась заканчиваться, а дни проходили до невозможности медленно. Было это простым наваждением, или иронией судьбы – не знал никто. Многие просто не зацикливались на происходящем, живя самой, что ни на есть, обычной жизнь, и не думали о том, когда будет очередная пара у того, или иного профессора.
- Вот скажи мне честно… - Задумчиво завел очередную монотонную речь Старокостов, замешивая овсянку быстрого приготовления в самой обычной кружке. Густая клейкая жижа, приготовленная почти что из порошка, на кашу походила мало, но Славик как обычно слишком сильно хотел жрать, чтобы его останавливал непривлекательный вид. – Шо це за херня происходит? Середина ноября братан, а ты теперь какой-то дерганый, будто каждый день новую дозу принимаешь. – Парень бы не прикалывался над другом, если бы не знал, что тот не принимает уже продолжительное время. Если быть точным, для Жени полторы недели – уже внушительный срок. Зеленоглазый после того разговора с Элис вообще ходил сам не свой, постоянно дергался, стал бояться учителей и часто пытался напроситься на допы к Эмилии, лишь бы бесцельно не слоняться по коридорам, прожигая время. С Петровой(как оказалось), Евгений разошелся на удивление мирно, но в подробности юноша не вдавался, о чем Славик несказанно жалел, но понимал, что это не его дело. Насколько он понял, эти двое просто остались друзьями. – Нет, ну в чем проблема то, на самом деле? Шувалов тебя вроде не дергает лишний раз, Васильич так вообще святой человек…
Евгений с весьма угрюмым видом сидел на лавке, задумчиво кусая свои губы и смотря куда-то в пустоту перед собой. Вопросы Славы были резонны – он беспокоился о ментальном состоянии друга, но что-то не позволяло на них ответить. Проблема, как уже понял Онегин – была именно в нем самом, и ни в ком более. Сказать Старокостову, что он позорно прятался от Трошина везде, где только можно – равносильно самоубийству. Друг его из- под земли достанет, но подробности вызнает.
Пары у Владимира Сергеевича теперь были синонимом к слову «пиздец», и Евгений абсолютно не знал, что ему делать. Нет, он прекрасно понимал, что именно произошло, и что происходит по сей день, но от того, что самой главной сволочью в этой ситуации юноша считал именно себя – лучше не становилось. Владимир же вел себя… никак. Мужчина был собран, никогда не пытался поддеть его на занятиях или как-то беспричинно докопаться, относился так же, как и ко всем студентам. Самое удивительное, что у Трошина, в отличии от того же историка, почти не было любимчиков. Он никого не выделял и не «валил» на занятиях. И вот именно на этих занятиях, где царила весьма спокойная атмосфера, нервный Евгений не находил себе места, с содроганием сердца ожидая, когда это все наконец то закончится, и студенты получат право свалить. Но самым непонятным было то, что его никогда не задерживали. Хотя в том, что мужчина его узнал – Онегин не сомневался. А сам парень просто позволить себе не мог подойти и спросить, как жить дальше – это было бы попросту глупо. «Ну да и что он вообще может мне сказать? Что я могу сказать ему?». Онегин нервно заламывал свои пальцы, негодуя от собственной тупости и нерешительности, и очень завидовал Славику, который всегда умудрялся переть напролом, невзирая на всю свою мягкость и отходчивость. «Ну Владимир Сергеевич, понимаете, тут такое дело, я вот все события той ночи не могу из головы выбросить, не хотели бы вы их обсудить?.. Да твою ж мать, это уже в моей голове звучит, как нелепая комедия…».
- Проблема… - Медленно проговорил Евгений, будто сам пытался понять, в чем же она может быть, пока Слава заинтересованно смотрел на него, поедая кашу пластиковой ложкой. – Проблема, наверное, в том, что…
- Что-о-о? – Старокостов заискивающе подвигал бровями, намекая, что пора бы уже и сказать полноценную фразу, а не заставлять его мучаться догадками.
- Что у меня стоит лишь на один голос профессора, пока мы сидим на его парах. – Угрюмо заключил Онегин, глядя куда-то в пустоту перед собой, и не обращая внимание, как у Славика овсянка попала не в то горло, и он пытался откашляться.
- Кха-твою мать… - Старокостов выпучил глаза, определенно познав эту жизнь, и пытался сморгнуть навернувшиеся из-за нехватки воздуха слезы, корча странные рожицы и попутно утирая губы рукавом, так как салфеток под рукой не было. – У тебя тоже?
Подавился уже Евгений, ошарашенно обернувшись к другу. Тот слегка смутился и поспешил исправиться.
- Не, я как бы что имел ввиду, ну… Я как бы понимаю, о ком ты сейчас говоришь, ибо Трошина уже все девчонки, кто мог, обсудили, но… Как бы ты еще, и… - Евгений лишь скривился.
- У них тоже стоит?
- Наверное…
С какими девчонками общается Слава знать хотелось все меньше и меньше.
Неловкая пауза не особо затягивалась, так как сероглазый уже дожевал свою порцию, и стал упаковывать кружку в целлофановый пакет, чтобы та ничего не испачкала в сумке.
- Потом не отмоешь. – Смерил друга скептичным взглядом парень. Тот лишь отмахнулся, не придав его словам должного значения.
- Не гречка же. – Славик как обычно стоял на своем и не парился. – Ты бы лучше так о себе беспокоился. Да и вообще, чего в этом вашем Трошине есть такого, чего нет в других? Я не понимаю.
Евгению еще никогда не становилось так стыдно в присутствии Старокостова, который заржал, заметив его смятение.
- А-а-а, все, понимаю. – Улыбнулся юноша, не прекращая пыхтеть, как паровоз, и задыхаться от смеха из-за собственного «понимания».
- Ты вообще о чём подумал, изврат конченый?.. – Почти прошипел Онегин, подскакивая с места и хватая свою сумку. Слава же не прекращал ржать, время от времени растирая глаза кулаками. – Дебил…
- О его часах.
- Ча… что?..
Отсмеявшись, Старокостов все-таки пояснил:
- Ну, вообще это только слухи, но Настька говорила, что у него там часы какие-то… Ролекс не Ролекс, конечно, не знаю, но именные вроде. У моего батьки такие же наградные были когда-то, так что я догадываюсь, сколько они могут стоить. Ну типа… - Слава закатил глаза, пытаясь дать четкий обосную присутствию Насти в истории. – Девушки же лучше разбираются в этих всяких цацках, вот я и спросил… Кстати, куда нам дальше то переть подскажи.
- То есть мой… ответ тебя вообще не смутил?.. – Неуверенно поинтересовался Онегин, заранее зная ответ. Славик человек простой, толерантный, ко всем подходит с равной степенью уважения, и не любит только Петрова, говоря, что тот мутный тип и лучше бы Жене с ним вообще ничего общего не иметь.
- Не-а. Смутит меня только если ты его в комнату притащишь… - Евгений не знал, хочет убить этого человека на месте, или же поблагодарить за понимание. Славик, очевидно, Владимира просто не узнал, или же в ту ночь вовсе не обращал внимания на его внешность. А, может, сыграл фактор того, что Евгений провел с ним больше времени, и поэтому запомнил. Как комично это звучит. – Ипполита очень жалко, он у меня маленький еще на такие страсти смотреть…
В Славу полетел точно брошенный конспект, предназначенный специально для подобных случаев.
***
- Я умер. – Илья вообще не желал чем-либо заниматься и просто валялся на скамье, в течение дня буквально преследуя Евгения попятам. «И чего ему тихо-мирно на своем четвертом курсе не сидится…». – Чего рисуешь? – Парень попытался было заглянуть в альбом, лежащий на коленях Онегина, но тот тут же захлопнул его, убирая карандаш за ухо и нечитаемым взглядом смотря на брюнета.
- Твое фото для надгробия. Отчего ты умер хотя бы? – Илья лишь усмехнулся, лениво потягиваясь и ослабляя галстук, напомнив себе потом поправить все, как было, чтобы не прилетело за внешний вид.
- А ты догадайся, криминалист же. – Вновь наткнувшись на взгляд Евгения Генхаузен поспешил ответить. – Ой да ладно. Просто новоявленные философ и психолог страшные люди. Никакого жития не дают.
- А есть ли житие… - Тут же задумчиво протянул зеленоглазый, отчего Илью даже перекосило.
- Во-во. Оно самое. Трошина то еще терпеть можно, а Гальцин чокнутый на всю голову со своим бытием и философией древнего Египта…
- Востока… - Все же поправил его Евгений, нервно кусая свои губы и не понимая, чем Федор Дмитриевич Илье не угодил.
Гальцин был достаточно молодым мужчиной – ему всего тридцать два года – но тем не менее занятия у него были интересные несмотря на то, что заданий и пищи для ума он накидывал до ужаса много. Федор, в отличие от Трошина, был не очень высокого роста, да и пользовался меньшей популярностью, но, тем не менее, хуже от этого не становился.
- Он тебе не нравится, просто потому что ты его предмет не понимаешь. – Резонно заметил Онегин, быстро пряча все свои чертильные принадлежности.
- Я философ! – Возмущенный Илья бьет себя кулаком по груди, вызывая у товарища ироничную усмешку. – Но только когда выпью. – Добавляет он улыбаясь в ответ и обреченно прислоняется затылком к стене возле окна. – Да и не такие стремные темы приходят на ум.
- А мне нравится… - Евгений всерьез удивлен тому, что обычно непоколебимый «отличник-Илья», для многих являющийся примером, может так открыто что-то не любить. Генхаузену порой выговаривали разве что за внешний вид формы, но критичным это не являлось.
Илья пожал плечами, не в силах как-то разделить или оспорить мнение парня. Посмотрев на циферблат наручных часов, Генхаузен со вздохом поднялся с насиженного места, понимая, что ему пора идти, если он не хочет потерять свой имидж умницы-отличницы-комсомолки благодаря опозданию.
- А я пошел. – Похлопав Евгения по плечу, Илья направился прямо по коридору, на ходу поправляя форму, но в конце все же о чем-то вспомнил и обернулся. – Женьк, и ты это… Павел всех ждет в пятницу. Тебя тоже. Бывай. – Наконец-то махнув рукой на прощание, Илья скрылся за поворотом, оставив Онегина наедине со своими мыслями о Петрове и предстоящей паре у Историка. Павла он теперь видел не так часто, и в целом куда больше общался с его сестрой по телефону, или когда та приглашала его и Иру куда-нибудь погулять. Элис не стала хуже к нему относиться, за что Онегин уже готов был ее боготворить, попутно восторгаясь адекватностью Петровой. Но все же на душе было какое-то странное ощущение пустоты, будто было что-то, мелькающее под носом парня, а он этого совершенно не замечал, хоть это и было важно. Возможно, проблема была в самом Петрове, но более вероятно, что все происходящее касалось загадочного Арсения, который был на слуху у парней, но на людях еще ни разу не появлялся. Паша о брате ничего не говорил, лишь пренебрежительно кривился в своей излюбленной манере, мельком упоминая, что тот слишком занятой человек, приехавший по работе, и носящий убогие, по его мнению, очки. Представить родственника Павла в очках Евгений не мог. «Хотя, может, у отца или матери были проблемы со зрением…». И, судя по всему, Арсений и правда был старшим ребенком. Сколько лет тогда самому Паше оставалось только догадываться, ибо возраст свой он никогда не называл, а учился в параллели Онегина, так что в одной группе они не находились. «Вроде как он тоже на втором… А что тогда, как… Восемнадцать то ему точно есть… Но Элис на него имеет, судя по всему, очень большое влияние». От мыслей о Павле оторвали проходящие мимо Настя и Рафаэль, заметившие сидящего в одиночестве юношу. Тот со слабой улыбкой кивнул в знак приветствия.
- Чего сидишь, не боишься опоздать? – Обеспокоенная Ильина мельком посмотрела на часы, поправив воротник рубашки. Девушка часто подобным жестом проявляла нервозность. Как обычно заранее беспокоилась из-за предстоящей сессии, хотя до нее, казалось, еще уйма времени. А ведь теперь и по предмету Трошина придется сдавать экзамен, а Онегин попросту не может вникнуть в то, что обсуждают на занятиях. Это было жестоко. С одной стороны, виноват сам парень, что не может сосредоточится на действительно важный вещах, и после пар все время повторяет все либо через дополнительные материалы, пытаясь вникнуть сам, либо слушает поучающие пересказы Старокостова. Но с другой стороны Владимира никто не просил оказывать на юношескую психику такого влияния одним своим присутствием, правда? Рафаэль же вновь не позволил мыслить в стороннем ключе.
- Да время то еще есть. – Холодаев опустился рядом с Онегиным, замечая его убитый вид. – Тебе нехорошо что ли? – Раф был таким всегда: тихим, вежливым и внимательным, и это отнюдь не образ, как у Ильи. Возможно именно поэтому короткостриженый брюнет и влился в их компанию соседей по рекреации, пусть и не особо проявлял инициативу в общественных деяниях. Холодаева не приходилось долго уговаривать, чтобы выбраться куда-то вместе, он всегда соглашался где-то посидеть, но первым подобного никогда бы не предложил, предпочитая просто присоединится. Со слов Димы парень бы так и умер в гордом одиночестве от скуки, если бы не они.
- Нет, все нормально, спасибо. Просто размышлял. – Евгений поднялся с места, стараясь выглядеть как можно более уверенно, и закинул ремень сумки на плечо, все еще гадая, зачем же все снова понадобились Петрову. – Кстати, когда там у нас следующая психология, я не помню ни черта…
Настя, внезапно рассмеявшись, стала вспоминать, как сосед по лавке на заднем ряду втыкает в тетрадь все занятие, и не понимает, кто он такой. Вроде даже не философия, а его все равно начинает переклинивать.
- Ну… Вроде как в четверг. – Утирая слезы указательным пальцем произнесла хохочущая девушка, вновь поправляя воротник и затягивая волосы, собранные в хвост, потуже.
«Отлично, сегодня вторник…». Евгений благодарно кивнул, приобнимая товарищей за плечи и идя между ними, стараясь подстроиться под шаг низких людей. Ильина все еще пыталась вернуть себе серьезное выражение лица, посмеиваясь, пока Раф, не обращая внимания на привычный жест со стороны долговязого друга, что-то печатал в своем Nokia 3310. «У меня еще целый день, чтобы не думать о Трошине». Не думать о Владимире Сергеевиче было по-своему полезно – не приходилось выжидать момента, когда придется свалить в душевую, когда мысли заходили чересчур далеко. Лишь бы самому Трошину в такие моменты не икалось, ибо он мог заподозрить что-то неладное.
До аудитории Васильевича удалось добраться на удивление быстро, и Онегин поспешил занять одно из свободных мест уже на первом ряду, хотя именно их занимали в это время чаще всего. Историк пользовался у студентов большим уважением, но, пожалуй, именно сессионный экзамен по его предмету пугал больше всех других. Самый спокойный, казалось, был по предмету Копиевой, хотя в обычное время все пытались откреститься от правоведения, как от самого главного ужаса жизни.
Препода все еще не было, но многие старательно изучали записи в свих тетрадях, дабы не провалиться, если историк по всему обыкновению задаст очередной каверзный вопрос.
***
- Пойдем бухать в субботу. – На предложение Славика Онегин лишь побледнел, с опаской глядя на самого инициатора и Диму Синицына, обхвативших его под руки, и заискивающе смотрящих снизу вверх с весьма довольными, предвкушающими рожами. – Как ты понял, это не вопрос.
«Бухать» от Славы уже звучало страшно, а услышать это прямо перед входом в аудиторию Трошина было еще ужаснее, учитывая, что повисшие на нем парни затаскивали его прямо внутрь, от чего пришлось лицезреть и самого Владимира Сергеевича за кафедрой, проверяющего какие-то бумаги. Дмитрий и Ярослав, очевидно, решили усадить слабо сопротивляющегося Онегина рядом с собой, выбрав парту на втором ряду, но Евгений, осознав, чем это все закончится, резко опомнился и начал дергаться, выпутываясь из чужой двойной хватки.
- Не-не-не, вы куда меня тащите, я против, я пойду на свое место… - Слабым, но ровным голосом запричитал Онегин, буквально отпрыгивая от пытающихся заловить его парней, и периодически оглядываясь на ступени, ведущие к родимым задним рядам, и то, чтобы не споткнуться. – Не помню, чтобы нас пересаживали, нехорошо получится…
«Вот же сволочь…» мысленно взывая к адекватности Старокостова, юноша продолжал сверлить его взглядом, наугад поднимаясь задним ходом, и пересчитывая рукой парты. Пятка то и дело задевала подъем ступеньки, что слегка замедляло побег. Евгений успел даже нервно покоситься в сторону Трошина, который не особо отвлекался на гул в аудитории, и продолжал внимательно что-то читать, опершись руками о кафедру и бегая глазами по тексту перед собой. На мужчине была все та же белая рубашка, все тот же галстук и неизменные брюки, отчего казалось, что весь гардероб профессора состоит из идентичных вещей, но в то же время все это до чертиков ему шло, и представить шатена в чем либо другом Онегин уже не мог. Хотя, честно признаться, мог, только подобные представления были очень далеко от того, в каком ключе ученик должен думать о своем учителе. Евгений нервно заполз на лавку, продвигаясь к своему месту, и все еще косясь на плотоядно косящихся на него Диму и Славика. «Ироды, чего вам надо?..».
- Владимир Сергеич, ну у Жени зрение плохое, ну посадите вы его поближе, он стесняется попросить! – Женя уже не особо стеснялся убить кого-нибудь по фамилии Старокостов, сейчас задорно окликнувшего профессора и улыбающегося во все тридцать два. Сердце ухнулось в желудок в очередной раз, а сам Онегин возжелал прямо сейчас стать невидимым или раствориться в воздухе, когда Трошин поднял голову на звук, и пытаясь понять, что вообще от него хотят. И Евгений бы отдал все, лишь бы взгляд мужчины подольше, а не на одну лишь секунду задержался на Ярославе, прежде чем устремиться к нему. Сглотнув, и нервно кивнув профессору в знак приветствия, растягивая губы в напряженной светлой улыбке, Евгению стало казаться, что слюна по горлу скатилась так звучно, что привлекла внимание всех в оглушительной тишине, которая точно так же стала лишь игрой сознания парня. На деле же никто не обратил внимания ни на Славку, ни на тем более Евгения, который сейчас жалел о своем росте, и хотел бы просто упасть или залезть под стол, лишь бы не смотреть в яркие голубые глаза напротив. Что ляпнул Славик?
«Как бы я с плохим, мать его, зрением, сюда бы вообще прошел?..». Живот на секунду свело судорогой от внутренней тревоги. Трошин же прекратил эту затянувшуюся паузу, на деле являющуюся совсем короткой, и пожал плечами, вытягивая руку ладонью вверх в направлении кучи свободных мест на первом и втором рядах.
- Да, конечно. – Немного удивленно, но по доброму произнес Владимир, пока Евгений ненавидящим взглядом прожигал все еще улыбающегося Старокостова, который взял Синицына себе в подпевалы, очевидно боясь праведного гнева соседа. – Женя, бери сумку, садись куда тебе удобно. – В голосе Трошина не было ни издевки, ни лукавости, отчего Онегину стало еще больше не по себе. Вероятно, прямо сейчас говорить, что ему будет удобнее на самом Владимире, не стоит. А ведь такая шутка пропала, которая отчего то перестала казаться шуткой, когда шатен продолжил смотреть на него, задумчиво склонив голову. Глубоко вдохнув через нос, все еще не чувствуя своих конечностей, глядя на довольные лица бывших друзей(такую подставу не прощают) Онегин пытался быстро сообразить, что ему делать, теребя ремень сумки. На размышление было менее пяти секунд, и за все это время перед глазами пронеслась целая жизнь. «На первую точно не сяду…», а затягивающееся топтание на месте уже начинало казаться странным. Пара человек все же обернулась, и парень, бросив негромкое «спасибо большое», решительно стал пробираться обратно к ступеням, удерживаясь от того, чтобы прямо сейчас броситься на Старокостова и что-нибудь ему сломать.
- Аминь… - Тихо пробормотал Дима за спиной идущего вперед Онегина, и вся решительность тут же улетучилась. Насколько православно хотеть своего препода по психологии? В отместку на подставу, Евгений схватил пытающегося покинуть их нескладную компанию Славика, уже готового уползти к себе в ряд перед бывшим местом Онегина.
- Сюда подошел… - Прошипел он сквозь зубы, сжимая чужое запястье и игнорируя сдавленный вздох, волоча юношу за собой. – Со мной сядешь.
- Сумк..
- Я листочек тебе дам. – Ласково проговорил Евгений, с улыбкой запихивая Старокостова на лавку, и заталкивая дальше, вынуждая приближаться к уже сидящему неподалеку Рафу. – Все равно лекции сейчас читать будем, а ты не пишешь никогда и ничего… - Уже процедил он, практически вдавливая Славика в соседа.
Теперь, когда Трошин был практически перед самым носом, было еще сложнее. Как бы Евгений не пытался выбросить из головы все произошедшее – у него не получалось. Каждый раз он возвращался к этому, прокручивая голове снова и снова, порой добавляя то, чего совершенно не было, или вовсе переключаясь на другое место, время, и обстоятельства. Как Владимир умудрялся в его присутствии вести себя так спокойно, парень понять не мог. А значило ли для Трошина это вообще что-нибудь? Хотя какая уже разница? Евгений прекрасно понимал, зачем люди ходят в клубы, ищут там кого то, а потом уединяются где-то, даже если это вполне себе презентабельная на вид уборная. Если кто-то хочет познакомиться «всерьез и надолго» - чаще всего пользуются сайтами, или ходят куда угодно, но не в ночные клубы. Даже если и туда, то потом, наверное, все же обмениваются номерами, или знают хотя бы имена друг друга. А так… «Это был… всего лишь секс?». Причем инициатором Евгений видеть себя не хотел, хотя по факту все было именно так. Не Владимир приставал к нему все время, что они пили. Не Владимир первый перешел к более активным действиям. Не у Владимира сердце улетало в пятки, нарушая всякие законы физии и жизни, когда он слышал чужой голос. Евгений хотел просто рвать на себе волосы от досады. Но в то же время приходило весьма странное, тревожное, но в то же время такое искушающее осознание… Трошин гей? Насколько помнил парень, тот был один, и никакой Слава мужчину в клуб не притаскивал. Тем более Владимир – имени которого юноша тогда не знал – сам говорил, что Старокостова видел… часто. Значит, логично предположить, что сам он…
А бывает ли он все еще в том заведении, название которого у Славика выяснить так и не удалось? Онегин пришел в себя только после ощутимого тычка под ребра все тем же Славиком. Парень и сам не заметил, как просто таращился в лист прямо перед собой, так что теперь не понимал, с чего вдруг профессор перешел к тому, как наблюдение и беседа помогают составить психотип человека, и как опознать точно такого же психолога в толпе, и как психические свойства личности влияют на жизнь отдельно взятых людей. «Что такое социальная психология?..». Евгений уже понимал, что психолог после пары часов, проведенных в обществе этого человека, понадобится ему.
Юноша понимал, что Трошин на деле рассказывает внятно, и даже интересно, порой поясняя что-то от себя или вдаваясь в реальные ситуации из своего опыта, что еще раз заставляло усомниться в его точном возрасте, и проблема была именно в самом восприятии им конкретного человека. Евгений мельком огляделся вокруг, и понял, что практически все что-то записывают, и только он, как идиот, уже несколько минут сверлит листок взглядом, и не знает, с чего начать, и чего от него хотят. Сам к Владимиру он никогда не подходил, даже не спрашивал, чего приблизительно ожидать от сессии. Ощутив внезапный приток мотивации в воспаленный мозг, Евгений твердо решил, что хотя бы на одно занятие он забьет огромный болт на ненужные мысли, и сосредоточится конкретно на буквально новом для него предмете, который предстоит учить и понимать, если он не желает закончить жизнь уборщиком в каком-нибудь проклятом отеле с одной звездой, где ради рабочего места без диплома ему придется спать с боссом, ведь без образования никуда не возьмут, как запугивал его дядя. «И смех, как говорится, и грех…». Пока единственным, что в тетради на пружинах записал Онегин, было только число, и почему-то «Классная работа». Работа будет действительно классная, когда придется сдавать ее Владимиру, который с него рано или поздно обязательно спросит, или закинет вопрос, на который ответа у Евгения, конечно же, не будет, ведь сориентироваться по ходу дела не так просто. Тогда Трошин действительно скажет о том, какую классную работу проделал Онегин, записав все невидимыми чернилами, чтобы все было еще забавнее. Может, даже похвалит в своей привычной ироничной манере, с которой отзывался о «товарищах тунеядцах, отлынивающих на занятиях». Вскоре под треклятой надписью «Классная работа», которую Онегин не стал зачеркивать, все же стала появляться диктуемая преподавателем, важная, по мнению Евгения, информация.
***
Умственная отсталость, к сожалению, единственное, что напоминало об отце. Передалось генетически, и вывести это было просто нереально. Евгений не видел ни одной причины, по которой он как идиот сидел над своим конспектом и не понимал смысла написанного, пока студенты потихоньку покидали аудиторию. В их числе были и Славик с Димой, которых юноша проклял уже раз пять за прошедшее время. Трошин извергом не был, все же устроив перерыв, но и его зеленоглазый провел в беспамятстве, что-то выписывая или пытаясь вспомнить слова Владимира Сергеевича, дабы лучше разобраться. «Это какое-то нелепое совпадение». Онегин, решивший полностью сосредоточится на учебе, уподобившись невозмутимому профессору, действительно это сделал. Только теперь, когда он уже шел по направлению к выходу из аудитории, попутно пытаясь затолкать тетрадку в сумку, пришло осознание, что все было лишь временно. Он ничего не запомнил. Возможно, если перечитать все уже в комнате общежития, в голове соберется целостная картинка, но пока что - нет. Пока что мысли вновь потекли не в том направлении, заставляя почти что обреченно обернуться через плечо. Владимир, вообще не обращая внимания ни на кого вокруг, просто сидел за столом, вновь перебирая какие-то документы. Те были прикреплены к планшету, некоторые лежали отдельно, но что это за бумаги юноша не мог понять до сих пор. Трошин внимательно вчитывался в каждое слово, это было заметно по его сосредоточенному выражению лица, которое теперь не скрывали волосы. «Как, однако, прическа меняет человека…».
Евгению становилось не по себе от чувства жуткого смущения, окутывающее с ног до головы в те моменты, когда он понимал, что в очередной раз просто засмотрелся. Когда до парня это все-таки дошло, он осознал, что в опустевшей аудитории остался только он и сам Трошин, все еще не обращающий на него никакого внимания. Это несправедливо. Онегин корил себя в этот момент практически за все: за то, что пошел со Славкой, за то, что нажрался в усмерть, зная, что для него это понятие начинается с трех-пяти бокалов виски, за то, что решил согласиться на предложение незнакомого шатена, который прямо сейчас сидит перед ним, увлеченный бумагами. Это всерьез была по большей части его вина – в том, что он так реагировал на происходящее. На произошедшее. Когда он возвращался к таблеткам, в наркотическом опьянении видел Трошина. И без него тоже видел Трошина. Только вот иллюзорный Владимир крайне сильно отличался от того себя, который прямо сейчас сидел за кафедрой. Вернее - внешне они были полностью идентичны. Онегину так просто больше нравилось. Но вот поведение Владимира-несуществующего было под стать тому незнакомому шатену из вполне себе реальных воспоминаний. Евгению часто начинало казаться, что их вообще несколько. Или же у Владимира был брат-близнец. Как там говорил Славик?.. Сережа? «Если есть Владимир Сергеевич, то почему бы не быть Сергею Сергеевичу?». Это было самым логичным объяснением безразличному отношению.
Онегин же заранее приготовил себе могилу – он сам выкопал ее только что, внезапно делая решительный, первый, и такой шумный в тишине аудитории шаг по направлению к профессорскому столу, что сам его чуть ли не испугался, остаток пути практически проскочив строевым солдатиком, и не позволив Владимиру опомниться, поджав губы, положил перед ним наугад раскрытый конспект, что по пути выхватил из сумки. На этот раз ему повезло – это была нужная тетрадь. Было бы нелепо, если бы вместо нее попался альбом с рисунками или сочинения на испанском.
- Я… - Чувствуя, как по горлу провели невидимой наждачкой, отчего появилось ощущение застрявшего в глотке сухого кашля, Евгений уставился на поднявшего в изумлении голову Трошина, который отложил бумаги в сторону, не разрывая зрительного контакта. «Я хочу провалиться…». Мольбы парня не были услышаны, так что пришлось выдохнуть, нацепив на лицо маску холодной вежливости и равнодушия, с какой Онегин существовал большую часть времени, и продолжить. - …не сосем точно понял сегодняшнюю тему. – Совершенно не понял, если быть точным. Евгений прекрасно понимал, что это не школа, понимал, что эта дурацкая «Классная работа» прямо сейчас бросилась в глаза Трошину, перелистнувшему конспект до указанной парнем темы, и провалиться куда-нибудь к ядру земле и сгореть там, а не здесь – от стыда – захотелось еще больше. – И я совершенно не готов к грядущей практической. – «С одной стороны же Владимиру влетит, если кто-то что-то да завалит, так что в целом логично, что я имею право уточнить…». Сам себя не успокоишь, никто не успокоит. – Я хотел… - «Можно автомат?». Под внимательным и, на удивление, участливым взглядом Владимира парень чувствовал себя неуютно, как будто профессор прекрасно понимал и замечал все с ним происходящее, но ждал как раз того момента, когда Онегин сам соизволит к нему наконец-то подойти. «Вот урод, а…» Евгений нервно закусил внутреннюю сторону щеки, осознав, что подумал о полнейшей херне. «Хотя нет, он красивый…». С каждой секундой собственного молчания ему все больше хотелось резко развернуться и уйти, забив на оставленную тетрадь. Вот так просто, без слов и лишних прощаний, и, вероятно, где-то в глубине души надеясь, что хотя бы тогда мужчина отреагирует и, может быть, даже выйдет за ним. Но вряд ли подобному суждено сбыться, как минимум потому что ноги юноши словно приросли к полу, а сам он был не в силах пошевелиться. Трошин же впервые соизволил прервать его замешательство, спасая ситуацию своим усталым вздохом и приподнятыми в подобии улыбки уголками губ, качая головой и потирая переносицу. У мужчины часто сохли глаза, а пользоваться каплями было не очень удобно, как минимум из-за их хранения в холодильнике.
- Только за этим пришел? – Онегина прошибло на мурашки, бегущие по позвоночнику стройными рядами, будто они всю жизнь готовились именно к этому моменту, и действовали теперь очень слаженно. «А я могу рассчитывать на что-то еще?» странные мысли все еще продолжали посещать светловолосую голову. Владимир же коротко улыбнулся, складывая руки перед собой и понимающе хмыкая, прикрыв глаза. Сам мужчина уже продолжительное время обдумывал всю ситуацию, чувствовал, как Онегин то сжирает его глазами, то одним взглядом посылает далеко и надолго, словно пытаясь защититься от возможного внимания, поэтому предпочитал парня просто не дергать. Тому было в меньшей степени спокойно, а Владимир помнил, как из колеи Евгения выбивали самые обычные вопросы. А теперь, спустя почти пару месяцев, когда зима скоро обещалась вступить в свои законные права, юноша все же соизволил подойти впервые за долгое время. Не то, чтобы Трошин был садистом и наслаждался чужими страданиями, но все же у него были свои причины, по которым лично он первый шаг сделать не мог. Хотя наблюдать за реакцией парня было в какой-то степени забавно. А теперь тот неуверенно переминался с ноги на ногу стоя перед ним, и по обыкновению неуверенно теребил ремень сумки, воздерживаясь от того, чтобы начать дергать свою форму, как это делала Ильина. – Ну так?
- Нет. – Хрипло выдохнул Онегин, жмурясь, будто от яркого света, надеясь хотя бы так, пусть и косвенно, но убежать от этого тихого и спокойного взгляда, который все равно умудрялся вывернуть его душу наизнанку без лишних усилий. Владимиру было достаточно просто смотреть. Просто говорить. Но на его лаконичный ответ шатен только понимающе кивнул, откидываясь на спинку стула, и находясь уже не на таком близком расстоянии.
- Что же тогда? – «Ну он совсем глупый, или куда-то?». Евгений от отчаяния готов был завопить, и, если бы не многолетняя выдержка, въевшаяся куда-то в отдел с рефлексами после жизни с пьющим отчимом, он бы обязательно это сделал, наплевав на устав и нормы приличия. Он и так уже понимал, что ему светит выговор, хотя пара Трошина и была последней, а большая часть студентов ушла на обед.
- Просто… поговорить… - Криво улыбнулся Евгений, понимая, что у него начинают подгибаться ноги. Сам парень вообще не понимал, что с ним происходит. Он практически никогда не влюблялся и не любил, испытывая ко всем своим бывшим максимум привязанность и симпатию, никогда не был знатоком в каких-то высоких чувствах, имея из этого понятия лишь самый обычный секс, если таковой можно вообще отнести к чувствам, но теперь юноша был на грани нервного срыва. Не в силах разобраться, что он вообще ощущает – обиду, разочарование, или все ту же дурацкую привязанность, - Евгений не мог себя контролировать. Точно так же как и не мог точно сказать, чего он хочет. Трошин же лишь вопросительно изогнул бровь, выглядя весьма заинтересованным.
- Разве мы не уже?
- Вы понимаете, о чем я хочу поговорить… - Вкрадчиво пояснил Онегин, стараясь выглядеть максимально спокойным. Бабочки в животе эволюционировали до самых, что они на есть, ежей, и теперь устраивали свои звериные гонки, колючими мячиками катаясь по внутренностям, и доставляя странное больное удовольствие. «Если он сейчас скажет, что нет, я…». А что он мог сделать? По факту – ничего. Это значилось бы нарушением дисциплины. Хорошо же Илье в его страховании, там все не так жестко. Владимир Сергеевич же все-таки оказался человеком, а не конченой мразью, как Антонина, чтоб ее, Павловна, и снова кивнул, одарив юношу очередным любопытным взглядом.
- Верно. – Профессор всерьез выглядел заинтересованным, а не собирающимся послать его к чертовой матери, у Евгения даже отлегло от сердца. – Но я все же твой профессор, а ты – мой ученик. – «Мы ебались в ванной, блять…» окосевший Онегин, уставившийся куда-то сквозь Трошина, а потом и себе под ноги, в очередной раз сдержал нервную улыбку. Владимир же внезапно подхватил лежащую на столешнице закрытую ручку, одновременно с этим пролистав врученный ему конспект на пару страниц назад. Евгений же и думать забыл о том, что всучил мужчине свою тетрадь, и теперь ошалело смотрел на то, как Трошин привлекал его внимание, указывая колпачком в записи и как-то весело улыбаясь. – Не надо мыслить так категорично, у тебя на лице все написано. – Парень по инерции медленно провел ладонью по щеке, не понимая, какая мразь прочла его мысли и вывела их на коже чернилами. Но Трошин говорил все же фигурально. – А здесь ошибка. Я такого никогда не говорил, и даже не считывал подобного с готового. – Онегин неверующе уставился туда, где остановилась своеобразная указка, пока Владимир, кажется, откровенно забавлялся, читая его невменяемую писанину. «Блять, я же…». В том, что нормально у него записана только сегодняшняя лекция и еще две где-то в середине, Евгений в который раз за это время испытал острую потребность исчезнуть прямо сейчас, от неловкости внезапно бледнея, вместо свойственного людям румянца. – Бо-о-оже, «стадия рецептивной психики»… Где ты это откопал, дорогой мой? Я даже на доске специально записывал, что она перцептивная. Рецептивная, насколько я знаю, это речь. – «Почему…». Парень выглядел потеряннее коровы на берегу моря, а Трошин же все продолжал листать его тетрадь, растерянно улыбаясь и даже зарываясь рукой в волосы, умудряясь не испортить укладку. – Как ты вообще…
- Я же сказал, что ничего не понимаю я… - Тут же вспыхнул Онегин, стиснув пальцы с такой силой, что рельеф ремня даже отпечатался на подушечках и ладонях, безжалостно и достаточно колко впиваясь в кожу. – А вы еще и издеваетесь…
- Таксисты. – Евгений на подобную снисходительную улыбку Трошина заалел еще сильнее, несмело уставившись на очередное указанное слово, которое пришлось читать вверх тормашками. Таксисты. Откуда в психологии таксисты?.. – Положительные и отрицательные таксисты…
- Да…
- М-да… - Задумчиво вторил Владимир, все же аккуратно зачеркивая этот сюр и исправляя на верное «таксисы», чтобы Онегин не упоролся чем-нибудь еще раз, после чего вернул парню тетрадь. Евгений нарочно перехватил ее поближе к чужой крепкой кисти, скользнув по ней кончиками пальцев и пытаясь уловить ответную реакцию, но мужчина выглядел так, словно это было в порядке вещей и ничего не значило. А, может, он просто притворился, что ничего не заметил. – Такими темпами шансов сдать элементарный экзамен… - Само словосочетание «элементарный экзамен» уже вызвало ужас. - …очень и очень мало. Почему же ты раньше то не подошел со своими… - Мужчина сдавленно усмехнулся, забавно вскинув брови, и явно отпечатывая эту ситуацию в памяти. - …таксистами?
Владимир не знал, смеяться ему, или плакать. Все было намного печальнее, нежели он рассчитывал. Таких курсов у него еще четыре, и второй это не самое страшное. Страшно – это первый и пятый. Один вступительный, другой выпускной. Но вот среди всех пяти курсов Евгений оказался одним и единственным, что ситуацию ни капли не улучшало. Были, конечно, в памяти Трошина разные индивиды, и существовали они до сих пор, в основном на других факультетах, где психология нужна была только «для галочки», и на нее можно было не налегать, но… Хотелось просто в очередной раз напиться. Мужчина редко позволял себе подобные вольности, но само осознание, что это именно его предмет, именно Евгений и именно Онегин – добивало. Будь кто-либо другой на месте этого парня, Владимир бы смог кое-как совладать с собой, но только не теперь. «Я трахнул сына делового партнера своего отца и племянника своего основного конкурента…». Евгений, сейчас честно и открыто смотрящий на него своими яркими зелеными глазами даже и не подозревал, что Владимир после той неоднозначной ситуации чувствовал себя ничуть не лучше. Парень то перебьется, кого-нибудь полюбит, и забудет, а мужчине теперь жить с этим осознанием всю жизнь.
- И что же нам, - Постукивая пальцами по столешнице, Трошин изучающим взглядом блуждал по стоящему перед ним парню, обращаясь скорее к себе и осмысливая ситуацию. – Теперь делать?
- А можно… автомат? – Со слабой дружелюбной улыбкой уточнил Евгений, стараясь понять, как Петров источает эти феромоны безотказности, что никто не может сказать ему «нет».
- Угу, снайперку сразу. – Владимир ответил, пропитав каждое слово скепсисом. Онегин моментально поник.
- А если… - У сидящего напротив него шатена недоверчиво округлились глаза, когда он понял, что ему прямо сейчас собираются предложить либо взятку, либо что-нибудь непотребное.
- Не «если». – Тут же пресёк он попытку юноши, отчего тот испуганно вздрогнул. Должно быть, прозвучало слишком резко. – За кого ты меня принимаешь? – Евгений слегка опешил. Вообще он действительно не особо задумывался над тем, что собирался сказать, все еще вспоминая произошедшее в клубе, но слова Владимира внезапно отрезвила, будто ведро холодной воды, прямо сейчас вылитое на него. В аудитории не было камер, что в целом ситуацию улучшило лишь немного. «То есть если бы не то, что произошло, то вообще бы?..». Ничего? Мужчина же не врал, когда говорил, что у него все написано на лице. Владимир с обреченным «о Господи» уткнулся носом в сложенные лодочкой ладони, упершись локтями в столешницу и покачиваясь взад-вперед, размышляя. – Завтра сколько пар?
- У меня?.. – Растерялся Евгений, на что шатен лишь закатил глаза понимая, что перед им действительно все еще ребенок, и от этого осознания становилось только хуже. «Как же тебя после девятого то сюда сунули, зачем?..».
- Ну сколько у меня их я знаю. – Резонно заметил Владимир. Онегин все больше желал провалиться под землю.
- Вы имеете в виду три или четыре?.. – Сипло спросил юноша, понимая, что если позориться, то прямо сейчас и до самого победного конца. Быть может тогда Трошин все же соизволит сразу расставить все точки над «i», ибо без него сам Евгений этого сделать не сможет. Удивительно, что мужчина все еще не начал крыть его матами или не вышвырнул за дверь, попросив не тратить его время зря. Но ответа он ждал. «Отлично, а у меня теперь еще один фетиш на то, как он сидит…». Слава всем небесам, что впереди на поясе болталась многострадальная сумка с кучей книг и мелких вещей, иначе бы у Владимира точно появилось еще больше вопросов. – Ну… Три. Да, три, определенно, а почему…
- Зайдешь, значит, ко мне после последней пары. – С неизменной полуулыбкой проговорил Трошин, подаваясь ближе и упираясь грудной клеткой в сложенные перед собой руки, пока парню оставалось только бесцельно кивать, сглатывая скопившуюся во рту вязкую слюну. – Будем разбираться.
Внезапный приступ смелости, который, обычно, не сулил ничего хорошего, все же заставил выдать то, чего при других обстоятельствах юноша даже под дулом пистолета никогда бы не спросил вслух.
- А сегодня нельзя? – Была бы возможность, он бы непременно ударил себя по губам, закрывая рот ладонью.
- Сегодня у меня уже есть дела. – «Я бы мог и догадаться…», сгорая от стыда Евгений нашел в себе силы кивнуть, все еще не понимая, как мужчина остается таким спокойным и не реагирует на откровенную дерзость. «Что вообще со мной сегодня такое?». Вроде не пил, не курил. Последнее вообще могло быть чревато проблемами, так как Владимир запросто мог учуять запах перегара, о чем говорил без утайки, и ради эксперимента в одно из занятий даже перечислил, п его мнению, фамилии курящих студентов из их группы. Ошалелые лица товарищей Онегин запомнил надолго. – А завтра пятница, и я абсолютно свободен.
Евгений еще раз подумал, что мог бы сам догадаться. «Хотя, когда мы пересеклись в клубе, он еще не был профессором… Или уже был?..». Почему постоянно приходится об этом думать?
Еще раз поблагодарив шатена и извинившись пару раз из-за причины «просто-так-на-всякий-случай», парень поспешно попрощался, пулей вылетая из аудитории и стараясь убежать за короткий промежуток времени как можно дальше на случай, если Владимир ни с того ни с сего решит последовать за ним. Но в планы мужчины подобное не входило, тот так и остался сидеть на своем месте, задумчиво смотря на закрывшуюся за убежавшим студентом дверь, после чего со вздохом покачал головой, предпочтя вернуться к работе.
***
Это был сущий кошмар.
Это была пятница. Перед ней был полностью сумбурны вечер, в который Евгений, как сумасшедший, грыз гранит психологии в студенческой библиотеке среди кучи книг, и полностью переписывал конспект с самого начала, периодически вклеивая в новую тетрадь, исписанную аккуратным почерком, хорошие листы с верными записями. Все они в основном были сделаны вне пар, как раз когда на Онегина накатывал своеобразный «подъем», позволяющий работать.
Когда юноша вернулся в общагу, толком не опоздав, на него благим матом стала сетовать Павловна, чуть не пришибив шваброй по голове, и пророча ему самую страшную смерть, если он еще раз посмеет пройтись своими заляпанными ботинками по помытому. Пожилая женщина, очевидно, как и он сам, была не в лучшем расположении духа, и долго и открыто беситься не могла, хотя, скорее всего, очень бы хотела четвертовать Евгения на месте. Обошлось, к счастью, малой кровью.
Потом была не менее сумбурная ночь, и парень так и не смог сомкнуть глаз, ворочаясь с боку на бок, и порой сползая на пол, чтобы вытянуть из-под кровати бессовестно дрыхнущего Славика террариум Ипполита, и подержать змееныша на руках. Тот тоже заделался ночным жителем, и в целом вниманием Онегина обделен не был. Ползал по рукам, не имея возможности прогулок по холодному общажному полу. Это была инициатива Старокостова, сосед настаивал, что змей может заболеть или затащить между чешуек какую-нибудь зловещую пылищу, которая вряд ли сожрет студента, но маленький зверь ей под силу. Славик был крайне внимателен к третьему жильцу комнаты, читал всякую литературу, периодически заставляя Евгения подключаться к исследованиям мира рептилий, и даже пытался ловить для Ипполита лягушек, которые к осени впали в спячку, и сам Онегин уже пытался донести это до друга.
За эту ночь и утро в альбоме появляется куча зарисовок змеи, спящего в очередной охрененно-йогской позе Славы, закинувшего ноги чуть ли не на стену и лежащего по диагонали, и отчего-то вспомнившейся Бульки. Собака получилась очень похожей: в форме батона докторской колбасы, с очень философским взглядом, что даже Гальцин был бы под впечатлением, и лежала на какой-то наспех начерканной тряпочке с неаккуратно расчерченными тенями, вытянув короткие лапки. К чему вспомнилась собака Евгений не знал. Но, как он догадывался, это было ознаменованием свыше. И на утро все стало понятно – сегодня была пятница. Не то, чтобы Булька ее как-то символизировала. Скорее всего виной тому было падение Онегина с лестницы – парень еле успел ухватиться за перила, чуть не пролетев вниз пару пролетов.
Петров ждет его в пятницу. Сегодня. После занятий.
Трошин ждет его сегодня.
- Ты какой-то бледный. – Поправляя форменные брюки произнес Старокостов, с беспокойством оглядывая нервничающего друга. – Надеюсь, это не то самое.
«То самое» было синонимом к слову ломка. Слава же либо был гением, либо всерьез имел экстрасенсорные способности. Евгений понимал, что его поведение обусловлено еще и этим, но…
- Пятьдесят на пятьдесят.
- А еще пятьдесят? – Вопросительно вскинул брови Славик, пряча руки в карманы, дабы ладони не мерзли от ветра.
- Еще пятьдесят делятся по двадцать пять. – Хмуро заметил Онегин, вышагивая по холодной пасмурной улице. Небо было затянуто тучами, собирался дождь. Старокостов непонимающе промычал какой-то ответ, явно обращаясь больше к себе, нежели пытаясь докопаться до истины. Но Евгений все же обреченно обернулся к нему в поисках хоть какой-то помощи. – Слав, вот ты как знаток всяких названий для разных контор, скажи… - Сероглазый даже немного удивился такому настрою спутника. – Петров или Трошин?
Этот вопрос, пожалуй, теперь будет до конца жизни выбивать Ярослава из колеи, вынуждая впасть в ступор и замереть как истукан посреди мокрого тротуара.
- А тебе самому кто больше нравится?.. – Неуверенно замялся юноша, снизу вверх глядя на бледного Евгения. Тот резко дернулся, будто его только что ударили кнутом.
- Ты дебил?! – Онегин чуть не задохнулся от возмущения, пока Слава с искренним недоумением таращился на него. – Я спрашивал, кому отдать предпочтение в плане отведения времени, а не… не… Извращенец!
А Слава ведь просто думал, что Онегин пытается посоветоваться, с кем лучше провести выходные…
- Нет, ну не то, чтобы я совсем извращенец… - Уклончиво ответил Старокостов, пиная перед собой небольшой камешек, который счел за футбольный мяч, и теперь у него было развлечение на короткий отрезок пути. – Но смотря для чего. Петров… Бросал бы ты это дело, случай, Пашка ни до чего хорошего тебя не доведет. Я понимаю там Илья, он не такой… - Славик тут же замолчал под убийственным взглядом зеленых глаз, проглотив слово «ведомый». Не то, чтобы он считал друга бесхребетным лоскутом, который Петров-младший дергает, как захочет, но… Павел был для стремящегося к самостоятельности и независимости Жени авторитетом. Тот сам многого достиг за короткое время, и естественно Онегин хотел равняться на него. Вот только Старокостов, который считал, что в таком случае равняться то особо и не на что, глубоко сожалел о том, что сосед ввязался в такую компанию. Евгений не был глупым человеком, но все же отсутствие должного примера для подражания сделало свое. – Нет, ну Илья классный, спору нет. А Трошин то тут при чем?
- Да при всем. – Уныло опустил голову Евгений. – Я сам вчера напросился на пояснение, а вообще никак не вспомнил, что мне еще и к Петрову шандабарохать.
- И что, Петров тебя ушатает, если опоздаешь? – С сомнением покосился на друга Славка. – Жень, чёто ерунда какая-то. Вы так то вроде дружите, он же должен понять, что если ты вылетишь из-за неуда или какого-либо происшествия, ему конец в первую очередь. Потому что без него с тобой такого точно не произойдет, и многие про это в курсе. – Старокостов был как всегда прав, и Евгению возразить было совершенно нечего, поэтому юноша просто предложил ускориться, нервно поглядывая на часы. По дороге удалось нагнать Синицина и Холодаева, и уже в их компании отвертеться от предложения «пойдем бухать в субботу» не получилось. Раф же все время лишь виновато улыбался, стараясь не особо лезть в образовавшийся спорящий тройничок, и стараясь не навернуться по дороге играл в пиксельную змейку.
***
За несколько месяцев до этого
В этой жизни многим приходится сталкиваться с понятием «культурный» шок», который медленно, но верно - может перерасти в менее цензурную версию себя, и в таком случае уже можно начинать нервничать, но мужчина никогда не думал, что такое произойдет именно с ним.
Гальцин сидел в кресле, нервно прокручивая кольцо на указательном пальце правой руки, и периодически отпивал виски из своего рокса, попутно обдумывая все, что только что услышал.
- И что ты предлагаешь делать мне с этой информацией, mon ami? – Федор Дмитриевич Гальцин долгое время жил во Франции, отчего даже русская его речь порой имела странный оттенок из-за преобладающего акцента. Многие находили подобное привлекательным, особенно некоторые студентки, но мужчина ставил себя выше подобных романов, хотя бы потому что подобное выходило за рамки его норм морали. Безусловно, Федор считал, что любая любовь имеет в жизни место, но представить себя с кем-либо после смерти первой и единственной жены, просто не мог. Не то, чтобы он был злостным снобом, закрывшимся от мира, просто когда ты вдовец с двумя маленькими детьми на руках, которые, к счастью, живут с твоими же родителями, которые в них души не чают, пока ты зарабатываешь на жизнь себе и близким – не по его части. Пятилетние Серж и Роза пока что были единственными, кого Федор готов был любить. Но то, что он только что услышал, совершенно перевернуло его мир.
- Я не знаю. – Собеседник, или вернее сказать – временный собутыльник – только вытянул ноги, горько усмехнувшись. – Я. Не. Зна-ю. – Отрывисто повторил он, переплетая пальцы рук и складывая ладони на животе, слепо уставившись в потолок.
- Querido Vladimir, nadie más que tú lo sabrá.* – Обреченно вздохнул Федор, подпирая щеку рукой.
- В какой момент мы перешли на твой родной язык?.. – Трошин лишь мельком взглянул на друга, перебалтывая янтарную жидкость в бокале. - Hablo un poquito de espano.**
- Могу начать говорить по-французски, но тогда ты опьянеешь еще больше. – Заметил Гальцин. – Так хотя бы мозг будет работать.
- Ты же знаешь, что я обычно и не пью ничего крепче кофе. – Закатив глаза Владимир в пол-оборота сел лицом к товарищу. – Но если мы не выпьем сейчас с тобой, то я выпью все в одиночку, и больше к алкоголю никогда не притронусь.
- Ты пьешь только в клубах, Влад, и во время отдыха. – Внимательный взгляд Федора был практически таким же, как и у самого Трошина. Мужчины вовсе не были навеселе, и скорее просто расслаблялись, пытаясь выяснить, как одному голубоглазому шатену теперь жить дальше. Виски словно делал голову легче, в то же время заставляя концентрироваться на важных проблемах. Бутылка не была распита даже на половину, что вообще нельзя было назвать полноценной пьянкой. – Я никогда не видел тебя пьяным, ты подобного не допускаешь. Но теперь… - Гальцин развел руками, усмехнувшись. – Теперь, если честно, я вообще не представляю, что делать.
- Была бы жива Мария, как думаешь, она бы… Она бы разбила мне лицо сковородкой? – Обреченная улыбка наползла на губы Владимира без его на то желания.
- Вряд ли. – Федор вспоминал девушку как нечто лучшее в своей жизни, и друга мог понять прекрасно. – Ты всего-навсего поимел сына женщины, которую когда-то любил. Думаю, она бы поняла.
Трошин зарылся пальцами в свои волосы, тихо, но с надрывом рассмеявшись от отчаяния. Федор же сидел с таким непоколебимым видом, будто «философ» было не прозвищем среди студентов, а стилем жизни. Но состояние Владимира беспокоило мужчину не на шутку. Он мог представить, какое для самого Трошина это было потрясение, а себя на его месте вообще представлять не хотел. Во-первых, каким бы толерантным и понимающим человеком он ни был, он не мог представить себя с мужчиной, хотя в молодости было всякое. Возможно, роль играло наличие детей в количестве двух штук, и собственные жизненные трудности. Федор сделал очередной глоток, чувствуя, как алкоголь разбавил подтаявший лед. Гальцин всегда поражался другу, который пил виски в «чистом» виде, ибо сам без газированной воды или того же льда не мог воспринимать его вне тех самых «праздников и клубов».
- Ну сам подумай, - Все же начал Федор, понимая, что Влад ничего не скажет первым, или словит истерику, на грани которой уже был, пусть и умело скрывал это. – Ты никак не мог думать, что мир тесен настолько. – Трошин все же кивнул, слабо вздыхая. Уже отсмеялся. – И, тем более, в подобное заведение доступ только с восемнадцати лет и по паспарту. – Заметил мужчина. – Я бы посоветовал лишь подумать, как так здорово случилось, что у твоего Онегина оказались фальшивые документы. – «Твоего Онегина» заставило Владимира в очередной раз расплыться в странной улыбке, какая часто бывала у некоторых умственно отсталых людей. – И уже потом обо всем остальном.
- А он же… он же ведь его первым вопросом было, не встречались ли мы раньше… - Слабым, убитым голосом пробормотал Трошин, придерживая голову тремя расставленными пальцами, упершись локтем в подлокотник кресла, пока Федор в очередной раз ругался на испанском. Терпкий вкус виски отпечатался на языке, хоть как-то скрашивая не менее горькие мысли.
- Ну ты то откуда мог знать, ну сам подумай… - Почти перегнувшись к нему через стол и встряхнув за плечи, развернув лицом к себе, не выдержал Гальцин. – Пятнадцать, етить его, лет прошло, может даже больше.
- Меньше… - Еще более потерянно заметил Трошин, не реагируя на жест со стороны, но все же повернувшись.
- Да неважно. – Отмахнулся Федор, вновь шлепаясь на свое место и недовольно складывая руки на груди. Темные глаза его метали молнии. – Я уже давно понял, что единственная девушка, которую ты теперь способен любить, это твоя дочь, а вся остальная любовь уже в могиле вместе с Марией, но черт же тебя подрал бы, что ты вот так сейчас убиваешься, как будто это какая-то мировая трагедия! Владимир! – Понимая, что мужчина опять стал смеяться, только уже уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, Федор поднялся с места, обходя стол и резко поднимая друга на ноги, хорошенько встряхнув. – Влад, угомонись уже, ничего страшного не произошло!
- Понимаешь, как теперь бы звучала фраза «иди, поцелуй дядю Володю»? – С истерично-нервными нотками сквозь смех выдал Трошин, отчего Федор пару секунд смотрел на него, словно видел впервые, а потом заржал следом, уронив голову на чужое плечо.
- Весьма странно, согласен. – Прекратив хрипло хохотать наконец отстранился Гальцин, утирая нелепо выступившие на глазах слезы. Зато теперь ему хотя бы понятно, какими мыслями упарывается шатен, что не может прекратить ржать. – Но это не то, о чем ты должен думать на данный момент. – Мужчины вновь вернулись на свои места, а образовавшаяся тишина никак не вязалась с тем, что происходило несколько секунд назад. – И тем не менее я уже привык, что ты ведёшься в основном на определенный тип людей, но… Нет, все ума не приложу, как так вышло. Разве что у паренька ее глаза. Владимир, ну куда ты… - Федору оставалось только вздыхать, наблюдая, как собеседник в очередной раз падает лицом в свои руки, продолжая сжимать стакан, в который Гальцин на всякий случай долил очередную порцию алкоголя. – Ладно, хорошо… А теперь давай все сначала, и будем думать, как жить дальше…
***
Среди высоких, стремящихся высоко к небу деревьев, всегда было интересно гулять. Каждый день пройденные по сто раз дороги и протоптанные в глубоком снегу тропинки казались совершенно новыми и неизведанными, но в то же время такими родными, что из любой части здешнего леса, казалось, знающий человек спокойно доберется куда угодно. Сверни сейчас налево – через пару километров по заснеженной полосе будут начинаться болотца, где в теплый период обычно тьма тьмущая разных ягод и всякого зверья. Там же была и парочка ключей, бьющих из-под земли, и образующих небольшие озера. Летом там было хорошо, несмотря на кучи насекомых, кружащих над болотами и в прочих сырых местах. Верный маламут по имени Жук, не прикладывая особых усилий, тащил легкие сани по снегу, трусцой семеня перед идущим позади, укутанным в тулуп хозяином. Мужчина широким шагом пробирался по знакомой тропе, перебирая самодельными плетеными снегоступами, которые часто были просто незаменимы в этот сезон. Ружье, перекинутое на спину, несильно постукивало по ней через толстый слой одежды.
Когда впереди показались знакомые места, охотник услышал вдалеке приветственный собачий лай. Жук быстро завилял хвостом. Не прекращая тянуть за собой сани, пес стал часто оборачиваться на хозяина, ожидая, когда тот уже наконец-то похвалит его за работу, и отпустит вольно бежать к собратьям.
- Вперед. – Негромко бросил мужчина, дабы животное не надеялось отвадиться от работы раньше времени, и пес послушно засеменил дальше, вписываясь в повороты и более не замедляясь. Хруст снега все еще раздавался под ногами, хотя на этом участке охотник лично расчищал тропу, чтобы упростить ход упряжке. Лошади в зимний период обитали в своем стойле, пусть то и не было слишком большим, и потребность в них появлялась только ближе к весне. В сезон морозов прекрасно справлялись собаки, а молодежь дома почти не покидала.
Наконец показалась изба, которою довольно сложно было заметить летом, особенно когда разрастались кусты и прочая зелень. Из печной трубы слабо устремлялся вверх дым. Изба почти наполовину уходила в холм, который очень неплохо служил погребом, а также дополнительной защитой. В завешанных изнутри небольших окнах мелькал свет, в котором периодически пробегали ломаные силуэты.
- Стой. – Жук замер, дожидаясь следующей команды, зная, что его рабочий день наконец закончился. Остальные псы уже молча маячили вдалеке за ограждением, пара из них ходила по двору, прикрепленная цепями к определенным местам. – Пришли. – Животное расслаблено плюхнулось на снег, позволяя начать снимать с себя обмундирование, и после хозяйского «гуляй», принялось бегать кругами, порой отряхиваясь, чтобы освежиться и прийти в себя. После катания на снегу, пока хозяин сворачивал ремни и убирал их в небольшую, вырытую землянку, служащую складом, пес уселся возле саней, сторожа добытое, пока человек не вернется, и не загонит его в вольер, или не привяжет на смену караульным. Жука все же ждал заслуженный выходной: охотник вернул его к братьям, перед этим хорошенько потрепав по загривку. Вкусного не дали, впрочем, собаки знали, что до ужина не так уж и долго.
Дверь в жилище отворилась со скрипом, высокому мужчине пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться лбом о проем, приходящийся ему не по размеру. Первым делом он снял ружье, по привычке отставив его в угол, чтобы оружие было в шаговой доступности в случае непредвиденного ЧП, затем, выдохнув из легких последние остатки уличного промерзлого воздуха, скинул с плеч тяжелую верхнюю одежду, попутно притворяя дверь, чтобы помещение не выстывало.
- Костя! – Стоящий возле стола паренек тут же обернулся на голос отца, приветственно кивнув, но чищенный картофель пока из рук не выпустил. – Разбери сани! – Звучный голос родителя звучал внушительно, но на удивление тихо, что сидящая у себя в уголке светловолосая девчушка испуганно подняла голову, отрываясь от вязания, и глядя на мужчину, возящегося у входа. Как-никак, тот больше суток провел вдали от дома, наведавшись в одно из близлежащих поселений, которое было на очень приличном расстоянии отсюда.
- Папенька, ты не заболел ли часом? – Засуетилась она, откладывая свою работу в сторону, пока Костя зашнуровывал ботинки и выходил на улицу, выполнять указание. Мужчина чуть устало поглядел на дочь, наконец полностью разгрузившись, и прошел дальше в комнату. Привычную лицу угрюмость и хмурый вид как рукой сняло, на обмороженных бледных губах заиграла светлая улыбка, когда темноволосый подошел ближе, потрепав дочь по голове, усмехаясь.
- Не дождетесь, пара дней странствий меня не свалят. Жук, зараза, обожрался харчей, на полный желудок бежать не хотел. – Сергей опустился рядом на подушки, упершись предплечьем в колено. Несмотря на то, что он прослыл среди знающих грубым и диким человеком, породнившимся со зверьем за все годы жизни здесь, это было всего лишь мнением большинства. Кто-то знал мужчину, как прекрасного добытчика и мастера, к нему часто обращались за помощью, а его приходы в поселения были чуть ли не праздником. Никто так далеко в Тайгу не забирался, как делал это он. Да и в такую холодрыгу смельчаков не было. Сибирские леса в это время года – отдельный круг ада. – Ленк, ты что-то новое снова вяжешь, я никак понять не могу?
Дочь с робкой улыбкой продемонстрировала получающийся шарф. Отец многозначительно покивал, оценив проделанную работу, после чего поднялся с места, подходя к столу, где паренек доделывал за братом оставленную работу. Костя и Елена были двойняшками, отличающихся разве что цветом волос, который у Константина поменялся со временем из светлого в темный, и характером. Матери дети практически не помнили, да и разговоры о ней заходили нечасто.
- А ты чего кислый такой? – Сергей пододвинул к себе поближе стул, смотря на то, как младший сын, пыхтя, орудует остро заточенным ножом, избавляя корнеплод от шкурок.
- А ты меня с собой не взял. – Стараясь скрыть обиду в голосе пробубни он, поджимая губы. Что Костя, что младший – были копией отца, в мать пошла только Лена, хотя глаза у всех были Сергеевы.
- Владимир, тебя бы пришлось тащить потом обратно на санях, пожалей ты Жука. – Владимир все еще обиженно хмурился, не понимая, что в этой жизни делает не так. Он был младше брата и сестры всего лишь на шесть лет, но в конце зимы ему должно было исполниться уже восемь. Костя только подначивал, что он всю жизнь будет таким же мелким и нескладным, порой со смехом перепрыгивая через лежащего мальчика, и говоря, что тот никогда больше не вырастет, на что получал гневные вопли брата и что-нибудь брошенное вслед. И тем не менее, парни были очень дружны, летом старший позволял Владимиру ходить с ним на охоту или к ручью, учил драться, на пару с Леной обучал грамоте и рукоделию.
- Думаешь, я бы сам не дошел? – Серьезно поинтересовался мальчик, получая в ответ лишь отцовскую улыбку. – Ты даже Костю берешь время от времени, я ему только ростом уступаю.
- Возрастом. – Резонно заметил Сергей, посмеявшись над взглядом обиженной жизнью собаки.
- Мне скоро восемь. Ты сам говоришь, что я уже почти мужчина.
Лена в углу постаралась сдержать смех, маскируя его за кашлем, и вспоминая, как этот мужчина провалился в сугроб с головой, откуда его потом достать удалось только отцу. Сергей отвел взгляд, вспомнив что-то не очень хорошее, но промолчал. Владимир же еще пока не догадывался, что его ждет в будущем, и Трошин-старший, будь его воля, молил бы все небеса, чтобы его не постигла братская участь. Младшего сына вообще многое в этой жизни удивляло и интересовало, как, например, то, что ему нельзя было ходит в импровизированную баню вместе с братом. В свои семь он понимал, почему нельзя с сестрой, и особо не возмущался, так как был воспитанным и умным ребенком, но к Косте появилось больше вопросов. Брат только смеялся и говорил, что все делится по возрасту, и взрослые моются отдельно. Владимира это заявление несказанно обижало, ведь сам Сергей говорил, что в будущем главой семьи станет именно он, что значительно возвышало его надо братом, пусть и старшим, но одновременно с этим мальчик все больше и больше не понимал происходящего вокруг. А почему не Костя? Это было логично, ведь именно он был старшим, хотя порой Владимир думал, что главой семьи неоспоримо должна стать Лена, ведь именно она могла огреть братца полотенцем или даже половником, когда его шутки заходили слишком далеко, что взбешенному младшему приходилось бросаться на Константина с зубами и кулаками. Лену даже отец уважал, о чем вообще речь?
- Почти. – Уклончиво ответил Сергей, когда парень все же закончил чистить картофель, и закинул его в воду, чтобы убрать вариться в печь. Константин показался в дверях, таща различные узелки и мешки, в зубах зажав какой-то небольшой мешочек. Отец тут же направился к нему, чтобы забрать последний, ведь табак детям не был необходим.
Костя благодарно кивнул, разгружая вещи на лавку у входа, и раздеваясь.
- Вообще самый главный мужчина в этом доме, это Лена. – Сделав максимально серьезное лицо заметил он, игнорируя то, как Сергей прикрыл глаза рукой, вздыхая. – А что? Она и зверей кормит, и всякую ерунду делает, и ведра с водой с ручья таскает. Сумасшедшая женщина.
- Костя… - Обреченно уставился в потолок Сергей, сдерживая улыбку.
- Так что считаю самым бесполезным тут Владимира, и предлагаю скормить его Жуку… - На лице самого Владимира отразился самый настоящий ужас, пока отец, хмурым взглядом смерил старшего сына. Однако сказать он ничего не успел. Константину в глаз неожиданно прилетела картошка, брошенная возмущенным младшим, отчего тот тут же схватился за ушибленное место, а Лена рассмеялась.
- Поделом тебе, опять со своими шутками… - Покачала головой она, утирая слезы. Самым ироничным было то, что обещавший образоваться фингал тоже бы пришлось лечить картошкой.
***
Ближе к весне отец стал все больше хмурится и замыкаться в себе, как это часто бывало, когда он был в своем обычном спокойном расположении духа. С первой оттепелью Костя стал часто отпрашиваться у него на охоту или рыбалку, редко позволяя Владимиру ходить с собой. По большей части Сергей заставлял младшего сидеть дома и «не месить грязь», вынуждая заниматься «прикладным творчеством». Трошин-младший, пыхтя от негодования, старательно делал стамески из гладких камней, или выделывал шкурки притащенных отцом животных, точил ножи, порой делал их сам из острых каменных пластин и ободранной бересты, порой не понимая, для чего ему вообще заниматься подобным. У Костика был нож. Свой. Брат часто хвалился, что его отец подарил за какие-то сверхдостижения, когда младшенький еще этой жизни не понимал. У ножа Кости была неописуемо красивая рукоятка, очевидно ручной работы какого-то мастера, и Владимир знал, что когда-нибудь придет его время совершать те самые сверхдостижения, чтобы нечто подобное досталось и ему. У сестры тоже был нож. Тоже «настоящий», только небольшой, складной, и помещающийся в ее ладони. Девушка всегда носила его на поясе, даже когда спала. Прост она всякий случай. Это был тоже наказ отца.
Когда зажурчали первые ручьи, Сергей вообще прекратил улыбаться, часто пропадая с охотничьими псами в лесах, и возвращаясь почти под вечер. Владимир же продолжал помогать по хозяйству, мало участвуя в подобных делах. Мальчик помогал Лене следить за зверьем, носил воду, колол дрова и складывал их в поленницу, завистливо глядя на возвращающегося с рыбой или дичью брата. Владимир знал, что отец тоже жил так, как и они, с малых лет приученный к «дикой» жизни. Но также он прекрасно помнил его рассказы о «далеких землях», которые, казалось бы, были всего лишь по ту сторону Урала. Там люди не вели отшельнический образ жизни, там были некоторые родственники отца, которые совершенно не желали жить, подобно дикарям в лесу. Там были магазины и часто упоминаемые в рассказах Сергея «пионеры», там был товарищ Сталин, о котором Владимир читал в книгах. Но, скорее всего, Сталина не было уже давно. Здесь память мальчика немного подводила.
«Зато здесь можно плавать на лодке…» успокаивал себя Владимир, который ни знал ни о пионерах, ни о вообще о том, что есть куча ребят, подобных ему, такого же возраста, но точно так же совершенно ему противоположных. Они не думали о том, как правильно ободрать шкуру, чем отогнать заблудших волков от жилья, вряд ли умели стрелять из тяжелого отцовского ружья и лазать по высоченным деревьям, с которых - если те были на опушках или возле рек – открывался невероятный вид. Они не изучали приемы «уличных драк» как их часто называл Сергей, не учились бегать по грязи, чтобы не вязли ноги, у них не было Костика, или был какой-то другой Костик, который шутил свои пусть и дурацкие, но не очень обидные родные шутки. Владимир лишь один раз был с отцом в какой-то далеко находящейся деревне и видел других людей. Их было не так много, на возвышенном участке, почти пустом от деревьев, стояло всего лишь три или четыре избы – Владимир точно не помнил – и несколько похожих на погреба землянок. У них были привязаны лошади, которые в то время казались просто огромными. Так же порой к ним самим заходили другие охотники, но подобное было еще большей редкостью, чем длительное отсутствие Сергея дома. Иногда просто проходили мимо отшельники, дивящиеся тому, как обустроились Трошины в этой глуши, и говорили, что здесь очень хорошо. Зачастую именно они и приносили всякие диковинные вещи.
Сергей же все еще был хмур даже в такой светлый день, когда младший сын вломился в дом, неся на коромысле пару берестяных ведер, переполненных водой почти до краев. Лена с самого утра пропадала на улице, гоняя собак от стойла и расчищая двор. Владимиру же позволили покормить коней, которые были рады тому, что в скором времени их начнут выводить на более длительные прогулки, нежели в зиму.
- Ты так выглядишь, отец, будто кто-то помер. – Заметил мальчик, наконец опуская свою ношу и разминая плечи. Даже через ткань рубахи они натерлись тяжестью давящего коромысла. Воду Владимир поспешил слить в стоящую у стены бочку, закрыв последнюю крышкой. Еще пару заходов, и та будет полная. – Случилось что?
- Твое восьмилетие случилось, сын. – Бросил мужчина, оторвавшись от заточки старого, видавшего виды топора, но по сей день надежного. – Нож же хочешь до сих пор, стало быть?
Вошедший в дом вслед за братом Костя резко впал в ступор, тут же отведя взгляд и безмолвной тенью уходя в сторону кладовки, чтобы найти обрезки какой-нибудь ткани для перевязки стертых ладоней. Юноша уже давно понимал, отчего у родителя произошел подобный спад настроения.
Когда-то такое уже было. Костя скривился, освещая керосинкой углы кладовой, и находя нужный ему сколоченный ящик с тряпьем. Мрачные мысли не покидали юношу до сих пор, но он еще с Нового года старался гнать их прочь, не заморачиваясь на неизбежном. Бедро в очередной раз за столько лет неприятно засаднило, напоминая о былых днях. Старый, но тем не менее все еще ужасный рваный шрам стал клеймом на всю оставшуюся жизнь. Владимир до сих пор не знал, что брат не брал его с собой, потому что не смог бы при необходимости защитить. Костя поэтому и не игрался с ним так часто, как Ленка. Не выгуливал собак лишний раз, не гонялся с ними по голым пространствам. Перелом ноги в таких условиях толком не вылечишь. А за прошедшие годы он даже сросся, вот только неправильно. Пусть отец и не говорил, но Константин видел, как тот проклинает себя за день, когда это произошло. И если Влада ждет то же самое – Сергей себя никогда не простит.
Трошин старший знал, что у детей может быть нормальная, счастливая жизнь, и что он может ее им дать. Казалось бы – просто добрать до ближайшей заселенной деревеньки – дня три пути верхом, если без приключений, и остаться там на время, пока не дойдет телеграмма и не придет ответ. Но вот только думать об этом было куда легче, чем воспроизвести в жизнь.
- Хочу, конечно. – Растерялся Владимир, собираясь уже уходить, подхватив коромысло. – А к чему ты спрашиваешь?
- Война грядет. – Задумчиво протянул отец, подходя к топящейся печи и поджигая сделанную сигару от плящущего пламени. Владимир вытаращил глаза, не понимая, что родитель этим хочет сказать. – Всех коснется.
- Опять ты, папенька, ересь какую-то несешь. – Показавшаяся в проеме двери Ленка уперла руки в бока, хмуро глядя на Сергея. Одежда ее была запачкана, точно так же, как и у Владимира, но сегодня к вечеру все равно планировалась стирка. На реку пока ходить не было времени. – Война-война… Ты то к ней какое дело имеешь?
- Знаю просто. – Так же спокойно ответил Сергей, выходя на улицу вместе с тлеющей сигарой, и садясь на отсыревшее крыльцо, не боясь, что брюки промокнут.
- Грамоту-то я знаю. – Все так же хмуро говорила Лена, выйдя следом. – Календарь у нас есть. Ересь – она и есть ересь. Семьдесят восьмой год на дворе, папа, ты совсем нас за дикарей не держи… - Все же бережно тронув мужчину за плечи, она опустилась рядом на колени, все же понимая. к чему все идет. Влад. – Книжки приносишь, читать, что ли, зря учил? Ну подумаешь, в школу мы не ходим…
- Хотел бы я, чтобы вы ходили в школу… - Протянул шатен, выдыхая сладковатый дым самодельной скрутки. – Друзья бы были, жизнь покраше…
- А может, нас и эта жизнь устраивает… - Возмущенно вник Владимир, высунувшийся из дома, но сестра тут же погнала его с крыльца, сетуя на то, чтобы он, не задерживаясь, нес еще воды. Мальчик только нахмурился, но спорить не стал.
- А вы другой просто не видели. – Устало пояснил Сергей, все же качая головой. – Я вот даже Москву видел, а вы…
- Сколько-то тебе лет было, когда ты Москвы видел? – Костик, уже фиксируя обмотки на руках, вышел из дома, присоединяясь к дискуссии. – С матерью там познакомился, это мы в курсе. Деда, конечно, не помним, Володька то подавно, а ты тут о какой-то войне говоришь. Сдурел, на старости лет, поди?
- Не спорь с отцом. – Понуро заметил мужчина, поднимаясь на ноги и бодро спрыгивая с крыльца. – Всего тридцать три года, а ты меня в деды записываешь.
Сергей и правда выглядел молодо, только взгляд и проседь в волосах в нем выдавали видавшего виды человека. Жук, гуляющий по двору, маялся от своего пуха, высовывая язык и загнанно дыша. Лена тут же хлопнула себя ладонью по лбу, вспоминая, что шла за щеткой, чтобы избавить линяющего к весне пса от лишних страданий.
- Воды вон, лучше, холодной зверям налей. – Сказал отец Константину, поведя подбородком в сторону огороженного вольера. – А то помрут бедные, а на реку раньше крещения не пойдем, слякотно. – Костик побледнел, запомнив упомянутые родителем сроки, но просьбу все же пошел выполнять, вновь скрывшись в доме. Сергей же продолжил смотреть на светлое весеннее небо, понимая, что как бы он не хотел, избежать всего не выйдет. Сигара была потушена при помощи складного ножика.
***
- Просыпайся, засоня. – Растолкать Владимира не составило труда, мальчик быстро скатился со своего полога, тут же оказываясь на ногах и растирая глаза. Время было – еще глубокая ночь, за окном темно, Костя и Лена спали. Лишь его отец поднял в такое время, поманив за собой на улицу, отворив тяжелый дверной засов. Полянку перед крыльцом освещали только звезды и слабый полумесяц луны, ветер гулял меж деревьев, Сергей сжимал в руке керосиновую лампу, тускло рассеивающую тьму перед глазами. Ружье уже висело у мужчины за спиной, зимний тулуп сменился простым шитой грубыми нитками курткой, подобная которой была одета на переминающимся с ноги на ногу мальчике. Он уже знал, куда они собираются, и что нужно будет делать. Отец молча покурил, пока Владимир выгонял из стойла коня, самостоятельно его седлая. Тот пару раз взбрыкнул, недовольный столь небрежным подъемом в темень, но быстро освоился, прекратив сопротивляться.
- А почему мы не можем домашнего лося завести? – Все же поинтересовался мальчик, проверяя надежность креплений, пока отец подходил к нему ближе.
- Не можем и не можем. – Просто ответил Сергей, пожевав свои губы. – Такого зверя поди зимой прокорми.
- Это да…
Без лишних слов мужчина взял коня за поводья, шикнув на навостривших уши завозившихся собак, и поманив сына за собой пошел в сторону по протоптанной дороге, уже подсохшей, но все еще сохраняющей на себе следы. Недалеко отсюда была небольшая проплешина, с родничком, до куда жители избы уже могли дойти по памяти за столько лет. До самого восхода солнца просидели там, пока конь катался по влажной взросшей траве и ел свежие листья, радуясь жизни больше, чем кто-либо другой. Владимир, как и его отец, лишь пару раз подходили к льющейся воде, чтобы попить и умыться.
- Восход. – Когда верхушки деревьев покрылись багрянцем, что принес с собой рассвет, Сергей отвязал коня от низкой ветки, забираясь на него верхом, и на пробу смотря, как тот двигается шагом. – Забирайся. – Помогая Владимиру забраться на место позади него, мужчина ощутил странный укол совести, но отчего то постарался не придавать ему значения. – И держись крепче.
- Да знаю я, знаю… - Буркнул паренек, цепляясь за сильную спину родителя и придвигаясь ближе, дабы если зверью приспичит встать на дыбы, не слететь первым. Подобный опыт у него уже был, и повторять не очень-то и хотелось.
- Но. – Конь послушной трусцой покинул полянку, исчезая в предрассветном тумане.
***
- Ушли. – Тихо молвила Лена, стоя на морозном утреннем крыльце, глядя на отпечатавшиеся в засохшей грязи следы.
- Ушли. – Мрачно подтвердил Костя, выходя следом за сестрой, и накидывая ей на плечи теплый шерстяной платок, чтобы та не мерзла от знойного ветра. Он еще ночью слышал скрип двери, и даже проснулся, в темноте тут же нащупав нож, всегда лежащий под рукой у подушки, но это был всего лишь отец, выводящий мелкого на улицу. Парень в бога толком не верил, здесь не было церкви, чтобы молиться, не было святых книг, но отчего то в полумраке избы, на всякий случай перекрестил уходящего вслед за Сергеем брата. Было страшно осознавать, что тот может не вернуться. Он сам помнил, как это было. Но вернулся он сам, пусть и так. Вернулся когда-то отец, дядя Саша, дед… - Вернется.
- А если не вернется? – Стараясь сдержать стоящие в глаза слезы прошептала девушка, сильнее прижимаемая к груди нервно выдохнувшего брата, что так же настороженно смотрел в туманную даль.
- Вернется, куда денется… - Пробормотал он, обнимая беспокоящуюся Елену. – В дом пошли, чай погреем.
- Вернется… - Пытаясь успокоить саму себя кивнула девушка, послушно следуя за братом, и напоследок обернувшись через плечо, прежде чем потянуть за собой дверь. – Надеюсь вернется…
***
Владимир не помнил, сколько сидел в разбитой, стоящей на отшибе деревянной лачуге, где отец наказал ему дожидаться полудня. Сам мужчина уехал, и мальчик еще около часа назад перестал питать ложные надежды о том, что тот за ним вернется. Сергей лишь всучил ему его собственный кортик, крепящийся к поясу, обнял на прощание и покинул помещение, заскочив на коня и быстро умчав вдаль. Владимир этого не видел. Сидел здесь, слыша лишь хлест поводьев, громкое отцовское «пошел», и стук копыт по холодной, еще непрогретой солнцем земле. Он успел уже несколько раз досчитать до тысячи и примерно прикинуть, в какой стороне был дом. Ехали долго. По пути не делали ни перевалов, ни каких-либо остановок. Конь просто скакал вперед, а Сергей молчал, как и сам Владимир. Изредка приходилось объезжать буреломы и поваленные крупные деревья, которые шатен для себя отмечал за ориентиры. Порой он закрывал глаза, стараясь слушать только звуки и собственные ощущения, зная, что ночью вряд ли сможет что-то увидеть без хорошего источника света. Уверенности в том, что он сможет сделать факел, не было. Вернее, искру бы для розжига паренек бы точно высек – не зря же столько времени учился, но вот долго ли будет гореть его творение, он не знал. Из вещей у него был сейчас только кортик и собственная одежда. Костя говорил о чем-то подобном, даже в одно время учил его делать фляги из бересты, толком не говоря, для чего это ему, но Влад уже в те моменты примерно понимал, что будет ждать от его отец. Он должен вернуться. Просто обязан. Сам. Обязан выжить, обязан снова увидеть улыбающуюся Ленку и лукаво щурящегося Костю, который обязательно отпустит очередную колкость по поводу чрезмерного его везения, но быстро сменит смех на милость, и полезет обниматься вместе с сестрой. Отец тогда сможет им гордиться. Было видно, что Сергей и сам не был рад подобному исходу событий. Будь то воля деда, которую он обязался выполнить, или что-то другое – мужчина определенно не питал к этому ничего, кроме сомнения и затаенной боли. Понимал, что уже второго сына посылает на верную смерть, но эти оковы проклятых традиций снять с себя не мог. Не знал почему, но не мог. Лишь бы остался жив, лишь бы вернулся, хотя проще было никуда от себя не отпускать, но тогда… Тогда это было бы нечестно. Хотя бы по отношению к самому Владимиру, который ждал этого дня уже долгие годы, и будто ничегошеньки не боялся. Ни одиночества, зная, что его ждут дома, ни темноты, которая весной может настигнуть его нежданно, если не подготовиться как следует, ни диких зверей, которых по пути должно быть не так много. Отец все же настаивал на том, чтобы Владимир оставил ружье себе. Скрипел зубами, отворачивал голову, будто все умершие родственники разом набрасывались его душить за подобную вольность, но твердой рукой протягивал ему оружие. Владимир с улыбкой отказался. Владимир не боялся волков и медведей, которые могли уже выйти из спячки и бродить по таежным лесам в поисках пропитания, которым грозился стать он сам, потому что у него уже было оружие. Кортик будет служить ему, пока не сломается от перегрузки на лезвие. Даже тупым можно кого-либо заколоть. А что ему это ружье с дробью и двумя патронами? Еще и перезаряжать…
Первым, что Владимир понял, выйдя из мрачного помещения на ярко освещенную поляну, это то, что ему определенно нужен короб. Что-нибудь маленькое, не карманы, во что модно будет сложить что-нибудь необходимое, что не намокнет по пути. Хотя бы тот же розжиг. Надрать где-нибудь лыка у него всегда есть возможность. Главное сейчас понять, в какую сторону, и как двигаться. Отец специально выбрал слишком заковыристый путь, навернув несколько кругов, но все же память у Влада была действительно хорошая. Несмотря на то, что в дороге они были почти сутки, и возвращаться ему придется, проделав перед этим путь в несколько десятков километров по дикому лесу, шатен не сомневался, что доберется. Даже если ему встретится медведь. Он обязан. Доказать, в первую очередь – себе, что он смог. Может, получится принести домой дичи. Если та подпортится, будет обед собакам.
- Погода, конечно… - Решив, что медлить не стоит, и чем быстрее он примется за работу, тем больше у него шансов быстрее вернуться, парень, что-то напевая себе под нос, чтобы было не так случайно, взглянул на сдвинувшийся вправо от него солнечный диск. Дом был на востоке. «Значит, мне абсолютно в другую сторону…». Если бы это была еще и не дикая местность, где может хватануть за ногу волк или гадюка какая, он был бы дома уже к ночи. – Еще бы и для огнива кремень какой-нибудь найти…
***
В лесу темнело достаточно быстро. По расчётам парня было уже около восьми вечера, а солнце уже давно скрылось за высокими кронами деревьев, растекшись по небу огненным туманным маревом и предвещая скорые сумерки. Птицы летали низко, грозясь принести за собой утренний, или вовсе ночной дождь. У него к этому времени был только небольшой, сплетенный за несколько часов из содранных лент коры упавшей березы. Привязанный к поясу шнурком от рубахи, он был еще немного «сыроват», но собранный для факелов, пропитанный древесной смолой мох в нем поместился прекрасно. Владимир трусцой продвигался вперед, решив идти не намеченной ранее дорогой, а сделать приличный крюк, уменьшая риски шлепнуться в болото или с крутого склона полететь вниз, сломав себе что-нибудь. При этом заранее подумав о ночлеге шатен даже выбрал устраивающий его вариант – дерево. Навернуться в ветки он не особо боялся, ведь всегда можно было устроиться между ними. Единственная неприятность, которая может настичь – невовремя проснувшиеся клещи, а также муравьи. Со всеми этими товарищами Владимир был знаком лично уже давно, и никто из них Трошина не устраивал. Когда его где-то хватанул первый - года четыре назад – его выкрутил отец, наказав на подобную дрянь больше не нарываться и не запускать так надолго. Безбилетник, как оказалось, катался на парне около суток, если не больше – оттуда и температура, и тошнота была. Мерзкая гадость.
Муравьи же просто кусались и после их кислоты все чесалось просто до ужаса. С ними дел тоже иметь не хотелось.
Поесть сегодня толком не удалось, но адреналин в крови и желание поскорее добраться до дома не позволяли легкому голоду одолеть сознание. Владимир в этих местах никогда не был, и просто шел, ориентируясь на свою память и изредка мелькающий между деревьями, уже где-то позади него, солнечный диск. По его подсчетам, если пройти еще километров семь, можно добраться до бегущего ручья, который они с отцом проезжали на лошади. Тот вполне себе можно было перейти вброд, или по выступающим камням, но тогда был риск поскользнуться и замочиться полностью. «Может, где-то есть поваленное дерево…». Сейчас смысла думать о грядущем не было – оно еще не наступило, и не наступит, пока Владимир не доберется до того самого водоема.
На данный момент в приоритете было остаться в живых за эту ночь, чтобы его не нашел какой-нибудь хищник. Никаких изб или землянок, насколько понимал парень, поблизости не ожидалось. Ближайшая от его примерного ориентира деревня будет только к северо-западу, это чуть ближе, чем идти прямо до дома, но идти намного тяжелее, особенно прямо отсюда.
Для ночлега был выбран ветвистый огромный кедр. Забраться на него было куда проще, нежели на обычную сосну, обидно было только, что нет никакого толкового снаряжения, кое определенно было у отца и валялось в кладовке, с подъемом пришлось повозиться. Владимир никогда не думал, что забираться вверх ему будет так сложно, и по времени – долго. Сидя на прочной нижней, по его мнению, ветке, до которой удалось добраться первой, шатен растирал саднящие ладони в мозолях и с кучей заусенцев, образовавшихся за небольшой период времени. «Интересно, а как Костя добирался?». Он шел от той хибары, или же каждый раз выбиралось новое место? Кто вообще это придумал? У Владимира все еще было много вопросов, когда он нашел для себя удобное место между двумя сросшимися ветвями, образующими забавную, но практичную в его случае, рогатку. Земли парнишка уже не видел, только через густую листву можно было рассмотреть россыпь появляющихся на небе первых звезд. Сергей учил ориентироваться по ним тоже, казалось бы – совершенно недавно. «Столько времени уже прошло…». Возможно, старшая сестра в чем-то была права – здесь взрослеешь быстрее, как минимум потому, что никто кроме родителей и самого себя не воспитывает. Отец часто пропадал на охоте в осенне-зимние периоды, косил подобие сена, запасая его на зиму лошадям и в подстилки собакам, собирал прорастающий на дальнем поле урожай, сажал его. Во всем этом ему помогали старшие, а потом уже и Владимир, который поначалу даже не понимал, зачем все это делают. Теперь же парень не понимал, как можно жить по-другому. Как можно не вставать по внутренним часам в самую рань, как можно покупать что-то в магазинах, как это было описано в книгах. Для размышляющего на дереве Владимира это все было непонятным и страшным, каким, вероятно, казался отшельнический образ жизни для привыкших к цивилизации людей. «Разве деньги действительно что-то значат?». У Владимира были деньги – несколько копеек, и столько же рублей, валяющихся в шкатулке с памятными вещами. Их как-то отдал ему Сергей, просто так, чтобы было. Только вот и тогда мальчик не понял, зачем ему какая-то дурацкая шайба из металла. Вернее – несколько шайб. Хотя Лена и Костя наперебой твердили, что со своими пятью рублями там – в Москве, возможно – Влад был бы миллионером среди своих сверстников. Сам же Влад вообще не представлял, что для людей значили бы эти пять чеканных кружочков. Куда больше его интересовали заянтаренные насекомые и блестящие камни. Они хотя бы выглядели интересно. Костя все время завидовал его окаменелому комару, застывшему в так называемой «Ленинской позе», очень похожей на фотографию из книжки. Насекомое тоже навечно замерло в не очень аккуратном шарике из смолы, вытянув одну лапку.
С мыслями о деньгах пришли и другие – об Александре Трошине, как раз живущем в том самом мире. «Интересно, он тоже через это прошел?». А к чему отец про войну тогда сказал?
Ночь обещала быть спокойной и тихой, никто, кроме птиц, парня, успевшего чутко задремать в импровизированном гамаке, так и не потревожил.
***
- Сутки прошли. – Костя вышел на крыльцо, сжимая в руках корзину с обрезками мяса, намереваясь отнести ее собакам на обед. Отец, с того самого дня, как Владимир не появлялся дома, был бледный, будто умирающий или захворавший. – Ты же только под утро вернулся.
Парень старался не выдавать своего волнения, иначе Лена бы грозилась впасть в окончательное уныние. Она за всю ночь так и не сомкнула глаз, смотря сквозь приоткрытую шторку в окно, и надеясь увидеть приближающийся силуэт Влада, словно тот за столь короткий промежуток времени мог бы обогнать Сергея на лошади.
Мужчина лишь сильнее сжал пальцы не черенке вил, продолжая накладывать сено на широкий кусок ткани, растянутый на земле, чтобы отнести его в стойло. Сергей впервые о чем-то жалел в своей жизни. «Никогда не жалел о своем выборе, никогда, но теперь…». Хотя нет, пожалуй, один раз все же жалел. Несколько лет назад, когда тащил окровавленного Костика домой, практически разрывая колючие кусты своим телом и перепрыгивая овражки одним махом. Жалел, что пошел на поводу у въевшегося в мозг указа, что не смог сломит себя и приевшуюся традицию. Смертельную традицию, не сулящую ничего хорошего. Хотя когда сам чуть не утоп в болоте, приперся домой почти нагишом, с улыбкой до ушей, сжимая в руке покоцаный лук, неся колчан с заточенными стрелами-палками на спине… Не жалел. Ни о чем не жалел. Вероятно, это была участь только родителей – жалеть о том, на что они отправляли детей, в то время как последние считали это забавой, привычные к подобному раскладу событий. Небось и Владимир сейчас где-нибудь на полпути рубил плющ и пробирался сквозь бурелом, ориентируясь по солнцу. Зная сына, мужчина предполагал, что тот отправляется в путь рано утром, и, если не успевает, ищет ночлег до момента, когда солнечный диск скроется с глаз, оставив после себя лишь алое марево. Костя же вел себя совершенно по другому – всегда бросался напролом, быстрее, резче, подобно дикому зверю стремясь занять первенство, и Сергей, признаться, это уважал, от только… Было лишь одно губительное обстоятельство в таком поведении – человек не зверь, и при встрече с последним значительно уступает ему в густых лесах. Константин, право, добился многого бы в людях, но, увы, такой возможности не было. Будь у Сергея шанс, он бы любой ценой ее устроил. Создал с нуля, на пустом месте, вырвал ногтями и зубами из самых дебрей, но достал бы. Этим старший сын, пожалуй, и пошел в него. Владимир же, как стал часто замечать в последние дни перед его отлучкой Сергей, был копия деда. Деда самого мужчины, видавшего еще времена царя, как казалось тогда молодому юноше. С виду тихий и спокойный, рассудительный забавный мальчуган, но на деле изворотливая ласка, что обернется меховым воротником вокруг шеи, если ей что-то надо, приласкается мокрым носом к щеке, а потом безжалостно перегрызет глотку, пока жертва, поддавшись обаянию зверя, просто не успеет опомниться. Он только выглядит милым и приятным на вид и ощупь. Подобные мысли Сергей гнал из своей головы куда подальше, вспоминая, каким страшным человеком был дед. Внешне красив, но в душе… Хотелось верить. Что Владимир все-таки пошел именно в отца, переняв его задавленные временем, обстоятельствами, и семьей, качества.
- Сам вернулся только на вторые сутки. – Молвил наконец мужчина, передернув плечами, и на всякий случай поправил спавшую на глаза челку, зачесав ее пальцами назад. Не обращая внимания на не слишком приятную температуру, он уже ходил в одной рубахе и залатанных уже сто раз незаменимых брюках. Костя же, выразительно долго задержав взгляд на отце, все же тяжело выпустил воздух через нос, понятливо кивая.
- Ладно. – Больше не медля, парень направился к уже обрадованным псам, что подскакивали с земли, размахивая хвостами. Поравнявшись с отцом, он все же негромко добавил, боясь, что Лена может появиться где-нибудь на виду и услышать. – Позволь пойти за ним, если к утру не явится. – Глаза Сергея на секунду широко распахнулись, но мужчина тут же тряхнул головой, сбивая наваждение, и хмуро кивнув. Костя расслабленно выдохнул. – Спасибо.
***
Кровь заливала глаза, стекая из рассеченного виска, брови, скатывалась на разбитые соленые губы, стояла в горле, пока сверху продолжала давить удушающая тяжесть. Страшно не было. Владимир, очевидно повредившись головой, когда сверху на него рухнуло сильное, крепкое тело, в плотной меховой шубе, но именно по этой причине он прямо сейчас улыбался, понимая, что когтистые волчьи лапы безжалостно дерут его грудную клетку, пока зверь пытается сомкнуть челюсти, что самодовольный парень безжалостно удерживает на месте, силясь растащить в стороны, и в лучшем случае разорвать животному пасть. Зуб за зуб.
Не он первый начал. Он просто шел, старательно избегая звериных троп, и мест, где об деревья и кусты цеплялись клоки шерсти. Волки к этому времени наверняка уже разбились на семьи, и не жили одной большой стаей, как в зимние периоды, обходные территории, как говорил отец, у них были всегда, но эта гигантская, но не шибко сильная, оголодавшая дура, рванулась за ним попятам прямо из темной полуденной чащи. Солнце вновь стояло в зените, вдалеке шумел ручей, предвещающий скорое попадание домой. К вечеру, быстрым шагом, если бы без неприятностей.
Владимир через пару минут подобной борьбы окончательно перестал верить в лучшее, сам сверкая глазами не хуже волка, чья пенящаяся слюна сейчас стекала по его рукам, падая на лицо и одежду, а ладони опасно скользили, грозясь совсем ослабнуть, и выпустить хищника из хватки, открывая доступ к горлу и остальным частям тела. Нож болтался на поясе – так близко, чтобы достать, но так сложно это сделать. Отпускаешь одну руку, и втору., не такую большую, как у брата, тем более отца – заглатывает обезумевший зверь, отрывая от плеча в приступе голода и общей дури. Бешеные волки были самыми опасными волками. Сергей часто говорил, что лес любит тишину, по крайней мере в их угодьях. Волки нападали лишь в случае, если охотник покушался на их территорию, дичь, и семью. Мужчине порой самому было страшно проходить мимо «красных» зон, Владимир это понимал, но тем не менее из года в год на долю отца выпадала такая участь. Эту тощую псину он бы сейчас с легкостью придушил голыми руками. Но Владимир своим отцом не был. Не слишком высок, но хорошо сложен – годы тренировок и отшельнической жизни в труде дали свое, ловок, наделен достаточным запасом силы, но, увы, теперь ощутимо проигрывал. Отчего-то стало вспоминаться, как отец впервые позволил ему стрелять из ружья. «Почему я думаю об этом, когда смотрю в зловонную звериную пасть?». Волк словно заводился еще сильнее, понимая, что лидирует только благодаря своему званию хищника и эффекту неожиданности, пока дичь, истекающая кровью из-за пары нанесенных ран, так и не опробованная на зуб, прямо сейчас находится вне его доступности. И сама сейчас по-звериному рычала, с пеной у рта сверкая яркими глазами. Кровь из рассеченной губы стекала по щеке вместе со слюной, а Владимир даже начал понимать, отчего Костя так волновался. Осознание пришло неожиданно, по показалось донельзя верным. Он тоже через ЭТО прошел. Как будто сам лес решил переворошить всех младших Трошиных, подкинув им подобное усложнение к обычной, казалось бы, прогулке с ориентированием на местности.
Он обязан вернуться.
Он обязан прямо сейчас игнорировать боль, гнев, и перевернуться. Он должен быть сверху. Он должен быть победителем. Он должен.
Он – хищник.
Волк с приглушенным рычанием валиться на бок, получая внезапно резкий удар по подставленному, незащищенному животу, коротко взвизгнув. У Владимира, в отличие от него, не было когтей. У него была лишь предусмотрительно всунута в подошвы ботинок пара гвоздей, сейчас ощутимо впившихся в звериное брюхо. Оставалось только вывернуться. Вывернуться, и к чертям вспороть бешеной псине горло, чтобы та более не смела бросаться на ничем ей не мешающих людей. Он огрызнулся первым, Владимир не стал сдерживаться и терпеть открытое нападение.
Отец часто говорил, что лес любил тишину и покой, но, когда этот покой нарушали, он, очевидно, гневался. Птицы вчера не зря летали низко, предвещая дождь. Небо значительно потемнело за короткие минуты. Сергей так же говорил, что победителем из боя с животным выйдет только один. С животным нельзя договориться, хотя порой они человечнее многих людей. Но не тогда, когда дело касается первенства. В такие моменты все подчинялось законам природы. Побеждал сильнейший.
***
Дверь распахнулась только в ночь, заставив не спящих Лену и Сергея подскочить на своих местах. Девушка, в отличие от отца, все же кимарила, не в силах уследить за приближающимся к дому ломаным, кривым силуэтом. Дверь была не закрыта еще с вечера – ждали.
Но собиравшаяся рвануться к брату Лена внезапно замерла, как вкопанная, испуганно прижав руки ко рту, но - благодаря воспитанию – не закричала и не заплакала. Только Сергей, казалось, словно только что воскресший из мертвых, с каждым шагом, проделанным ко входу приобретающий более здоровые, живые черты лица, резко опустился на колени, хватая парня за плечи и не в силах поверить в то, что видел. Окровавленный, в разводах Влад, что позволяли рассмотреть горящие на стенах не тушенные керосинки, стоял, чуть устало улыбаясь, потирая висок, полностью изгвазданный в запекшейся корке, и старался удержать на очевидно голом теле волчью шкуру, голова которой безвольно свисала набок, имитируя капюшон.
- Это не моя кровь, отец. – Негромко произнес он сухим, сорванным голосом, толком себя не узнавая, пока Сергей быстро ощупывал его на предмет повреждений. – В большинстве своем не моя. Но я вернулся.
Шрамы от звериных когтей он еще после того, как волк отдал душу небу, промыл ледяной водой из ручья, используя остатки раной рубахи в качестве полотенца, и, скрежеча зубами от негодования, там же принял решение прижечь укусы при помощи розжига, чтобы те точно не начали отзываться на теле раньше, чем он придет обратно домой.
- Вернулся. – В тон ему хрипло бросил Сергей, хватая сына в охапку, и игнорируя упавшую с его плеч не совсем хорошо содранную шкуру. Та бесшумно сползла на пол, тут же перехваченная подошедшей сестрой, которая собиралась вынести ее на крыльцо. – Хорошо, что вернулся.
- Только спать хочу. Холодно очень. – Виновато улыбался Владимир, пока Сергей быстрым шагом направился в сторону умывальника, намереваясь немедленно обработать чужие ранения парня, и окликнув просыпающегося замудоханного днем Костика, который так же резко подорвался с места. Ситуация повторилась. Только пока его самого на руках точно так же возвращал в избу отец… Владимир пришел сам. На веревке на крыльце болталась закинутая неаккуратная волчья шкура.
***
Четыре долгих года, казалось, прошло с того момента, когда их отец был серьезно выбит из колеи на продолжительное время. Ковер из волка, затершийся от времени, но хорошо отделанный уже Сергеевской рукой, все это время встречал жильцов при входе. Владимир чуть первый «детский» скандал не закатил, когда Лена хотела эту дрянь выбросить куда подальше.
Но, тем не менее, в последние дни отец выглядел почти как в тот день, когда чуть ли не заживо похоронил младшего в своих мыслях.
Причиной тому было лишь одно – письмо. Письмо извне, и сидящий сейчас в гостиной человек. Товарищи его – спутники – в дом заходить не решились, пережидали на улице, удивленно разглядывая обширное хозяйство с тихими возгласами, мол «не врали слухи». Сергей же уже продолжительное время сидел с Костей внутри, слушая то, что рассказывал им новоявленный нежданный гость.
Владимир поджимал губы, с сомнением озираясь на незнакомцев, но резво колол дрова, одним взмахом топора разрубая небольшие полена. Елена возилась с лошадьми и старалась не особо придавать значения чужакам, хотя все еще была наготове выхватить из-за пояса недавно новых пошитых брюк револьвер, привезенный отцом «на крайний» случай из очередной вылазки. Девушка теперь порой подолгу оставалась одна на хозяйстве, пока мужская часть семьи могла пропадать чуть ли не на неделю, отправляясь в люди все чаще, чем это бывало раньше. На Владимире все заживало, как на собаке, постаревший Жук преданно таскался за ним, отпущенный на заслуженный покой бывшим хозяином Сергеем, а Костя же, как и предсказывал ранее отец… Попадал под призыв.
- На кой ляд то они сюда сунулись? – Заведенно и хмуро шептала девушка, с вопросом в глазах уставившись на проходящего мимо братца, тащащего на спине вязанку наколотых дров. Тот нахмурился в ответ, пожав плечами. – Вот не жилось не миловалось в своих городах, бедного Костю даже здесь нашли. И правда что ли, прадед с прабабкой шамановыми чертями были…
- Да возможно. – Буркнул юноша, опуская дрова на лежащее неподалеку сена, и возвращаясь к сестре, тяжело оседая на землю, расставив ноги. – Батька то сам говорил, что старики еще технологический век при царе пророчили. А жили ведь тут. Откуда бы им знать, что нажимаешь эту кнопку, будь она неладна, и полмира в огне к чертовой матери…
- Побойся таких слов, Влад! – Тут же ужаснулась Лена, сложив руки на груди. – Не будет такой дряни никогда, черт бы ее, как ты и сказал, подрал…
- А я б машину хотел… - Тут же согласно переключился шатен, пока девушка недоуменно хлопала ресницами. – А что? Вон… - Он повел подбородком в сторону сидящих на завалинке людей в странных пятнистых одеждах. – Про жигули все говорят… Что такое жигули в душе не знаю, но у меня есть пять рублей…
- Все еще хранишь свои рубли? – Лена все же улыбнулась, глядя как насупился брат. – Да ну. Хочешь, я тебе еще пару дам? Нашлись в сундуке, все не знаю, куда приткнуть. А ты всякую дрянь собираешь…
- Не дрянь это, Ленк, ничего ты не понимаешь. – Взъелся Владимир, сердито сведя брови. – Вот ясен пень, что ты девчонка! – Хотя Лена и могла спокойно накостылять ему одной рукой – уж слишком изменилась робкая девушка, почти не выходящая за пределы их территории. Волосы теперь собирала в высокий хвост вместо привычной глазу косы, остригла их по плечи, выглядела, как заправский деревенский мальчуган, коих теперь Влад повидал немало. Из умницы превратилась в разбойницу – жизнь заставила. Но все же для него оставалась такой же любящей сестрой, которая осаждала идиотский порой юморок Костика.
- Сейчас уши накручу… - В шутку угрожающим тоном пропела Лена, отчего парень даже отскочил в сторону, лишь бы не нарываться. – Вот проснешься утром, а ты к простыни пришит, вот и ходи себе как привидение. Нитки резать не позволю!
Владимир лишь отмахнулся, глядя, как из избы выходят отец и брат в сопровождении гостя.
Письмецо то, как оказалось, было от Александра, прислано по инициативе самого Сергея, который долгое время уже пытался с ним связаться.
- Ну ребятки, пока мы вас нашли… - Протянул тот самый незнакомец, качая седой головой, хотя выглядел даже чуть моложе отца. – И дали вы, конечно, по конспирации…
Они еще говорили о чем-то какое то время, Сергей впервые выглядел таким участливым и даже счастливым, глаза у мужчины горели надеждой, несмотря на то, что Костя ну никаким боком не мог бы вписаться в ряды советской армии.
- Подождите, а как же нога? – Возмущенная Лена все же уперла руки в боки, поднявшись с лавки во дворе, на которой все собрались, и окинула мужчин скептичным взглядом, поджимая губы. Костя тут же нахмурился, упершись ладонями в коленки, и собираясь было что-то сказать, подавшись вперед, но сестра тут же его осадила, пригрозив кулаком. Подействовало. – А ты вообще молчи пока, я перворожденный ребенок!
- Ногу то мы ему даже подправим, родственника вашего указ. – Усмехнулся седоволосы, сжимая в руках фуражку, вновь повернулся к Сергею. – Хорош у тебя старшой, да. В узде всех держит. – Лена от такого заявления даже растерялась, обреченно взглянув на согнувшегося в порыве сдерживаемого хохота Владимира. – Да только вот говорил же Сашка, что у тебя трое детей, два сына и дочь… Али еще кто… - Внезапно, не ожидающему такого исхода мужчине прилетела звонкая пощечина, на что Сергей опешил, подавившись воздухом, а пострадавший даже накренился вбок, чуть не свалившись, и держась за горящую щеку, с некоторым испугом глядя на блондинку, пока товарищи его подскочили на месте.
- Хам! – Влад засмеялся уже вслух, одновременно с прыснувшим Костей. Теперь на сестру уже в непонимании таращилось несколько мужских глаз. – А вот то, что я в узде держу, это правда. Сейчас так руку заломаю, что мало не покажется!
- Лена… - Как-то слишком обреченно протянул отец, глядя на раздраженно фыркнувшую девушку, разворачивающуюся по-солдатски на пятках, и уходящую в сторону залившихся лаем собак. – Ну, Сашок то не соврал… - Сергей криво улыбнулся, обведя свободной рукой хохочущих братьев. – Два сына… - А затем указал на уходящую Елену. – И дочь…
Судя по всему, Трошина теперь являлась объектом обожания как минимум двоих служащих парнишек, чуть ли не присоединившихся к смеху Влада и Костика. Просто так со всей дури залепила командующему по лицу – героиня.
***
- Месяц как-то быстро пролетел… - Хмуро бормотал Костя, не понимая, как модно просто так взять, и оставить… все. Избу, пристанище, тайгу, Сибирь вообще… Лошадей предстояло оставить знакомым отца в деревне, а большая часть собак уже и так была передана в руки надежных людей, сердечно обещающих заботиться о умном зверье. – И чего дяде Саше приспичило то, а? Нет, отец, я все понимаю, но мы ж сюда больше не вернемся судя по всему…
- Когда-нибудь да вернетесь… Отчего нет? – Сергей честно был рад тому, что все получилось. Дети, пусть и испытывали некий страх перед чем-то новым, но очевидно хотели увидеть то, что ждало их на той стороне. Владимир же, как и следовало все же двенадцатилетнему пацану, удрал прощаться со своим ненаглядным Жуком, всеми силами настаивая на том, чтобы забрать старика с собой. Трошин же старший видел, что пес сдавал с каждым днем. Старость напоминала о себе, как это бывало, и будет с каждым живым существом. Скорее всего преданный друг сейчас думал только о том, как проводит хозяев, и уйдет, наконец-то, на заслуженный покой.
- Нет, я, безусловно, согласен, бать. – Костя же и правда горел интересом к тому, что ему предстоит впереди. Александр предложил ему неплохое рабочее место, ежели тот обвыкнется в столице, и парень стремился к чему-то новому и неизведанному. – Но все же… Ты сейчас выглядишь счастливее, чем когда либо, за все то время, что я тебя трезво знаю, но вот… - Костя с сомнением пожевал губы. – Готов ли ты сам это все бросить?
Сергей на секунду задумался. В ту ночь, когда вернулся Владимир… В ту ночь Сергей окончательно уничтожил в себе заветы отца, деда, и другой тучи родственников до него, которая чуть не отняла у него очередного сына. Первого то эта дурь, не дающая спать ночами и снящаяся в кошмарах, сделала чуть ли не инвалидом, благо брат был разумным человеком, и в кратчайшие сроки рвался приехать сам, но, к счастью, обошлось без лишней драмы.
Пусть Трошин и был достаточно консервативным человеком, чтил традиции и обычаи, в отличие от того же Александра, который попросту плюнул на родителей, и остался в тот злополучный день в Москве, без денег и возможностей, с одной лишь божьей помощью и сборником стихотворений Блока… Но все же, Сергей, который так нелепо просиживал всю жизнь в Сибири, и практически лишив детей будущего, готов был измениться. Думал уже давно, но не мог отпустить. Та ночь стала для него роковой, и решающим фактором.
- Да. – Костя долгое время смотрел на серьезного родителя, а затем серьезно кивнул, тут же расплывшись в улыбке. – У тебя возможная карьера, у Ленки вообще шанс так-то на свою семью. – Мужчина прыснул. – Думаешь, я не вижу, как она тот несчастны роман, который я как подставку под стул использовал, а она его, как огня боялась года два назад, дергать начала?
- Фу, жуть какая… - Тут же скривился Костик, на что Сергей звонко рассмеялся. – Упаси меня все, кто может, ежели мелкий какую-нибудь дурнушку себе под стать найдет, ко мне знакомиться притащит. Я ж от него сразу откажусь… - Ворчливо пробубнил он, в растворенное окно поглядывая на то, как Влад возится с ледащим на травке псом.
- Ты преувеличиваешь. – Коротко улыбнулся мужчина, перепроверяя рюкзак.
- Как знать… - Константин согласно кивнул, улыбаясь в ответ. – Кстати, отец. – Сергей вопросительно повернул голову, глядя на замявшегося сына. – Все равно впереди еще сутки… Я бы... хотел сходить на последнюю охоту здесь. – Юноша неловко переступил с ноги на ногу. Если ты позволишь.
Мужчина внезапно растерялся, на секунду слепо уставившись в пол, но все же, взвесив все «за», «против», и другие риски, сдержанно кивнул, получив восторженную благодарность сына.
***
«Он никогда не жалел о своих действиях» - так часто про Сергея говорили многие люди, которые знали его довольно хорошо.
- Отец, ты вернулся? – Лена выглянула из-за печи, попутно натягивая на себя потертый темный свитер с вытянутым воротом. Владимир свесился с полога, любопытно уставившись на родителя, который в привычном для себя безмолвии подошел к столу, положив на него сверток с очередными вещами. – Скоро Костя должен явиться, а эти твои знакомые так вообще задерживаются что-то…
- Непогода. – Судя по тому, как мрачен был голос отца, он по дороге наткнулся на очередную проблему с той самой «непогодой». Владимир спрыгнул вниз, поравнявшись с подошедшей к мужчине сестрой, заглядывая той через плечо, чтобы понять, из-за чего весь ажиотаж, и почему все так поменялось за прошедший день.
- Папа? – Он вопросительно склонил голову, отчего Сергей еще больше побледнел, и в следующую секунду уже все строе замерли в молчании, пока сам Влад с силой вцепился в Ленину руку, глядя на то, что оказалось вещами. Это был брат. Вернее, его голова, оторванная от тела.
- Последнюю охоту, значит… - Молвил наконец Сергей, недрогнувшей рукой вновь накинув ткань на обезображенную часть. – Действительно, последнюю… - Лена беззвучно хватала ртом воздух, не в силах понять, что произошло, сгребая младшего в охапку и прижимая к себе, все же вздрогнув в сем телом.
- Что… Как…
- То есть Костя не вернется… - На факт, озвученный тихим голосом сына, Сергей кивнул. – То есть он с нами никуда не поедет…
- Ну очевидно…
Сергей и представить не мог, что его жизнь так кардинально изменится за гребаных семь с лишним часов. Он никогда не думал, что так близко к жилью – всего лишь в восьми-десяти километрах – сможет оказаться стая сбившихся волков. Откуда это было знать Константину? То, что Влад после подобного остался жив, пусть зверь был и один – Сергей уже считал неземной удачей, посланной свыше.
Что за очередной кошмар, и почему смерть старшего сына так похода на гибель прадеда?
***
Весь путь до Москвы был как в тумане. Лена молчала, не проронив ни слова, и читала какую-то книгу, стараясь свыкнуться с произошедшим. В безмолвном покое прошло больше суток. Сергей их даже и не помнил толком: сначала добраться до города, затем со все тем же Геннадием, как оказалось, Тереховым, оказаться в аэропорту. Владимир постоянно смотрел в окно или на свои руки. И тоже молчал, порой поглядывая на читающую сестру. Парень молчал и сейчас, уже сидя в самолете, хотя до этого попросил у Сергея посмотреть документы, ибо никогда с роду их в руках не держал. Он не знал, что такое паспорт, и очень удивился, рассматривая бумаги отца. Лена ко всему относилась более спокойно, даже к новой непривычной одежде. Терехов, сидящий недалеко от них в кабине служебного самолета, тоже был в замешательстве, не находя никаких слов, чтобы хоть как-то завести беседу. Мужчина и не считал это необходимым, Александр всегда упоминал, что его брат был сложным человеком.
Владимир все же отвлекся от просмотра облаков за окном, глуша эмоцию потрясения всем происходящим тереблением ворота рубашки. Она отличалось от тех, что он носил раньше. Белая, чистая, мягкая, красивая, полностью без шнуровок и следов от грубой ручной прошивки – он уже одну эту вещь готов был считать чудом нового для себя мира. Елене же сначала пытались предложить какое-то платье, но встретилось это раздраженным негодованием, сменившимся попыткой своровать штаны у самого Геннадия, который явно в очередной раз был в ступоре от произошедшего, поэтому сейчас девушка сидела в обычных классических мужских брюках, назвав их до жути неудобными из-за дурацких складок. Это была последняя тихая перепалка за сегодняшний день. Сергей же был одет в костюм, все еще морщась, и порой поправляя галстук, последний раз себя вспоминая в таком странном виде, когда только-только познакомился с женой.
Оставалось только радоваться, что Косте есть, с кем быть там. Если там, конечно же, что-то вообще есть.
- Через пару часов будем приземляться в Москве. – Раздался откуда-то голос пилота, и Владимир все же завертел головой, силясь понять очередную магию.
***
- Ба-а, какие люди! – Больше, чем внезапно огромное здание аэропорта, куча людей в похожей на их новую одежде, Владимира поразили только виды при приземлении и то, что у него зверски зазвенело в ушах, отчего снижение стало казаться пыткой. Теперь же, идя вслед за отцом, который явно в очередной раз знал, что и как делать, он с интересом разглядывал гладкую серую поверхность под ногами, об которой весьма забавно стучали ботинки. Он видел себе подобных.
Дядю Сашу он узнал только потому, что тот первый обратился к ним, стоя воле одной из машин, и благодаря немногочисленным фотографиям, что были у Сергея, конечно же. Те были очень старыми, и тогда и отец и дядя были еще юношами, но это никак не мешало прямо сейчас в них разглядеть схожие черты. Не до боли в глаза, конечно, но все же… Александр был старше, чуть ниже, более компактного телосложения, нежели раздавшийся за эти годы в плечах отец. Но улыбался он точно так же, как и Сергей, когда делал это искренне. И прямо сейчас мужчина, сорвавшись с места, и наплевав на должностные приличия, налетел на брата с объятиями, повергнув в ступор Лену и Владимира. Те так и застыли, держа в руках сумки.
- Сто лет тебя не видел, старик!
- Мне казалось, что старик здесь пока что ты… - Не очень весело отшутился Сергей, похлопав второго шатена по спине, и отстранился, позволяя удивленному Александру наконец заметить подростков. Тот даже протер глаза, чтобы убедиться, не привиделось ли ему. – Серёг, а это…
- Давай поговорим уже дома. – Бросив косой взгляд в сторону детей, отец поджал губы, а Саша отчего то понимающе побледнел, все же кивнув. Владимир же никогда и не предполагал, что родитель может говорить… так. Так открыто, так правильно и четко, современно, что ли? – Вы двое. – Обращался мужчина уже к нему и Елене, открывая дверь и указывая внутрь салона авто. – Внутрь забираемся. Владимир…
- А? – Голубые глаза удивленно уставились на вздохнувшего отца.
- Вот только попробуй что-нибудь сожрать, я ж тебя закопаю прямо в асфальте…
Александр отчего-то задорно рассмеялся, глядя на ошарашенного племянника и хихикающую Лену, которая помнила, что Владимир пытался все воспринять на вкус.
***
Москва была большой. Просто огромной. Это был самый настоящий каменный лес, к которому паренек успел привыкнуть за все то время, что им удалось пожить у дяди. О том сумбурном дне отъезда и смерти старшего брата Владимир старался не вспоминать. Это было не очень правильно с его стороны, но все же… Пока что это сложно. Особенно после признания отца в том, какая у Константина была травма. Тот просто не смог даже убежать или забраться на дерево.
Это было жестоко. Мучил только один вопрос – почему? Почему все случилось именно так?
Здесь же, в новом большом мире все кардинально отличалось. Пришлось учиться жить заново. Здесь все почему-то старались сократить его имя до странного, ранее неслыханного «Вова», на которое парень не считал нужным отзываться, здесь было много тех самых денег и других вещей из книг. Здесь не было печи – был газ. Не жили в избах и хижинах – это было редкостью в деревнях и селах. Город был полон многоквартирных домов, потрясающей величественной архитектуры, и кучи людей, так что поначалу у младшего Трошина глаза разбегались в разные стороны, стоило начать пытаться усмотреть все. Дядя же подолгу закрывался с отцом в кабинете, Сергей все так же сетовал что-то о войне, Александр не очень радостно поддерживал беседу. Было еще что-то про Афган, но в такие моменты Владимир предпочитал просто уходить, ибо не понимал вообще ничего. Ему хватало Москвы.
Со временем он привык. Просто привык ко всему. Понадобилось, на удивление, меньше месяца. Был уже конец лета, Владимир перестал постоянно думать о том, как прожить сегодняшний день, ведь любая еда была в шаговой доступности – спустить вниз, дойди до магазина. Все. Но была лишь одна странность. Деньги для людей здесь играли чуть ли не первостепенную роль. Все вращалось вокруг денег, пока деньги вращались вокруг людей. Здесь не выживал сильнейший – выживал тот, у кого были деньги, связи и возможности, хотя с каждым днем некоторые новые знакомые все больше и больше казались парню хуже животных. Елена же его мнение разделяла, порой морщась от того, что ее чуть ли не силком вынуждали ходить «как следует», а не так, как она привыкла за восемнадцать лет. Дядя порой в шутку называл ее дикаркой, не вкладывая в это никакого обидного посыла, а Сергей понимающе усмехался, Владимиру говорили, что он должен будет пойти в школу. Положение дяди позволяло нанять даже учителей, которые могли прийти позаниматься с ним на дому, что, безусловно, пока было лучшим решением. Юноша знал математику, язык, даже иностранный, хотя и не понимал, где на нем толком говорят, мельком упомянув что-то о словарях, которые были у них дома, разбирался в литературе, но…
Его вопрос о том, будет ли такой предмет, как выживание, и когда они будут драться на ножах или врукопашную педагогов, несомненно, выбивал из колеи. Мальчик же в такие моменты смотрел на них, как на дурачков, совсем по-отцовски хмуря брови, и не понимал, где он не прав. Многие портные в ателье, когда пришлось пойти туда, дабы снять мерки и пошить «нормальную» со слов Александра, одежду, были в шоке с телосложения двенадцатилетнего мальчика, спрашивая у дяди, которого часто принимали за отца, в какую секцию тот ходит. Александр же лишь загадочно улыбался, не давая токового ответа. Ибо сразу после восторга физической формой шел шок от увиденных, пусть и хорошенько подживших, вылеченных примочками и временем, белых шрамов.
- Я буду долен уехать, Владимир, Елена… - В один из вечеров Сергей сам зашел в разделенную комнату, перед этим не забыв постучать. Блондинка с непонимающим лицом перевернулась на диване, откладывая в сторону справочник по медицине. Лечебное дело стало всерьез увлекать ее с самого приезда сюда. Брат же сидел за столом, пытаясь более-менее ровно выводить буквы по прописям, ибо литературник сказал, что его письмо только среди индейцев годится. В развитии почерка Владимир полагался исключительно на удачу, хотя помнил наказ отца никогда не прибегать к ней для достижения своих целей. Хотя, с одной стороны, если бы не она, возможно, паренька бы уже не было в живых. Зато теперь некоторые буквы он выводил с первого раза, не превращая во что-то несусветное и нечитаемое.
- Куда? Надолго? – Лена спохватилась первой, поправляя рубашку и садясь ровно, внимательно глядя на отца. Удивительно, что девушка таки смогла найти себе круг общения, в то время пока Владимиру было не до всех этих «светских проблем насущных» и добротных жилых условий. Он учился, разве что, пользоваться газом, чтобы готовить себе самостоятельно, и делал это только под строгим руководством дяди или тети Марины, с которой он жил.
- Это и правда важно, Лен. – Отец со вздохом прижался к дверному косяку, потирая виски кончиками пальцев и качая головой, будто сам до сих пор не мог поверить в то, что говорил. – А вам скоро придется уехать с Мариной в область. Там и тебе, и Владу будет попроще.
- Надолго? – Более настойчиво повторила свой вопрос сестра, хмурясь. Владимир поспешил отложить письменные принадлежности, дабы тоже поучаствовать в семейном разговоре. Его только в этом кругу считали самостоятельным человеком, который в состоянии постоять за себя и других, и, при необходимости, даже жить отдельно. Рассказывал ему, конечно, дядя, о каком-то «Детском мире», пытаясь сподвигнуть на похож туда, но Владимиру было совершенно не до этого. Мечи и ружья там были не настоящие, плюшевые игрушки, конечно, красивые, но куда бы он их девал? Породнившийся кортик покоился в ящике стола, вместе с ножом Константина, который отец позволил забрать младшему сыну как память.
- Надеюсь, что на год… или на два, в худшем случае. – Мрачно сообщил Сергей. Ленка тут же подскочила, покрутив пальцем у виска. «Быстро же она понабралась этих жестов…».
- Тебе тридцать восемь лет, старый ты черт! – И опять его назвали старым. Мужчина лишь сдержанно улыбнулся. – Куда собрался тащиться? На фронт? С дубу рухнул? Головой ударился? Папенька, не зли меня, я же теперь тут и мать, и отец, и заливной холодец, я же и сгоряча ударить могу…
- Ты забываешь, что перед тем, как вернуться в Сибирь, я еще и служил. – Отрезал Сергей таким тоном, что дочь не смогла поспорить. – Я уже так говорил, что что-то будет.
- Тебя интуиция никогда не обманывала. – Согласился Владимир, на которого, наконец-то обратили внимание. – Но ты никогда не рассказывал о том, как жил раньше…
- И теперь я очень об этом жалею.
В тот день Сергей суетился вместе с Александром, Лена постоянно ходила на кухню и пила чай, нервно что-то строча в своей записной книжке, а после уходила пропадать в домовую библиотеку. Владимира же через пару часов после незамысловатой беседы с отцом выловила Марина, попросив помочь ей собрать вещи. Парню не нужно было повторять дважды, и он без лишних слов отложил очередное домашнее задание за предстоящий пятый класс, отправляясь помогать женщине.
***
«Да что такое эта ваша школа…». У юноши голова разрывалась от очередной полученной информации. Во-первых, отец уехал. Это раз. Они с Леной и Мариной тоже достаточно скоро покинули Москву, переехав в небольшой городок в области, где проживала сама их няня. Это был небольшой панельный дом, три этажа высотой, находящийся в спальном районе. На удивление, это Владимиру приглянулось больше, чем Москва. Точно так же, как и Лене. Здесь во дворе была площадка, неподалеку – река, где-то за ней начиналась территория с гаражами, до которых можно было доехать по мосту. Александр же сказал, что его знакомые помогут пристроить паренька в какую-нибудь ближайшую школу, если будет место, конечно. «Происходит что-то, чего я, определенно, не понимаю…». Парень понимал только одно – место, предназначенное для Кости, он ни за какие шиши в будущем не примет. Пойдет, как и отец – в армию. Хотя Александр, вероятно, рассчитывал, что Влад выучится и поступит куда-нибудь, чтобы потом помогать ему с работой. «А вот хренушки, брата пускай поднапрягает… Я людей защищать хочу, полезным быть…». Владимир уже полчаса расхаживал по своей небольшой личной комнате, которая раньше являлась небольшим складом для вещей. Спальня Марины была сразу направо после пары шагов по достаточно узкому коридору, Лены – напротив кухни. «Здесь все же и правда как-то спокойнее… Косте бы понравилось…». Владимир понимал, что как минимум ему жить здесь еще год, так что все оружие, с разрешения Марины, естественно, он сумел повесить на стену над столом, чтобы то не валялось без дела и не пылилось. Так странно, что теперь его не нужно использовать…
- Влад, обедать иди! – Голос Лены привел в себя, заставив прокричать в ответ поспешное «иду», и все-таки вспомнить, что снова нужно переодеться. Это уже вошло в привычку. Вряд ли бы Марина обрадовалась, узнай, что он в уличной пыльной футболке и потертых джинсах сядет за стол. Парень скинул с себя верх, выбрав из всех вещей более-менее чистую майку(что то «дорогое» он не трогал, оставляя на случай, а то мало ли…), и забив на штаны – все равно под скатертью не видно – побрел на кухню, слыша, как на плите кипит чайник. – О, явился. Быстро же ты, дорогой братец. – С усталым вздохом Лена с помощью прихватки сняла кастрюлю с конфорки, сливая воду в раковину. – Марина в магазин пошла, что-нибудь к чаю купить…
- Ага… - Владимир же отчего-то считал своим долгом, когда вырастет заработать денег, и вернуть Марине все, что она на них потратила. Ленка бы его за такие мысли прибила, ну и пусть. Деньги это все равно ничто по сравнению с человеческой жизнью, которая у всех людей, к сожалению, одна. А эти металлические шайбочки у него даже в Сибири были, и валялись ненужные. – А ты уже прямо… могёшь… - Лена весело улыбнулась, понимая, что брат имел ввиду ее навык пользования газом. На жужжащем холодильнике стоял старенький, видавший виды телевизор, который работал просто для фона, чтобы разбавит тишину комнаты и будничные разговоры. Крутили какую-то программу. Трошин же от себя никогда не ожидал, что подсядет на документалки механике.
- Да, есть такое… - Поставив кастрюлю о сваренными макаронами обратно, девушка все же решилась задать вопрос, который тревожил ее с самого переезда в этот район. – Слушай, как думаешь… - Она отложила прихватку, подходя к столу и выдвигая ногой табурет, на который тут же и села. Лицо ее было действительно задумчивым. – Все так, как и должно быть? Мы… будто всю жизнь жили… - Лена обвела рукой пространство кухоньки, но на деле же имела ввиду куда более обширное понятие. – Здесь…
- И тем не менее… - Владимир совершенно по взрослому печально вздохнул, оттягивая вбок лямку темной майки, и демонстрируя виднеющиеся мышцы и расчерчивающие их бледные, мелкие шрамы. – Мы были там. Мы выживали, Лен, как сейчас это называют здесь. Не зная этого мира, тот казался нам совершенно нормальным, так как мы к нему привыкли. А отец… Отец он на обоих сторонах побывал, и… - До парня все же дошло, что именно гложило Сергея все те годы, проведенные в Сибири. Вина. Вина за то, что его собственный брат был все время по ту сторону гор, среди людей, в то время как он просто… отчего то сбежал? Или, наоборот, к кому-то прибежал?.. Тогда был только дед, насколько зал Влад. Он его не помнил толком.
Из мыслей вырвала смеющаяся Лена, подсевшая ближе, и ласково потрепавшая его по голове.
- Хэй, малой, не кисни ты так. Если бы папка после твоего крещения боем нам всем мозги не вправил, я бы так и была тихоней-рохлей в своем углу. – Закинув руку ошарашенному Владимиру на плечо, девушка указала на окно, за которым находился балкон и вид на улицу. – А там все время было куда больше, чем территория нашей избушки. – Лена как-то грустно вздохнула. – Знаешь, очень жалею, что когда батько Костика в крови притащил на его восьмилетие, я так перепугалась. А еще больше жалею, что нас вдвоем не выслали в путь. Хотя б ты на кого остался, орал в своей койке как резанный… В любом случае – глупые правила. – Девушка высунула язык, наконец отпуская робко улыбающегося брата, и вновь подошла к плите, загремев тарелками. – Очевидно их кто-то придумал в свое время, а отец… отец не мог ничего поделать. Но он молодец все-таки. – Заключила Лена, плюхнув на плоскую тарелку с синей каймой порцию макарон. – Ты котлету будешь, или гуляш?
***
- Это что такое…
- Это… - Темноволосый мальчик с пронзительными обсидиановыми глазами, переливающимся синевой где-то в их глубине, поджал губы, притопывая ножкой по брусчатке во дворе школы. – Это школа.
- Я вижу… - Угрюмо заметил Трошин. Этот странный тип сначала тоже опоздал вместе с ним, а потом никуда не шел, просто преследуя, и делая вид, что он чрезмерно умный. Может, он таковым и был, а может пытался подружиться, о чем говорила Владу неоднократно Марина – шатен не знал. – А идти то куда?
- Да я откуда знаю, я здесь впервые! – Возмутился мальчик. Но так же быстро он успокоился, придумывая, что делать. – А ты тоже новенький, выходит, если ничего так же, как и я, не знаешь… А в каком ты классе?
- В «Б».
- О, и я в «Б». – Ситуация чуть улучшилась. С новым товарищем-одноклассником стало как-то легче воспринимать серость этой жизни и двора. – А ты чего опоздал?
- Я… - Трошин неуверенно отвел взгляд, не собираясь рассказывать предполагаемому другу о том, что дрался с собакой по пути сюда. Тот сочтет его бешеным или психом. – Ну проспал…
- О-о-о… - По этому понимающему «О» стало ясно, что интересы у них очень даже могут совпасть. – А я наоборот рано проснулся, даже собрался, лег полежать и… Вот… Теперь я здесь…
Владимир с некоторой долей скепсиса оглядел брюнета. «Надо учиться дружить со сверстниками, надо учиться дружить со сверстниками…».
- Ох, боже мой, вас уже все обыскались! – Выбегающая из-за угла здания девушка заставила беседующих ребят впасть в ступор. Темноволосая же огляделась по сторонам, будто проверяя, не заметил ли их кто еще, и тут же облегченно вздохнула, слегка сгибая ноги, и першись ладонями в колени, отчего длинная. Почти в пол, развевающаяся юбка замялась, а девушка обворожительно улыбнулась. – Первый день, а уже вдвоем умудрились прогулять линейку.
- Мы по дороге увидели собаку, нам пришлось от не отбиваться! – Трошин посмотрел на одноклассника, будто впервые увидел, и чуть ли не покрутил пальцем у виска, едва не бросив «Я отбивался». Больше интересовало, как мальчик так удачно попал. Девушка же лишь понимающе кивнула, все еще тепло улыбаясь. «Старшеклассница? Да по форме не похожа…». Она была красивой. По крайней мере для Трошина. Тот редко когда думал о том, что ему кто-то нравится, но от незнакомки веяло странным теплом. Одноклассник же, активно жестикулируя, рассказывал занимательную историю о том, как они храбро сражались с огромной бешеной собакой. «Она бы сожрала его первым…» Владимир же все еще слепо таращился куда-то прямо перед собой, толком не понимая, как ему говорить, и что происходит. «А что надо вообще говорить девушкам?..». Марине был пятьдесят один, а в сестру будто вселился дух покойного Костика. Шутки стали похожи, хотя в адрес младшего Лена их никогда не отпускала.
- А, э, я… - Брюнет даже замолк, от неожиданности повернувшись к новоявленному вынужденному другу, пока тот пытался сформулировать свой вопрос, адресованный незнакомке. – Извините, а вы кто?...
- Ох, прошу прощения… - Девушка тут же опомнилась, неловко убрав выбившуюся прядь волос за ухо. – Я ваша классная руководительница. Недавно здесь работаю, поэтому не хотелось бы терять детей в первый же их учебный день. А вы у нас кто? – Одноклассник тут же первым подался вперед, как-то слишком активно для своих двенадцати-наверное-лет выкручиваясь перед преподавательницей, и представляясь. Оказалось, что его звали Федор. Странное имя такого же странного парня. «Федор…», это сокращается просто как «Фед», или по-другому? «Лишь бы не Вова…». Трошин сходил с ума при одной лишь попытке кого-то обратиться к нему подобным образом. Это пугало. «Вова» теперь звучало для него, подобно собачьей кличке.
И Влад по своей же глупости не заметил, что девушка уже несколько минут пыталась безуспешно вывести его из транса. Выглядела она обеспокоенной.
- …хорошо? – Трошин чересчур резко и активно закивал, расплывшись в совершенно дурной улыбке. У учительницы пропала аура страха, что, безусловно, шло ей куда больше, и настораживало парня не так. – Я уже подумала, что ты переволновался. Кстати, так и не представился. Вот друг твой, оказывается, и имени твоего не знает, герои-победители собак. – Владимир впервые почувствовал странный стыд.
- Я… я Влад… - Почти сорванным шепотом пробормотал Трошин, не понимая, в какой момент он успел заболеть, что его теперь так кроет. Девушка же, судя по всему, удивилась.
- Влад? – На секунду она задумчиво нахмурилась, а потом до нее все же дошло, когда она попыталась вспомнить списки. – А, точно! Ты, наверное, Владимир. Трофимов, да?
- Но я Тро…
- Да, да, все, он Владимир Трофимов. - Тут же взъелся Федор, которому за всем этим шоу наблюдать надоело. – Ну сложные имена нонче придумывают, кто вообще додумается носить фамилию Трофимов?
- Но я Тр…
- Ой, все уже. – Федор, собственнически схватив руку шатена, наверняка уже привыкший к подобному, собирался было потащить его за собой, но чуть не рухнул на землю первым, столкнувшись даже с не оказанным сопротивлением. Такое чувство, что старшака какого тащить пытался. Одноклассник тут же обернулся, так же шокировано уставившись на обомлевшего от удивления Владимира. И тут же возмущенно вспыхнул. – Нет, ну нифига ты тяжелый, конечно! Ужас, да и только!
- И ничего я не тяжелый… - Снисходительно заметил Влад, понимая, что обострять какой-то детский конфликт из-за такой мелочи не стоит, от чего на себе заметил удивленный, но одновременно даже хвалящий взгляд брюнетки. Неожиданно и приятно. – И вообще тебе не стоит злиться из-за подобной ерунды, есть дела поважне…
- Да не злюсь я, ясно? – Насупился Федор, и больше ничего говорить не собирался. На деле же Гальцин просто был разочарован с тем, что перепутал вначале названия улиц, и пошел вообще не туда, потом заблудился в трех соснах, и только уже когда надежда на проход в здание исчезла наткнулся на Владимира, выглядящего настолько непоколебимым и рассудительным, что мальчик на секунду подумал, что тот на пару классов старше, и просто гуляет, как элитный прогульщик, познавший эту жизнь.
- Мария Алексеевна. – Все же представилась наконец девушка, подхватывая ошарашенных ребят под руки, и уводя туда, откуда пришла сама. – А в школе просто ремонт, основной вход закрыт пока, не проспали бы, узнали бы об этом раньше. – Говорила девушка легко, звонко, и очень запоминающейся интонацией. Владимир, как заворошенный, точно так же, как и Федор, семенил за ней следом, стараясь хотя бы немного вернуть отвисшую челюсть на место. Гальцин же беспомощно обернулся на него, расплывшись в нелепой улыбке, какая недавно украшала лицо самого Влада. Федор был из класса людей аля «скрытые шутники», и все же заметив реакцию одноклассника на первую появившуюся девушку, оказавшуюся еще и учительницей вдобавок, решил просто довести дело до конца. Одними губами пролепетав не оставшееся без внимания парня «втюрился», Федор показал ему язык, игнорируя широко распахнувшиеся голубые глаза будущего соседа по парте.
***
- Да не втю..птю… - Что там ляпнул Федор Влад так не понял, и лишь сердито шипел на невозмутимого, собранного соседа, слушающего то, что говорил учитель.
- Ага-да…
- Да послушай ты сюда….
- Молодые люди за второй партой… - Математик оказался человеком весьма специфическим. На любителя так сказать, он уже не нравился никому. С первого взгляда, с первого вздоха, с первых слов – просто стремный дядька.
- Excusez-moi, Monsieur. Plus jamais. – Владимир еще сильнее вытаращил глаза на абсолютно спокойного соседа, ровным, весьма элегантным тоном извинившись перед таким же ошарашенным мужчиной.
- У нас сейчас не урок французского языка, м…
- Федор, мсье. Федор Дмитриевич Гальцин. – Представился как будто невзначай одноклассник, но Владимир понял, для чего это было нужно. Для восхищённых, таких же ошарашенных, и даже завистливых взглядов, устремившихся в их сторону. Федор же был само спокойствие, ровно и гордо держа спину и себя. – Прошу прощения. Мне сложно будет переучиться сразу отвечать по-русски на замечания, Иммануил Игнатьевич…
- Пижон… - Фыркнул Владимир, но все же продолжил слушать то, что вновь стал затирать успокоившийся математик.
***
- Федор…
- А?
- Научи меня говорить по-французски… Пожалуйста.
Гальцин, сидя на качелях, лишь скептично изогнул бровь.
- И что мне прикажешь делать с твоей просьбой, mon cher Vladimir? – Видя беспомощный взгляд Трофимова, оказавшегося на деле Трошиным. Федор все же сжалился, махнув рукой и вспоминая, как тот на ломанном, пусть и верном английском, пытался что-то сказать. – Ладно, давай…
***
Наши дни. Пятница.
- Ну не понимаю я ни единого слова… - Потерянно отозвался Евгений, обреченно зарываясь пальцами в волосы и глядя на тест, который вручил ему Владимир Сергеевич около пятнадцати минут назад. Тот был на русском, но с такой кучей терминов, что все они стремительно повылетали из головы человека, который учил их полвечера, только услышав, как Трошин отошел к окну в аудитории, беседуя с кем то по телефону… на-французском.
Голос. Голос Трошина, к которому добавлялось такое произношение и акцент, этот беспечный тон сводил Онегина с ума. Руку, бесцельно сжимающую карандаш, так и не сделавший ни одной записи, как будто нарочно сводит судорогой, тут же устремившейся куда-то по венам к груди. Он к чертовой матери прямо сейчас готов был раствориться в пространстве, забыв, кто он такой, и где находится. Он уже чуть не забыл, что через максимум пару часов должен быть у Петрова, что уже заканчивается осень, что нужно кормить Ипполита… Он забыл все на свете, когда Владимир все же обернулся к нему, глядя чуть изумленно, и бросив в трубку короткое извинение.
- Ты слушал, о чем я говорю? – Евгений залился краской, понимая, как его комментарий прозвучал для профессора, и поспешно затряс головой, стараясь отбросить подальше мысли о том, что Владимир прямо сейчас идет к нему, спрятав телефон в кармане.
- Нет, я про это. – Встряхнув листком в воздухе произнес парень, понимая, что у него сейчас закончится воздух в легких просто из-за того, что сам он старается не дышать. Теперь же Трошин выглядел еще более удивленным. «Ну конечно, теперь он думает, что трахался с каким-то необразованным уебком, который пишет что-то о положительных и отрицательных таксистах… Он вообще об этом думает?!». Сам Евгений подобные мысли контролировать просто не мог. Пытался – не вышло. Где то с отчаянно бьющимся в горле сердцем Евгений понимал, что надо завязывать с сигаретами и энергетиками, так как Владимир стал очередной причиной его проблем с сердцем. Особенно сейчас, когда остановился как раз сбоку за его спиной, слегка наклонившись, чтобы заглянуть в нетронутый лист, и не вкладывая в этот жест абсолютно никакого подтекста, кой умудрился заметить зеленоглазый, нервно закусив губу и вперившись взглядом в столешницу перед собой.
- Про что… из?
- Про все… - Уныло бросил Евгений, который психологию то понимал, но Трошин просто ужасно влиял на его память. Про все – это и про тест, и про вопросы, и про термины, и про ситуацию в целом. И про ту ситуацию в клубе тоже.
- Прекрасно… - Раздалось почти над самым ухом, и парень моментально, словно по команде зажмурился, втягивая голову в плечи и рефлекторно отодвигаясь, чтобы Трошин просто подумал, что он уступает ему место, а не пытается игнорировать и утихомиривать пляшущих в животе ежей. Думать о Петрове, думать о Петрове, думать о Петрове, хотя бы о Петрове… Евгений просто надеялся, что ему просто мерещиться, и прямо сейчас назойливая галлюцинация в виде действительно присевшего рядом Трошина развеется. Это было слишком близко, чтобы не думать о том, о чем мог думать взбудораженный парень в подобной ситуации. Как минимум это было слишком интимно. Евгений не мог припомнить, когда профессор вообще подсаживался к кому-то на парах, дабы вот так же помочь с практикой или что-то прояснить. А если было такое? Онегин же не на всех пяти курсах и не во всех группах одновременно. – Хорошо… - Уже менее звучно повторил Владимир, задумчиво глядя в бланк, а затем на Евгения. – Что такое процессы?
- Это уголовное… - Судя по взгляду Трошина парню себе язык следовало откусить, а не просто сдавить зубами, дабы не продолжить нести абсурд. – А… - Владимир Сергеевич спокойно покачал головой, и только устало подпер голову рукой, вновь переведя взгляд на бумагу.
- Свойства? – «Вот хотите верьте, хотите – не, Владимир Сексигеич…» Евгений с грустью понимал, что вспомнил только «свойства логарифмов» и то в качестве словосочетания, а не их самих. Вымученно улыбаясь, и понимая, что Онегин просто пялится на него, вряд ли понимая, что такое свойства, мужчина предпринял последнюю попытку. – Состояния?
- Ой, а это это… Самое… - Трошин даже удивился тому, что ему хоть что-то ответили. – Это уровень функционирования психики на определенный момент времени.
«Бинго, черт возьми! Он смог!» Не будь он все еще на работе, обязательно вы воскликнул это вслух, радуясь не хуже, чем ребенок новой игрушке.
- Отлично. – Владимир благосклонно кивнул, отчего парень слегка расслабился, понимая, что получил пару мгновений без прожигающего насквозь взгляда. – Если ты уже помнишь, что такое психические состояния, может заодно скажешь, что к ним относят? – Евгений как-то не очень здорово побледнел. – Ты не на занятии, не на практике… - Поспешил успокоить его мужчина, тут же тряся ладонями, чтобы парень хоть как-то отреагировал. – Я не пытаюсь тебя завалить. Просто не могу понять, как ты умудрился забыть то, что мы проходили неделю назад…
«А мы это проходили?..» Евгений с еще большим ужасом уставился в тест, понимая, что он прошел пока что только в полуфинал игры «сдохни или умри», и из процессов у него только сейчас есть естественная реакция организма на нахождение рядом объекта обожания. «Слава… чтоб тебя Старокостов…. Слава, что мы не стоим…». Онегин вновь натянуто улыбнулся, понимая, что если не они, то у него так точно.
- Ты и правда не помнишь, да?.. – Как-то печально улыбнулся Трошин, уже не в силах смотреть на бледнеюще-синеющего парня, и собираясь отпустить того на вольные хлеба. Евгения было жалко. Он так рано поздно перенервничает, и впадёт в истерику, как бы иронично это не было, у психолога. Мужчина со вздохом покачал головой, осторожно тронув замершего Онегина за плечо, на что-тот признаков жизни не подал, хотя на деле же уже обливался холодным потом, и кроя Владимира благим матом в своем подсознании, не понимая, чего он пытается добиться. «Я помню все мать вашу, абсолютно все, что случилось там». Осталось только донести это до Владимира и не умереть от стыда и накатывающего жара.
Но парень лишь только покачал головой, внезапно заговорив, и нервно сжимая в пальцах ткань брюк на коленках.
- Внимание, вроде бы… его проявление в виде сосредоточенности или рассеянности… - «Боги, какой стыд то…». – М-мышление, насколько я могу вспомнить, конкретно размышление… - Размышления у него обычно в таких ситуациях упирались только в одну точку. – Воображение… фантазии например… - О да, знал бы Трошин, о каких фантазиях себе сейчас воображал рассеянный размышляющий студент, уже давно выгнал бы из кабинета. Думать о том, что он вполне бы мог воспроизвести их в реальность хотелось меньше всего. «А ведь же он сейчас сидит и думает, что мне из-за него как-то плохо, из-за теста этого…».
- Да, все верно. – «А он может улыбаться чуть менее по-гейски и чуть менее вызывающе?..». Евгений все понять не мог, что с ним не так. Расстался с девушкой, называется. Вернее, планировал он это долго, подводил к этому, чтобы не мучить по большей части именно Элис, ведь сам то под воздействием травы часто ничего не испытывал. А сейчас была не только трава, был целый Трошин, сидящий в шаговой доступности – протяни руку, потрогай – а сделать ничего нельзя. Только по-быстрому свалить и черт знает как успокоиться, не понимая, на что он сам рассчитывал, приходя сюда. Уж точно не на секс на профессорском столе, правда? «Отлично блять…», Евгений готов был заорать от осознания того, что попытка исправить усугубила положение. – Ладно. – Все же вздохнул мужчина, первым поднимаясь с лавки, и вынуждая парня в очередной раз потеряться в тех самых ощущениях между «ты куда» и «наконец то он ушел». – Возьми с собой, на выходных доработаем, ты, может, дома ответы пересмотришь, что было бы замечательно. – В смысле на выходных… - Чем мотивы отличаются от мотивации? – Внезапно вскинул брови Владимир, пряча руки в карманы брюк, и смотря на сидящего Онегина сверху вниз, опершись бедром на парту.
«А-а-а-а-а-а-ай, мля-я-я-я-ять…». У Евгения уже реальность от галлюцинаций не отличалась, а туту еще какие-то вопросы.
- Мотивы они побуждают, а мотивация - их совокупность… - Ответил столешнице парень, медленно подползая к краю лавки, и попутно затаскивая сумку на колени, чтобы положить тест в нее. Прекрасная вещь, эта сумка, очень полезная. Многофункциональная. Трошин же кивнул, внезапно замечая, как у юноши мелко подрагивают руки, которыми он пытается справиться с застежкой-креплением.
- Великолепно, молодец. – На полном серьезе честно похвалил Евгения шатен, а сам парень для себя осознал, что у него медленно, но верно появляется кинк на похвалу. «Отлично. Пиздец». Почему Трошин вообще обладает таким голосом, с которым только в кино играть, но никак не преподавать в учебном заведении, пусть и высшем, где может случиться… всякое?
Владимир, же, замечая, что у парня все на полном серьезе валится из рук, все же учтиво опустился на корточки, собрав разлетевшиеся бумаги, дабы Евгений не навернулся, когда будет наклоняться.
- Тебе бы следовало пойти в больницу. Или хотя бы медкабинет. – Заметил он, протягивая ошарашенному парню листы, за которыми тот потянулся очень даже заторможено, подобно замедленной кинопленке. Мужчина тут же ловко перехватил чужую кисть, сжавшую полученные бумаги, отчего те опять чуть не рассыпались по всему полу, но были удержаны второй свободной рукой. – Тебе, кажется, нехорошо. – Знал бы Трошин, как ему было бы сейчас пиздецки отлично, если бы он замолчал, или использовал свой рот для чего-нибудь другого. Шатен же только с легким волнением смотрел ему в глаза, словно его не смущало вообще ничего. – Ничего не хочешь мне сказать?
«Отсосите, потом просите…», Евгений сдавленно сглотнул, покачав головой, и слабо сопротивляясь постарался высвободить руку.
- Нет, я просто… - «Почему именно сейчас?». – Просто хочу… - Эти паузы его когда-нибудь обязательно поставят в очень неловкое положение. Например сейчас. Владимир, вначале непонимающе моргнув, внезапно резко повел взгляд ниже, просто чисто на рефлексах пытаясь оценить состояние парня. – Хочу пойти уже, да! – Онегин резво подскочил с места, посмеиваясь, и попутно забирая у Трошина бумаги, пихнув их в сумку наугад, забрасывая ремешок через голову. – Да, потому что я ни в коем случае не хочу опоздать, как-то вам мешать… - Евгений нервно усмехнулся, спеша как можно презентабельнее откланяться, и побыстрее сбежать. Трошин же только поднялся на ноги, поправляя штанины.
- Ты не мешаешь. – Он вопросительно изогнул бровь, не совсем понимая, что происходит. На парах Онегин вроде как был более-менее собран, мог ответить или сдать конспект, хотя по большей части просто слушал, не особо что-то записывая, как успел заметить профессор. А теперь вот такой номер происходит. Ничего не помнящий Женька, с лучшим баллом по истории.
- Но мне все равно уже пора. – Отступал к выходу парень, вежливо улыбаясь и кивая. – Большое спасибо, что уделили мне ваше драгоценное вре…
- Напиши, когда за тобой заехать.
- ЗАЕХАТЬ?! – Евгений вся-таки споткнулся, неловко падая спиной назад, но все же за сумку переживая больше, чем за позвоночник. «Манал я эту форму…». Все же стоит посетить медиков, чтобы получить справку о болезни, и ходить в безразмерных толстовках поверх рубашки, дабы спасало. Владимир же вновь спокойно и серьезно кивнул.
- Да. На выходных. Ты не знаешь, где я живу, адрес сообщением не скину, посмотришь на месте, скорее всего в воскресение, твои друзья, вроде, хотели тебя стащить на завтра. – Онегин так напуган еще никогда не был. «В смысле домой к Трошину?..». – Оу, да. – Мужчина неловко кашлянул, все же отвернув голову. – Второе воскресение месяца, санитарный день, здесь и в корпусах будет убор…
- А давайте я просто на пару конспект принесу-у-у.. – Зажато промычал Евгений, поднимаясь, и благодаря небеса, что мужчина не подбежал его поднимать. Сам парень сгорел бы со стыда.
- Не обсуждается. Виталий Миндирович с меня шкуру сдерет, если один из лучших студентов только по одному предмету получит неуд.
«Помянем…».
- А, ну… - Вообще, теперь позиция Владимира вполне ясна. – Ладно. Но я только после обеда свободен…
- У тебя допы?
- Я спать буду… - Потерянный взгляд Трошина стоил многого, но тот лишь кивнул, пусть и неуверенно.
***
Первым, что он сделал, когда ехал в автобусе в район, где жил Петров – написал соседям. Нет, не что-то вроде «если я не вернусь до вечера, ищите меня по адресу ххххХХ», а самые простые однотипные СМС-ки в на три знакомых номера.
От: Меня
Что делать, если надо ехать к человеку в гости, а ты хочешь, чтобы он тебя трахнул?
Да. Он.
Евгений не хотел знать, чем руководствовался в тот момент, но выходя на остановке, все же заглянул в телефон. Все ответили практически одновременно.
Дима:
Хз, я с подобным не сталкивался.
И следующее добивающее, отчего Евгений бесшумно рассмеялся, опираясь на стену остановки.
Подожди, ты ж у Петрова…
Следующим, на удивление, был Раф.
Рафаэль:
Бог простит…
Парень думал, что после Синицына никто лучше не напишет. Но Холодаев впервые его переиграл.
И, наконец…
Слава:
Евгений бы с большей охотой прочитал в его смс что то вроде дополняющего сообщение РАфа «не прощу», но…
Слава:
Чел, ты…
Слава добавил ваш номер в черный список.
Евгений лишь закатил глаза, понимая, что сосед обиделся на то, что обо всем узнал, по своему мнению, последним.
***
Просыпаться было сложно. Голова гудела. Единственное, что Евгений помнил из событий вчерашнего, судя по всему, дня – какой-то лихой замес, в котором умудрился поучаствовать. «Так вот почему так болит нос…». Поднеся было ладонь к лицу, юноша резко сощурился от слишком яркого света. Рука была замотана. Аккуратно, чистым бинтом, словно профессионально. «Не, Элис не так бинтует…». Да и сопела бы Петрова сейчас рядом, если бы это была она.
Сначала они, вроде, неплохо так общались всей огромной компанией…Потом Илью послали в магазин, как ответственное лицо. Еще что-то обсудили… Потом… Что было потом?
Это все уже было после той стрелки, на которой довелось побывать, так что не так страшно. Непонятнее скорее то, отчего тело словно ватное, а в голове так пусто и в какой-то части даже приятно. Онегин попробовал потянуться, и понял, что лежит на широком диване, а не на полу, как думал раньше.
- Ого. – Против воли вымолвил он, давя зевоту. Диван у Павла был так-то только в гостиной.
- Проснулся наконец. - «Что? Кто?». Евгений испуганно замер, понимая, что голос слышит впервые. «Это кто то из другой компании?». Очень может быть. «А где я… Хотя, это, пожалуй, и есть самый главный вопрос…». – О, не советую пытаться подскочить на ноги, тебя резко поведет в сторону, и ты себе что-нибудь сломаешь. – «То есть еще ничего не сломал…». И это хотя бы не Трошин. Голос не его. Хотя этот тоже по-своему приятный и какой-то до одури теплый и шелестящий. Или это шорох страниц? «Нет, он реально читает? Сейчас?». Что за чудной человек его замотал?
- Кто ты? – Все же нашелся Онегин, силясь хотя бы повернуть голову.
- Не утруждайся, я подойду. – «Неожиданно». Раздался стук положенной книги, шорох одежды об какую-то обивку, и наконец шаги. Легкие, почти не слышные. – Могу открыть окно, если хочешь.
- Что за вип сервис, где я вообще? – Тут же запереживал Евгений, морщась от сильной головной боли. – Хотя да, окно было бы неплохо… Спасибо? – Хоть это все и было странно, но обладатель голоса не обманул. Скрипнула рама, и комнату будто за несколько мгновений наполнила приятная свежесть.
- Пожалуйста. Павел вновь решил устроить пьянку в честь дня маринованного огурца, не иначе. – Точно… Вот за чем посылали Илью.
- А ты?..
- Я с ними не пил. – Над ним склонился темный силуэт, позволяющий рассмотреть только малые детали. Черная рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц, и позволяющая рассмотреть забитую татуировками шею и часть груди, темные, а может и просто черные волосы, и… - А вот ты – да.
- А какого… что у тебя с глазами?.. – Судя по тому, как незнакомец даже в таком расплывчатом виде для парня, вздернул брови – он и сам не знает. - Нет, они… Они нормальные, но с ними… Словно чето не то… - Сощурился Евгений, пытаясь рассмотреть стоящего над ним человека получше. Тот только пожал плечами, чуть улыбнувшись. – Или это я уже в хлам… Ничего не помню, чувак, прости…
- Тебе не за что извиняться. – Незнакомец присел рядом на край дивана, отчего Евгений даже нашел в себе силы подвинуться. – Разве что точно не передо мной. Тебе кто-то звонил три раза.
Онегин тут же спохватился, пытаясь подскочить, но был уложен обратно чужими довольно сильными руками, хотя, как оказалось, этот… мужчина даже, будто, худее, чем он сам. Или это его ровесник, просто взгляд такой наполовину убитый?
- Это, наверное, мои меня потеряли… - «Славка долго не выдержал…». – Кстати, а чего все забухали то?
- Я пришел позже. Не знаю.
- Ого… - Вновь повторился Онегин, все же замолчав. – А я…
- А тебя я поймал в коридоре. Ты не пил со всеми, сидел в подъезде с бутылкой в обнимку.
- Здорово…
- Да, было такое…
- Так ну а… А что было все-таки? – Евгению уже было не по себе. Поэтому юноша ни с кем и не пил ничего, крепче пива или коктейлей очень редко. Он бы сразу улетел, и стал бы приставать ко всем, независимо от пола и возраста, особенно, если бы к этому располагала ситуация. Не важно, в каком понимании можно расценить слово «приставать». У Евгения были разные ситуации.
- Ну…
- Ох черт, только не говори, что я дрался с Павлом.
- Нет. – Брюнет все же улыбнулся. – Немного… даже не знаю, лучше или хуже….
- С Ильей? – Онегин даже распахнул глаза пошире, от себя не ожидая. – Что, нет? Снова мимо? Может, напомнишь?
- Конечно.
Евгений ожидал всего, что он мог сотворить, но только не этого.
Он никак не ожидал, что в функцию «напомнить» входит визуальное воспроизведение.
Не ожидал, что все будет именно так.
И вообще не ожидал, что человек, которого он вообще видит впервые в жизни, сейчас будет нависать над ним, придерживая за плечо и целуя. «Ну ебаный рот этой пьянки блять…».
Еще больше Евгений не ожидал, что он сам никак на это не отреагирует. Не было ни удивления, ни страха. Вообще ничего. «Возможно, чего-то примерно такого я и ожидал…». Было как-то плевать. В то же время это вызывало странные ощущения. У брюнета были холодные руки, бледные тонкие пальцы, тоже с татуировками, как успел заметить Онегин, на его языке и губах тоже ощущался горький дымный привкус алкоголя и табака, и если этот странный парень не пил с ними, то пил, определенно, без них. И целовался не так, как Трошин. Вот кого сейчас только не хватало вспомнить для полноты картины, ощущая, как чужой язык обводит потрескавшиеся губы, слизывая с них выступившую кровь.
- Хватит, я понял. – Все же сумев отодвинуть явно удивленного подобным брюнета от себя, упершись предплечьем в его грудь, Евгений отвернул голову, ощущая странный отрыв от реальности.
- А вчера тебе понравилось. – Прозвучало как-то по-детски обиженно, и Онегин невольно пытался вспомнить хотя бы одного подростка, который мог выглядеть, как взрослый. Он сам, например, если подумать…
- Я не помню, что было вчера. – Все так же произнес Евгений, прикрыв глаза, и закрывая голову рукой, дабы его никто не достал более в этот стремный день. – Скажи, только честно, ты наркоман?
- Если ты про то, что не ощущаешь ломки, то да, это я дал тебе таблетки. У Генха не было в запасе. И не только таблетки. – Последующую неоднозначную фразу юноша решил проигнорировать.
- Ты хоть имя мое знаешь?
- Женя.
- Замечательно… - Пробормотал Онегин, понимая, что ситуация все же немного лучше, чем с Трошиным, но все еще такая же непонятная. – А ты кто такой?
- Женя?..
Где-то парень уже слышал этот недоуменный девичий голос, и все же приподнялся на локте.
- Элис? Нет, стой, подожди, где я? – Понимая, что странный парень, который его только что засосал, и что-то говорил про вчера, вполне себе может оказаться Петровым-старшим аля Арсением, но ему сейчас ничего не скажет, Онегин решил уточнить у той, кто точно ответит на его вопросы.
- Ну ты, эм… - Элис все еще пыталась понять, что происходит вообще в этом доме, ведь ее не было всего неделю. – У нас дома…
- Вас?
- Моего отца, если быть точной. – Арсений прыснул, покачав головой, слушая тираду девушки.
Женя же лишь скривился.
- Отлично, это просто праздник какой-то, сейчас еще ваш отец зайдет, настучит мне по голове, и выгонит из дома… - Онегин закатил глаза, силясь подняться, но вновь оказался уложен на место Арсом. Элис же только посмеялась, складывая руки на груди.
- О, нет Жень, он так точно не сделает, он хороший.
- Он посмотрит на меня и резко станет плохим, и настучит мне по голове, и выгонит из дома… - Вновь завелся парень, пока Элис сдавленно смеялась.
- Жень… - Привлекая внимание зеленоглазого молвила девушка, чуть улыбнувшись. – Ну не выгонит, не переживай…
- То есть по голове все же настучит, когда посмотрит?
- Нет. – Элис вздохнула, глядя на дверь, из-за которой только что появилась. – Он на тебя уже смотрит. – Онегин вновь предпринял попытку шокировано подняться, чтобы уставится в коридор, но ему вновь не позволили. – Пап, отпусти его уже… Жень, а ты знакомься. Это мой отец…
Нет, все-таки с сигаретами, энергетиками и другими нагрузками на сердце надо заканчивать. Особенно сейчас не стоило вспоминать рекламу жвачки, где была схожая, фраза, но совсем в другом контексте. Особенно не стоило сейчас думать, что когда ему в голову пришла мысль о том, что перед ни Петров-старший, она была донельзя верной. Юлий, мать его, Петров.
Но не так же сразу?..
Сам Евгений не помнил, как долго смеялся, и как потом вообще оказался в подъезде, в очередной раз сбегая без памяти от того, что следовало бы помнить.
От: Меня
Слав, знаю, что ты меня разблокал
Помоги пж
Что делать короче, допустим, если ты целуешься с девушкой, и тут заходит ее отец?
Старокостов сволочью не был. Сращу прочитал, и сразу позвонил, явно потрясенный и обеспокоенный.
- Женя, блять, ты куда пропал? Что у тебя там происходит? С какой девушкой? Кто? Где?
- Не-не-не-не-не… - Остановил его Онегин, внезапно замирая и сам посреди улицы. – Ты мой вопрос прочитал?
- Да я охренел…
- Славно. – На губы все же наползла кислая улыбка. – А теперь скажи, что делать?
- Да я как-то…
- Только с условием, что… все наоборот. – В трубке раздалась оглушительная тишина, а Славик, наверное, пытался осмыслить услышанное. «Нет, Элис, конечно, ничего не видела… но… блять?..». Парень лишь нервно приподнял уголки губ, нашаривая в ветровке пачку помятых сигарет и старые спички. Старокостов же все же не выдержал. На той стороне провода раздался писк. Возможно, когда пришло осознание, сосед выронил телефон.
Примечание
Немного подумал, и решил, что примечание к переводу в самом тексте не стоит, ибо сам Трошин толком не понимал, что ему пытается втереть Федор :)
* - Дорогой Владимир, кому, как не тебе, не знать?(досл)
** Я немного говорю по испански