дурной

– Шепард, – Гаррус поражённо моргает, и выражение лица у него становится внезапно беззащитным. – Что ты сейчас сказала?

Шепард ухмыляется – довольно, сыто и лениво – каждый раз, когда её слова достигают цели.

– Что слышал, – говорит она, и голос у неё весёлый. Редкое явление, настолько редкое, что Гаррус моргает ещё раз, будто бы боится – или надеется – что всё сейчас рассеется туманом. Но нет, Шепард стоит напротив него, скрестив руки на груди. И улыбка – улыбка с её лица никуда не девается.

– Мне кажется, слух впервые за это время меня подвёл, – Гаррус делает движение подбородком, словно пытается что-то стряхнуть. – Мне послышалось, что ты хочешь… со мной… ты же не можешь этого хотеть…

– Гаррус, – перебивает Шепард, пока Гаррус в своих самокопаниях не вышел за рамки диалога и не ушёл в себя. – Я могу что угодно. Тем более, хотеть. Тем более, тебя.

Гаррус открывает рот и закрывает его, и, если честно, выглядит так, как будто на его глазах как минимум раскололась надвое планета.

– А, – произносит он. – А.

Шепард смеётся – немного напряжённо, на самом деле. Пока Гаррус переваривает сказанное, вопрос всё ещё висит в воздухе без ответа. Шепард не любит быть откровенной, потому что не любит, когда её отталкивают – да и кто, в принципе, может это любить?

– Странно было говорить провокационные вещи, – произносит она. – И ждать, что я никак не отреагирую в ответ. Ты так не считаешь, Гаррус? Мне бы не пришло в голову рассказать тебе, как я спала с представителем своего вида, если бы я ничего от тебя не хотела.

Теперь Гаррус выглядит немного смущённым.

– Так далеко я не заглядывал, – говорит он. – Мне всё ещё кажется, что ты шутишь. Ты ведь шутишь, Шепард?

– Тебе хочется, чтобы это было шуткой? – прямо спрашивает она. – Я могу свести это в шутку, и мы больше никогда не вернёмся к этой теме.

– Не надо, – вздыхает Гаррус. – Не надо в шутку, Шепард. Я… я просто удивлён. Турианцы иногда сбрасывают так напряжение, но для людей ведь это значит что-то ещё?

Шепард вздыхает.

– Люди тоже, – говорит она через силу. – Но, возможно, для меня это значит что-то ещё. Надо было сначала сказать, что ты нравишься мне, Гаррус, а потом уже делать намёки на секс.

Гаррус стоит и смотрит на неё, как будто она какая-то статуя. Как будто стеклянная или что-то в этом роде. Шепард привыкла делать первые шаги, умеет признавать поражение, но как себя вести сейчас – она просто не понимает. Она стоит и ждёт.

– Хорошо, – говорит Гаррус. – Хорошо.

У этого «хорошо» нет оценочного звучания; просто констатация факта, как и всегда. На секунду Шепард кажется, что она вошла в отсек управления вооружением Нормандии голой, а потом вскрыла перед ним рёбра. А он посмотрел на её сердце и одобрил его наличие.

– Ясно, – говорит Шепард, не выдержав ни молчания, ни взгляда. – Тогда я пойду? А ты… подумай, не знаю, над тем, что я тебе сказала. Что мы можем… вне зависимости от того, что это будет для кого значить.

– Шепард, – Гаррус делает шаг вперёд и обнимает её. Как должен был обнять ещё тогда, на мосту – горячо, порывисто и немного нервно – когда, похоронив её в своём сердце и перестав надеяться, снова увидел её живой. – Ты не поняла.

– Не то чтобы ты сказал что-то, что было понятным, – пробурчала она сдавленно откуда-то из района его подмышки, и Гаррус немного ослабил хватку.

– Прости, – сказал он. – Просто мне сложно поверить. Межвидовые контакты. Тем более, ты. Ты…

– Я, – согласилась она. Доспех Гарруса был тёплым, да и в его объятиях было очень и очень хорошо.

– Ты, – повторил он. – Сложно поверить. Но я да… я рад. Смущён, ошарашен, но рад.

– Никогда бы не подумала, – пробормотала Шепард, – что ты можешь быть таким дурным.

Гаррус только крепче сжал её в объятиях.