Клён

Неспешная прогулка до храма Наруками — вытянутая палочка с предсказанием пообещала ему «великое счастье», — спуск с горы и любование красотами Инадзумы, остановка на рынке с мучительным выбором, что приготовить на ужин, разговор о погоде с хозяином лавки. Спокойный, рутинный день. А у Кадзухи сердце не на месте, чудится, будто спину его сверлят озлобленные взгляды, предчувствие кричит убегать или хвататься за меч. Кадзуха заставляет себя идти медленно, останавливаться, вдохновляться пейзажами. И не вздрагивать в ужасе, натыкаясь на досинов в городе. Те скользят по нему взглядами и тут же теряют интерес. Кадзуха больше не преступник, сёгун отозвала свой приказ схватить его живым или мёртвым. Может, поэтому с момента отмены Охоты Кадзуха ни разу не видел детектива? Ходили слухи, что Сиканоина завалили работой и он постоянно занят разыскиванием очередного преступника. А Кадзуха теперь вне его поля зрения. Оно бы, пожалуй, и к лучшему, но у Кадзухи к детективу много вопросов. Хотя ответы на некоторые из них ему могут не понравиться.

Кадзуха хотел бы добраться до правды, узнать истинные мотивы детектива, но благоразумие подсказывало: не за чем искать с ним встречи. Да, они больше не враги, но ведь у детектива могли быть с ним и личные счёты. Вот только вся жизнь Кадзухи — это череда роковых случайностей, поэтому, независимо от своих желаний, вскоре он всё-таки столкнулся с детективом.

***

Клёны роняли алые листья, особенно яркие в этот пасмурный серый день, а тяжёлые тучи с часу на час обещали дождь. Ветер шептал: будет долгий, холодный ливень. Пора бы вернуться домой, укрыться где-нибудь от непогоды, но Кадзуху заворожил мрачный безлюдный пейзаж. Сегодня мало кто праздно гулял по улицам, редкие торговые палатки ещё не закрылись, а вот в чайном доме «Коморэ» отбоя от посетителей не было. Горячий чай и лёгкая беседа — прекрасный способ скоротать время, когда на улице холодный ветер и затянутое тучами небо.

Но Кадзухе больше нравилось уединение среди желтеющей травы и облетающих клёнов. Он по привычке схватился за рукоять меча, когда это уединение было нарушено шорохом чьих-то шагов. Детектив Сиканоин поднял руки, сдаваясь.

— У тебя острый слух, Каэдэхара.

Кадзуха, ещё недавно сочинявший вопросы для детектива, не знал, что сказать. Тот выглядел так устало, что Кадзухе перехотелось впустую допытываться. Одежда Сиканоина была помятой, с пятнами подсохшей грязи — скверная погода не могла остановить ищейку вроде него от погони за преступниками, — волосы растрёпаны ветром, а под глазами залегли тени. Похоже, он мало спал и много работал. Кадзуха справедливо считал, что изматывающий график детектива его волновать не должен. Но немного, где-то глубоко-глубоко в душе, всё-таки волновал. Он обязан Сиканоину жизнью, да и полноценной стычки между ними, если подумать, никогда не было. Детектив делал свою работу, а Кадзуха спасал свою жизнь. Ненавидеть стоило бы сёгуна и её варварские законы, но в сердце Кадухи, полнящимся любовью к миру и дивным пейзажам, совсем не осталось места для ненависти. Он осознал это вдруг, стоя лицом к лицу с человеком, от которого долго и самозабвенно убегал. Вопреки ожиданиям, Кадзухе не захотелось допытываться: «Почему ты дал мне сбежать? Жалеешь ли, что нам пришлось оказаться по разные стороны закона?». Он думал о Бэй Доу, которая все трудности встречала с высоко поднятой головой, и о Чжун Ли, в словах которого никогда и ни к чему не было ненависти. Кадзуха злился на сёгуна и, пожалуй, злился и на Сиканоина, но не хотел их ненавидеть. Быть может, именно из-за ненависти погиб Томо. Быть может, именно непримиримость его и сгубила. Кадзуха тосковал по Томо, но не хотел становиться похожим на него. Да и Томо, наверное, тоже того не желал бы.

— Скоро будет дождь, — сказал Кадзуха.

Детектив кивнул, сложив руки на груди и прислонившись плечом к стволу клёна. Он ответил, глядя в тёмное небо:

— Скверная сегодня погода.

С тоской в сердце Кадзуха повторил слова Томо:

— Все тучи однажды рассеются.

Детектив обратил к нему взгляд, задумчивый и какой-то не до конца осознанный. Когда он медленно моргнул, будто веки его были свинцовыми, Кадзуха понял — Сиканоина одолевала сонливость. Как бы не уснуть ему прямо здесь, на холодной земле, под готовым разродиться дождём небом. Может, это шанс для Кадзухи вернуть долг? Он прочистил горло и сказал как бы в никуда:

— Сегодня в чайном доме «Коморэ» нет отбоя от посетителей, но, может, у них найдётся свободный столик…

Детектив даже взбодрился и уставился на Кадзуху так, словно он вдруг отрастил себе змеиный хвост и вторую голову.

— Ты… приглашаешь меня на чай?

Кадзуха пожал плечами, избегая пытливого взгляда детектива.

— Кто знает. В Ли Юэ, например, говорят, что всякое хорошее знакомство начинается с чашки крепкого чая.

Детектив отошёл от дерева и сказал задумчиво:

— Я был в «Коморэ» пару раз, там подают очень сносный зелёный чай.

Кадзуха кивнул и предложил, стараясь изобразить небрежность:

— Познакомимся, детектив?

***

Хейдзо едва не уснул. После чашки горячего чая, в тепле чайного дома, под шум чужих разговоров он поставил локти на стол, устало положил подбородок на сцепленные в замок пальцы и закрыл глаза. Кадзуху бы обидело такое безразличие к его скромной компании, если бы не безмятежное выражение лица Хейдзо. Кадзуха растормошил его и отправил домой, а сам остался ещё на одну чашку чая.

Вишня

Розовый лепесток, сорвавшись с ветки облетающей вишни, опустился в фарфоровую чашку. Луна, отраженная в мутном сакэ, дрогнула, потревоженная, и пошла рябью. Кадзуха улыбнулся, сидя за накрытым на энгаве чайным столиком. В период цветения лепестки вишни были везде, об этом даже писал один инадзумский поэт:

Под вишней сижу.

Всюду — в супе и в рыбном салате

Лепестки цветов.

(Мацуо Басё)

Сборник с его стихами — новинку от издательского дома Яэ — Кадзуха нашёл среди своих вещей, которые после его побега из Инадзумы конфисковала комиссия Тэнрё. Откуда этот сборник взялся, Кадзуха не знал, но загадочная улыбка Хейдзо, который как раз возвращал ему имущество, пылившееся на складе, наталкивал на определённые мысли. Вернули Кадзухе и засохший бонсай. Пусть несчастное растение ему и не было нужно, рука выбросить этот бонсай так и не поднялась.

Одинокий покой Кадзухи нарушили торопливые шаги за забором. Очень знакомые, надо признать, шаги. Хейдзо перемахнул через забор и сходу начал извиняться:

— Знаю, опоздал, прости. У меня…

Кадзуха продолжил вместо него:

— Много работы.

Хейдзо быстро преодолел маленький дворик, по энгаве звонко застучали его гэта, и он сел напротив Кадзухи. Пожал плечами.

— Ну да, работы очень много. — Хейдзо схватил чашку сакэ и залпом её осушил.

Поморщился и снял с языка лепесток вишни.

— Это к удаче, — заметил Кадзуха и пригубил сакэ из своей чашки.

Хейдзо посмотрел на него с сомнением, затем подлил в чашку ещё сакэ из молочно-белого кувшина и снова выпил. Похоже, день у него прошёл скверно. Хейдзо шумно выдохнул, покачал головой и воззрился на Кадзуху с каким-то измотанным выражением лица. Кадзуха хотел было поинтересоваться, что случилось, но Хейдзо сказал тихо и обречённо, как будто исповедуясь:

— Я ходил к семьям преступников, которых сам же недавно бросил за решётку.

— Зачем?

Хейдзо пожал плечами.

— Вроде как совесть замучила. Я же их кормильцев лишил.

Кадзуха не стал говорить ни что эти люди сами выбрали преступить закон (даже он сам оказался преступником по своей воле: у него был выбор бежать на помощь Томо или нет, и Кадзуха его сделал), ни что Хейдзо просто делал свою работу. Вместо этого Кадзуха спросил:

— И что ты сделал? Нагрянул в гости?

— Конечно нет. Это было бы недальновидно. Просто оставил на пороге кое-какие вещи и немного денег.

Сначала Кадзуха хотел возмутиться: когда они в прошлый раз вот так сидели вдвоём на энгаве, Хейдзо обмолвился, что жалованья ему хватает впритык. Теперь понятно — почему. Но, глянув на Хейдзо, заворожённо разглядывающего цветущую вишню, Кадзуха понял: отдавая часть денег семьям преступников, Хейдзо отводит душу. И если от этого ему становится легче — пусть.

Какое-то время они сидели в молчании, слушая шёпот ветра и песни сверчков. А потом любопытство, подстёгиваемое выпитым сакэ, вынудило Кадзуху спросить:

— Ты бы пошёл в поместье Каэдэхара, если бы запер меня за решёткой?

Хотя вопрос был глупый. В разорённом поместье о Кадзухе некому было бы тосковать. Поэтому он ждал именно такого ответа — не за чем и не к кому было бы идти. Но Хейдзо вдруг перевёл тему:

— Я совсем забыл! У меня указ доставить тебе письмо. — И с этими словами он достал из рукава небольшой свиток, перетянутый тонким шнурком.

На свитке была печать Электро. Одно только это заставило Кадзуху напрячься. Потянувшись было за письмом, он опустил руку и попросил:

— Прочти ты.

Хейдзо без вопросов сломал печать, развязал шнурок и, развернув свиток, пробежался взглядом по строчкам. Не потратив на чтение и минуты, Хейдзо прочистил горло и слишком торжественно резюмировал:

— В этом письме сёгун Райден официально объявляет о том, что отныне Каэдэхара Кадзуха не является преступником. Так же она приносит личные извинения о доставленных неудобствах и сожалеет о том, что произошло с кланом Каэдэхара. В конце она приносит соболезнования о смерти Томо. Пишет, что он сражался очень храбро для смертного.

Кадзуха не был вспыльчив. С детства — послушный и тихий ребёнок, сейчас — спокойный и рассудительный юноша. Но от пустых извинений сёгуна в его сердце вспыхнула ярость. Не зная, как с ней совладать, Кадзуха разбил фарфоровую чашку об энгаву. На несколько долгих мгновений воцарилась напряжённая тишина. Даже ветер ненадолго затих.

— Мне лучше уйти? — осторожно спросил Хейдзо.

Кадзуха яростно замотал головой, не в силах произнести хоть слово, выхватил письмо и разорвал его на куски, рассыпавшиеся по столику хлопьями снега. Тяжело дыша, Кадзуха зажмурился. «Она сожалеет, — ядовито шептал в голове голос, злой, незнакомый, ему не принадлежащий, — она соболезнует».

Постепенно вспышка гнева сошла на нет — будто прояснилось небо или успокоилось море. Кадзуха открыл глаза, сквозь мокрую пелену посмотрел на Хейдзо. Тот в ответ напряжённо вглядывался в его лицо.

— Это была дедушкина чашка. Из его любимого чайного набора, — севшим голосом поделился Кадзуха.

Теперь его грызла совесть. Поддался эмоциям и всё испортил. Хейдзо удивлённо хмыкнул, несколько раз моргнул, тоже приходя в себя, а затем протянул Кадзухе свою чашку, до краёв наполненную сакэ.

— Ничего. Дедушка бы тебя понял, я уверен.

Кадзуха кивнул, хотя и не особо в это поверил, и залпом выпил сакэ. Вот его пристрастие к алкоголю дедушка точно бы не одобрил. Подумав об этом, Кадзуха рассмеялся.

— Что такое? — осторожно спросил Хейдзо, решив, наверное, что Кадзуха тронулся умом.

— Да так, — ответил Кадзуха, рукавом стирая слёзы с лица, — просто представил, какое лицо сделал бы дедушка, узнав, что я из его чайных чашек пью сакэ.

Хейдзо улыбнулся ему, и они продолжили сидеть в молчании. Кадзухе стало лучше, а, когда небо стало светлеть, Хейдзо ушёл.

***

В следующий раз они встретились только через месяц. Хейдзо пришёл с набором новых чашек для сакэ и подарил их Кадзухе.

Бонсай

Кадзуха задумчиво смотрел на разложенные перед ним предметы: сборник стихов, набор чёрных чашек, коробка чая из Ли Юэ и расписанный кувшин для сакэ. Сборник ему подарил Хейдзо, когда возвращал изъятое комиссией Тэнрё имущество. Набор чашек ему тоже подарил Хейдзо, после того как стал свидетелем нервного срыва Кадзухи. Чай — тоже подарок Хейдзо. Он принёс Кадзухе коробку, сказав, что чай этот изъял как контрабанду, а в комиссии сказали оставить его себе, а Хейдзо такой не любит, поэтому «забери пожалуйста». И наконец кувшин. Его тоже подарил Хейдзо. И снова рассказал какую-то невероятную историю про то, как купил этот кувшин практически за бесценок, очаровавшись искусной росписью, а когда принёс домой, понял, что он совсем не вписывается в интерьер.

Кадзуха вздохнул. Вывод напрашивался неутешительный — Хейдзо, чтобы успокоить совесть, без конца делал Кадзухе подарки. А может, пытался таким образом подружиться. До Кадзухи долетали слухи, что у Хейдзо, в силу характера и большого количества работы, друзей то ли было очень немного, то ли не было вообще. И, в общем-то, закрыв глаза на их прошлые напряжённые отношения, Кадзуха был бы не против стать для Хейдзо другом. Но как ему намекнуть на то, что такое задабривание подарками Кадзухе совсем не нужно? Неловко было эти подарки принимать и ещё более неловко — отказывать. И что делать?

Взгляд беспомощно пробежался по комнате и вдруг выцепил из царящего полумрака одинокий бонсай. Засохшее, давно никому не нужное дерево. И Кадзуху оценило. Ну конечно! Дедушка часто дарил собственноручно выращенные бонсаи своим друзьям. Может, если Кадзуха сделает Хейдзо ответный подарок, тот что-то поймёт? Осознает, что Кадзуха не держит на него зла и Хейдзо не за что себя корить? Идея была отличная, если бы не одно «но» — деревья в горшках, которые Кадзуха когда-либо пытался вырастить, все до единого погибали. Как бы ни старался дедушка объяснить внуку, как правильно за ними ухаживать, у Кадзухи ничего жизнеспособного не получалось. В итоге он бросил, а теперь этот навык был бы как нельзя кстати.

***

Кадзуха положил на энгаву мешок с грунтом, поставил рядом расписанный узором волн горшок. В руках, бережно, как новорождённого ребёнка, Кадзуха держал черенок отоги. Это дерево Кадзуха выбрал из-за его неприхотливости — отоги успешно приживётся даже при не самом тщательном уходе. По крайней мере, так говорил дедушка. Выращивать дерево из семечка — слишком долго, так что Кадзуха рискнул попробовать посадить черенок.

Мудрость, добродетель, терпение. Вот из чего, по словам дедушки, рождается искусство бонсай. Кадзуха закатал рукава и принялся за работу. «Меньше слов, больше дела», — это уже говорил отец.

***

Отоги — неприхотливое дерево. Оно может расти почти на любой высоте, хорошо переживает снега и дожди. В бонсае клана Каэдэхара отоги почти не использовали именно из-за того, что его слишком легко выращивать. Более прихотливые, капризные деревья ценились среди мастеров значительно больше. Обычно на отоги тренировались новички, ещё не способные вырастить что-то более сложное.

У Кадзухи отоги не прижилось. Вместо того, чтобы пустить корни в новый грунт, черенок просто засох, превратившись в безжизненную палку. Может, земля была неподходящей и стоило взять песок, может, Кадзуха недостаточно ухаживал за деревцем, а может, наоборот, слишком старался и перелил водой. Руки у Кадзухи опускались. Хорошо хоть Хейдзо был слишком занят поимкой преступников и не стал свидетелем этого позора.

Хотелось бросить, но Кадзуха напомнил себе слова дедушки — мудрость, добродетель, терпение — и пошёл искать новое дерево, у которого можно взять черенок.

«Терпение», — повторял про себя Кадзуха, когда загубил третье деревце. «Добродетель», — сказал он, когда раскололся горшок. «Мудрость», — повторял, руками раскапывая песок, чтобы найти самый лучший и самый плодородный. «О, Семеро!» — внутренне прокричал, когда его, сидящего на коленях, испачканного грязью, заметил Хейдзо. Бежать уже не было смысла, поэтому Кадзуха продолжил ссыпать землю в мешок. В этот раз он решил смешать её с песком, полить морской водой и посадить туда очередную веточку отоги. А что? Отчаяние и не до такого доведёт.

— Доброе утро, Кадзуха! — сказал Хейдзо, подойдя поближе. — Чем это ты занят?

— Раскапываю сокровища, — съязвил Кадзуха.

Хейдзо хмыкнул и присел рядом.

— Помочь? — предложил он и потянулся к небольшой ямке, которую Кадзуха успел выкопать. — А почему ты не возьмёшь лопату?

Кадзуха вздохнул. Вообще, искусство бонсай в его клане диктовало работать только руками. Только так, якобы, можно вырастить по-настоящему красивое и здоровое дерево. Но Кадзуха хотел сделать Хейдзо сюрприз, а значит и про бонсай рассказывать пока нельзя. Так что он загадочно произнёс:

— Традиция.

Хейдзо чистыми руками, даже не закатав рукава, принялся разгребать землю.

— Традиция? — повторил он.

— Ага, — Кадзухе вдруг стало весело, — в моей семье есть такая традиция — раскапывать сокровища голыми руками. Это приносит удачу.

— М-м, — многозначительно протянул Хейдзо, не став рассказывать, что он думает об этой странной традиции.

«Мудрость, добродетель, терпение», — повторял про себя Кадзуха, стараясь не думать о том, что прямо сейчас он, наследник некогда уважаемого клана, вместе с известным на всю Инадзуму детективом копается в земле.

— Это напоминает мне о детстве, — сказал Хейдзо, смахнув рукавом прядь волос со лба (от этого на коже остался грязный след), — я очень любил строить замки из песка. Домой всегда возвращался, перемазанный с головы до ног.

Кадзуха фыркнул, представив себе маленького Хейдзо, грязного настолько, что чистыми были разве что глаза. Захотелось поделиться какой-то историей из детства в ответ:

— А я любил убегать из дома и залезать на деревья. Потом отец ругал за порванную одежду и доставал у меня из волос листья.

Хейдзо рассмеялся, весело и тепло. Кадзуха впервые увидел, как его глаза сияют, светятся ярче, чем солнце в зените. Старательно выкапывая несуществующее сокровище, Хейдзо невольно коснулся руки Кадзухи. Сам он ничего не заметил, а у Кадзухи сердце глухо застучало в груди. И неясно, почему. В смятении он поднялся на ноги. Хейдзо удивлённо посмотрел на него снизу вверх.

— Что такое?

Кадзуха подхватил мешок с землёй для нового деревца и торопливо объяснил:

— Кажется, здесь нет сокровищ. Можно прекращать поиски. Мне пора.

Хейдзо, склонив голову к плечу, задумчиво произнёс:

— Нет сокровищ… Ну ладно, тогда до скорого.

Попрощавшись, Кадзуха сбежал. И сам не мог сказать, что его так испугало. Вечером с трудом отмылся от грязи, рухнул в постель и забылся сном. Ему снились маленькие деревья и песчаные замки, которые смывало волной.

***

Должно быть, у Хейдзо волшебные руки. Потому что черенок, землю для которого Кадзуха раскапывал вместе с ним, пустил корни и рос быстро, как сорняк. Мир несправедлив: кто-то способен вырастить дерево, даже не касаясь его напрямую, а кто-то Кадзуха.

Решив, что с дальнейшей заботой о бонсае Хейдзо справится, Кадзуха послал ему письмо с приглашением на чай. Главное, чтобы у этого слишком талантливого садовода маленькая копия отоги не выросла в натуральную величину.

Хейдзо пришёл с наступлением сумерек, изрядно помятый и уставший.

— У тебя бывают выходные? — поинтересовался Кадзуха, наливая чай.

Хейдзо неопределённо пожал плечами:

— Иногда. А ты нашёл сокровище?

Кадзухе не сразу понял, о чём он. А затем вспомнил свою нелепую ложь о традиции раскапывать сокровища руками. Он прокашлялся.

— Эм… нет. Но, вообще-то, я и не искал.

Хейдзо нахмурился.

— То есть?

Кадзухе стало очень неловко, он принялся смущённо объяснять:

— Я придумал эту традицию, чтобы скрыть от тебя кое-что.

Видно было, как Хейдзо напрягся. Его взгляд стал острым, пронзительным. Он будто в самую душу смотрел. Наверное, так он выглядит на работе — собранный детектив с пытливым взглядом. Но так на Кадзуху он смотрел в первый раз. Эта мысль вспыхнула молнией в чёрном небе. Даже тогда — так давно, что, кажется, в прошлой жизни — Хейдзо не смотрел на него взглядом ищейки, напавшей на след. Кадзуха моргнул, выныривая из омута мыслей, и вскинул руки:

— Нет-нет, в моей семье правда есть одна традиция — мы сажаем бонсай только голыми руками. И землю тоже нужно раскапывать руками. Я хотел сделать тебе сюрприз, поэтому соврал.

Хейдзо перевёл взгляд с лица Кадзухи за его плечо. Там и стояло крошечное деревце отоги в горшке, расписанном алыми рыбами. Хейдзо расслабился, снова посмотрел Кадзухе в глаза, и спросил, улыбаясь:

— А в чём сюрприз?

Кадзуха просиял, поднялся на ноги и подхватил бонсай на руки.

— В том, что этот бонсай для тебя! — торжественно произнёс он, протягивая деревце Хейдзо.

А тот, ещё мгновение назад до дрожи серьёзный, теперь сидел с выражением детской растерянности на лице. Кадзуха произведённым эффектом остался крайне доволен.

— Мой дедушка говорил, — пространно начал он, — что бонсай может стать символом верности, честности и дружбы, — затем решил, что это как-то слишком самонадеянно, и добавил: — но это просто так, к слову. Мне захотелось сделать тебе ответный подарок, вот и всё.

Хейдзо молчал. Кадзуха уже было подумал, что он откажется, но тот вдруг скинул с себя оцепенение и смущённо пробормотал:

— Спасибо…

Когда Хейдзо потянулся за подарком, случайно коснулся пальцев Кадзухи, но на этот раз он не дёрнулся и не сбежал. Только наблюдал с довольной улыбкой за Хейдзо, которой разглядывал бонсай так, словно ничего прекраснее в жизни не видел.

— Это отоги, — принялся объяснять Кадзуха, — оно достаточно неприхотливо. Поставь его на солнце и иногда поливай.

О том, сколько отоги он убил, прежде чем вырастить хотя бы одно более-менее живое деревце, Кадзуха умолчал. Хейдзо кивнул и ещё раз его поблагодарил. Кадзуха только отмахнулся, но на самом деле был ужасно польщён.

Оказывается, дарить бонсай очень приятно! Дедушка был абсолютно прав.