Мигом цветок истлеет, сирень умрёт.

Я не любитель первой цветочной пыли.

Смерть наступает, верно, во свой черёд.

Листья её пучиной грехов душили.

Глаз голубых и ясных твоих вовек

Острая резь навряд ли забыть сумеет.

И, начиная свой духотой разбег,

Где-то во мне незрелый бутон немеет.

Руки мои избиты свечами вновь.

Я вырываю розу с шипами с корнем.

Я не хочу поверить в твою любовь

И ухожу, подавленный этим горем.

Алые слёзы сластью взывают в ад.

Он поджидает тех, кто цветами болен?

Только коснёшься — маки во мне дрожат.

Бренную участь был выбирать не волен.

Думай и дальше, что я — спаситель твой,

Порчу безлико чтоб призывать не страшно.

Плач сумасшедший, стоны и дикий вой.

Ты разрушаешь, я измываюсь кашлем.

Звёзды укроют тихо тебя живой,

Самой прекрасной синью, что лишь приснится.

Мне же опять достанет клочков с лихвой

Роз величавых, сердце что режут спицей.

С хитрой улыбкой ты разольёшь вино,

Тонкой рукою враз развенчав бокалы.

В лёгких же лозы эти растут давно,

Я умоляю их притупить кинжалы.

Мне бы касаться выжженной ржи волос,

Мне бы отважно чарам твоим отдаться.

Но, не оставив скверны твоей полос,

Я ухожу, пойми, не могу остаться.

Краски сирени ровно безвестный взгляд,

Коим посмотришь ты на меня при свете.

Старые раны больше уж не болят.

Раны мои — цветочная гладь в букете.