Смех. Холодный, безжалостный, животный. Она подскочила на кровати, услышав дикий хохот, словно рев, что тисками ужаса сжимает сердце. Сделала медленный вдох. Это всего лишь сон. Только сон. Хотя сама она готова была поклясться, что смех до сих пор звучит у нее в ушах. Просто ночной кошмар. Гермиона постаралась открыть глаза. Руки мелко дрожали, по спине побежал неприятный холодок.

Тусклое солнце проблескивало между деревьев, пробиваясь в покрытое морозным узором окно. Декабрь уже заявляет свои права на погоду.

Интересно, а удастся ли ей в следующем году увидеть этот самый декабрь? Да сумеет ли она вообще пережить этот?

Гермиона тряхнула головой и встала с кровати. В ушах до сих пор стояли отголоски пугающих звуков. Попытаться лечь снова было бессмысленно. Гермиона наскоро привела себя в порядок. Холодная вода отрезвляла, возвращая в реальность. Девушка переоделась и вышла из палаты. Пустые коридоры встретили ее спящим молчанием. Еще бы, в 7 утра в воскресенье.

Гермиона толкнула дверь во двор, поздно подумав, что та, должно быть закрыта в такую рань. Но дверь чудесным образам отворилась, впуская в холл клиники холодную свежесть утра. Девушка потеплее запахнула полы длинного пальто и направилась прямиком к своему любимому месту среди деревьев вдали от посторонних глаз. Она не смотрела, куда идет, глубоко погрузившись в свои мысли, вспоминая смех, фиолетовый луч и фигуру в капюшоне. Она крутила в пальцах тонкую сигарету, на автомате выполняя путь, который сама и отыскала в первый день пребывания здесь.

Какого же было ее удивление, когда, подняв голову перед самой скамейкой, она наткнулась взглядом на него. Он сидел, облокотившись на спинку, откинув голову со светлыми волосами и закрыв глаза. Он был в черном. Черное длинное пальто, черные брюки, черные дорогие туфли. Потом она часто будет возвращаться к этой картинке. Что в ней было особенного? Тревожная безмятежность, что легла в складочках нахмуренного лица, что придавала позе расслабленно-напряженный вид. Такой естественный, почти настоящий. Она переступила с ноги на ногу, размышляя о том, что стоит оставить его одного, оставить ее скамейку ему на это утро, только на это утро, не беспокоя. И она уже развернулась, чтобы тихо поискать другое место и не мешать ему, когда слуха коснулся его спокойный голос.

- Я почти ждал тебя. Знал, что ты придешь.

Гермиона резко развернулась, посмотрев на него. Малфой все так же сидел, откинув голову назад и закрыв глаза. Складка на переносице стала глубже, будто он щурился от сильного света.

- Привет, - тихо сказала она.

- Привет, - произнес он, наконец открывая глаза и смотря на нее, - так и будешь там стоять?

- Я собиралась уходить.

Он покачал головой.

- Неужели ты совершала утренний обход скромных владений клиники и уже спешишь проверить следующий коридор? – насмешливо выгнул бровь мужчина.

- Что ты делаешь здесь в это время? – спросила она, подходя ближе.

- То же, что и ты, - пожал плечами Малфой, - садись.

Гермиона подозрительно прищурилась, но села на лавочку. Он уже не смотрел на нее, вновь закрыв глаза и подставив лицо утреннему морозу.

Гермиона посмотрела на сигарету у себя в руках. Подумала и щелкнула зажигалкой. Огонек тут же погас.

- Давно ты куришь, Грейнджер? – спросил он, переводя на нее взгляд.

- Пару лет.

- Зачем?

- В смысле? – не поняла девушка.

- Для чего ты это делаешь? – пояснил он и выжидающе посмотрел на нее.

- Когда сильно нервничаешь, это помогает успокоиться.

На секунду в его глазах промелькнуло удивление, тут же сменившееся бесстрастностью. Они посидели еще пару минут, прежде чем Гермиона снова чиркнула зажигалкой.

- Будешь? – просто спросила она, наблюдая за тем, как меняется его лицо с ничего не обозначающего на подозрительное. Помедлив, он все же кивнул. Девушка передала ему пачку.

Малфой вытянул сигарету, крутя ее в пальцах и рассматривая как диковинный сувенир. Так по маггловски.

- Они сладкие, не потому что женские, - как-то неловко добавила она, - тебе нужно как бы вдохнуть, перед тем, как зажжешь, чтобы воздух прошел…

- Я в курсе как это делается, Грейнджер, - сказал он и почему-то добавил, - мне не пять лет.

Она удивленно посмотрела на Малфоя, но ничего не сказала. Зажгла новый огонек и, вопросительно глянув на мужчину, передала зажигалку в его белые руки.

Мужчина принял металлический прибор и открыл крышку. Он сделал глубокий вдох, медленно, тягуче выдыхая. Дым тонкой струйкой закручивался на ветру и, поднимаясь вверх, исчезал. Гермиона молча наблюдала за завитками пара, добавляя к ним воздух из своих легких. Было что-то чарующее в этой полупрозрачной дымке, в этом раннем утре, в человеке рядом. Что-то неизбежное, тоскливое и почти обреченное. Что витало тогда между двумя людьми, совершенно чужими, совершенно незнакомыми? Гермиона сможет понять это намного позже, почувствовать и принять. И она удивится, как легко было распознать это. Ведь это было совсем на поверхности. Но она придёт к осознанию только спустя время. А в это мгновение она устало прикроет глаза и сделает еще одну затяжку.

- Как ты узнал, что я приду? – тихо спросила девушка, держа глаза закрытыми. Разговаривать хотелось не особо, но в тишине утра звериный хохот эхом отдавался в голове, то и дело сопровождаясь отвратительным оскалом из-под черного капюшона. А из двух зол Гермиона предпочла меньшую.

Малфой пожал плечами, но она этого, конечно не увидела. Он пояснил:

- Как бы странно это не звучало, но просто почувствовал. Ты вспомнила что-то, ведь так?

Гермиона резко открыла глаза.

- Откуда ты…, - она осеклась, но решила продолжать спокойнее - да, - закончила девушка. Правильно, лучше сохранять спокойствие, а то так и рассудок потерять недолго. Забавно, как эта метафора стала олицетворением того, что происходило в ее жизни.

- Расскажи мне, - попросил он.

Гермиона внимательно посмотрела на мужчину. В глазах усталость, а под ними чуть светлые синяки, кожа бледнее обычного, губы почти серые. Он выглядел измученно, будто по меньшей мере пару дней не спал. Наверное, так и было. Девушка вдруг подумала о том, как она могла не заметить этой изможденности сразу.

- Давно ты отдыхал? – вместо ответа спросила она.

Парень неопределенно передернул плечами и, увидев ее взгляд, раздраженно закатил глаза.

- Это не имеет никакого значения. Я в порядке, - сухо сказал он, натягивая на лицо ленивую ухмылку.

- Малфой, ты очень плохо выглядишь, - не отступалась она.

- Грейнджер, кажется здесь я колдомедик, а ты пациент, - тыкнул он своим тонким пальцем в ее сторону, струсил с сигареты налетевший пепел и затянулся. Делал он это профессионально и красиво. Слишком красиво для человека, некурящего, невпопад подумала Гермиона, - я все еще жду твой рассказ, - устало произнес он спустя несколько минут затянувшегося молчания.

И слова полились сами собой.

***

Он слабо помнил вчерашний день, хотя дело тут было явно не в проблемах с памятью. Память у него отличная, в этом он не сомневался ни минуты. Предыдущий день словно красками пятен смешивался в единый, грязный цвет, оставлявший на холсте уродливый след, который даже самый старательный художник не смог бы разбить на оттенки. Только каша, только месиво из людей, лиц, разговоров, событий.

Хендерсон, как и предупреждал Люк, была в ужасе от его самоуправства. «Вы подвергли себя и мисс Грейнджер необоснованному риску. Вы оба могли погибнуть!» - кажется так она сказала в то утро. Драко уважал Хендерсон как специалиста, возможно даже как человека, ведь она дала ему работу, закрыв глаза на прошлое и полностью понадеявшись на его будущее. Хендерсон этим и славилась в высших кругах магического сообщества: ей было абсолютно плевать на то, кем человек был в прошлом, она смотрела в будущее. Ее точный глаз никогда не ошибался, если уж она замечала в ком-то потенциал и находила человека весьма способным, какой бы сомнительной фигурой тот не был. О ней часто шептались, ее открыто осуждали, но она всегда твердо стояла на своем мнении, за что многие ее боялись, а многие ей восхищались. Однако и к страху, и к осуждению всегда примешивалось еще одно чувство – уважение, которое неизменно следовало при звуках ее имени. Хендерсон была высококлассным колдомедиком, необычайно профессиональным специалистом. Она пользовалась большой популярностью в чистокровных семьях, самой будучи дочерью лондонского хирурга и волшебницы.

Однако риск с наймом работников – единственный, который она себе позволяла. Многие считали Хендерсон сторонницей опасных методов целительства, но Драко, проработав с ней пару лет, заметил интересную особенность. Хендерсон никогда не шла на риск без надобности. Каждое ее действие всегда было продумано до мелочей, в нем всегда был смысл. И Хендерсон никогда не шла на риск, если это могло хоть как-то повредить тем, с кем она работала. В ее собственной клинике она несла личную ответственность за каждого, кто переступал порог приемной: неважно, был ли это сын Пожирателей смерти, с огромным чернеющим пятном на семейной репутации, совсем мальчишкой окончивший университет, или уже зарекомендовавший себя целитель из Европы или Америки. Хендерсон не допускала глупого риска и со своими пациентами. Ее методы были необычными, странными, действующими, иногда даже пугающими, но никогда не опасными для пациента. В особо сложных случаях она долго думала, советовалась, но всегда находила способ сбавить градус опасности.

Драко был не такой. Он изучал малоиследованное, он интересовался запретным, и он имел доступ к часто скрытому, недоступному другим. Он рисковал. Довольно редко, впрочем, но всегда, когда мог себе это позволить. Этим, как он думал, он и нравился профессору Хендерсон.

В то утро она много говорила, она негодовала, она обвиняла его в безответственности. «Ваша смерть ничем не помогла бы в лечении девушки! Мистер Малфой, ваше самоволие величайший акт безответственности! Я снимаю вас с этого дела!» - так она сказала. В тот момент ему было все равно, он жутко устал, толком не выспавшись и не восстановившись после процедуры. Но еще больше он был раздражен. Он ненавидел оправдываться и канючить, ненавидел громкое выяснение отношений, а еще у него ужасно болела голова. Просто раскалывалась, как раскаленный шар. Он не сказал ни слова тогда. Оставил ей отчет и, развернувшись, вышел из кабинета, оставив профессора с открытым от подобной дерзости ртом. Он подробно все расписал. Каждую искорку магии, каждое заклинание и его последствия. Она все сможет найти в его отчете. Вот пусть и читает. Драко бессовестно пользовался тем, что Хендерсон ему доверят. Он не знал, чем заслужил ее доверие, но смог себе позволить такую наглость – оставить начальницу один на один с его писаниной.

С каждым шагом, казалось, по голове бьет маленький железный молоточек, танцующий на огненном шаре. Люк вырос из ниоткуда, слишком бодрый, как всегда улыбающийся и сияющий. Драко рассеянно ему кивнул, проходя мимо своего кабинета и расстегивая верхнюю пуговицу рубашки. Спросили бы его сейчас, он бы ни за что не сказал, как оказался на улице. Перед глазами все плыло, и он ухватился за спинку ближайшей скамейки, за мгновенье до того, как новая вспышка боли пронзила его мозг. Горячая, словно вулканическая лава, она выжигала его извилины, а потом резко заглушила свет.

Перед глазами промелькнул звериный оскал, выглядывающий из-под черного капюшона, да уродливая рука с длинными когтями, сжимающая кривую черную палочку с вырывающимся из нее фиолетовым лучом.

Очнулся он, сидя на скамейке и сжимая голову руками. Боль резко отступила. В глазах все еще плясала картинка, и окружающий мир медленно качался то в одну, то в другую сторону. Он посидел какое-то время с закрытыми глазами, стараясь успокоить бешено колотящееся сердце и привести сбившееся дыхание в норму.

Драко был в ужасе. Что это? Видение? Или последствия магического истощения, наложенного на физическую усталость и недосып? Вряд-ли. В волшебной природе его припадка сомневаться не приходилось, оставалось только понять, в чем дело. Он просидел на улице еще какое-то время, пока первый шок не отступил и холодный ветер не коснулся вдруг его кожи под тонкой, расстегнутой на несколько пуговиц, рубашкой. Он хотел бы остаться на этой лавочке еще ненадолго, просто прикрыть глаза, почувствовать ветер на своих горячих щеках. Ему хотелось, чтобы ноябрьский холод сдул горячку, оставив только приятную прохладу. От мороза кожа покрылась мелкими мурашками, и Драко, тяжело вздохнув, все же медленно встал, решив пройтись через двор прежде, чем снова оказаться в душном корпусе.

Он шел, размышляя над тем, что видел и тем, что чувствовал в момент этого видения. Он был в замешательстве. Листья шуршали под ногами. За кустами промелькнула темная фигурка. Драко подошел ближе и остановился так, что ему открывался кусочек спрятанной меж деревьев скамейки и он мог наблюдать за ней, оставаясь какое-то время незаметным. Там сидела Грейнджер. Даже с расстояния он видел, как тряслись ее руки. Ей стоило всего лишь повернуть голову чуть левее, и она непременно его заметила бы. Но она так не сделала. Вместо этого она долго сидела с закрытыми глазами, а потом вдруг резко вытащила небольшую коробочку из кармана куртки и поднесла к губам сигарету. Движение, которым она пыталась зажечь огонек, было дерганным, отрывистым, нервным. Драко молча наблюдал за развернувшейся сценой, а потом вдруг в его голове появилась догадка. Он еще раз взглянул на девушку. И свет предположения замаячил перед ним так четко, что он ощутил острую необходимость в его немедленной проверке. Он развернулся и пошел прочь от спрятанной скамейки, быстрее к своему кабинету, к маленькой лаборатории с одной очень нужной ему сейчас книгой.

***

День прошел в суматохе. Его постоянно отвлекали: Люк непривычно суетился, смотрел на него как-то странно, как смотрят на умалишенных; раз тысячу заходила Элен, каждый раз громко стуча и занося огромные кипы бумаг. В коридоре мелькали головы Поттера с Уизли, никак пришли навестить свою драгоценную, один раз Драко даже слышал их спор, однако предмет пререканий остался для него неясным - когда он проходил мимо, они резко сбавили громкость, переходя на шепот. Вечером опять вызвала Хендерсон, как будто ей отчета было мало, честное слово! Он был ужасно раздражен, в памяти то и дело всплывал вчерашний «инцидент», как он окрестил их внезапный поцелуй с Грейнджер, сконцентрироваться на работе не получалось, его все время отвлекали, а еще все время болела голова. Не так, как утром. Боль была слабой, но постоянной, она притупляла концентрацию и действовала как увеличительное стекло для всех остальных раздражителей. В результате к концу дня, шагая к кабинету главного колдомедика, он испытывал невероятных размеров злость, с которой не мог совладать. Он яростно дернул серебристую ручку, намереваясь высказать как ему надоела это беготня, да так и застыл на пороге.

Лицо Хендерсон не выражало абсолютно никаких эмоций, кроме одной – сожаление. В комнате на двух креслах спиной к двери сидели Поттер и Уизли. При звуках открывающейся двери они резко развернулись. Видели бы они свои лица в этот момент. Однако долго наслаждаться их растерянностью не пришлось – мужчины быстро взяли себя в руки и сухо ему кивнули. Малфой прошел в кабинет, не ожидая завершения начатого до его присутствия разговора. Раз уж Хендерсон оторвала его от работы и назначила встречу, он не будет ждать за дверью. Это было максимально отвратительное поведение, но ему было плевать. Пусть поторопятся.

- Надеюсь, нам удалось найти компромисс, господа, - поняв, что Малфой никуда не собирается уходить, произнесла Хендерсон, обратившись к Поттеру с рыжим.

- Надеюсь, - отзеркалил ее реплику Поттер и, смерив Малфоя долгим взглядом, продолжил, - когда мы сможем ее забрать?

Малфой напрягся. Что тут происходит?

- Через пару дней. Мы подготовим мисс Грейнджер программу. Мне очень жаль, - как ни в чем не бывало продолжила пожилая волшебница

Поттер кивнул.

- До свидания, доктор Хендерсон, - спокойно произнес Уизли, и они с Поттером направились к двери.

- До свидания, господа. Мы оповестим вас, как только мисс Грейнджер получит все необходимое и будет готова.

Хендерсон проводила их до выхода. Когда тяжелая дверь захлопнулась за спинами бывших гриффиндорцев, терпение Драко кончилось. Он вскочил на ноги.

- Что тут происходит?

Пожилая волшебница прошла к своему столу и устало опустилась в кресло. Она махнула рукой, предлагая Драко сесть, и поправила тонкие очки на длинном носу. Малфой предложение проигнорировал.

- Что тут происходит?

- Спокойнее, мистер Малфой. Помните, где вы находитесь.

Драко и не подумал сбавлять обороты.

- Что они тут делали? Что они собираются забирать?

- Мистер Малфой. Вы бессовестно влезли в частную беседу, - уже второй раз за день она называет его бессовестным. Это почти рекорд, - будьте так добры, сядьте и выдохните, - сурово закончила Хендерсон. Что-то в ее лице заставило его устыдиться собственного поведения.

Драко колебался, но все же решил сесть. День был ужасно выматывающий.

Профессор, видимо, удовлетворилась его жертвой, поэтому, сцепив руки в замок, начала свой тяжелый рассказ.

- Каждое наше действие приводит к последствиям, мистер Малфой. И сделанное, и не сделанное, - она задумчиво смотрела на него, но, казалось, ничего перед собой не видела, - порой мы слишком много на себя берем. И каждый раз надеемся, что груз ответственности не раздавит, пока мы медленно, шаг за шагом поднимаемся с ним по крутой горе. Но стоит лишь раз оступиться: все рассыплется, снося нас за собой, - она замолчала, нахмурившись. Женщина будто была совсем не с ним, совсем далеко от своего кабинета, совсем глубоко во времени.

 Хендерсон не свойственно было впадать в философские рассуждения, женщина всегда казалась Драко здравым человеком. Но только в это мгновение он подумал о том, что ничего о ней не знает. Он не знает о ее прошлом, не знает о том, замужем ли она и есть ли вообще у нее дети. Женщина никогда не афишировала свою личную жизнь, и никто никогда не задавал вопросов, поддаваясь ее харизме и шарму.

- И то, что многие пытаются откладывать, оттягивая час расплаты, не избавляет от боли потом. Оно только множит ее, принося разочарование и тоску. Иногда лучше сразу обрывать нити, чем давать призрачную надежду, которая будет сгрызать изнутри.

Где-то Драко уже слышал нечто похожее, он только не мог вспомнить где и при каких обстоятельствах. Между тем нить разговора оставалась ему неясной, и он решил уточнить.

- Я не уверен, что до конца понимаю вашу мысль, профессор Хендерсон, - осторожно начал он, - неужели надежда совсем ничего не дает?

Женщина посмотрела на него из-под своих тонких очков и печально покачала головой.

- В случаях, когда она смешана с ложью, нет. Жизнь в который раз заставляет меня убедиться в том, что не бывает лжи во благо. Ложь всегда деструктивна.

- Все еще не уверен, что понимаю, к чему вы клоните, - признался Драко.

- Мисс Грейнджер покинет нашу клинику через два дня.

Что.

- Мистер Поттер и мистер Уизли заберут ее. Она будет проходить домашний курс терапии.

Что.

- Подготовкой займется целитель Ламбер.

Что. Что. Что.

Его будто оглушили. Что происходит?! Что тут, черт возьми, происходит?

Стараясь говорить спокойно, Драко произнес:

- Вы читали мой отчет? – голос прозвучал отстраненно и даже достаточно холодно. Он мысленно похвалил себя.

- Да, - тяжело вздохнула волшебница.

- И это все? Вы больше ничего мне не скажете? Грейнджер ударили сильнейшим силовыкачивающим проклятьем, у нее проблемы с памятью, и, несмотря на это, она до сих пор жива! А вы говорите, что переводите ее на домашний курс! Профессор Хендерсон, это просто немыслимо! – вот, он не сдержался. А обещал ведь себе смотреть на ситуацию трезво и рассуждать спокойно.

- Мистер Малфой, Драко, мы ничем не можем ей помочь. У заклятия нет контрзаклинания, вы ведь знаете это не хуже меня, - произнесла Хендерсон, устало потирая виски под своими очками, - бедная девочка обречена. И всегда была, раз уж на то пошло. Ее энергия слишком слаба с самого начала. У нее не было шансов, если мы говорим с вами совсем откровенно. Это, - она обвела рукой кабинет, - это не помощь. Это еще одна попытка оттянуть неизбежное. Ложь о том, что мы сможем помочь. Это ложь с самого начала, Драко.

Малфой не верил своим ушам. Да и глазам он своим не верил. Всегда уверенная, мудрая женщина, дающая спасение последнему умирающему, на его глазах превратилась в уставшую беспомощную старуху, твердевшую ужасные вещи с пугающим спокойствием. Он долго молчал, решая, говорить или нет. Сказать, значит признаться в непрофессионализме. Промолчать – значит смириться. Он не лжец. Желание доказать ей, что он не согласен с таким исходом, взяло верх.

- Есть один способ, - напряженно начал мужчина, хмурясь от отголосков недавней боли и отгоняя мысль о злой ухмылке под черным капюшоном, - заклинание единой нити судьбы. Магическая энергия передается через физический контакт. Это сохранит ей жизнь. 

Хендерсон удивленно посмотрела на него, раздумывая. Но уже через минуту она решительно покачала головой.

- Это опасно. Мы не можем подвергать такому риску ни мисс Грейнджер, ни кого бы то не было. Слишком серьезные последствия. Мы не пойдем на этот шаг. И она тоже будет против. Не думаю, что пациентка согласится, узнав, что произойдет со вторым участником.

- Это сохранит ей жизнь, - напряженно продолжил мужчина.

- Нет, Драко. Это лишь снова оттянет неизбежное. Это будет не жизнь. Это будет мучение. Вечное мучение от осознания жертвенности другого человека. К тому же мы не знаем, какие из воспоминаний закрыты.

- А что, если связать сознания? – не унимался молодой целитель.

- Это возможно только в теории. Подобное вмешательство может разрушить ее мозг. Она лишится рассудка…- начала Хендерсон, но он ее перебил.

- В момент, когда защита ослаблена, может образоваться связь.

- Теоретически, но нужна сильная эмоция… - Хендерсон задумчиво посмотрела на него через свои тонкие квадратные очки, - но мы не можем быть уверены в последствиях. Нам неизвестно, какой объем воспоминаний закрыт на самом деле. Анализ не способен дать исчерпывающий ответ.

- Насколько сильной должна быть эмоция, профессор?

- Я не могу сказать точно, Драко, - она устало прикрыла глаза, - я не сталкивалась с подобными проклятиями. Да и литературы, существующей по этому вопросу, практически нет. Это неисследованная область, очень темная и очень опасная, не под силу ни одному из живущих ныне магов, - она открыла глаза и посмотрела на него.

Малфой не стал отводить взгляд. Он не знал, могла ли она читать мысли, но предположил, что могла. В любом случае, волшебник решил идти до конца. Ему больше нечего скрывать. Пусть узнает все, что ей нужно. Пусть проникнет. Может, она сможет ему помочь? Просить о помощи он не собирался, но если она предложит…

- Целитель Малфой, давайте вернемся к причине, по которой вы здесь, - сухо сказала женщина, давая понять, что начавшийся было откровенный разговор окончен.

Разочарование. Именно это испытал молодой мужчина, увидев, как морщинистый лоб старой колдуньи разглаживается, как она собирает всю свою уверенность, и как лицо вновь надевает ту маску деловитости, какая присуща деятельному и серьезному человеку. Первый раз в жизни его раздражало спокойствие. Она закрылась, и больше не было шанса найти ответ на волнующий его вопрос.

Хендерсон перекладывала бумаги на столе. Она что-то говорила про сложности с отчетностью, про вызовы в Министерстве. Драко особо не слушал.

- Я видел воспоминания Грейнджер. 

Она даже не подняла на него взгляд, продолжая складывать бесконечные куски пергамента в разноцветные папочки.

- Мы все их видели, целитель Малфой. Это часть исследования, - сказала она и поджала губы.

Драко проследил взглядом за тонким желтоватым листком в ее старческих руках, исчезающим в зеленой папке с витиеватой подписью.

- Мне кажется, вы меня не поняли, профессор. Я видел ту их часть, которая закрыта для остальных, - сказал и посмотрел на ее замершие над столом руки.

Хендерсон строго посмотрела на него.

- Использование легилименции без согласия пациента и старшего целителя недопустимо. Вы нарушили главный этический принцип колдомедиков. Я приму соответствующие меры по предотвращению подобных вольностей с вашей стороны, целитель Малфой.

Драко покачал головой, слабо ухмыляясь.

- Наверное мне стоит говорить яснее, профессор. Легилименция не позволяет идти дальше допустимого или, по крайней мере, доступного. Мне кажется, мне удалось разглядеть одно из тех серых пятен на диаграмме.

- Не может быть, - прошептала Хендерсон, в неверии глядя на мужчину, - этого не может быть, Драко!

Он просто пожал плечами.

- Видимо, может.

- Но как? – воскликнула женщина, задавая вопрос, на который не дала ему ответить, - Физический контакт, сильная эмоция… Драко! Неужели ты что-то сделал с ней? Ты… – ее карие всегда строгие глаза округлились от ужаса и страха, и морщинка легла меж нахмуренных бровей.

- Мы целовались, - говорить об этом кому-то было еще хуже, чем вспоминать. Драко поморщился.

- Нет! Драко! Ты хоть представляешь, на что пошел? Как ты мог?! – в несвойственной ей манере перебила женщина, - Драко, ты подписал себе приговор! И я сейчас совсем не про этику говорю. Зачем ты ее целовал? Как такое вообще произошло?

- Это уже случилось, - то, что оправдываться ни в одном своем действии он не будет, он решил еще утром. Поцеловались и поцеловались. Что уж тут говорить. Сейчас были вещи поважнее, - Я хотел узнать, известно ли вам что-то про это заклинание? Я нашел упоминание о применении заклятья Единой нити судьбы в одной из книг, хранившихся дома. Я много работаю с ней в последнее время…

Хендерсон тяжело покачала головой и устало опустилась в свое кресло, откидываясь на спинку и собирая руки домиком перед собой.

- Ты ведь совсем еще молод, - она посмотрела на него из-под своих тонких квадратных очков долгим, пристальным взглядом и вздохнула так, будто на ее плечи только что обрушилось небо, и она не знала, что с этим делать.

-Профессор, - начал мужчина, - я хотел бы обсудить более существенные вопросы, - с нажимом на слове «существенные» произнес он.

Хендерсон закрыла глаза и взмахнула рукой с удивительно появившейся в ней волшебной палочкой. Полированное дерево блеснула в свете камина. Бумаги со стола поднялись в воздух и быстро разлетелись по разноцветным папкам, занимающим свои места в открытом стеллаже. Еще один точный взмах палочкой - и тихое «Акцио» принесло с верхних полок тяжелую потрепанную книгу. Старинный фолиант со стуком опустился на гладкую дубовую поверхность стола.

Хендерсон еще раз взглянула на него. Только в этот раз во взгляде строгих карих глаз не было недовольства, была лишь тоска и сожаление. Такое огромное и всеобъемлющее, что зубы сводило. Драко не любил жалость. Это качество слабых, а он не слабый. Он был кем угодно: негодяем, предателем, даже трусом, но никогда слабаком. Он не терпел жалости к себе, не давая себе шанса искренне испытывать это чувство к другим. И Хендерсон прекрасно об этом знала, она знала, что он ненавидел это: быть в чьих-то глазах слабаком, но все равно жалела его сейчас.

- Не нужно меня жалеть, - не выдержав, произнес мужчина.

- Я не могу не делать этого, Драко, - вздохнула женщина, - иногда сожаление – это доля нашего участия в горе другого. И иногда сожаление – это не признак слабости, это признак решимости и невероятной смелости.

- Зачем вы все это говорите мне?

- Затем, что я никогда не поверю, что, целуя мисс Грейнджер, ты не знал, на что идешь.

Он не стал ничего отвечать. Потому что не хотел? Нет, потому что это была правда: беспощадная, голая правда. Конечно, он знал. Он ведь столько над этим работал. Он даже писал в Китайскую клинику, где двести сорок лет назад применили это заклинание впервые. Но в тот момент его действиями руководил не разум. Возможно, это была усталость, а возможно адреналин, а может быть и что-то еще совсем другое. Он старался не думать о том, почему тогда сделал это, почему ответил на ее наивный поцелуй, почему сам поцеловал после. Ведь он хорошо понимал тогда: стоит только поддаться и самому сделать шаг к ней, и магия сработает. Древняя и могущественная сила медленно, но верно свяжет его с ней. Надолго ли? Он не знал. Не хотел знать. В ту ночь было лишь здесь и сейчас, а то, что за ночью наступит утро, не имело значения.

Драко передернул плечами и с вызовом посмотрел на женщину напротив. Пусть думает, что хочет. Пусть относится к нему, как хочет. Пусть смотрит на него, как считает нужным. Плевать. Ему нужна ее помощь и, пусть он о ней так и не попросил, она сама ее предложила.

Профессор Хендерсон открыла книгу и, пробежав сухим пальцем по оглавлению, перевернула страницы, приближая очки поближе к глазам. С минуту она изучала замысловатые каракули, а затем придвинула фолиант к мужчине.

- Вот, - она указала пальцем на ряд рунических символов, - Мне известно не слишком много. Нить судьбы – сложное и опасное заклинание. Оно связывает сознания двух людей, пробивая любую защиту. В случае сильных эмоциональных всплесков в мозгу одного из партнеров, другой способен чувствовать его боль или наслаждение. Незримое присутствие лишнего создания как бы делит чувства пострадавшего на две части. В какой степени каждая из частей проявляется в сознании другого партнера неизвестно. Сколько можно прожить, одалживая энергию, неизвестно. Самое главное, что применение заклинания запускает необратимые изменения деятельности мозга. Оно стимулирует самые закрытые его части для усиленной работы. В случае мисс Грейнджер, заклинание пробило защитный блок. Кто его поставил, нельзя сказать с точной вероятностью, но, раз уж, как вы утверждаете, вы видели что-то из воспоминаний пациентки, то можно предположить, что блок был пробит, а значит в скором времени, при поддержании уровня адреналина, память начнет к ней возвращаться.

Драко слушал внимательно, старательно пытаясь вспомнить, что означали руны на странице. Рисунки были четкими, но очень странными, он был почти уверен, что это не руническое письмо.

- И что будет потом? – спросил он, отрываясь от изучения страницы.

- Связь будет крепнуть и…, - она всплеснула руками, - и большего никто не знает. Заклинание использовалось в Китае лишь единожды за последние двести сорок лет. Не сохранилось достоверных свидетельств о продолжительности связи.

- Что будет после того, как она вспомнит? – нетерпеливо перебил мужчина.

- Я не могу сказать, Драко. Если воспоминания мисс Грейнджер закрыты даже для нее самой, значит, они содержат информацию, которая либо слишком ужасна, либо слишком важна для того, кто накладывал заклинание. И в том и в другом случае, это будет травмировать девушку. Все тайное от того и является тайным, - проговорила пожилая волшебница.

- Вы хотите сказать, что уничтожение воспоминаний – это ключ к сохранению ее рассудка? Это может быть защитой? – больше спрашивал, чем утверждал мужчина.

- Может, - подтвердила его мысль профессор, - но ни одно воспоминание не уничтожается безвозвратно.

- Потому что память - это закрытая система, что-то может потеряться, но оно всегда будет храниться где-то в подсознании. «Забывания как такового не существует, можно говорить о трудности нахождения того или иного фрагмента информации»*, - процитировал Драко одного из маггловских психологов, чьими идеями увлекался во время учебы на целителя, - Но в таком случае, возвращение памяти уничтожит Грейнджер мозг, - медленно подвел итог своим рассуждениям целитель.

Хендерсон кивнула, внимательно посмотрев на него.

- Ты принял сложное решение, Драко. Ты подвергаешь опасности свою жизнь. И никто не может сказать, чем все это закончиться и как долго будет длиться. Подумай над тем, чтобы обратить заклинание. Мы дадим тебе время на восстановление, на возмещение пустых воспоминаний…

- Об этом не может быть и речи, профессор Хендерсон, - твердо сказал мужчина, не давая женщине закончить описание этой ужасной перспективы. Обратить заклинание означало стереть память. В буквальном смысле лишиться воспоминаний, связанных с объектом заклинания, без гарантии на возвращение и способность работать после. Без гарантий на точность стирания и надежность процедуры.

В комнате воцарилась тяжелая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. Он уже собирался уходить. Он слишком устал сегодня. И эта усталость вдруг навалилась на него, разливаясь тяжестью по телу, застилая мысли в голове. Он молча встал и, не говоря ни слова, медленно направился к двери.

- Мисс Грейнджер имеет право знать, Драко. Я надеюсь, ты скажешь ей сам, - услышал он, уже положив руку на резную ручку двери.

Драко резко повернулся. Встретившись с ясным взглядом карих глаз, он понял: это не угроза, не шантаж.

- Ты всегда можешь обратиться ко мне, помни об этом.

Было в глазах профессора что-то другое. Боль, восхищение, сочувствие. Он отвел взгляд и кивнул.

- Спокойной ночи, Драко.

- Спокойной ночи, профессор Хендерсон, - тихо проговорил он, - и… спасибо.

Женщина слабо улыбнулась. Драко вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Ему стало спокойнее. Кто-то знает его страшный секрет. И пусть он понимал, что она не сможет ему помочь. Пусть это лишь на словах. Пусть усталость и головная боль застилают пеленой глаза. Кто-то знает и обещает помочь.

***

Когда Гермиона замолчала, она ожидала услышать хоть что-то, но последовавшее молчание ее совсем обескуражило. Сигарета в пальцах уже совсем истлела, поэтому девушка лишь выкинула остатки бумаги в урну и только затем посмотрела на мужчину рядом. Малфой сидел прямо, его брови были сведены к переносице, а глаза под ними смотрели в никуда. За все время рассказа он ничего не сказал, лишь кивнул пару раз, будто что-то отмечая про себя.

Ветра не было. Могучие ели плотной стеной защищали скамейку от холодных порывов воздуха, а совсем голые деревья стояли неподвижно, безмолвно. В пестроте тропинки, усыпанной раньше богатым нарядом дубов и бузины, утопали слова, произнесенные шепотом, с мольбой или отчаянием. Утопали чувства, прожитые этим утром, разделенные между двумя людьми. И странно было, что с каждым словом, уроненном в серебро неба, утопали в опавшей листве лишь горечь и страх, а между двумя людьми оставались удивительное спокойствие, принятие и что-то еще, облеченное в одежды хрупкой надежды.

Затянувшееся молчание давило. Малфой пристально посмотрел на девушку.

- Грейнджер, есть кое-что, что ты должна знать, по поводу того, что было ночью… - начал он, но Гермиона его перебила.

- Стой. Мне жаль, что я это сделала, что поцеловала тебя. Я не должна была поддаваться эмоциям. Я не знаю, что это было, и была бы очень признательна, если бы мы сделали вид, что ничего не было, - тут же затараторила девушка, покрываясь румянцем. Так по-детски.

- Грейнджер, я не…, - он осекся, а мысль зацепилась за это ее «мне жаль», больно кольнув самолюбие, - я не могу делать вид, что ничего не было.

- Малфой, пожалуйста, - взмолилась она, - завтра меня здесь уже не будет и волей Мерлина нас больше никогда не сведет судьба. Ты забудешь о моем существовании уже через неделю.

- Завтра? Поттер времени зря не терял, - разозлился он, - да и ты хороша. Заварила кашу, а другим ее теперь расхлебывать! И плевать, чем и кто жертвует в твоей игре, да, Грейнджер? Плевать, что вокруг тоже есть люди! Великая мученица освобождает всех от своего общества и отправляется в опочивальню! – Малфой вскочил на ноги и полностью развернулся к ней. Странно, ведь еще полчаса назад он чувствовал себя истощенным, сил ни на что не было. А сейчас холодная ярость захлестнула его с головой, грозя отбросить всех, кто был рядом, колючей волной. Эта девушка самое настоящее сосредоточение проблем. Несчастная глупышка! Ей жаль, что она его поцеловала! И, хотя, Малфой старательно пытался спрятать эту мысль на задворки сознания, вышибить ее из памяти, ведь ему все равно, что она думает, важно лишь, что его собственная жизнь теперь на кону, но как ни пытался, именно это фраза подогревала его злость на девчонку. Он пытался успокоиться, правда пытался. Он взрослый самодостаточный мужчина, а она, она…, - Да ты эгоистка, Грейнджер!

Девушка не понимающе хлопала глазами. Минуту назад все было спокойно. Относительно, конечно. Малфой был спокоен. Она лихорадочно пыталась понять, что такого в ее словах могло его так взбудоражить. А еще Гермиона чувствовала, как обида затопляет мысли. Она могла быть кем угодно, но только эгоисткой она себя не считала.

- Малфой, я…я не эгоистка, - всхлипнула она, стараясь удержать подступившие к глазам слезы, - не смей так говорить. Ты ничего не знаешь. Ничего, -она встала со скамейки. И почему ее так задели его слова? Ложь ведь не бывает обидной. Была ли в них правда? Была. В глубине души девушка понимала, что поступает с близкими людьми плохо, отдаляясь и закрываясь. Она понимала, что не дает о себе заботиться, чтобы не привязываться еще больше к тем, кого любит. Она знала, что наступит ее конец и, в последнее время чувствовала, что он все ближе. Гермиона лишь пыталась уберечь своих друзей от боли, которую сама испытывала каждый раз, читая некрологи в газетах после войны. Откуда ей было знать, что в попытке защитить их от боли утраты, она лишает их радости оставшейся жизни? Радости, пусть возможно и недолгой, мимолетной, но стоившей гораздо дороже страданий.

- О, да брось, Грейнджер, - передернув плечами продолжал мужчина, - ты ведь не давала им шанса. Никому из них. Я читал историю болезни. Первые симптомы потери магии три года назад. Болезнь быстро развивается. Ушла с работы год назад в длительный отпуск, покинула магический мир еще на полгода, а потом, о чудо, Поттер нашел тебя и отправил сюда. И что удивительно, в газетах ни слова об исчезновении героини войны. Твои друзья постарались. А ты? Что сделала для них ты? Даже верить не стала.

- Я верила, Малфой. Я всегда верила. И до сих пор верю, - еще один тихий всхлип утонул в бесконечном сером небе.

- Тогда почему ты не сказала им сразу? Почему молчала 4 года? – он сделал маленький шаг к ней, - и как много людей знает, что ты здесь? Кто их них знает, что ты выбросила их из своей жизни, чтобы «не ранить»? – он почти кричал. Тихо. Надрывисто. Кричал шепотом. Глазами и губами. Кричал душой.

Она не ответила. Слезы прочертили на щеках соленые дорожки. Она отвернулась. Малфой судорожно вздохнул.

- Грейнджер, им не нужно знать, что ты всегда здорова. Им не нужно слышать, что у тебя все хорошо. Им не нужна ложь. Дай им шанс попрощаться. Не думал, что когда-либо скажу это, но твои друзья заслуживают правды.

Ее плечи мелко тряслись, а слезы все текли по лицу. Малфой сжал кулаки, пытаясь сохранить самообладание.

- Гермиона, - медленно произнес он, - все, что всем нам нужно, только правда.

Она подняла покрасневшие глаза на него. Посмотрела пристально, изучающе, анализируя. Посмотрела прямо на молнии, метавшиеся в его взгляде. Таком же бесконечном и сером, как утреннее небо. 

- Правду? – тихо спросила она, - правда иногда хуже самой гадкой лжи. И тебе тоже нужна она? Эта правда?

Он отрывисто кивнул. Что-то в ее лице изменилось. Тень то ли улыбки, то ли гримасы, исказила ее бледное личико, застывая на губах.

- И какая же правда тебя устроит? – спросила она, невесело ухмыльнувшись.

- Искренняя, - произнес он, приподняв ее подбородок и растирая пальцем по лицу соленую дорожку, - твоя.

Гермиона застыла. Его неожиданное прикосновение, сосредоточившее в себе два абсолютно противоречивых чувства: нежность и отчаяние, стерло вместе со слезой и ее злость и растерянность. Прошло не больше мгновения, но ей казалось, что вечность пробежала между ними в этот миг. Драко Малфой наклонился к ее мокрому лицу и оставил на холодных губах девушки легкое прикосновение своих губ. Будто спрашивал разрешения. Напряжение, сковавшее ее тело в первый момент отпустило, и он тоже почувствовал это. Драко Малфой мягко притянул девушку к себе, обнимая одной рукой за талию, а другой гладя ее спину. Он чуть отклонился, заглядывая в ее лицо, и, видимо найдя в нем что-то, что искал, поцеловал ее еще раз. Нежно, медленно, растягивая этот миг только между ними двумя, останавливая время на этот миг только для них двоих. Для них, двух запутавшихся в своих чувствах и потерявшихся во взрослых проблемах и решениях детей. Ведь такими они и были: всего-навсего детьми, слишком рано лишенными детства и повидавшими за свои короткие жизни слишком много ужаса, детьми, которых отпустили в большой мир, так и не объяснив самого главного, так и не научив самому главному. И дело было вовсе не в том, что рядом не было подходящих взрослых, способных дать ценные наставления или совет, просто эти взрослые и сами не знали, как это – любить.

Гермиона полностью растворилась в ощущении. Сейчас целовать его было иначе, чем тогда в тесной каморке. Не было искрящейся в кончиках пальцев магии, не было непреодолимого зова крови и волшебства. Был только он. И была она.

Гермиона запустила руку в его светлые волосы, взъерошивая и без того беспорядочные пряди. Его ласка становилась настойчивее, требовательнее, будто сам Малфой бежал за чем-то или от чего убегал. Он притянул ее еще ближе, гладил плечи и волосы, углубляя поцелуй. И Гермиона отвечала ему с таким же жаром и страстью, ибо в это мгновение, только в это короткое мгновение, она растворилась в нем почти полностью. Воздуха стало не хватать, и они отклонились друг от друга, чтобы сделать судорожные глотки кислорода. Драко наклонился к ее лицу, заглядывая прямо в глаза. Во взгляде отчаянная мольба. Легкое прикосновение его губ коснулось ее щеки, затем носа, уголка рта. Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь каждой секундой, каждым новым касанием. Его губы покрывали мелкими поцелуями ее лицо, он оставил несколько легких касаний на ее шее, вернулся к щекам. Остановившись в миллиметре от ее губ, он прошептал:

- Скажи, что не будешь жалеть об этом.

- Драко, - еле прошептала она в ответ, обнимая его еще крепче.

- Скажи это, - его дыхание обожгло ухо, - что не пожалеешь об этом ни на минуту.

- Ни на одну минуту, - прошептала она, - я не пожалею об этом ни на одну минуту.

И он накрыл ее губы своими снова. Приторный вкус сигарет смешивался еще с чем-то мятным, холодным, дурманящим. Он был для нее абсолютно восхитительным и запретным.

Холодное утро полноправно вступило в свои владения. Пациенты больницы медленно открывали глазки и принимали положенные наборчики утренних пилюль. Колдомедики и целители приступали к своим обязанностям, расставляли баночки с разнообразными зельями и отварами, навещали своих подопечных в их палатах. Новый день опустился на шумный многолюдный город Лондон, как опускается каждый вечер ночь, так же тихо, естественно и закономерно. Тысячи жизней встречали этот день с улыбкой, еще десяткам уже было не суждено увидеть этот мир когда-нибудь снова. Словно муравьи толпы людей заполняли широкие улицы, бежали куда-то, спешили, жили. Пожалуй, в этом и заключалась чарующая магия жизни: пока дышать, надеяться.