Крепче узлов

Антуан де Сарде терпеть не мог сюрпризы. Большей частью потому, что в его жизни они крайне редко бывали приятными и разбираться с их последствиями он вынужден был самостоятельно. Но теперь, когда его одиночество было кому скрасить, приходилось привыкать к тому, что его избранник непредсказуем подобно муссону, что меняет своё направление в зависимости от сезона. К счастью, это проявлялось лишь в мелочах — если речь шла о жизненных убеждениях или их с де Сарде связи, Васко можно было назвать одним из самых непоколебимых и преданных людей, которых Антуану когда-либо доводилось встречать. И всё же с каждым тайным — или не очень — свиданием он всё сильнее убеждался: навту раз за разом удаётся застать его врасплох в те самые моменты, когда он наиболее беззащитен.

Таковым де Сарде бывал редко, а говоря строго — практически никогда: титул эмиссара Торгового Содружества не оставлял иного выбора. Но если и бывали в его жизни мгновения уязвимости, то в последнее время Васко всё чаще становился их свидетелем — и не упускал шанса этим воспользоваться.

По мере развития их отношений — а также погружения в водоворот политики на Тир-Фради — любовники довольно быстро преодолели этап приземлённого утоления слепой страсти при каждой ночной встрече. Антуан чувствовал: дело не в отсутствии сил из-за бесконечного обивания каждого чёртова порога на этом острове, но скорее в том, что их с Васко взаимный интерес окончательно преодолел границы исключительно плотского влечения. Естественно, оно не исчезло совсем и по-прежнему напоминало о себе всякий раз, когда взгляд Антуана цеплялся за причудливую вязь татуировок, дорисовывая скрытые под одеждой узоры, за чувственный изгиб губ возлюбленного и родинку на скуле, будто нарочно расположенную так, чтобы быть отправной точкой для цепочки поцелуев. И всё же помимо этого зародилось между ними нечто, чему они, возможно, поторопились подобрать название, но что уже было невозможно игнорировать.

Они и не пытались. И потому очередной вечер снова проводили вместе: даже когда бесконечные дела оставляли их без сил, любовникам было легче вдвоём.

Антуан вздохнул, потёрся щекой о тёплое плечо лежащего рядом Васко и вернулся к чтению вслух сонетов из нового сборника, недавно присланного с континента.

Любовь — над бурей поднятый маяк,

Не меркнущий во мраке и тумане.

Любовь — звезда, которою моряк

Определяет место в океане.

Васко мягко хмыкнул:

— Моя буря, вы нарочно выбираете стихи о море в угоду мне?

— Не моя вина, что именно с морем поэты предпочитают сравнивать жизненные трудности и невзгоды, — парировал де Сарде. — В конце концов, метафора недурна. Этот сонет о том, что истинная любовь способна преодолеть любые испытания.

Васко задумчиво сощурился, и Антуан нутром почувствовал: его вот-вот ждёт какая-то каверза.

— Вот уж правда. Я вот вряд ли когда-нибудь забуду те испытания, которым вы меня подвергли в начале… наших отношений. Но не уверен, помните ли вы, что я тогда пообещал подготовить для вас кое-что в ответ.

— Уж от кого-кого, а от вас, мой милый капитан, я не ожидал такой мстительности, — де Сарде сдержанно улыбнулся, но при этом внутренне подобрался, не зная, к чему быть готовым. Даже в собственной постели теперь не расслабиться!

— Вначале я подумывал помучить вас трижды, как вы меня тогда, — медлительно продолжил Васко, явно предвкушая скорый триумф. — Но потом решил, что одно только путешествие сюда уже должно было засчитаться вам вдвойне.

Де Сарде позволил себе смешок — вполне, впрочем, искренний.

— О, поверьте… То плавание скорее было испытанием для вас, при всей моей любви к Константину.

Улыбка Васко поначалу получилась натянутой, но затем он тепло ухмыльнулся.

— Словом, я решил, что одного экзамена будет достаточно. Едва ли он вызовет у вас трудности… — оскал капитана стал жёстче и хищнее.

— Мне придётся отличать каравеллу от брига? — вздохнул де Сарде.

— Была и такая мысль, — признал Васко и нашарил что-то под подушкой. — Но потом я придумал кое-что получше…

Де Сарде воззрился на связку верёвок в смуглой пятерне и медленно закрыл сборник сонетов.

— Будем… вязать морские узлы? — высказал он предположение.

— Корабельные, — поправил его Васко. — Всё верно, моя буря, только вязать буду я, а вы — развязывать.

Да, Антуан де Сарде терпеть не мог сюрпризы, но стоило признать, что этот его заинтриговал. Тем более что Васко явно переживал, пусть и пытался это скрыть. Удавалось ему это плохо, как и всегда: де Сарде, подобно мудрёным навтовским приборам тончайшей калибровки, с лёгкостью улавливал малейшие колебания его эмоций, и сейчас по всему выходило, что отважный капитан изо всех сил борется с тревогой, не зная, понравится ли любовнику его экстравагантная затея.

Одно это согревало Антуану сердце: то, как наедине с ним Васко не терял присущей ему прямолинейности, но всё же осознавал, что находится в незнакомых водах, и порой осторожничал в сдержанном ожидании того, что ему может принести очередная волна.

Де Сарде помедлил, отложил книгу в сторону, а затем вытянул обе руки вперёд, подставляя обнажённые запястья:

— Будь по-вашему. Начинайте.

Васко пододвинулся ближе и принялся методично разматывать путаницу из нескольких кусков бечёвки. Попутно ровным тоном, которым он, вероятно, старался усмирить и собственное волнение, он начал нечто отдалённо напоминающее лекцию для желторотых навтов:

— Думаю, вам известно, что от корабельных узлов, которые на суше обычно зовут морскими, требуется два свойства: надёжность и при этом возможность легко их развязать.

— Меня возьмут юнгой в команду после этого испытания? — хмыкнул де Сарде, наблюдая, как верёвка зазмеилась по его рукам.

— Зависит от того, насколько успешно вы его выполните, — хмыкнул Васко. — В конце концов, у вас было несколько месяцев на корабле, чтобы понаблюдать за моими ребятами и что-то запомнить.

Антуан фыркнул.

— Поверьте, едва ли у меня тогда было время столь внимательно изучать узлы на верёвках…

— Тросах, — мягко поправил его капитан. — В любом случае, держите в уме, что все эти узлы развязываются легче лёгкого: нужно только знать, за какой край потянуть.

Де Сарде вдруг подумал, что всю свою жизнь занимался именно этим, но в более метафорическом, фигуральном смысле. Он учился развязывать узлы: те, что затягивались между людьми, организациями и государствами и мешали им достигать своих целей. День за днём, год за годом он оттачивал умение различать, где узел лучше закрепить, а где — ослабить, дёрнуть за свободный конец бечевы, чтобы истощающее обе стороны напряжение наконец исчезло. И он вполне закономерно стал в этом очень хорош.

Неужели он не справится со вполне материальными верёвками?

— Этот узел новички осваивают одним из первых. — Пальцы Васко ловко орудовали двумя концами бечёвки, и Антуан внимательно за этим следил: вот петля, в неё скользнул второй конец, оплёл снаружи и вернулся обратно, вдетый ещё одной петлёй вперёд. Мгновение — и путы стянули его руки, не слишком туго, но достаточно крепко, чтобы стало не по себе. Васко тем временем проверил одним пальцем, не слишком ли туго прилегает верёвка, и продолжил всё тем же менторским тоном. — Обыватели считают, будто его тяжело развязать, особенно когда трос разбух от воды, но навтам известен один секрет.

— …Который мне полагается разгадать сходу, только взглянув? — скептически прокомментировал Антуан и на пробу попытался развести запястья в стороны. Это было ошибкой: плетение верёвки лишь хищнее впилось в кожу.

Васко цыкнул и заботливо пробормотал:

— Осторожнее. Так только сильнее затянется. — Он как-то незаметно потянул за узел с двух сторон, чтобы ослабить его до прежнего состояния.

У Антуана потеплели скулы: то ли от такой обыденной, но согревающей заботы, то ли от нарастающей пикантности ситуации.

— И что же, — он наклонил голову, чтобы волосы скользнули по плечу и обнажили шею, — полагаете, эти узлы достаточно крепки и удержат меня на месте?

— Я очень на это рассчитываю, — фыркнул Васко, в то время как другая верёвка обхватила стан де Сарде и прижала к нему его руки. — Иначе не знаю, найдётся ли ещё способ заставить вас хотя бы минуту посидеть спокойно и не заниматься решением неотложных вопросов.

Антуан не сдержал тёплой улыбки и тихого смеха. Тем временем пальцы капитана умело вязали над его солнечным сплетением новый узел.

— Знакомьтесь, этому старинному узлу дали название ваши земляки, серенцы. Им хватило воображения назвать его женским именем, Жозефина — и эта дамочка довольно нарядна, не правда ли?

Де Сарде опустил подбородок и придирчиво осмотрел затейливое симметричное переплетение, в действительности весьма красивое, но при этом пугающе сложное на вид.

— Это единственное, что вам нравится из серенского? — игривой интонацией он скорее попытался отвлечь и успокоить сам себя.

— Ну что вы, — Васко будто невзначай наклонился ближе, чтобы поправить верёвку, и его дыхание согрело нежную кожу над ключицей Антуана сквозь тонкую ткань ночной рубашки. — Меня привлекает всё, что связано с Сереной.

Тут уже де Сарде рассмеялся в голос, запрокинув голову. Поистине, его избранник был злопамятнее, чем могло показаться на первый взгляд.

Как ни пугала Антуана сама мысль потерять контроль над ситуацией, будучи обездвиженным, как ни напрягалось его тело, противясь стягивающей его бечёвке, ему вдруг стало легко и спокойно. Будь на месте Васко кто угодно иной, этот некто наверняка стал бы свидетелем унизительного фиаско эмиссара Торгового Содружества, не привыкшего к такому обращению. Но именно в этом случае де Сарде перестал бороться с течением и ощутил столь непривычную и приятную пустоту в голове, обычно переполненной всевозможными мыслями. Именно сейчас, этим тихим вечером, в этой спальне и с этим мужчиной, он чувствовал себя на своём месте. Васко, прямолинейный и преданный, давно искал его самого близкого душевного расположения, стремился доказать, что заслуживает его — и Антуан рискнул довериться ему, как лёгкая лодочка доверяется океану, что бережно поднимает её и несёт вперёд. Кажется, ещё миг — и от неё останутся одни щепки, но она вновь и вновь проваливается между волн, лишь чтобы снова вознестись на очередной гребень.

Никому другому не было позволено то, что Васко не моргнув глазом делал с Антуаном де Сарде, и ни с кем другим эмиссару не удалось бы хоть ненадолго почувствовать себя столь свободным и никому ничем не обязанным. Пожалуй, именно это позволило их отношениям не только зародиться, но и развиться в нечто большее, нежели интрижка на несколько ночей. И сейчас де Сарде едва ли не впервые в жизни совершенно не волновало, что будет дальше.

— Выглядит довольно сложно, — прохрипел он, собираясь с мыслями, которые предательски скакали вслед за тем, как его взгляд очерчивал крепкие плечи и шею навта, а тело понемногу реагировало пока слабым, но уже вполне недвусмысленным напряжением внизу живота. — Боюсь, этот экзамен в юнги мне не пройти.

— О, поверьте, моя буря, — голос Васко рокотал на этом обращении до того низко и приятно, что у Антуана пальцы на ногах поджимались от удовольствия, — я выбрал самые простые узлы, хоть они и могут на вид показаться сложными. Не в моих интересах заставлять вас возиться с ними всю ночь.

Сложный на вид, но простой, если знать, где и как правильно коснуться — вероятно, Васко, с его тайной поэтичностью, не раз мысленно использовал подобное сравнение для описания своего любовника. Антуану не нравилось это признавать, но капитан навтов, порывистый и свободолюбивый, словно ветер мистраль, удивительным образом всегда находил к нему подход, даже когда де Сарде замыкался в своих размышлениях и слабо реагировал на окружающую действительность. Вот и сейчас ему удивительным образом удалось повернуть в теории крайне неприятную для Антуана ситуацию так, что она принесла тому лишь облегчение, пусть и к его собственному изумлению.

— Так что не переживайте, — продолжил Васко, распутывая третий отрез верёвки, — человеку ваших исключительных талантов наверняка не составит труда освободиться от этих пут.

Де Сарде проглотил язвительное замечание, что дьявольски талантлив тут явно не он, и попытался сосредоточиться не на лукаво поглядывающих на него глазах оттенка светлого золота, а на затейливых переплетениях, от одного вида которых кружилась голова. Стало ещё сложнее, когда Васко спустился ниже и накинул верёвку Антуану на лодыжки — впрочем, на этот раз узел оказался настолько простым, что ему удалось затянуть его одним умелым движением. Казалось бы, можно было начать с него, да и насчёт остальных узлов у де Сарде уже появились идеи, но загадочным образом они вдруг оказались последним, о чём он сейчас мог думать.

Васко был так близко, глядел на любовника, внимательно изучая его реакцию. Видимо, всё же беспокоится, не перестарался ли, рассеянно отметил про себя Антуан и потянулся навстречу, не в силах больше сопротивляться нахлынувшему желанию. Узлы подождут, целоваться они не помешают.

По крайней мере, так казалось ему — но не Васко, который осадил его лёгким движением: потянул сзади за ту верёвку, что обхватила торс, и удержал любовника на месте, заставив замереть в какой-то паре дюймов от его лица. Горячее дыхание дразняще жгло увлажнившиеся губы.

— Но-но, де Сарде, не я первым придумал это правило: сначала испытание — а уже потом награда.

Будто назло, после этого его ладони скользнули по талии и бёдрам Антуана столь вызывающе, что думать о прокля́тых узлах стало ещё затруднительнее. Смерив навта тяжёлым взглядом, Антуан согнул связанные ноги и с трудом потянулся к ним связанными же руками.

— А вам, я вижу, только в радость надо мной поиздеваться.

— Это всего лишь реванш за издевательства надо мной, — хмыкнул Васко и тоже с явным трудом заставил себя перевести взгляд на плетение на щиколотках, с которым Антуан расправился довольно быстро. — Что ж, самозатягивающийся узел вы одолели — я не сомневался, что у вас получится.

Де Сарде неловко откинул в сторону освободившийся кусок бечевы и, своенравно сверкнув глазами, провёл босой ступнёй по ноге Васко, вверх к колену.

— Вы назло мне сделали третий узел таким простым, точно зная, что со вторым я не справлюсь, — нарочито бесстрастно прокомментировал он и демонстративно откинулся на подушки, на ощупь изучая волокнистую плетёнку на груди. Его ступня меж тем поднялась к бедру любовника и с дразнящим касанием соскользнула, чем вызвала у Васко разочарованный рваный выдох.

— Вовсе нет, я всего лишь надеялся, что такая лёгкая победа вас воодушевит, — отозвался навт и заставил де Сарде снова сесть: потянул за узел над грудиной, который удобно лёг в его ладонь — и Антуан был вынужден вновь принять вертикальное положение. — Вам неудобно, моя буря, позвольте мне помочь.

Когда Васко обнял его со спины и бережно, но крепко взял за связанные запястья, заставляя согнуть руки в локтях, у Антуана застучало в висках. Этот мужчина сводил его с ума буквально каждым аспектом: голосом, прикосновениями, запахом разгорячённого тела — он был повсюду, беззастенчиво подчинял себе душу и тело эмиссара, совершенно не встречая сопротивления.

— Вот так. — Под мягким нажимом его рук ладони Антуана легли поверх узла, и через него он ощутил безумный ритм собственного сердца, рвущегося из груди. — Попробуйте потянуть за одну из петель.

Методом проб и ошибок спустя пару неверных петель узел поддался, и де Сарде наконец смог вдохнуть глубже — ему сейчас это было особенно нужно. Однако расслабиться ему Васко не позволил: едва Антуан взглянул на последний оставшийся узел, как навт поднял его связанные руки одной своей, а второй удержал в объятиях, заставив откинуться на него спиной.

— Я уже почти нашёл решение, — слабым голосом возмутился Антуан и прикусил губу, когда свободная рука капитана по-хозяйски проскользила по его телу, заставляя самые чувствительные места разгораться незримым пламенем.

— И я обязательно на него взгляну, но позвольте мне хоть ненадолго воспользоваться вашим незавидным положением, — промурлыкал ему на ухо Васко, довольный, словно корабельный кот. Решив ради их обоюдного удовольствия больше не изображать борьбу, Антуан проследил взглядом путь татуированной руки вниз по его торсу и сладко вздохнул — ему до одури нравилось, как напрягался от этого прижавшийся к его спине любовник. Хотя де Сарде до сих пор оставался в ночной рубашке — в отличие от Васко, который предпочитал спать нагишом — это вовсе не мешало уверенным касаниям распалять огонь желания под его кожей.

И в столь низменном вопросе, как плотские утехи, свободолюбивая натура Васко не боялась выражать себя. Он без сомнений брал верх над любовником и не стеснялся пользоваться всеми известными ему чувствительными точками тела Антуана, уверенно прокладывая по ним головокружительный маршрут поцелуев и ласковых касаний. И Антуан сдавался, позволял себе хоть в чём-то быть ведомым, пусть и не без попыток контролировать даже столь интимную сторону жизни. Однако удавалось ему это едва ли: слишком сладки были тягучие моменты единения, слишком легко он сдавался под натиском уверенных ласк и произнесённых вкрадчивым шёпотом непотребств, от которых бросало в приятную дрожь. Сколь бы ни был отточен и холоден разум эмиссара, тело оставалось всего лишь бренной оболочкой — и требовало нежданно обретённого тепла, и упивалось им, когда наконец его получало.

В такие мгновения, как сейчас, де Сарде чувствовал себя по-настоящему живым. Все его старания и попытки упорядочить хаос, в который их забросила судьба, стоили этих кратких мгновений сладкой истомы. Казалось, в них эмиссару удавалось урвать не только поцелуи любимого капитана и тепло его тела, но и частичку его свободы, этого щекочущего чувства с лазурным отливом и солёным ароматом — чувства, которое всегда казалось ему чем-то недостижимым.

Но теперь он мог ощутить эту свободу хотя бы ненадолго, раствориться в ней, как сейчас растворялся в объятиях любимого, его поцелуях, и шёпоте, и крепкой хватке рук, что держали его в положении, при котором всё тело было напряжено и оттого ощущения становились острее. Антуан невольно подался бёдрами вперёд в ответ на уверенные прикосновения Васко и пьяно ухмыльнулся:

— До чего иронично…

— Морской дьявол вас побери, де Сарде, — рыкнул у него над ухом Васко, чьё возбуждение Антуан ощущал спиной вполне явственно, — я начинаю жалеть, что не прихватил ещё и кляп.

Не успел Антуан возмутиться — хотя если начистоту, то рокочущие нотки капитанского голоса скорее повысили его градус возбуждения, чем вызвали неприятные эмоции, — как его опрокинули на спину. Васко одной рукой прижал к постели связанные руки любовника, а второй рывком задрал его сорочку, снять которую из-за связанных рук не представлялось возможным — но, видимо, капитану этого и не требовалось. Ощущение щедро смазанных маслом пальцев внутри себя оказалось не столь неприятным, как прежде: либо Антуан уже привык за их пока не слишком долгий роман, либо играло свою роль кружащее голову возбуждение. От всё более смелых и глубоких касаний он засучил ногами и заскулил прямо в губы Васко, который, видимо, задался целью больше не предоставлять ему ни единого шанса заговорить и предпочёл вместо этого терзать его поцелуями. Де Сарде был не против: ему нравилось порой поддразнивать любовника, тем самым распаляя его страсть, пусть в этот раз он и не ожидал столь сильной реакции. Но тем слаще становилась их близость, словно десерт, в который для пикантности добавили размолотую горошину перца.

В конце концов Васко был вынужден отпустить запястья де Сарде, чтобы подтянуть его ближе к себе и закинуть его ногу себе на плечо. Тот повиновался с готовностью, закусил губу от первых ощущений, чтобы вскоре сладострастно ахнуть, когда единение стало глубже и приятнее. Связанные руки он закинул за голову, выгибаясь в поисках положения, в котором удовольствие стало бы ещё острее — а когда находил, не стеснялся сообщать любовнику об этом жаркими вздохами, которые, он знал точно, сводили Васко с ума.

Чем дальше, тем чаще накатывали волны жара, горячий ком внизу живота становился всё ощутимее, но этого Антуану было мало. Дождавшись, пока Васко окончательно утратит бдительность, де Сарде поднёс к своему лицу стянутые верёвкой запястья и, глядя прямо в помутневшие от желания глаза капитана, схватил зубами торчащий из узла кончик верёвки и потянул за него, освобождаясь из плена. Пара суетливых движений рук — и вот путы оказались отброшены в сторону, а де Сарде ловко сменил положение. Он торопливо стянул с себя липнущую к телу сорочку, а затем заставил Васко лечь на спину и оседлал его бёдра. Едва ли тот ожидал такой прыти — но на дне его глаз сверкнуло расплавленное золото столь жаркое, что Антуан не сдержал восхищённого вздоха, когда начал двигаться сам, торопливо, но старательно, ощущая, как его ведёт от сочетания ощущений внутри и прикосновений мозолистых пальцев любовника к его естеству снаружи. Блаженство, к которому они оба так стремились, не заставило долго себя ждать: под хриплые и отрывистые вздохи Васко Антуан выгнулся, вцепившись пальцами в его плечи, и издал несколько рваных стонов — вероятно, даже вскрикнул, хотя сам слышал только грохот собственного пульса в висках. Удовольствие настигло его подобно сполоху молнии над бушующим ночным морем — и, ослепив на мгновение, столь же быстро рассеялось, оставив после себя состояние, схожее с сонным утренним штилем.

Двигаясь будто в вязком рассветном мареве, Антуан обмяк в объятиях возлюбленного и устроился на его груди, бездумно вслушиваясь в стук его сердца. В кои-то веки не нужно было никуда спешить и мчаться: хотя бы здесь, сейчас, в эти оставшиеся несколько ночных часов, он мог остановиться и подумать о себе — и о мужчине, который сейчас был рядом с ним, таком горячем и обманчиво родном. Де Сарде вдруг поймал за хвост мелькнувшую мысль: ирония, о которой он так и не успел сказать любовнику, заключалась в том, что этим вечером, будучи обездвиженным по рукам и ногам, он вдруг почувствовал себя свободнее, чем когда-либо прежде в своей жизни. Только Васко, лихому, точно ураган, непостижимому, будто песни китов, удавалось дарить ему такое ощущение — и далеко не всегда для этого требовались верёвки, пусть с ними это чувство и обострилось, к его удивлению.

Разгадка была проста: в жизни де Сарде всё происходило согласно тщательно продуманному плану, в который серьёзная привязанность совершенно не вписывалась. Он в принципе до самых недавних пор был уверен, что его жизнь никогда не расцветит новое чувство, столь же яркое и тёплое, как его нежная дружба с Константином, пусть и имеющее иной оттенок. Однако необузданному шторму, коим являлся Васко, планы эмиссара Торгового Содружества были не писаны. Антуан и так слишком долго отрицал очевидное — а потому в итоге испытал несказанное облегчение, когда перестал сопротивляться шквалу нежданной страсти, ведь тот в итоге принёс за собой спокойствие и свежесть, коих де Сарде давно не ощущал в чьём-либо присутствии.

Антуан с нежностью вслушался в сопение возлюбленного, который явно уже был готов провалиться в сон, и шкодливо улыбнулся. Поднял с постели книгу, которая так и осталась сиротливо лежать среди сбившихся простыней, убрал её на прикроватный столик, и, пригладив встрёпанные тёмно-русые волосы любимого, шепнул ему на ухо последние строки так и не дочитанного сонета:

А если я неправ и лжёт мой стих,

То нет любви — и нет стихов моих!

Васко сонно хмыкнул и в следующее мгновение стиснул Антуана в объятиях так, что самые крепкие корабельные узлы показались тому лишь баловством. Может, этим капитан хотел удержать эмиссара от возможного порыва вскочить и приняться за неотложные дела Торгового Содружества прямо посреди ночи, а может, этот искренний жест не скрывал за собой никакой подоплёки, однако лежать вот так, в крепких, но бережных объятиях, было приятно. Антуан и сам не заметил, как, убаюканный теплом, лаской и уже почти родным запахом подтянутого тела любовника, провалился в долгожданный сон.

В конце концов, такие тихие вечера, которые можно было посвятить только друг другу, выпадали им нечасто даже сейчас — а думать о том, сколько их будет впредь, пока не хотелось, так что стоило пользоваться моментом. Что Антуан и сделал, в кои-то веки позволив себе отпустить все мысли и погрузиться в негу грёз, уносящую его, словно вкрадчиво шепчущие морские волны.