По расчётам глупых синоптиков этот день прекрасно подходил для казни. Может быть и так, если бы казнили виновного. Но этот день обещал стать днём смерти для души, что не взяла на себя ни одного страшного греха. Тучи набегали на небо, чтобы скрыть стыд и гнев Бога, которому поклонялись эти люди, эта церковь, одобрившая данное решение. Перед помостом толпились люди, столичная знать и чернь была падка на различного рода представления. Особенно на казни. Из всех других, именно они вселяли ужас и спокойствие, укрепляли желание подчиниться церкви.

На помосте стоял пока пустой деревянный столб и снопы сырого хвороста, вряд ли он в итоге разгорится. Смертник пока стоял в стороне, закованный, униженный, побеждённый, но не сломленный. Он гордо смотрел на толпу слепцов, которая пришла потешиться и не видел в их глазах сочувствия. Не видел там ничего, кроме дикого желания увидеть зрелище. Гнусный скот.

Мужчину толкают в спину, и он закатывает глаза, идя к столбу. Двое парней крепко привязывают его, пытаясь не смотреть ему в глаза. Смертник горько усмехается, поднимая глаза в небо. Тучи закрывают не всё, один луч солнца пробивается сквозь облака и извиняясь ласкает лицо мужчины.

- Астин Ригель, вы обвиняетесь в использовании магии, запрещённое на территории нашего королевства! – громко зачитывает мужчина в чёрном. – За подобное пригрешение вас ждёт сожжение на костре!

Астин смотрит в небо, разглядывая тучи. Вдалеке идёт дождь, а на востоке небо серо-голубое, то ли тучи, то ли нет. Здесь сыро и холодно, огонь будет к стати. Только вот он не хочет переходить на просыревший хворост, а когда его всё же заставляют перейти, он тухнет. Мужчина, читавший приговор, раздражённо фыркает. Астин самодовольно улыбается, начиная читать молитву во спасение, перебивая священника, который отпевал его.

Толпа ахает, когда мага не пронзает молния за осквернение святой молитвы. Астин умело обращается с языком церкви, потому ему не предстаёт труда начать на нём же и проклинать. Священик глупо замолкает, с ужасом смотря на мага, а тот распаляется и уже кричит проклятья толпе, святой церкви, этому чёрному мужчине. Особенно много достаётся мужчине, он проклинает не только его, но и его род. Единственный, к кому он не обращает своих слов – палач. Он ни в чём перед ним не виноват.

- Ни ты, ни твои дети никогда не познают счастья! Если не на тебе, то на твоих детях твой род прервётся и не оставит после себя ни крови не костей! Ты сгоришь в агонии своей злобы так же, как я сгорю сегодня на костре! И если есть на свете Бог, то услышит он молитву и проклятье невинной души, загубленной злым человеком. Да не будет вам спокойствия во веки веков, аминь!

И только сейчас небо озарила молния, заставившая ахнуть толпу во второй раз и в панике разбежаться. Никто больше не рискнул подойти к помосту, они наблюдали с расстояния, из окон своих домов. Разгневанный бог подтвердил слова Астина, чем пошатнул веру многих.

На этот раз хворост принял огонь, защекотав голые ступни. Мужчина с достоинством принял свою смерть, уверенный, что его проклятья сбудутся.

Моё первое воспоминание связано с ночным кошмаром. Я никогда не отличался спокойным сном, но этот был настолько красочным, что… Мне казалось, что это был даже не сон. Мне снился огонь, много огня. Он ласкал мои руки, облизывал лицо. Я не чувствовал боли, хотя должно было быть. Я слышал голос женщины, плачущей и скорбящей, проклинающей и обещавшей. Этот голос казался таким родным, почти как мамин. Мне было пять лет, я сильно испугался и остаток ночи провёл в объятиях мамы, которая пела колыбельные на разные лады, пытаясь меня успокоить.

В семь лет я научился читать. Это было проще, чем держать топор в руке или жать пшеницу под солнцепёком. Откуда я знал буквы, слова и фразы – я тогда не знал. Но читать я любил, очень сильно. Хотя в деревне найти книгу было почти невозможно. Приходилось гоняться за ярмарками, приезжими торговцами и…знахарями. У тех были лишь магические книги. Маленьким мальчиком я чувствовал какую-то незримую связь с этой магией. Знахарь фыркал на мои попытки читать сложные формулы, а потом удивлённо поднимал брови, когда я указывал на ошибки.

В десять случился первый магический выброс. Я знал по книгам, что такое возможно от переизбытка чувств, но всё равно испугался. Хотя не так сильно, как ребята, которым досталось от моей магии. Но они сами виноваты! Не стоило ко мне лезть! Обвинили мальчишку в том, что он помогает родителям и яшкается с знахарями. Интуитивно я старался ни с кем не сближаться, потому не заводил друзей среди ровесников, а предпочитал общество тех, кто мог чему-то обучить. Родители, знахари, травники. В общем, был изгоем среди ровесников. И я этим не горжусь, нет. Но таков был мой выбор, выбор мальчика, начинающего чувствовать всю свою странность.

Мне было двенадцать, когда в моих мыслях появился голос, отличный от моего собственного. «Нашёл», - это он сказал, жутко испугав меня и моего наставника. Уже после мы поняли что за голос это был, а ещё позже я понял почему он решил мне явиться. Странно, я никогда не верил в Бога, а вот он в меня сейчас верит…

Мне было четырнадцать, когда я открыл глаза Астином Ригелем, запечатанным в теле Дойля, крестьянского сына. Очнулся выдающимся магом, умершим из-за неё и своей доброты. Того Астина и его воспоминания пришлось похоронить в глубине своей души, подпитывая этим свою ненависть к дому Вустер, лишившему меня всего. С тех пор голос Бога стал насмешливым и подстёгивающим. Я живу ради мести.