подумал о тебе — и пошёл снег
Когда Арсений первый раз видит, насколько сильно выделяется Антонова ярко-розовая куртка среди безбожно серой толпы, он думает, что по переулкам они точно не пойдут. Да что уж, даже гулять по главным улицам, собирая все светофоры и за километр обходя главный «криминальный» район маленького города N, будет не то чтобы безопасно. Арсений, конечно, за всех местных гопников не ручается: кому-то, может, и фиолетово, а кому-то… вот так розово — в цвет куртки его близкого друга.
Арсений не знает, в какой именно момент Шастун становится ему близким. Терпит на себе скептический взгляд мамы, тяжело вздыхает от многозначительного фырка Серёжи и методично продолжает списывать надоевший матан с гдз, когда Оксана по телефону спрашивает очередное «ну как Антон?». А как Антон? Тот самый, появившийся из ниоткуда, но, на удивление, не ушедший в никуда? Да нормально, наверное, — выделяется из толпы не только одеждой, но и ростом, проходит через турникет и улыбается, когда видит Арсения с растрёпанной чёлкой — на улице повалил снег и намочил всю Арсеньеву укладку.
— Привет, — выдыхает Антон Арсению в плечо, когда тот подлетает на скоростях. Антона приятно обнимать, раскачиваться в разные стороны легонько и мечтать стоять так целую вечность, чтобы восполнить все пробелы за прошедшие три года.
Арсений ненавидит километры, города и всё остальное, о чём вещал айскрин в своей до ужаса сопливой песне о любви. Арсений просто в очередной раз не хочет, чтобы миллионы витиеватых дорог и тысячи каменных многоэтажек, злобно блестящих глазницами окон, разделяли его с Антоном, чьи кудри забавно топорщатся из-под капюшона с розовым мехом.
— Привет, — шепчет Арсений в ответ, так и не расцепляя руки на чужой спине. Люди вокруг начинают подозрительно коситься, даже несмотря на то, что куда-то спешат, разговаривают по телефону или пытаются разобраться со странным аппаратом с кофе, которому Арсений бы побоялся доверять.
Арсений выглядывает из-за Антонова плеча и тут же ловит на себе чей-то осуждающий взгляд. Мужчина, если не за сорок, то точно за тридцать, впивается тусклыми глазами Антону в спину и так и не отводит взгляд, когда Антон, видимо, почувствовав чужую заинтересованность, отлипает от Арсения с разочарованным вздохом.
— Кто-то пялится? — Антон поправляет сползающую лямку шоппера.
Арсений только сейчас вспоминает про свой собственный пакет из книжного, предназначенный для Шастуна. Там всякая мелочёвка, которую назвать полноценным подарком у Арсения не повернётся язык. Но даже такое — книжка кого-то из японских авторов, минимально симпатичная свечка из фикс прайса, значок на рюкзак или тот же шоппер — Антон сначала запрещает дарить. У него ничего, кроме энтузиазма, в ответ не находится. Но Арсению и не надо — его мелочёвка от чистого сердца и почек, так что пусть Антон забирает. Тем более, пакет вон какой — зелёный, прямо под цвет Антоновых глаз.
— Ага.
— Может, ему фасон куртки не нравится? Или фуксия больше по душе?
Антон очаровательно улыбается, оголяя свои кошачьи зубы, а потом стреляет глазами в мужика. И то ли работает какой-то фирменный Антонов взгляд, то ли тонкая душевная организация мужчины не выдерживает колечко в крыле носа и едва заметные блёстки на носу и щеках, но он отворачивается поспешно. Видимо, подростки пугают его, как в том звуке из тиктока. А как тут не пугаться? Антон — он… неординарный. А ещё как будто бесстрашный настолько, что Арсений даже завидовать бы начал, если бы всех тараканов в кудрявой голове Антона не знал поимённо.
Арсений кивает на выход из здания вокзала, где всё же пахнет далеко не морским бризом — эйфория от встречи немного спадает, и до мозга наконец доходит, что пора сваливать. Антон выходит первым, придерживая для Арсения дверь, и, когда оказывается на шумящей звуками машин улице, выдыхает небольшое облачко пара. Кажется, Арсений только сейчас понимает, что это всё не галлюцинация. Он не спит сейчас у себя дома, утомлённый решением очередной домашки по истории. Он действительно стоит рядом с Антоном, тем, кого недавно видел в кружке в телеграме, на фотографии или в видеозвонке. Этот Антон не говорит с Арсением из динамика телефона, не пишет сообщения и не отправляет смешные видео в тиктоке. Этот Антон достаёт сигареты из глубоких карманов куртки и закуривает, несмотря на явный запрет. Арсений мажет по нему взглядом и замирает, пока в голове крутится вся их история. Звучит, конечно, пафосно и громко, но Арсений вряд ли сможет назвать эту связь по-другому.
Когда Антон пишет Арсению лестный реплай в твиттере, у того за плечами годы интернет-дружбы. Феномена, так яро осуждаемого многими взрослыми, искренне боящимися за своё чадо. Арсений мало похож на человека, который попадёт в лапы злого дяди-афериста. Арсений сам кого хочешь разведёт, преисполнится в сознании и дальше продолжит фанатеть по Продиджи, смотреть «Друзей» и читать смешные, хотя и такие, порой, сумасшедшие треды. Арсений считает интернет просто очаровательной помойкой, местом, где среди кучи хорошего найдётся такая же огромная куча плохого. И здесь — в этом месте, где, по мнению Арсения, без должной фильтровки информации можно погибнуть смертью храбрых, он находит то, о чём многие и не мечтают, наверное. И то ли Арсений на это тратит свой годовой запас удачи, то ли действительно натыкается на людей просто замечательных, но не перестаёт благодарить пресловутые алгоритмы за всех его друзей по ту сторону экрана.
Арсений не пугается громадной разницы во времени, не пугается того, что между его центральной Россией а Антоновым Дальним Востоком немногим меньше шести тысяч километров. Арсению нравится с Антоном переписываться, влипать в неловкие и смешные ситуации, в которых он самому себе кажется нелепым. Антон каждый раз смеётся несовместимым набором букв и продолжает рассказывать о чём-то в голосовых. Его часто почти не слышно из-за ветра, но Арсений всё равно слушает, потому что ему — всё ещё — по-детски это всё нравится.
— Ты такой красивый, — выдаёт Арсений вполне себе, по его мнению, дружеский комплимент.
Он всем такую дружескую дружбу желает. Чтобы прям без подтекстов.
— Ты красивее, — отвечает Антон, улыбаясь уголками губ и выбрасывая бычок в рядом стоящую урну. И Арсению правда приятно, потому что от Антона ничего, кроме искренности, он не ждёт. И не будет ждать никогда — это же Антон.
Вся «соль», как выразился бы Шастун, онлайн-общения в этом, наверное, и заключается. В мессенджере, где в ответ на смущающий подкат можно отправить дурацкий стикер, а волнующее сообщение оставить непрочитанным на несколько часов, открыться легче. Поговорить о насущном, смотря не в чужие глаза, а в экран телефона. Возможно, признаться в чём-то, о чём при личной встрече сказать непременно бы зассал. И Арсений не знает, плохо это или хорошо. Это всё просто легче, менее энергозатратно лично в его случае. И лично он никогда не признает, сколько раз, смотря на курсор, откладывал написание важных слов. Сколько раз сам себе врал о том, что не хочет смотреть в те самые глаза, в его мыслях всегда почему-то отливающие зелёным.
— Ну и холодина тут у вас, — жалуется Антон и чуть не падает, поскользнувшись на льду. Арсений ловит его за предплечье еле-еле, потому что пакет, который он всё ещё несёт вместо Антона, объективно мешает. Зато Шастун, состоящий, кажется, из бесконечно длинных ног и рук, остаётся в вертикальном положении и тихо хихикает себе под нос.
— Шаст, мы от вокзала только отошли, а ты уже калечишься, — отчитывает его Арсений с невольными смешинками в голосе. — До торгового центра хотя бы доползёшь?
— Если твой город не захочет убить меня каким-нибудь изощрённым способом, как в том же «Пункте назначения», то без проблем вообще.
— Мой город — лучший из всех провинциальных, — фыркает Арсений. — Не Москва, конечно, но и не то чтобы… плохой.
На словах про Москву Антон заметно морщится. Арсений отводит взгляд, смотрит на проезжающие мимо машины и вспоминает, как Шастун первый раз сказал, что хочет поступать в столицу. Антон старше на год, поэтому, когда Арсений протирает штаны за партой, сидя в своём десятом классе, Шастун медленно, но верно теряет нервы, готовясь к ЕГЭ. А потом пишет Арсению, что в своём городе не останется точно. И Арсений его, конечно, поддерживает, потому что по-другому не может. Антона хочется вытянуть из омута скуки, в котором тот погрязает, живя в бесконечном дне сурка. Тогда Арсений не знает ещё, что будет ощущать, наверное, то же самое всего годом позже.
Но у Антона получается. Он сдаёт экзамены, снимает квартиру в Москве, поступает на очку и работать ещё успевает. Арсений абсолютно точно соврёт, если скажет, что он Антоном не восхищается. Он смотрит на Шастуна и каждый раз думает, что так не сможет. Арсений слишком боится что-то резко изменить, бросить привычную жизнь, дом, место, где ему комфортно. Свой маленький провинциальный город, да. Здесь всё спокойно и размеренно, не такой бешеный темп, от которого устаёт даже Антон, о чём устало сообщает его голос, когда Арсений нажимает на кнопку, чтобы прослушать новое голосовое. Но Антон всё ещё там — в Москве. А Москва — всё ещё в двух часах от Арсения.
— Лучше не напоминай, — отзывается Антон и замёрзшими пальцами ищет что-то в телефоне. Этим чем-то оказывается диалог с Позовым, куда Антон уже записывает кружок. — Я доехал, не умер, в электричке никто не втюхал мне пирожки, на вокзале Арс встретил, не поминай лихом, короче. Пока, Димка.
Арсений смотрит в камеру, которую на него направляет Шастун, и всё же передаёт привет Диме. Не то чтобы он с ним знаком лично, знает только, что Позов снимает вместе с Антоном квартиру. Арсений улыбается, когда Шастун убирает телефон обратно в глубокий карман куртки.
Арсений улыбается, когда понимает — он видит Антона первый раз в жизни, но чувствует, что всё правильно. Так, как должно быть всегда.
С неба медленно падают огромные хлопья снега.
***
Арсений ненавидит дурацкие российские фильмы.
И не то чтобы он ревёт, как белуга, каждый раз, когда видит грустные видео про котов в интернете, но, сидя с Антоном в кино, Арсений хочет уткнуться лицом в ладони и замереть так ещё на минут двадцать.
— Ну чё ты, — Антон легонько пихает его в плечо и вытягивает длиннющие ноги в проходе. Люди начинают рассасываться по-тихоньку, но Арсений, убирая предательские слёзы, предусмотрительно предлагает Шастуну подождать, пока пробка на выходе из зала сойдёт на нет.
— Да ничё, — Арсений шмыгает носом, стягивая с кресла свой пуховик. — Какие-то гении додумались сделать дурацкий фильм про Чебурашку таким грустным, а мне теперь терпеть осуждающие взгляды или сразу разрушать патриархат?
— Это комедия, Арс.
— Хуедия. И у тебя теперь вся кофта мокрая.
Антон тихо хихикает, берёт в руки почти пустой стаканчик из бургер кинга и терпеливо ждёт, пока Арсений поправит тёмную чёлку. Вообще-то Арсений в курсе, что плакать не стыдно. Но делать это в присутствии кого-то, размотавшись с обычного фильма, который даже шедевром кинематографа не назовёшь, Арсению всё ещё как-то неловко. Даже если этот кто-то — Антон, который сам утирает рукавом предательские слёзы, когда Чебурашка на экране терпит первое в своей жизни предательство. Арсению хочется податься в философию, провести параллели, но на это нужны хоть какие-то ресурсы, которые сейчас уходят исключительно на то, чтобы уловить сюжет, пока Антон держит его за руку.
Это опасно, наверное, потому что не в сказке они живут, а в России. Но в зале темно, мужик, сидящий справа, слишком увлечён умилительной рисовкой Чебурашки, а женщина слева раз в несколько минут стабильно отвлекается на телефон. Антон сидит близко, от него тепло, как от батареи на ножках, и почти неуловимо пахнет каким-то свежим парфюмом. Арсений не думает об этом долго — просто протягивает руку, надеясь, что Антон поймёт всё сам. И Шастун понимает, переплетает их пальцы и продолжает шёпотом комментировать всё, что происходит на экране.
Арсений знает, что Антон далеко не гетеро уже очень давно. Арсений уже очень давно с Антоном флиртует, сам иногда не понимая, серьёзно ли он это делает. Шастун вон вообще флиртом живёт, не скупясь на него в любой ситуации своей жизни. Но держаться за руки с Антоном ощущается… не как шутка, не как затянувшийся прикол. Просто правильно и по-настоящему приятно.
— Зато теперь я могу похвастаться, что мне в плечо рыдал сам Арсений Попов, — отвечает вдруг Антон, когда они уже выходят из зала, щурясь от слишком яркого после полумрака света ламп торгового центра.
— Да-а, это очень известная личность в широких кругах, — сарказмирует Арсений.
— Будущий известный актёр, между прочим.
Арсений мажет по лицу Антона взглядом, ловит тень улыбки и хочет, почему-то, повиснуть на Шастуне коалой, не отпуская его больше никогда. Такая вера в Арсеньевы способности не то чтобы окрыляет, но точно делает Арсения на каплю счастливее. Он и сам-то в себя верит с натяжкой, а тут…
— Дурак, — констатирует Арсений, аккуратно засовывая билетик из кино под чехол телефона.
Домой к Арсению приходят очень усталые, но очень радостные. Антон оставляет свою кошмарно-розовую куртку в коридоре, тащится мыть руки, снимая перед этим все кольца, среди которых находится даже пара бисерных.
— Что ты будешь есть? — кричит Арсений с кухни, копаясь в старом гудящем холодильнике. — Мама оставила борщ.
— Еда богов, — Антон появляется в дверном проёме кухни и наблюдает заинтересованно, как Арсений водружает кастрюлю на плиту. — Твоя мама уже покорила моё сердце. Ещё и из хаты свалила куда-то, она точно ничего не подозревает?
Антон играет бровями, пока в глазах пляшут наглые чертята. Арсений только глаза закатывает, хотя посмеяться с этого шутника хочется даже очень. Но несолидно как-то — он вот борщ греет, а это дело ответственное.
— Мечтай, — хмыкает Арсений беззлобно. — У неё командировка очень удачно выпала на мои каникулы и на дни, когда ты готов проебать пары и работу.
— Ради тебя — хоть каждый день.
Приходится отвернуться к кастрюле, в которой уже весело булькает такой же красный, как уши Арсения, суп. Плиту Арсений выключает, кивает Антону на стол около окна и молча разливает борщ по глубоким тарелкам. В голову лезут только глупые сцены из не менее глупых мелодрам, где после подобных счастливых сцен ещё полчаса ползут титры. У Арсения на кухне никакого финала пока не предвидится, поэтому он со стуком ставит тарелку с борщом перед Шастуном.
— Снова перегрел.
Антон на реплику Арсения не обращает внимания. Смотрит глазами-сердечками то ли на обожаемый борщ, то ли на самого Арсения и хватается за заботливо выданную ложку. Арсений думает, что Шастун в свои девятнадцать от четырнадцатилетнего подростка недалеко ушёл, но всё же молчит в тряпочку, пока Антон тщетно пытается не обжечься. Кто вообще ест борщ в девять вечера?
Смотреть на часы не хочется. Минуты рядом с Антоном летят с какой-то фантастической скоростью, Арсений будто пытается удержать в пальцах песок, что, конечно же, успехом не венчается. Шастун уезжает завтра вечером, и сейчас кажется, что до этого момента у Арсения есть примерно пару лет: насмотреться на чужие кудри, длинные, почти музыкальные пальцы, изящно держащие ложку, маленькую татуировку на ключице, выглядывающую из-под ворота кастомной кофты. Но где-то внутри Арсений всё же понимает — времени всего мира точно нет. Жалкие сутки, которые пройдут быстрее, чем Арсений моргнёт.
А моргать Арсений боится — почему-то очень сильно хочется спать. Но посмотреть с Антоном какой-нибудь уже не настолько грустный фильм, показать ему бесчисленное количество постеров на стене и просто поболтать о жизни хочется всё же сильнее. Поэтому Арсений, вставив метафорические спички в глаза, стоически идёт мыть посуду, замирая с губкой в руке, когда Антон подходит сзади, кажется, слишком близко.
— У тебя глаза стеклянные, — Антон укладывает подбородок Арсению на плечо и тихо бубнит почти в самое ухо. — Можно?
Арсений понятия не имеет, что там Антону «можно». И отвечает тут же:
— Конечно.
Антон обнимает со спины так осторожно и тепло, что у Арсения падает вниз всё, что только могло. В том числе сердце, конечно. Оно начинает колотиться с такой силой, что Арсений совсем неиронично боится, что Антон это почувствует. Его ладони аккуратно обвивают Арсеньевскую талию, а кудри бессовестно щекочут щеку. Арсений так и стоит, как дурак, с губкой в правой руке, пока счётчик безжалостно крутит лишние циферки, ведь воду Арсений тоже не выключает. От Антона тепло, горячо почти, и так спокойно, что Арсений готов бесконечно переплачивать за холодную воду, лишь бы постоять так подольше, почувствовать тех бабочек, которые тихонечко шевелят тонкими крыльями у него в животе. Почувствовать себя в безопасности.
— Пойдём спать? — всё так же тихо интересуется Антон. Арсений готов поклясться, что ещё никогда не слышал у Шастуна такого красивого тембра.
— Вместе? — хрипит Арсений в ответ.
— Ты настаиваешь?
Антон хихикает как всегда заразительно, а потом неожиданно отстраняется. Идёт обратно за стол, совершенно бессовестно делая вид, что только что не произошло ничего из ряда вон выходящего. У него даже щёки не краснеют, только в глазах горит невозможная лисья хитрость. Вообще-то Арсений на этой кухне хозяин. И лис тоже он.
— Вообще-то нет, — Арсений остервенело намывает бедную тарелку. — Ты спишь на диване.
Антон красноречиво хмыкает, быстро чмокает Арсения в макушку, пока тот в очередной раз теряет бдительность, и быстро убегает в комнату, так и не получив от Арсения осуждающий взгляд.
Никто и не говорил Арсению, что с Антоном будет легко.
С утра становится только сложнее, потому что Шастун выглядит так по-домашнему взъерошено, что у Арсения щемит сердце. Зато у Антона не щемит, видимо, ничего: он хмурится, когда Арсений, вставший на час раньше, нависает над диваном чуть ли не уперев руки в бока, воет в подушку и слезливо просит поспать ещё хотя бы двадцать минут.
— Какие двадцать минут? — воспрошает Арсений, останавливаясь в шаге от окна и явно намереваясь распахнуть шторы. — Уже десять.
— Только десять. К тому же, ты ведёшь себя как сварливый муженёк, когда его супруг ленится ехать на дачу на вашем солярисе. А мы ещё даже не в браке.
Арсений так и замирает около штор. Такой наглый флирт со стороны Антона уже даже на шутку списать не получается. И Арсений даже подозревает, что Шастун в юмор и не пытается. Лежит, натягивая одеяло повыше, и злобно хихикает в себя, пока Арсений судорожно вспоминает все переписочные разговоры. А там у них и про симпатию, и про поцелуи, и про всё остальное. Зря. наверное, Арсений про такое сейчас думает. Всё же, когда присутствует желание, его сложно побороть. Ну, и зубы Антон ещё точно не чистил.
— Хочешь это исправить? — отвечает Арсений, потому что, если война началась, он не собирается её проигрывать.
— А ты нет? — Шастун выглядит неподдельно удивлённым. — Уругвай, Нидерланды, Швеция и ещё тридцать одна страна — выбирай не хочу. Куда поедем?
— Поедем в первую очередь крышей, если ты сейчас же не встанешь, невыносимый.
Антон тихо смеётся, а потом всё же отбрасывает одеяло в сторону.
Арсений медленно погибает ближе к обеду, когда мельком смотрит на Шастуна, развалившегося перед ноутбуком огромным пушистым котом. Там мелькают кадры какого-то нового распиаренного сериала, но Антон совсем не смотрит. Только усиленно борется то ли со вновь накатившей сонливостью, то ли с желанием закинуть на Арсения, лежащего рядом, все свои конечности. Его сегодня накасались, кажется, больше, чем все Арсеньевы друзья из реальной жизни за всё время своего существования. Хотя, когда, конечно, Арсений считал Антона всего лишь знакомым из интернета. Такая характеристика не про Шастуна совсем, тот реальней некуда. Вон, хватается за мизинец Арсения своим и вдруг выпаливает:
— Я поговорить хотел.
— Шаст, ну ты как мама. Ещё бы по имени грозно позвал.
— Я серьёзно, — отвечает Антон без капли привычной игривости и тянется к ноутбуку, чтобы поспешно нажать на пробел. Воспроизведение останавливается, и комната Арсения мгновенно тонет в тишине — непривычной и немного напряжённой. Шастун под боком смотрит с непонятной просьбой в глазах, будто ждёт, что Арсений сможет прочитать его мысли.
Арсений не может. Даже если очень хочет.
— Тебе сразу сказать или пойдём путём наводящих вопросов?
Арсений невольно напрягается. Сколько бы он не строил из себя поистине осознанного человека, который все проблемы и вопросы решает со всей ответственностью при помощи разговоров, на практике подобное осуществлять с каждым разом становится всё сложнее. Замолчать, скрыть, пережить всё недовольство внутри себя — легче как ни крути, хотя и неправильно в корне — Арсений знает. Да и паникует, скорее всего, слишком рано. Зная Антона, после серьёзных донельзя заходок может последовать высказывание любой степени нелепости и сумасшествия. В это сейчас даже хочется верить.
— Ты же понимаешь, что такое начало уже пугает? — заходит Арсений с другой стороны и улыбается уголками губ, чтобы немного разрядить воздух вокруг. Арсений в который раз убеждается, как много у Шастуна зависит от настроения. Даже сама атмосфера вокруг него меняется так резко, будто на улице начинается летняя гроза в разгар зимы. И это с учётом того, что Антон ещё ничего ужасного толком и не сказал.
— Я уезжаю, — говорит Антон, не тратя время на бесполезные извинения за излишнюю драматичность.
Арсений подвисает на пару секунд, смотрит на Антона с немым вопросом в голубых глазах. Ну, Арсений, вроде как, в курсе? Не то чтобы он этого не хочет, но явно осознаёт, что Шастун не пропишется у него в квартире, его украшения не оккупируют Арсов стол, а зубная щётка не поселится в ванной. Арсений даже время, когда Антонова электричка отчаливает с характерным противным лязгом, знает в точности до минут.
— Из Москвы, — тут же добавляет Антон, и все вопросы Арсения разом пропадают.
— Ого, — только и вырывается у Арсения.
Ощущения, мягко говоря, странные. Он не чувствует себя плохо, нет, Арсений прекрасно знает, что ничего после отъезда Шастуна не изменится — они и до этого момента не то чтобы виделись каждый день. Просто ощущается это всё равно как-то неправильно: Арсений ведь только-только начал привыкать, что Антон от него не за тысячу километров.
— А… Куда?
— Домой, — отвечает Антон и тупит взгляд в экран ноутбука.
Арсений только молча кивает и снимает фильм с паузы.
***
Сколько Арсений себя помнит, всегда случается такое. Никто и никогда не общался с ним, не опасаясь съехать в рассуждения о насущном. Арсений без проблем может увести разговор в другое русло, поистине занудно не дав развить тему условных сплетен о знакомых других знакомых. Узнать, с кем встречается бывшая одноклассница, он может и в другой день, а поговорить о смысле жизни нужно позарез именно сейчас.
Но причиной сегодняшнего экзистенциального кризиса становится далеко не Арсений.
Он только даёт этому тяжёлому разговору начаться, когда, переварив услышанную новость, тихо спрашивает у Антона причину. Шастун также тихо отвечает, настолько, что Арсению приходится вслушиваться в его голос, заглушаемый звуком проезжающих мимо машин.
Арсений Антона очень хорошо знает, поэтому сердце за него сжимается в два раза сильнее. Когда Шастун говорит, что безмерно устал от дурацкого мегаполиса, когда сообщает, что отчислился, когда в очередной раз грустно вспоминает, что так не не нашёл места в этой жизни, Антона очень хочется обнять. Как-то помочь ему даже, сказать, что он самый сильный из всех людей, которых Арсений только знает. Но Арсений, почему-то, может только участливо кивать, пытаясь не утонуть по уши в пушистом снеге.
— Ты всё делаешь правильно, — говорит Арсений и цепляется за рукав Антоновой куртки. На улице людей очень мало, потому что на вокзал в такой снегопад все предпочитают добираться в тёплой машине или чуть менее тёплом автобусе. И только Арсений привычно экономит на всём, заставляя их обоих совершить очередную прогулку по почти чистым улочкам города N.
— Думаешь?
— Я уверен, — улыбается Арсений. — Знаешь, ведь очень важно что-то делать, если тебе плохо. Не сидеть на месте, так сказать.
И пусть сердце у Арсения щемит так сильно, что хочется убежать и спрятаться под одеяло, он всё равно сейчас здесь. На той ступеньке своего сознания, где Антон всё ещё заслуживает целый мир. И если для того, чтобы тот был счастлив, их снова должны разделить километры, Арсений примет это. Это ведь правильно, да?
— Я всю жизнь бегаю от всего, Арс, — Антон шмыгает носом и берёт чужую руку в свои холодные пальцы. — От себя, от проблем. Я каждую секунду думаю, что безмерно слаб, когда курю в окно в Московской квартире и твержу, как сильно я всё это ненавижу. Разве можно так, Арсений?
Арсений не знает, риторический ли это вопрос.
— Слабость не в том, что ты выбираешь себя, Антох. Слабость в том, что тебе не хватает сил это признать.
Антон выпускает в воздух облачко пара. Арсений, может, и хочет сказать ему ещё столько всего, но слова куда-то улетучиваются, оставляя за собой только горький привкус на языке.
Арсений видит Антона первый раз в жизни, но ему так сильно не хочется его отпускать.
Снежинки медленно опускаются на мех Антоновой куртки, а они так и стоят неподвижно в желтоватом свете фонаря. У Антона электричка через десять минут, а до вокзала идти ещё где-то семь, но Шастуна это не волнует как будто. И всё, что остаётся делать Арсению — стоять, слушая собственное дыхание и поглаживая Антона по плечу. Тот утыкается лбом Арсению в солнечное сплетение, предварительно согнувшись буквой зю, поэтому что Антон всё ещё выше. Он бубнит какой-то вопрос, который Арсений тут же понимает, но всё равно делает вид, что не услышал.
— Что?
— Я тебя поцелую? — Антон выпрямляется и смотрит на Арсения своими до жути зелёными.
Арсений никогда не будет в силах им отказать.
— Поцелуешь, — говорит он и тянется к Антону первым.
И пусть через десять минут, хотя Арсений уверен, что уже меньше, у Антона электричка, которая унесёт его в Москву, из которой Антон, вполне возможно, к Арсению больше не приедет, Шастуна приятно целовать. Запоминать сегодняшний день по секундам, чтобы вспоминать в особо тоскливые дни. Приятно надеяться, что у Антона всё будет хорошо, как и у самого Арсения, даже если они будут далеко друг от друга.
«Далеко» не разделит их, даже если очень захочет. Арсений верит в это больше, чем в то, что снег сегодня закончится.
всюду суета эта, где нас нет
новые текста, но не о тебе
хлопья летят наверх, всюду магия и свет.