Все всегда заканчивается хорошо. Если все закончилось плохо, значит, это еще не конец.
Пауло Коэльо
Трандуил утирает рот тыльной стороной ладони, сплевывая кровь. Он прикрывает на миг глаза, позволяя себе вдохнуть полной грудью затхлый, пропахший дымом и гарью, воздух. Замирает на мгновение, силясь дыхание восстановить, да сердце, набатом в ушах стучащее, успокоить.
Он прислоняется к ближайшему дереву, устало соскальзывая вниз по стволу и закрывая лицо руками. Слишком долгий день.
Армия орков наступила еще на самом рассвете; Трандуил был благодарен небесам за то, что так и не отдал приказа отозвать воинов с южной заставы, которые и успели таки предупредить о нападении, пусть не отразив, но временно задержав напавших. Это дало им несколько часов форы, столь необходимой. Но только цена оказалась слишком высока.
Они потеряли чересчур многих — Трандуил знал это, буквально кожей чувствовал, даже будучи отрезанным от большей части своих войск и потому потерявшим всякие средства связи и возможность узнать о том, что же происходит. Он устало потирает лоб, по привычке пробегая пальцами по коре дерева и кривится, будто от внезапной вспышки боли.
Лес умирал. Он горел, кричал разноголосым хором, пылая заживо, да лишь пеплом по ветру рассыпаясь. Трандуил чувствовал и это, как ощущал многое, невыносимо многое другое. Лес давно уж стал неотделимой частью самой его сути, сущности, корнями впившись глубоко под кожу, да душу к темной земле привязывая навечно.
Это, быть может, было и страшно — о, он помнил, насколько сильно был напуган поначалу, запутавшись и едва окончательно не потерявшись в лабиринтах собственного разума — но так болезненно необходимо теперь. Трандуил жить без Леса не мог, как нельзя выжить, потеряв если не голову — фэа. Личность потеряв навеки, самого себя, раз и навсегда, не выжить, и уж тем паче не остаться прежним.
Трандуил позволил себе когда-то незримо давно такую глупость как привязанность. Не к живому, не к эльфу иль даже смертному — к Лесу. Безмолвному созданию Эру, разума и души лишенному. Но так было нужно. Он пролил кровь, дал клятву и прошел морготов обряд, став тем, кем являлся сейчас и кем стать всегда должен был. Такова судьба, его путь, каким бы сложным, да путаным тот бы ни казался.
Этот Лес стал его жизнью, даря смысл тому существованию на грани бытия, что вел он долгие столетия подряд, медленно утопая в черных водах собственной души. В этой земле была его кровь, в древах — сила, в воздухе — вся жизнь. И Трандуил знал, до тошноты хорошо осознавал, что со смертью Леса придет и его конец. Но отчего-то не жалел о том вовсе, будто бы и в самом деле помешавшись…
На свете нет ничего дороже жизни — это он знал всегда, превыше всего ценя и свою жизнь. Но умереть вместе со своей землею казалось до странности правильно, пусть и едва ли Трандуил смерти жаждал. Он хотел жить — хотел думать, что действительно желал того — но вместе с тем до боли прекрасно понимая, что жизни в случае смерти лесов Эрин Гален не бывать. Не для него.
Крепко сжав кулаки он заставляет себя подняться на ноги, стискивая в пальцах и рукоять меча. Бой не окончен вовсе, все только начинается — Трандуил уверен. Войны не длятся пару часов, не длятся день-два, нет, никогда. Битвы, сражения — быть может и да, но не войны.
Схватка начинается со звоном стали да острым звуком спущенной тетивы, завершаясь глухим стуком последнего тела, на землю тряпичной куклой осевшего. Война же начинается убитым часовым, черными огнями, да страхом, что сковывает, до костей пронимая. Трандуил за свою жизнь повидал слишком уж многое, чтобы не суметь в тот час ясно понять для себя лишь одно: война, начатая тысячелетия назад закончится наконец лишь сейчас.
И только от них — от него — зависит чем — прахом ли сгоревших деревьев и пеплом сожженных тел тех, кому умирать бы и не следовало никогда, иль черной кровью проклятого морготова отродья, землю пропитавшую. Трандуил знает, что гибели своего народа допустить не может — права попросту не имеет, не теперь. Ему нельзя ошибиться, нельзя оступиться, малейший промах значил бы теперь конец всему.
Поражения он себе позволить не может — слишком уж цена высока. Пред глазами вновь встает болезненно-детское, все еще тошнотворно юное, лицо сына с ярко пылающим взором, вынести который Трандуилу давно уж не по силам. Такова цена проигрыша.
Он обещал Леголасу эту победу, а, значит, обещание сдержит. У его сына будет чистое небо над головою, будет и то самое невыносимо светлое будущее, получить которое самому Трандуилу так никогда и не удалось. Его сын достоин жизни в мире, достоин покоя.
Трандуил не хочет — попросту не может заставить себя — думать о том, что с сыном сейчас. Жив ли, здоров, где теперь он, с кем… Что стало с ним, как изменился и изменился ли, куда завела его судьба, как жизнь извернулась, каким вернется. Он вернется, обязательно вернется — Трандуил знает. Леголас ведь обещал, он всегда сдерживал обещания, да клятвы. Прежде — да.
Сын возвратится, когда-нибудь позже, когда все закончится наконец, завершившись тем самым, невозможно счастливым, финалом родом из древних баллад, в который Трандуил не верил еще с детства. Но Леголас, помнится, напротив, те сказания особенно сильно любил.
Его сыну отчего-то всегда нужно было знать, что тот самый «конец» — непременно будет, и, разумеется, Трандуил не мог не солгать ему, опрометчиво обещая, что будет когда-нибудь и пресловутое «долго и счастливо». Нет, не будет, не для них, не для него — уж точно. Трандуил давно уж в это «счастливо» верить перестал, считая вместе с тем, что и «долго» несет за собою лишь проблемы.
И был прав, как оказалось веками позже. Долго, как вдруг стало ясно, как правило, значит лишь чуть больше боли, горя, да страха, чем живой вынести способен, а счастливо и вовсе не существует. Он рвано выдыхает, с трудом пробираясь все глубже в чашу сквозь поваленные стволы деревьев, да серебряные сети паутины.
В голову отчего-то лезут мысли излишне странные, диковинные порою, но то, быть может, лишь к лучшему — сил думать о том, что происходит сейчас, совсем рядом, у него нет более. Его народ, его воины умирают где-то там, незримо далеко, страшно близко, руку только протяни… Кричит, шепчет на тысячи голосов, ветром в ветках да листве, вопя, лес, ужасающе медленно погибая, задыхаясь в проклятом огне, орками разожженном.
И Трандуил, чудится, впервые в жизни не знал что делать должен, разрываясь меж желанием отбросить всякое здравомыслие и ринуться в бой, иль затаиться где, собирая воинов да после ударить единым войском. Бездействие да невыносимо долгие блуждания в потемках в поисках и мучительно долгом ожидании невесть чего душили его, убивая ядом в сто крат хуже любой отравы.
Решение он принимает молниеносно, не сомневаясь ни мгновения — зачем? Меч призывно поет в руке, и Трандуил криво усмехается, рассекая в клочья седую паутину. Мерзость, уродство и искажение — тому не место было в его королевстве. И будь он проклят, если эту проклятую падаль не истребит, уничтожив абсолютно все, до последнего. О цене и последствиях позже разговор пойдет, да и едва ли то теперь важно.
Ветки бьют по лицу, и он едва не падает, споткнувшись о лежащее в корнях гигантского древа тело орка. Труп, вернее. Колючки рассекают кожу, расцарапывая в кровь руки, но Трандуил лишь морщится, продолжая свой странный путь, пока, наконец, не оказывается на очередной поляне.
В нос ударяет резкий запах крови и пота, но не успевает он оглядеться, как повинуясь тревожно зазвеневшему инстинкту, припадает к земле, откатываясь в бок. Рядом излишне громко бьется чужое сердце, и Трандуил без труда различает и тяжелое, рваное дыхание урук-хая. «Слишком просто для того, чтобы промахнуться», — рассеянно думает он, вонзая кинжал в податливую плоть.
Вокруг дикий калейдоскоп из крови, трупов и боли, а в воздухе разлился тошнотворно-приторный аромат смерти. С тихим вздохом он опускается на колени, застывая на миг.
Просто глядит, прежде чем нахмуриться еще сильнее, и отрешенно, будто по привычке и не замечая того вовсе, закрыть глаза мертвому воину, мальчишке совсем. Кем он был, как звали его, о чем мечтал, чем жил?.. Дитя ведь еще сущее, едва ли больше пары сотен лет наберется. Ждет ли его дома мать, жив ли до сих пор отец? Трандуил отворачивается, не найдя в себе сил смотреть. Разрушенная судьба, будущее, перечеркнутое одной единой отравленной стрелой в сердце.
Он лишь поджимает губы, поднимаясь на ноги. Знает — о том думать будет позже, лишь когда все завершится. В равнодушной тьме своих покоев, оставшись наедине с самим собой — едва ли можно придумать что-то хуже. «Если все завершится», — ядовито шепчет голосок на периферии сознания.
Голова очередного орка с глухим стуком падает наземь и Трандуил опускает руку с мечом, устало думая, что сейчас отчего-то вовсе не хочет, чтобы та война закончилась счастливым финалом для него. Удачные концы не для него, это Трандуил за все прожитые годы понял до тошноты хорошо. Слишком уж многое натворил, слишком многих погубил, чтобы достойным того быть. И это, быть может, к лучшему.
На лицо брызгает кровь и он кривится, оттирая с губ черные капли. Это вызывает лишь приступ тошноты и брезгливости, как ни смешно. Даже после стольких лет и битв что-то еще способно вызвать в нем омерзение? Забавно, право слово.
Удар, поворот, отразить, в оборону уходя, да вновь ударить. Все на чистых инстинктах, навыках, вбитых в самую подкорку сознания. Черная стрела пролетает у лица и он едва увернуться успевает — острие мажет по скуле, рассекая кожу. «Лишь бы не отравленная», — думает мимолетно, но шаг отступая и вперед руку с кинжалом выбрасывая. Орк падает с глухим стоном, но Трандуил уже и вовсе о нем забывает, замирая.
На поляне повисает звенящая тишина, столь странная для леса. Он оглядывается по сторонам, подмечая еще живых воинов расправляющихся с последними орками, в живых оставшимися. Кажется, сражение здесь окончено. Трандуил тяжело вздыхает, стирая капли пота со лба и одним коротким взмахом подзывает стражей, молчаливо приказывая следовать за ним.
Нужно было узнать, что происходит на восточно-южной границе, невдалеке от самого Дол Гулдура.
***
Конь хрипло дышит, прихрамывая; Трандуил хотел бы остановиться, спешиться, но не может — он должен успеть. И потому лишь подстегивает лошадь, сбивчиво шепча старые заговоры. В ушах свистит ветер, грохотом трещат горящие деревья и шепчут, змеями извиваясь, крики. Сотни, тысячи, громкие и едва слышные. То кричит лес, так народ лесной умирает, таща и его за собой.
На ходу Трандуил соскакивает с коня, едва не падая и замирает, оказавшись на невысоком холме. Позади пылает лес, обжигая спину своим неистовым жаром и ему оттого лишь дурно становится. Горящим деревом теперь пахнет его обреченность, то пламя горит с ужасающей силой и внутри него самого, с кровью смешиваясь, но не греет — выжигает душу, пляшет в жестокой насмешке на пепелище дома, за который он давно уж умереть готов не колеблясь. Так ощущается отчаяние.
Трандуил надрывно кашляет, стирая кровь, глаза заливающую. Впереди, на небольшой равнине, на сотни лиг, куда ни погляди, война бушует. Едва ли в том диком, кровавом месиве он способен отыскать взглядом свой народ, и проклятых черных тварей, сцепившихся в едином поединке. Но война ли то вовсе? Резня, до страшного простая резня.
Он не видел прежде такого; никогда не видел, во скольких битвах бы ни участвовал. Сейчас все неуловимо иначе, пусть и сам Трандуил не мог бы назвать тому причины. Эрин Гален — их дом. Последний, единственный, родной. Без леса не станет и лесного народа, а эльфы всегда отличались тягой к жизни и диковинным умением цепляться за нее столь сильно, как никому другому не удалось бы.
Трандуил горько улыбается. Один раз свой дом он уже потерял. И второго такого раза он позволить себе не может, права не имеет. Лучше уж умереть. Он лишь крепче стискивает меч в руках, твердо зная, что теперь уж дороги назад не будет. Что ж, так тому и быть.
***
Он вздыхает, устало прикрывая на мгновение глаза. В воздухе отчетливо пахнет кровью, и Трандуила оттого уже воротит. Всюду, куда ни погляди, в уродливом беспорядке рассыпаны тысячи мертвых тел.
Взором он по привычке цепляется за спутанные золотые волосы, едва не задыхаясь от ужаса, но спустя мгновение приходит в себя, с облегчением вспоминая, что Леголаса здесь нет. Его сын, хвала Эру, теперь где-то ужасающе далеко и он может лишь лелеять надежды на то, что когда-нибудь его неугомонное дитя домой возвратится. Живым, как Трандуил смеет мечтать.
Он тихо выдыхает, отворачиваясь, и медленно бредет дальше, не разбирая дороги. Непривычно огромное солнце застывает у самой кромки чернильной линии горизонта в кроваво-алом ореоле хмурых небес, подернутых морщинами черных туч. «Этот проклятый день, казавшийся поначалу бесконечно долгим, чудится, наконец подходит к концу», — отрешенно думает Трандуил, чуть морщась от укола боли в висках.
В пальцах он рассеянно крутит витой королевский венец, по старой привычке любуясь диковинной игрой багряных лучей Анара в острых гранях опалов, красными звездами рассыпавшихся в золотых глубинах самоцветов. А после, будто вдруг решив для себя нечто невероятно важное, ломает корону пополам, со всей силы отшвыривая в сторону.
Трандуил хрипло втягивает воздух, опуская плечи. Отчего-то кажется внезапно, будто груз тысячелетий, все это время придавливавший его все ниже к земле, вдруг исчезает разом, как пропадают и раскаленные тиски в груди, не позволяющие и вдоха свободного сделать. Словно что-то теперь внезапно переменилось, меняя и его собственную судьбу.
Будто бы мир отчего-то стал невероятно проще, лучше, свободнее, вот только… отчего? Это Трандуилу понять не удается, сколько он ни пытается.
Невдалеке он видит высокую фигурку эльфа в изломанных доспехах, и сердце на миг пропускает один удар. Один из его народа, плевать кто, это последнее, что Трандуила волновало сейчас, был жив. И Валар милосердные, это было то единственное, что он жаждал больше всего на свете. Пускай лишь один, пускай абсолютно незнакомый, но до странности родной, бесконечно дорогой в этот миг, выживший.
Он бежит, напрочь забыв о порядках и правилах, путаясь в собственных ногах, просто бежит, мечтая лишь об одном: увидеть, коснуться, слыша громкое биение чужого сердца.
Лицо у незнакомца все в крови перепачкано, но Трандуил застывает, просто глядя в невозможно живые, яркие глаза и никак не может насмотреться. Едва ли в жизни хоть когда-нибудь он видел что еще более прекрасное. Он не помнит, не видит ни цвета тех глаз, ни эмоций в них, не видит ровным счетом ничего, кроме того невыносимо яркого света жизни. Это красиво, красиво до безумия.
— Мы победили, милорд, — тихо прошептал эльф перед ним, удивленно, словно и сам до конца не верит своим словам, глядя на него широко распахнутыми глазами. — Война закончилась…
Трандуил замирает. Война закончилась. Теперь уж, чудится, будто бы навсегда. Он слабо улыбнулся, закрывая лицо руками. Пока что не знает он точно, что именно испытывает, не в силах до конца поверить в истинность происходящего, но отчего-то кажется вдруг, что это и неважно вовсе. Пролетела мысль, что теперь, быть может, все наконец будет хорошо.
Трандуил рассмеялся.