– Хочешь? – Геральт поднимает голову и видит, что о’Дим протягивает ему яблоко. Из-за того, что ведьмак сидит, оно оказывается почти на уровне его лица. Геральт видит красный бок, поблескивающий отражением огонька свечи.

– А оно не отравлено? – интересуется Геральт, подняв взгляд на о’Дима. Гюнтер улыбается.

– Нет. Обычное яблоко.

Настороженно взглянув на Господина Зеркало, ведьмак все же протягивает ладонь. Но яблоко отодвигается, ускользает от пальцев. Геральт недоуменно опускает руку, и фрукт возвращается на прежнее расстояние. Геральт тихо вздыхает.

– Так вот в чем подвох?

Гюнтер улыбается. Ведьмак подается вперед. Яблоко хрустит, когда он впивается в него зубами.

– Сладко, – прожевав и облизнув губы, говорит Геральт.

– Как запретный плод?

– Как обычное яблоко.

О’Дим смеется и уже без всяких ужимок отдает Геральту яблоко.

– И зачем это все нужно было?

– Люблю символичность.

Геральт доедает яблоко, чувствуя, как покачивается корабль. Они на пути к Аард Скеллиг. К Йеннифэр.

Черное и белое. Сирень и крыжовник. Геральт достает из подсумка кольцо из темного металла.

– Ты все-таки сохранил мое кольцо? Как мило, – улыбается Господин Зеркало.

– Стоило догадаться, что это был ты, – говорит Геральт, заглядывая змее в глаза. Подрагивающий огонек свечи придает драгоценным камням теплый рыжевато-красный оттенок. – Зачем?

– Заявлял свои права на тебя, – с толикой раздражения отвечает о’Дим. Под хмурым взглядом Геральта смеется. – Шучу. Всего лишь хотел немного развлечься. Кроме того, я ведь уже говорил тебе, Геральт. Ты не хотел оставаться с ней наедине. Знал, что все непременно сведется к одной вещи. Я всего лишь дал тебе повод убежать.

– Хватит лезть мне в голову, – рычит Геральт, стягивая рубашку. Готовится ко сну. Кладет кольцо на тумбу рядом с койкой, к ней же прислоняет ведьмачьи мечи.

Гюнтер улыбается, поглядывая на огонек свечи, будто видит в нем что-то увлекательное. В отблесках ровного пламени его глаза тоже приобретают рыжевато-красный оттенок.

– Ничего не могу с собой поделать. У тебя такая интересная голова. Много вины. Много сожалений. Много… желаний.

Геральт ежится.

– Будь добр, уйди. Путешествие долгое. Я еще хочу выспаться.

– Позволь мне последнюю прихоть. Примерь кольцо.

– Оно раза в два уже, чем мой палец.

– Примерь. Не волнуйся, оно подойдет.

Темный металл оживает в руках Геральта, холодным прикосновением опаляет ладонь и обвивается вокруг пальца. Как будто проникает в кожу, сливается с ней. Когда Геральт ощупывает руку, он не чувствует кольца, хотя и видит, что оно есть. Почти как татуировка.

– Что за… – он смотрит на о’Дима. – Как его снять?

Гюнтер смеется.

– Геральт, Геральт… Не нужно его снимать. Змея поможет тебе в бою. А как именно – пусть пока останется сюрпризом.

Он касается руки Геральта, поглаживает подушечками пальцев кольцо. Змея, кажется, откликается на его нежные прикосновения, как на прикосновения любимого хозяина.

– Но, если ты действительно хочешь снять кольцо, достаточно просто попросить. Или приказать. Она поймет.

Господин Зеркало отпускает ладонь ведьмака. Геральт провожает его взглядом, пока силуэт окончательно не рассеивается во мраке. И ложится, оставив свечу догорать.

Геральт слышит шипение, а за этим шипением – злорадный смех. Чей-то голос обращается к нему на незнакомом языке, со спокойствием, холод которого наводит на мысли о могильной плите. Геральт дергается, когда чувствует, как по спине ползут чьи-то руки.

Пальцы замирают на лопатках, задевают их когтями, будто желая порвать кожу и обнажить крылья, чтобы вырвать их с корнем. И Геральт напрягается, хотя отлично знает, что крыльев там нет, только мышцы, мясо и кости. Просто ему начинает казаться, что они там все-таки есть.

Руки поднимаются выше, а Геральт не может пошевелиться, не может стряхнуть их. Они добираются до шеи, щекочут кожу на затылке, и, пока пальцы одной руки забираются в белые пряди волос, другая съезжает на плечо, гладит его – не успокаивает, а будто исследует то, чем обладает. Новую игрушку. Новую вещь.

За волосы тянут. Геральт сдавленно выдыхает, и это все, что он может сделать. В голове дурман – парализующий животный страх, вызванный бессилием. Тело его не слушается. Глаза открываются с трудом, но в каюте слишком темно, чтобы что-либо разглядеть, будто тьма поглотила огонек свечи.

Он чувствует только руки, и одна – та, которая была на его плече, – перемещается на кадык, трогает шею. Надавливает, будто ей интересно посмотреть, как Геральт будет задыхаться. Но недостаточно сильно. Собственническим жестом ладонь оглаживает подбородок, а затем точно так же – ключицы. Снова к подбородку. Пальцы сжимают челюсть, крепко, будто ожидают, что лишенное сил тело Геральта может внезапно начать сопротивляться.

Что-то шевелится под животом. Что-то холодное и гладкое скользит по нему к груди, затем огибает лентой шею. Рука заставляет Геральта открыть рот, и в эту секунду приходит осознание – это змея. Геральт снова слышит шипение, и снова за шипением – голос, но слова теперь понятны ему:

«Позволь мне согреться твоим теплом».

Дрожь – максимум, на который способно тело. Он чувствует гладкую змеиную кожу на губах, а затем и во рту. Пытается вытолкнуть ее языком, но змея уже проскальзывает дальше, в горло, перекрывая кислород, трется о внутреннюю сторону щек, о зубы, которые Геральт стиснуть не может. Геральт начинает задыхаться, тьма перед глазами плывет и, кажется, становится еще темнее, темнее самой глубокой бездны. Белеет только чье-то лицо, смотрящее на него из темноты.

От удушья закатываются глаза, а змея все ползет и ползет, бесконечная, как само время, хотя Геральту кажется, что у него оно уже на исходе. Губ касается гибкий хвост, и, наконец, удушье отступает. Геральт сдавленно, судорожно дышит. Чувствует, как змея шевелится внутри, как она напирает своими гладкими холодными боками на органы и кости. Пальцы, сжимавшие его подбородок, теперь ощупывают губы, кожа огрубевшая и соленая, и Геральт чувствует на них кровь, давнюю кровь, целые реки пролитой крови. Он знает, что сейчас рука опустится на его шею и закончит начатое змеей. А змея будет греться в его остывающем теле, пока они не поменяются – холодом и теплом.

Пальцы скользят вниз.

Геральт просыпается. Его будят крики и звон металла, доносящиеся с палубы.

Удар. Геральт еще успевает почувствовать ледяную толщу воды перед тем, как потерять сознание. Сдаться темной бездне беспамятства.

Приходит в себя он на берегу. Вода хлюпает в доспехе, воздух холодит кожу, волосы липнут к лицу. Приподнявшись на локтях, ведьмак замечает о’Дима, стоящего рядом, улыбающегося как ни в чем не бывало.

– Навевает определенные воспоминания, да, Геральт? – говорит он. Геральт хмуро смотрит на него, поднимается сам, хотя Гюнтер протягивает ему руку.

– Мог бы остановить кораблекрушение. Думаю, тебе это под силу.

– А зачем? Ты же жив. И, опять же, я…

– Да-да, знаю, – раздраженно перебивает его Геральт. – Ты сказал, что будешь защищать Цири, не меня.

– Видимо, ты начинаешь уже ко мне привыкать, Геральт.

Фраза заставляет ведьмака поежиться. Гюнтер смеется. Заботливо отряхивает Геральта от песка, и маленькие крупинки осыпаются все до единой, хотя он едва прикасается. И одежда сразу становится суше, будто дьявольский огонь, бегущий в венах Господина Зеркало вместо крови, обдает ее своим жаром. Когда рука касается его лопаток, Геральт вздрагивает. Что-то знакомое чудится в этом жесте, что-то пугающее, но вспомнить никак не удается. О’Дим как будто даже не замечает.

– Кораблекрушение не остановил, а сейчас проявляешь такую заботу, – хмыкает ведьмак, скрыв за язвительностью беспокойство.

– Не хочу, чтобы ты простыл.

– У ведьмаков иммунитет к болезням.

– Да, конечно.

Закончив, о’Дим отряхивает руки, хотя на них песка нет.

– Поспешим. А не то опоздаем на торжество.

– Торжество? Какое еще торжество?

О’Дим улыбается со всей присущей ему загадочностью, глаза по-лисьи хитро поблескивают. Или, вернее, по-дьявольски.

– Увидишь.

Геральт догадывается, что у Гюнтера своеобразное представление о «торжестве». Не ошибается. Они приходят как раз к похоронам короля Брана.