Ночь. Но спать не хочется. Геральт сидит на кровати, смотрит в пол. И думает. О Весемире. О том единственном, кто мог предотвратить его смерть, но не предотвратил. Закрывает лицо руками, чувствуя бессильную злость, переходящую постепенно в опустошающее отчаяние.

– Не спится?

Знакомый голос. Геральт убирает ладони и видит Господина Зекало, чуть в отдалении, в полумраке, рядом с границей света, прочерченной луной. Удивление царапает горло.

– Я же сказал тебе уходить. Почему ты не ушел?

Но о’Дим не отвечает, приближается к кровати. Геральт поднимается и берет меч, прислоненный к прикроватной тумбе. Направляет острием на Гюнтера. Блеск лезвия встречает снисходительную улыбку.

– Можешь ткнуть меня, если полегчает, – говорит Стеклянный человек, не двигаясь с места. Острие утыкается в шею, но Геральт не находит в себе сил надавить сильнее. Он слишком устал. Убирает оружие обратно в ножны.

Гюнтер вновь сокращает расстояние между ними. Геральт отходит к окну. Лунный свет серебрит кожу, а на полу разрастается чернильное пятно тени.

– Цирилла должна была закричать, Геральт. У меня был выбор: дать убить тебя, Йеннифэр или кого-нибудь из ведьмаков.

Геральт молчит. Смотрит на темные очертания гор и деревьев.

– Будущее нелинейно. Что-то можно исправить. Но что-то нельзя, – говорит о’Дим, и его голос звучит ближе, за самой спиной. – Я…

– Я знаю. Можешь больше ничего не говорить, – перебивает его ведьмак. Чувствует пальцы Гюнтера на своем плече. – Я злюсь, потому что сам ничего не могу сделать. Потому что он был мне как отец. Потому что…

Геральта подводит голос. Он прикрывает глаза и постепенно успокаивается. Гюнтер терпеливо ждет. Его прикосновение кажется невесомым.

– Сейчас я это понимаю. Я злюсь на самого себя. Я был беспомощен.

Господин Зеркало не отвечает ничего, но ведьмак чувствует, как его вторая рука касается лопаток.

– Эмоциям нужен выход, иначе ты себя изведешь. Я могу помочь тебе, – говорит он. Геральт чувствует его сухие горячие губы у основания шеи.

– И что ты потребуешь взамен?

– Только твое желание. И доверие.

– Кажется, я и так тебе уже доверяю, – выдыхает Геральт. Почти обреченно. – Помоги мне.

– Закрой глаза. Расслабься.

Геральт делает то, что просит о’Дим. Чуть запрокидывает голову, чувствуя, как пальцы обводят дорожки шрамов. Вздрагивает, когда чувствует, как рука погружается в тело где-то под лопатками.

– О’Дим, – вцепившись пальцами в подоконник, угрожающе шипит Геральт.

– Тшшш, Геральт. Доверие, помнишь?

Геральт видит, как на коже проступают огненные узоры – такие же, как когда-то у Ольгерда фон Эверека. Предвестники его смерти. Паника ловит его в свои лапы, и, когда ладонь Гюнтера с плеча перебирается на шею, ведьмак цепляется за запястье пальцами.

– Не бойся, – шепчет ему о’Дим на ухо. – Тебе ведь не больно?

Геральту не больно. Он чувствует лишь отголоски боли, ее эхо, будто напряжение, когда инстинкт говорит: «Сейчас будет больно», – а боль не приходит. Только страх. Огненные узоры пульсируют, Геральт не может отвести от них взгляда. Слабость.

– Закрой глаза, Геральт, – просит его о’Дим, и его голос мягкий, успокаивающий. Геральт повинуется.

Пальцы о’Дима – те, что внутри него, – будто сжимают все его естество. Ловят в капкан, а затем отпускают, гладят, ласкают. Геральт тихо выдыхает. Подрагивают закрытые веки. Ослабляется хватка на запястье о’Дима.

– Вот, – шепчет Гюнтер ему на ухо, его неровное дыхание задевает кожу. – Так-то лучше. Я не буду тебя сейчас есть. Обещаю.

С обещанием уходят последние крупицы страха, утекают, как песчинки в песочных часах. Но Геральт тут же сжимает чужое запястье сильнее, когда пальцы внутри надавливают. Тихо стонет, не сумев побороть дрожь. Ладонь о’Дима поглаживает его кадык.

Наслаждение странным образом соединяет в себе физическое и нефизическое, горячит тело и мысли, сосредотачивает ощущения на одном.

Никогда ему еще не было так хорошо.

– О’Дим… – просит Геральт. Слышит тихий смешок.

– Мм?

В какой-то момент Геральт ловит себя на мысли, что хочет, чтобы его съели. Провести вечность в прикосновениях этих пальцев.

– Геральт, Геральт… – выдыхает ему в плечо о’Дим. Почти сразу же после приходит разрядка. Но о’Дим еще какое-то время не вынимает руку, хотя ласка кажется почти невесомой. А, вынув, поворачивает Геральта к себе лицом и прижимает поясницей к подоконнику. Вновь запускает пальцы внутрь, несмотря на попытки Геральта его остановить.

– Не на… – Геральт шумно выдыхает вместо того, чтобы продолжить фразу. Закрывает глаза, с тихим стуком прислоняется затылком к стеклу. Руки Геральта на плечах о’Дима.

– Прости, Геральт. Мне трудно остановиться. У тебя очень вкусная душа, – говорит Господин Зеркало. Геральт не видит, зажмурившись, но знает: сказав это, он облизывается, как голодный зверь.

Ощущения еще острее, пальцы не только надавливают, но как будто ныряют вглубь, не ранят, но задевают что-то. Геральт беззвучно открывает рот, как выброшенная на берег рыба, задыхается от этого всепоглощающего чувства.

– Пожалуйста… – повторяет он неосознанно, дрожащим от напряжения голосом. Горячий язык о’Дима касается его открытой шеи. Гюнтер шепчет что-то, но Геральт не может разобрать ни слова, только что-то про «сладкий мед на излете вдоха». Наслаждение сжимает его горло во второй раз, он жмурится, до крови прикусив губу.

Когда о’Дим наконец вынимает руку, Геральт чувствует себя опустошенным. Легким. Невесомым. Восстанавливает дыхание, глядя в поблескивающие глаза Господина Зеркало. Господин Зеркало облизывает пальцы.

– Спасибо, – хрипловато выговаривает Геральт, отводя взгляд. Отстраняется от подоконника, чувствуя, как влажная ткань белья неприятно липнет к телу. Огненных узоров на посеребрянной луной коже нет.

– Рад помочь, – говорит о’Дим. Добавляет тихо. – Соблазн был велик.

Геральт притворяется, что не услышал. Но ему и правда уже легче.

– Почему ты вернулся?

– А ты как думаешь?

Геральт тихо усмехается.

– Соскучился? Мне казалось, ты очень серьезно относишься к словам.

– Твои слова были неискренними, они родились из гнева и горя. Не было в них настоящего желания. Ты ведь не хочешь, чтобы я уходил, Геральт?

Геральт притягивает к себе о’Дима. Утыкается носом ему в шею.

– Нет. Не хочу.

Через секунду добавляет, чувствуя, как рука о’Дима ласково, ободряюще касается лопаток:

– Прости, что ударил.

– Ничего. Это было даже приятно. В какой-то степени.

– Ты правда... остаешься только из-за моего желания?

– Геральт, Геральт... И когда только ты стал таким романтичным?

Геральт с тихим рыком прижимает к себе о’Дима крепче.

– Правда?

– Нет. Не только.

Рука о’Дима поднимается вверх по спине, к затылку, пальцы стискивают волосы.

– Не только, – повторяет он и целует Геральта в переносицу.

В темноту спальни сквозь раскрытое окно влетает бабочка. Геральт наблюдает за тем, как она садится на пальцы Гюнтера. Ползает, подрагивая крыльями.

– Траурница. Знаешь, у них весьма красивые гусеницы, – усмехается о’Дим, сгоняя насекомое с ладони. – Черные с красными пятнами.

– Я лучше не буду спрашивать, откуда она здесь взялась.

Геральт отстраняется, проходит к кровати. Снимает белье, чувствуя на себе внимательный, изучающий взгляд. Сонливость наваливается на тело, когда под головой оказывается мягкая подушка.

О’Дим стоит у окна. Кажется задумчивым и отстраненным.

– А ты не собираешься ложиться? – спрашивает Геральт, закрывая глаза. Слышит шаги.

– Засыпай, Геральт. Я буду рядом.

И Геральт засыпает.

Ему снятся те, кого он потерял. Он видит Мильву. Кагыра. Ангулему. Он видит Региса и даже, кажется, чувствует исходящий от него сильный запах трав. Когда он просыпается, посреди ночи, Гюнтер о’Дим сидит на краю кровати.

– Плохой сон? – спрашивает он негромко, не отрывая взгляда от окна. Конечно, он знает, что ему приснилось. Спрашивает скорее из вежливости. Геральт накрывает лицо предплечьем и не считает нужным отвечать.

Молчание ласковыми волнами накатывает на сознание, и Геральт почти засыпает вновь.

– Знаешь... Туссент очарователен в это время года.

Геральт недоуменно приподнимает руку и встречается взглядом с Господином Зеркало.

– Что? Туссент? С чего вдруг?

Гюнтер посмеивается.

– Съезди туда как-нибудь. Развейся. Мне кажется, поездка эта... поможет тебе ослабить хватку горестных воспоминаний.

Геральт садится. Прищуривается.

– Опять говоришь загадками?

– Какие же это загадки? Так, едва ли дружеский совет... Хочешь услышать настоящую?

– Ну?

Пальцы о’Дима пробегают по предплечью, поднимаются к плечу. Будто бы изучают. Прикосновение к шее. Геральт нетерпеливо приподнимает брови.

– Легок я, словно перышко, но долго меня не удержишь, – неторопливо тянутся слова. Геральт задумывается. – Сдаешься?

– Как бы не так.

– Хочешь заключить сделку? Отгадаешь – я выполню одно твое желание. Не отгадаешь... Что ж, ты выполняешь мое.

– Что я могу тебе предложить? – усмехается Геральт. – Но, как скажешь. В любом случае, тебе стоит загадать что-нибудь поинтересней. Я знаю ответ.

– М?

– Это вдох.

Пальцы о’Дима на кадыке. Он убирает руку. Поднимается с кровати.

– Верно. Говоришь, загадать что-нибудь поинтересней? Как скажешь. Это и есть твое желание? – Гюнтер смеется. – Я шучу, Геральт. Не делай такое хмурое лицо.

Геральт тоже поднимается.

– Есть я у мужа, у зверя, у мертвого камня, у облака. В душу не лезу, ловлю изменения облика.

О’Дим делает взмах рукой, и у стены появляется зеркало. В полный рост. Приблизившись, Стеклянный человек сжимает пальцами раму, выполненную из черного дерева.

– Дева, взглянув на меня, приосанится. Старец нахмурится, дитятко расхулиганится.

Геральт заглядывает в глаза своему отражению. Подходит, останавливается на расстоянии вытянутой руки.

– Я хочу кое-что показать тебе, – говорит о’Дим. Указывает взглядом на зеркало. – Ну же, проходи. Не бойся. Ничего плохого не случится.

Стекло холодное, как вода. Глубокое, как океан. Геральт даже задерживает дыхание, погружаясь в него, хотя в этом нет необходимости. Зеркало пропускает его на другую сторону. О’Дим уже ждет.