– Ты волнуешься за него? – спрашивает Цири. Сама сидит как на иголках. О’Дим чуть удивленно вскидывает брови, не отрывая взгляда от окна.

– С чего ты взяла?

– Просто вижу. Ты как будто не здесь. Но волноваться это нормально. Я тоже волнуюсь.

– Нормально – для людей, – с усмешкой отвечает о’Дим, оборачиваясь к Цири. Медленно приближается. – Я знаю, когда все закончится, девочка, и этот момент еще не наступил.

Цири поднимается со стула, сама делает шаг ему навстречу. Показывает, что не боится. Это в какой-то степени умиляет.

– У меня нет причин волноваться.

– И все же ты волнуешься, – скрестив на груди руки, говорит Цири. О’Дим вновь отводит взгляд к окну.

– Видимо, мне стоит поменьше времени проводить с людьми. Всегда что-то может пойти не так. Придется возвращаться, перематывать...

– Что?

– Не забивай голову, Ласточка. Ты ведь к другому вела.

Цири не отрицает, берет свой меч.

– Ты волнуешься за него, я волнуюсь за него. Так пойдем! Поможем им сражаться. Или, если сам не хочешь, хотя бы не останавливай меня.

– Я и не собирался.

Цири от удивления едва не роняет меч. О’Дим смеется.

– Твой приемный отец все еще не научился правильно формулировать свои просьбы. «Останешься с Цири». «Будешь защищать ее». Да, я останусь с тобой, но он ведь не сказал, что нам для этого обязательно быть в помещении.

– Уже представляю реакцию Геральта.

О’Дим улыбается.

– Спрашивай. Я знаю, тебя мучает вопрос.

– Что вас с Геральтом связывает? Вы друзья?

– Даже в своих самых извращенных мечтах не назвал бы я его другом. Целые моря мирта. Ипомеи. И желтых цветов горчицы.

– Мирта? Ипомеи? Что? – Цири недоуменно вскидывает брови. – Что же это должно значить?

– Возможно, когда-нибудь ты поймешь. С моей стороны было бы подло лишать тебе возможности достичь осознания самой.

– Ты всегда так отвечаешь на вопросы? Увиливая?

– Большую часть времени. Концентрированная правда иногда может причинить боль. Считай это... заботой.

Снаружи царит неестественный холод. Просачивается сквозь барьер. О’Дим делает жест рукой, и Цири чувствует, как по коже ползет тепло. Невидимая оболочка. Видимо, еще одно проявление заботы.

Он не вмешивается ровно до того момента, когда у нее не выбивают меч. Затем – даже не жест. Взгляд. Воин Дикой Охоты кричит, падает на камни, схватившись за голову. Кричит так, будто его раздирают на части. Меч возвращается в руки оцепеневшей Цири.

– Ну же, добей его, Фалька, – шепчет о’Дим. Дрожь бежит вниз по позвоночнику, становится холодно, несмотря на подаренное им ранее тепло. Когда Цири оборачивается, она видит лишь усмешку и золотые искорки в черных, как у Дьявола, глазах.

Когда крик обрывается, тишина кажется странной. Непривычной. Цири вынимает из воина меч. Смотрит на о’Дима.

– Приносит... удовлетворение, да? – говорит Господин Зеркало, скалясь. Цири растерянно смотрит на бездыханное тело, закованное в тяжелый доспех. Мотает головой. – Ну, быть может, только мне. Разве тебя не охватывает желание разодрать их в клочья? После того, что они сделали с твоими родителями. С тобой.

– Смерть – достаточное наказание, – сухо отвечает Цири.

– И для Эредина? Ты правда так думаешь?

Ответом служит молчание.

– Какая-то часть тебя, Ласточка...

– Нам не стоит долго находиться в одном месте. Кому-то может потребоваться помощь, – перебивает его Цири. О’Дим лишь посмеивается, когда она проходит мимо. Не обращает никакого внимания на пристальный взгляд Трисс.

– Как скажешь, Ласточка.

Геральт, конечно, не обрадовался, увидев их за воротами.

– Я же сказал тебе присмотреть за ней.

– Ты всего лишь сказал оставаться с ней. Это мне следовало истолковать, как остаться внутри?

Перепалке не дает случиться возглас Эскеля.

– Они лезут сквозь щели!

– Это уже начинает надоедать, – слышит Геральт тихий шепот о’Дима. Одна из гончих Дикой Охоты под его взглядом влетает в стену. Гюнтер переглядывается с Геральтом. – Осталось немного.

– Что ты имеешь в виду?

– Сражайся, Геральт. Ты красив в бою.

Времени на разговоры не остается совсем. А потом... Потом падает барьер.

Все вокруг сковывает лед и холод. Все и всех, кроме о’Дима, Весемира и Цири. На несколько секунд, защищая, их окутывает огненный кокон. К моменту, когда через раскрытые ворота проходит Эредин и его Красные Всадники, от кокона остаются лишь искры.

Цири боится. Когда Весемир берет ее за руку и уводит, боится. Где Геральт? Где он? Где... На волосах внезапно смыкаются пальцы, рука Весемира ускользает от нее. Не вырваться, и Эредин говорит, что в ЭТОТ раз ей от него не уйти.

Где о’Дим? Он же должен был защищать ее. Должен был.

Весемир атакует Эредина, и сильный порыв воздуха – Аард – откидывает Цири в сторону. Вскочив, она тут же собирается кинуться Весемиру на помощь, но воины Дикой Охоты обступают со всех сторон.

Эредин протягивает ей руку.

«Не стоило мне подвергать их опасности»

«Не стоило сюда возвращаться»

Она разжимает пальцы. Позволяет мечу упасть на камни. Она идет, думая о том, что, возможно, борьба с самого начала не имела никакого значения. Эредин всегда получает то, что хочет. Это читается в его взгляде.

Его рука. Когти хищной птицы, которые вот-вот сомкнутся на ней.

– Ты всегда была непослушным ребенком. И мне нравилось это в тебе.

А дальше – лязг металла, крик Имлериха, хруст. Слишком быстро, так быстро. Цири слышит еще один крик и лишь потом понимает, что кричит она.

Нет, нет, только не дядюшка Весемир. Разве может он?..

Черные доспехи, он лежит, он не дышит.

Он не дышит?

Разве может он?

Лязг доспехов приближается.

– Ну же, Цири, – слышит она голос у левого плеча. Голос, как черви, ворочающийся в ранах. Больнее, еще больнее.

В плечи ей вцепляются когти, но не хищной птицы, нет – другого существа, кровожадного и жестокого. Куда более опасного, чем Эредин и все его Красные Всадники вместе взятые.

– Кричи.

Кричать.

Цири падает на колени. Голос рождается где-то внутри, вырывается, как вихрь – неудержимый.

Весемир. Дядюшка Весемир.

Уничтожить все. Зачем существовать? Одна боль. Один ужас. Зачем?

Пусть будет пусто.

Тише, девочка. Позволь мне.

Ее направляют руки. Она не видит, погруженная в свет, но чувствует их. Сильные, уверенные. Хаос становится порядком. Пустота заполняется чем-то.

Вот так. Лучше. Спокойнее.

Что-то оказывается усталостью. Цири бы упала, но руки держат ее, ласково, даже когда гаснет свет. Цири успевает заметить, как золотистые глаза превращаются в непроглядно черные, а тонкие венки, проступившие темными линиями у глаз, прячутся, блекнут.

О’Дим помогает ей подняться, не сводит с нее взгляда, когда она плетется к телу Весемира. Она чувствует это, почти как прикосновение рук, только они не удерживают ее, когда она снова опускается на колени.

Перестает чувствовать лишь тогда, когда появляется Геральт.

– Это не твоя вина, – говорит Геральт Цири. И оборачивается к о’Диму. – А его.

О’Дим не выглядит удивленным. Молчит, соединив кончики пальцев. Геральт приближается.

– Почему ты не вмешался? Ты должен был...

– Я должен был защищать Цири. И она, как ты видишь, жива, – перебивает его Господин Зеркало. – Какие-то проблемы?

Геральт шумно втягивает носом воздух.

– Только не говори, что думал, якобы меня волнует что-то, кроме исполнения твоего желания, – усмешка змеится по губам о’Дима. Геральт хватает его за грудки и вжимает в каменную стену. Иней на ней еще не растаял, осыпается, кажется лунной пылью на черном дублете.

– Это твоя защита? Ввести ее в состояние неконтролируемого транса, который чуть было все здесь не разрушил?

– Почему же? Я его контролировал.

Геральт даже не успевает задуматься о том, что делает. Просто бьет. От удара голова Господина Зеркало дергается в сторону. Геральт встряхивает его. И слышит тихий смех.

– Не полегчало? Ну же, ударь меня еще раз.

Геральт отпускает. Смотрит на Цири. В ее зеленые, исполненные горечи глаза. Что-то внутри него откликается на этот взгляд, на чувства, скрытые в нем. Та же боль потери, то же горе. Нет в нем только одного. Гнева. Разъедающего изнутри пламени.

– Ты мог вмешаться, – говорит он. Чувствует прикосновение к груди. Ладонь Гюнтера.

– Мог. Тебя что-то не устраивает? Ты знаешь, что делать, Геральт. Просто...

– Ты мне не нужен.

Так тихо, что только он и может услышать.

– Уходи. Убирайся. С глаз моих. Чтобы я больше тебя не видел.

Рука о’Дима исчезает с груди, и сразу становится заметно холоднее. Он просто уходит. Не говорит ни слова. Исчезает, даже не взглянув на него снова.

Геральт смотрит на свою руку. Слышит свой голос:

– Нужно подготовиться к похоронам.