От дыма щиплет глаза. Геральт морщится, оглядываясь, но кругом – одна белесая дымка. Тем не менее, он чувствует чужое присутствие.

– Я знаю, что это ты, – говорит Геральт, делая шаг вперед. – У нас нет времени на эти игры.

Смех о'Дима доносится сквозь дурманящий туман, сразу отовсюду, негромкий, как тень. Геральт останавливается. Проводит рукой, создавая завихрения в молочном течении. Видимость не улучшается, но дым кажется почти осязаемым, щекочет костяшки пальцев. От усталости не остается и следа.

– О'Дим, – настойчивее говорит Геральт. Начинает кружиться голова, как от опьянения. – Время.

– Ты обещал, Геральт. Помнишь? «Потом, как найдем Цири». Мне стоит рассказать тебе об особенностях заключения вербальных пактов? – голос звучит у самого уха, но, когда ведьмак оборачивается, он видит завихрения дыма.

Геральт закрывает глаза и прислушивается, но слышит лишь тишину и, кажется, как дым переливается в воздухе, почти что с журчанием. Тихо вздыхает.

– Я не хочу. Не могу.

Он старается говорить как можно увереннее, хоть и чувствует, что из дыма на него смотрят медово-желтые глаза с вертикальными зрачками. Ответа не следует. Геральт делает один шаг вслепую, протянув вперед руку. Ладони касаются теплые пальцы, и ведьмак дергается, отступает назад, но натыкается на о'Дима спиной. Опять пытается отстраниться, но настойчивые объятия не дают ему этого сделать.

– Боишься, что я причиню тебе боль? Унижу тебя? Сожру? – мурлычет Господин Зеркало, касаясь носом его лопаток. – Не бойся, Геральт. Не сейчас. Когда тебе это потребуется – да, но не сейчас.

– Кому могут потребоваться унижения и боль? – фыркает Геральт, все еще не оставляя попыток расцепить объятия. Попытки тщетные. Открывать глаза не хочется, будто от этого происходящее станет еще реальнее. – Отпусти меня. Я серьезно.

О'Дим посмеивается.

– Я тебя не держу.

Геральт открывает глаза и вздрагивает, заметив, что вокруг пояса обвилось цепкое щупальце дыма.

– О'Дим, – сквозь стиснутые зубы шипит он, напряженный, как струна.

– Расслабься.

– Прекрати. Немедленно.

– Приказываешь мне?

Что-то в его интонации заставляет Геральта замолчать. О'Дим ждет ответа, и Геральт чувствует его выжидающий взгляд.

– Пожалуйста, прекрати, – выдавливает из себя ведьмак. Рука о'Дима ложится ему на грудь, поглаживает, поднимается выше, на ключицы, на горло. Геральт цепляется за его запястье, вспомнив отвратительное чувство удушья.

– Нет, не желай этого, – шепчет о'Дим, и пальцы его поглаживают кадык, несмотря на все сопротивление. Сжимают на секунду шею, и Геральт испытывает приступ паники.

«Беспомощный котенок. И за что тебя называют Белым Волком?»

Тысячи голосов, сливающиеся в один, рычание, шипение, черная лента. Геральт дергается.

– Тише. Вдохни поглубже.

Геральт мотает головой. Даже пытается взять себя в руки.

– Прекрати это. Прекрати.

– Геральт. Вдохни. Пожалуйста, – продолжает упрашивать о'Дим, оставаясь, кажется, абсолютно глухим к его мольбам. Геральт закрывает глаза и повинуется. «Так все быстрее закончится», – думает он, зная, что все попытки вырваться бесполезны. Делает глубокий вдох, стараясь не думать о том, как дым заползает в рот. – Вот умница.

Геральту кажется, что удушье сейчас наступит, но оно все не наступает. Дым скользит, мягко, почти нежно касаясь языка и глотки, проникает в легкие. Голова начинает кружиться еще больше, и вместе с этим приходит странная расслабленность, опустошенность, будто от действия наркотика.

– Что это? – спрашивает Геральт. Дым клубится в легких, гладит их изнутри. Грудная клетка становится невесомой, словно из нее вдруг вынули все кости, все мясо, оставив лишь кожу – для видимости набитую пухом.

– Немного спокойствия, – ухмыляется о'Дим. Его пальцы все еще на горле. Сжимают на пару секунд, а затем вновь отпускают. Геральт шипит.

– Ты говорил, что не собираешься причинять боль, – напоминает он. Слова вяло выбираются изо рта, будто насекомые, долго шевелят усиками прежде, чем выползти из своего укрытия.

– Разве это больно?

Удивительно, но боли Геральт действительно не чувствует. Только удушье, когда пальцы сжимают снова – и на сей раз не отпускают.

– О'Дим, – хрипит он, чувствуя себя в самом деле беспомощным котенком, потому что тело немеет и не слушается. Хрипит почти умоляюще, потому что дым клубится в легких, касается стенок, а сжатые на горле пальцы заставляют чувствовать это в разы острее.

Смех о'Дима раздается, как звон осколков, – многоголосым эхом.

– Тебе больше нравится звать меня по фамилии, чем по имени?

Пальцы разжимаются, и Геральт жадно вдыхает. Еще дым, больше, больше, пока он не заполняет его всего, пока он почти что не скулит от яркости ощущений. Пока пальцы не сжимаются снова.

– Видишь? Совсем не больно.

Голос о'Дима – где-то в голове. Он – дым, ласковый, струящийся, обволакивающий, заполняющий его всего. Геральт жмурится, беззвучно открывая рот, пытаясь сделать еще вдох. Да, еще, пожалуйста, еще.

Пальцы разжимаются, и Геральт вдыхает, словно обезумевший. На какой-то момент он точно сходит с ума.

Две параллельные оси – черный и белый. Боль и удовольствие. Дым – белый, дым пахнет гамамелисом, дым, везде дым. Дым внутри, в каждом нерве, в каждой мысли, дым, белые завихрения дыма, перед глазами – цветные пятна, похожие на цветы пурпурного гиацинта. Цветок дождя, цветок печали, цветок сожаления. Впервые Геральт понимает, ему кажется, что он понимает все, что хотели сказать и еще не сказали, все, что уже было сказано. Детали, сочтенные незначительными, но Дьявол – в деталях, прячется, снует между ними, изъясняется ими. Гиацинт становится желтой лантаной. Потом – все блекнет, и понимание ускользает от него, забывается само собой, сужается сознание. Сознание, которое не может вобрать всю глубину. Остаются жалкие обрывки.

Дым постепенно рассеивается, а пальцы поглаживают грудь и ключицы. Геральт не хочет открывать глаза. Так быстрее уйдет это чувство. Пытается выдыхать медленнее, не выпуская из легких дым. Эйфория. Уходит частичка за частичкой, как песок в песочных часах. Ноги ватные. Он бы опустился на пол, если бы о'Дим его не поддерживал. Господин Зеркало касается носом его шеи, и Геральт чувствует его спокойное, теплое дыхание.

Перед тем, как исчезнуть окончательно, дым, кажется, складывается на его голове в венок из птицемлечников. О'Дим влечет его к кровати и помогает лечь. Головой к нему на колени. Перебирает пряди волос почти с хозяйским видом, пока Геральт слишком расслаблен, чтобы как-то сопротивляться.

Слова сейчас кажутся лишними. Геральт приоткрывает глаза. В самом деле, они сейчас в его спальне, там, где все это началось. «Нет, нет, – шепчет сознание. – Началось все уже давно. Началось все с желания». Геральт ловит о'Дима за ладонь, и Господин Зеркало удивленно вскидывает брови.

– Мне легче. Спасибо, – говорит Геральт, облизнув губы. Секунду медлит прежде, чем отпустить ладонь. О'Дим разочарованно выдыхает. Пальцы касаются лба, совсем как в ту ночь, когда сердце покинуло грудь. Геральт вздрагивает.

– Если хочешь что-то сделать, делай, – говорит Гюнтер, и прохлада его руки успокаивает. – Я знаю, ты хотел этого. Так неловко просить что-то невербально?

Геральт хочет сказать, что и вербально не стал бы, но решает промолчать.

– Ты и так лежишь на моих коленях, – усмехается Стеклянный человек. Геральт недовольно хмурится. – К чему эта нерешительность?

– Я могу встать.

– Нет. Лежи. Я не против.

Геральт протягивает руку, касается шеи Господина Зеркало.

– Я не нерешительный, – говорит ведьмак хрипло. О'Дим наклоняется к нему, и Геральт тоже подается навстречу. Уже чувствует дыхание, обжигающее, как дьявольское пламя, но пальцы впиваются ему в челюсть, заставляют остановиться.

– Ты очарователен, – шепчет Гюнтер и отстраняется, облизывая губы. Отпускает Геральта. Ведьмак чувствует болезненный укол разочарования.

– Что-то не так? – спрашивает он, убирая руку от шеи о'Дима. Гюнтер мотает головой.

– Все даже слишком хорошо.

Геральт приподнимается.

– Ну, как скажешь, – говорит он. Рука, метнувшись змеей, вжимает его обратно в колени. За горло. По губам проходится влажный, горячий язык, и Геральт послушно приоткрывает рот, стискивая простынь от невозможности сделать вдох. Но дальше этого не заходит. Стальная хватка на горле ослабевает. О'Дим смотрит на него задумчиво.

– Я думал, ты будешь сопротивляться.

– Зачем? – спрашивает Геральт, поднимаясь, чтобы удобнее улечься уже на кровати. – По-другому тебе неинтересно?

О'Дим не отвечает, но ведьмак в ответе и не нуждается. Господин Зеркало встает, прохаживается по комнате, опускается в кресло.

– Я остановил время, чтобы ты смог отдохнуть.

– Спасибо.

Геральт закрывает глаза. Думает, вспоминает, хватается за обрывки осознания.

– Почему ты ушел? Вернись. Я не всю кровать занимаю, – говорит он, чуть нахмурившись. Сам не знает почему. О'Дим отдалился, и сразу стало как-то пусто и холодно. Геральт чувствует, как прогибается матрас. Тепло карабкается по позвоночнику, когда пальцы касаются виска, спускаются к щеке, а от щеки к подбородку. – Ты никогда не спишь?

– Я спал раньше. Столетиями. Сейчас нахожу бодрствование... куда более приятным.

– Столетиями? Почему так долго? Что-то тебя разбудило?

– Геральт, Геральт... Какой же ты любопытный.

Ведьмак посмеивается, не разлепляя глаз. Слышит, как смеется о'Дим. Чувствует его улыбку.

– Это был вынужденный сон. Сон, нагнанный теми, кто меня ненавидел. Кто меня боялся.

– Кем?

– Может быть, когда-нибудь я тебе расскажу. Но не сегодня.

Геральт не настаивает.

– А разбудил меня зов заблудшей души.

– Ты ее поглотил?

– Да. Но выполнил то, что она просила. Поверишь или нет, но тогда я был довольно скучен. Делал то, о чем меня умоляли, исполнял то, чего они хотели, а не чего желали... Лишь потом понял, что люди дуреют, когда осуществляются их мечты. Забывают о благодарности. Забывают о тебе. Но я нашел способ заставить их помнить постоянно. Да и без изюминки, без перчинки, без ложки дегтя в меду, это быстро надоедает.

– Звучит, как откровения древнего бога.

– Гадай дальше.

Подушечки пальцев касаются его губ, невесомо проводят от одного уголка к другому.

– Сладких снов, Геральт.

Геральт засыпает.