Говорят, перед смертью не надышишься. Но Сакура пыталась. Пыталась, когда, сохраняя маску спокойствия, ходила с матерью на рынок; пыталась непринужденно улыбаться отцу на семейных обедах, болтая с ним о всякой чепухе; пыталась, проводя куда меньше времени, чем раньше, напоминать Кацухито и Наоми, что они — лучшие из лучших. И пыталась, когда изо всех сил сдерживала себя, чтобы не броситься Какаши в объятия, слезно извиняясь перед ним за всю боль, что, возможно, ему причинила. Пыталась, когда украдкой наблюдала за ним и вспоминала совместно проведенные ночи, что до сих пор разливались в сердце обжигающим теплом.

Пыталась. Но всего этого было недостаточно. Жизнь утекала так же быстро, как и вода сквозь пальцы. И Сакура никак не могла на это повлиять.

Любовь, пробудившаяся в ней, началась совсем не так, как Сакура себе представляла. Все случилось с точностью до наоборот: так, как описывала Наоми. Чувства к Какаши не вспыхнули в ней неожиданным и безудержным фейерверком, как это произошло Саске. К Какаши она привыкала медленно и осторожно, словно знакомясь с ним заново, постепенно открывая и находя в нем новые грани идеально сложенной фигуры. И с каждым прожитым днем Сакура лишь убеждалась в том, что окончательно и бесповоротно в нем растворяется.

Она была готова отдать себя целиком и полностью этому человеку, потому что точно знала: Какаши не подведет. Он никогда не обидит, не предаст ее чувств, не даст усомниться в себе. И уж точно никогда бы ей не воспользовался, отправляя в закат, потому что переоценил свои возможности, как некоторое время полагала Сакура. Ей было стыдно и неловко от подобных мыслей, что не имели абсолютно никаких оснований. Сакура знала Какаши слишком много лет. Как вообще нечто подобное могло прийти в ее голову после всего, что они пережили вместе? Она не была для него какой-то незнакомкой из чужой деревни. Сакура была его ученицей, его другом, его сокомандником. У них уже имелся твердый фундамент, выстроенный годами, а она каким-то образом посмела закрыть на это глаза.

Но Сакура также понимала, что ее укоры совести все равно не имели смысла в действительности. Однако от того, что она могла так плохо подумать о своем командире, поддавшись негативу и эмоциям, становилось дурно.

Им было хорошо вместе. Очень хорошо. Те дни, когда он, спустя месяц отсутствия, вернулся в деревню, стали лучшими в жизни Сакуры. И ей хотелось верить, что Хатаке чувствовал то же самое.

Она видела надежду в его глазах, видела, что он верит ей и верит в нее. Какаши не просто готов был находиться рядом — он и так всегда был рядом. По-разному: как наставник, что успокаивал ее, молчаливо протягивая платок, когда она рыдала от понимания, что слишком слаба и не дотягивает до своих напарников. Как друг, защищающий ее достоинство перед Саске во время войны. И как мужчина, готовый ей дать то, что она желает.

Но, независимо от того, чего Сакура хотела, она всегда получала от него больше, чем сама того заслуживала.

Сакура не знала, как следует поступить с Какаши теперь. Она написала уже несколько прощальных писем: большое, на несколько страниц для родителей, два письма для Наоми с Кацухито и одно для Ируки-сенсея, которому и собиралась их доверить до определенного момента. И она совершенно точно должна была как-то объясниться перед Какаши. Ведь он все равно узнает, когда это случится. Но мыслей в голове было слишком много: от чувственных признаний в своей никчемной любви до простых слов благодарности. Однако ничего из этого выцепить и зафиксировать на листке бумаги у Сакуры никак не получалось.

Она знала и чувствовала: Какаши был в какой-то степени раздражен и разочарован ей. И, мягко говоря, они находились в ссоре. Если и вовсе не отдалились друг от друга, став всего лишь бывшими коллегами. И по началу это казалось чем-то правильным. Сакура думала, что будь они в плохих отношениях, Какаши перенесет ее смерть легче.

Однако эти мысли куда больше напоминали фантазии наивного ребенка: Какаши не станет легче, когда он узнает правду. Ему станет паршиво настолько, насколько это вообще возможно. И он непременно начнет винить во всем себя.

Именно поэтому Сакура и должна объясниться правильным образом. Потому что она не полюбила вновь Саске, пытаясь забыть Какаши вместе со всей своей черной полосой. Она не пыталась от него дистанцироваться и отречься вместе со всем плохим, что ей тогда сопутствовало. Сакура полюбила его. Искренне и чисто. И ее чувства не были омрачены болезнью. Так что в итоге она решает, что ее командир заслуживает это знать. В конце концов, его жизнь продолжится. И пусть Какаши не так молод, как она, ему еще предстоят другие отношения и, возможно, даже семья. А Сакура не хочет, чтобы у такого затворника появились лишние сомнения и проблемы с доверием в будущем. Она понимала: для Какаши открыться ей — не просто переломный момент. Он буквально наступал себе на горло, подавляя свои собственные принципы и устои.

***

Всю последнюю неделю Сакура замечала за собой сильную усталость. В незначительной степени это мешало дневной активности и раньше, но теперь она уже не обходилась без помощи Хьёроган-таблеток. Куноичи без конца ощущала на себе внезапный упадок сил и головокружения, а потребность во сне возросла аж в два раза. Так что в постели теперь Сакура проводила времени ровно столько же, сколько и в бодрствующем состоянии.

Болезненные подъемы успели стать ее личной нормой, и Сакура с этим боролась, как могла. Но сегодняшнее утро оказалось особенно тяжелым. Сил едва ли хватало, чтобы подняться с кровати. Слабость, окутавшая все тело, была хоть и предсказуемой, но не менее пугающей. Цунаде-сан и Орочимару ее обо всем предупреждали, однако это все равно ввергало куноичи в панику.

Сакуре также пришлось прекратить терапию, поскольку лекарства подавляли ее чакру, которой и так в усыхающих каналах почти не осталось. Так что, принимай она лекарства и дальше, не протянула бы и месяца.

От понимания того, что жизнь покидает ее тело слишком стремительно, становилось не по себе. Сакура рассчитывала, что у нее будет хотя бы несколько месяцев в запасе. Однако на это уже не оставалось никакой надежды.

***

— Боже, — восторженно прошептала Сакура, — поверить не могу, что я у тебя дома… — она поймала на себе несколько смущенный взгляд Саске и тут же закрыла рот ладонью, расплываясь в улыбке. — Я что, вслух это сказала?

— Либо я могу читать твои мысли, — отстраненно ответил он, встречаясь с ее настороженным непониманием. — Да, вслух.

— Ладно, — сдалась Сакура. — Я ждала этого всю свою жизнь.

— Ты действительно… — Саске отвернулся в сторону, избегая взгляда, и замолчал.

— Действительно что? — переспросила Сакура. — Люблю тебя? — на что Учиха коротко кивнул. — Конечно, люблю. Разве ты можешь сомневаться? Больше тебя я люблю разве что Наруто, — она рассмеялась. — Ведь это он вернул мне тебя.

Сидеть рядом с Саске на краю энгавы его дома некогда было заветной мечтой. Бессмысленной фантазией, которая не имела никаких оснований и никогда бы не воплотилась в жизнь. Сакура часто себе это представляла, но никогда не думала, что подобное может осуществиться.

Но вот она здесь, наблюдает за ухоженным осенним садом, а на ее плечах накинут плащ Саске. И это кажется чем-то поистине удивительным. Сакура думает, что для ее счастья нужно совсем чуть-чуть: всего-то находиться рядом с любимым человеком. Просто быть рядом уже достаточно. Она не спешит думать о большем, но сейчас уже почти вечер, и Саске сказал, что если она хочет, то может остаться. И она, конечно же, хочет. Иначе и быть не может, ведь она столько лет носила в себе безответные чувства. Чувства, которые он, наконец, заметил. Заметил и принял. И пусть Саске не выглядел таким же довольным, как и она, Сакура думает, что приложит все усилия для того, чтобы сделать его счастливым.

— Становится прохладно, — заметил он, рассматривая, как Сакура плотнее кутается в плащ. — Пойдем в дом?

Саске не знал, сколько еще сможет выдерживать это напряжение, что сковывало все его тело, когда Сакура находилась рядом. Чувство вины разрушало его и раньше, но теперь, находясь в непосредственной близости с той, кому он причинил невероятную боль, оно начинало сводить с ума.

Играть в безумие было идеей Сакуры: Саске не мог и не хотел поддерживать это в полной мере. Но вновь видеть на себе влюбленный взгляд зеленых глаз, что он не ценил прежде, стало единственной отдушиной за последнее время.

Может, Сакура была права и действительно стоило хотя бы попробовать? Просто поддаться эгоизму и ощутить на себе чуть больше тепла, чем он вообще заслуживал?

Впрочем, Саске считал, что не заслуживал и того, что есть сейчас. Однако он просто устал. Устал сопротивляться себе и своим мыслям. Устал от этой жизни. Устал наблюдать ее взгляд, что еще минуту назад мог быть влюбленным и полным радости, а в следующее мгновение становился потухшим, лишенным былой насыщенности и жизни.

Осознание к Сакуре могло вернуться в любой момент, точно так же, как и пелена забытья. Ее жизнь разделилась на до и после: на прошлое, где привязанность к Наруто и любовь к Саске имели чудовищное влияние, и настоящее, где безумие вытесняло здравый смысл.

В доме было тепло и уютно, в то время как за окном снова начался дождь, приглушаемый раскатами грома. Саске сидел на диване, закинув ноги на журнальный столик, и бесцельно пялился в экран телевизора, по которому шел один из фильмов, что выбрала Сакура: скучная мелодрама с нетривиальной любовной линией. По собственной инициативе он бы не стал смотреть ничего подобного. В какой-то момент Саске показалось странным, что в их ящике вообще нашлось нечто настолько слащавое и безвкусное. Но потом он вспомнил, что Итачи часто смотрел в этой комнате фильмы с Изуми, и все встало на свои места.

За окном громыхнуло еще несколько раз, прежде чем разразилась молния и оставила их без электричества. Дом был старым, и проводка давно не менялась, так что ничего удивительного в этом не было: Саске часто оставался без света в такую непогоду. И его это мало волновало.

— Как темно… — очевидно прошептала Сакура, притягивая к себе ноги. Взглянула в полумраке на Саске, все еще не веря в реальность происходящего и свое собственное счастье.

Когда вновь сверкнула молния, озаряя холодным светом пространство комнаты, Сакура встретилась с его прежде безразличным взглядом. Но теперь в этих черных глазах присутствовало что-то иное. Что-то, чего она раньше не замечала.

Они были наедине, сидели на одном диване, лишенные света и фонового шума от телевизора. И былая атмосфера, что раньше с большей вероятностью напоминала собой дружескую, стала слишком интимной. Сакуре даже показалось, что Саске этим смущен.

— Я могу зажечь свечи, — предложил он.

— Тогда это будет похоже на свидание, — Сакура, сомневаясь, пожала плечами.

Потому что Саске не звал ее ни на какое свидание. Они просто прогуливались вдвоем и зашли к нему, когда начался дождь. И предполагая, что погода налаживаться не собирается, Учиха предложил ей переждать здесь до завтра.

— Я думал, это оно и есть, — равнодушно парировал он.

— Я думала, на свиданиях целуются, — смущенно, но уверенно ответила Сакура.

— Хочешь, чтобы я тебя поцеловал?

— Хочу… — Сакуре показалось, зрачки его темных глаз сверкнули, и она застенчиво отвернулась, радуясь тому, что в комнате темно и Учиха не видит ее залившегося краской лица.

Старый диван скрипнул, продавливаясь под весом, когда Саске потянул ее за плечи, опуская к себе на колени. Коснулся прохладными пальцами ее подбородка, несмело погладил щеку. Его движения были осторожными и пропитанными неуверенностью. Саске понимал, что не должен ее целовать, но Сакура ожидала от него именно этого. И, будь они при других обстоятельствах, Учиха думает, что и сам мог бы разделить подобное желание…

Но у них нет других обстоятельств и уже не будет.

Он понимает: все, что у них есть — это сейчас. Иного не дано. Поэтому, отбросив мысли, он наклоняется к Сакуре, вдыхает ее запах, находясь так близко, как никогда раньше. Проводит ладонью вдоль тонкой шеи и накрывает ее губы своими, сминая их в несколько грубом поцелуе, наполненном лишь болью.

Но Сакура не замечает ни чужой боли, ни противоречивости действий. Она слишком сильно погружена в себя и свои чувства. Отвечает на его поцелуй, параллельно расплываясь в улыбке, и тянет к нему свои мягкие нежные руки. Касается кончиками пальцев его закрытых век, опускается к прямому носу, задерживается на скулах, будто бы пытаясь вкусить его наощупь.

С улицы по-прежнему доносится шум дождя, что звонкими каплями отскакивает с крыш. Через приоткрытую в комнате форточку воздух наполняется свежестью озона и приятно оседает в легких. И если в любой другой ситуации все вышеперечисленное бы расслабляло, то сейчас Сакура напряжена, словно тетива, готовая в любой момент оборваться.

— Ты вся дрожишь, — говорит Саске, отстраняясь, чтобы укрыть ее чем-нибудь, но Сакура перехватывает его руку и качает головой.

— Это, — шепчет она, — не из-за холода.

— Нам необязательно заходить дальше, — Учиха отвечает уже тише, наощупь находит застежку молнии на ее кофте и тянет обратно вверх, застегивая.

— Я бы хотела продолжить, — Сакура стыдливо закрыла лицо руками, не веря, что говорит это вслух.

— В таком случае, мы могли бы продолжить в спальне?

***

Сакура повернулась к нему спиной, спуская ноги с кровати. Слегка наклонилась, нащупывая на полу свой бюстгальтер, тяжело вздохнула и продела руки в лямки, застегивая.

Она пришла в себя сразу после. Когда уже все закончилось. И Саске заметил. Она полагала, ее изменения были слишком очевидными со стороны.

— У тебя было много женщин? — внезапно спросила куноичи, нарушая тишину.

Дождь продолжал неистово тарабанить по крышам, стекая на выступающие подоконники. И если раньше Сакуре это казалось романтичным, то сейчас лишь раздражало. Она не знала, зачем спросила. Ей было откровенно наплевать, какая там по счету она была.

— Только ты, — холодно ответил он.

— Ясно, — так же равнодушно ответила Сакура, ожидавшая услышать явно не это.

— Сколько нам осталось?

Яркая вспышка вновь осветила спальню, сверкая сквозь занавески, и Сакура развернулась к нему лицом, сводя брови к переносице:

— Что?

— Твои воспоминания, — направляя взгляд в одну точку, пояснил Учиха. — Я их видел.

— Какого черта? — прошипела она. — Какого черта ты рылся в моей голове?

— Мне было интересно узнать причину столь внезапного исчезновения собственной чакры.

— И… как давно ты в курсе? — тут же отчеканила Сакура.

— Недели три, — он пожал плечами. — Имеет значение?

— Если ты знал, — Сакура сглотнула, — почему ничего не сделал?

Саске оставил ее без ответа. Молча, словно ее и не было рядом, перевернулся на другой бок и натянул на себя одеяло.

— Ты хотел умереть? — растерянно спросила куноичи.

— Может, я просто рассчитывал побыть кому-то нужным? — вслух задумался Учиха.

— Если ты рылся в моей памяти, то наверняка в курсе, что лично мне ты не нужен.

— Но ты прежняя была все еще влюблена в меня всего каких-то тридцать минут назад, — отрезал он. — И это точно такая же правда, которую ты не посмеешь отрицать.

— Я к этому не стремилась, — прошептала Сакура, сидя все так же спиной к нему. — Ты все равно умрешь. Месяца достаточно.

— Я знаю, — с нотами облегчения ответил Саске.

— Но ты можешь сделать для всех нас еще одно одолжение и наложить на себя руки прежде, чем все случится естественным путем, — надавила она.

— Какой смысл, если тебя это не спасет? — его голос звучал безучастно, но вместе с тем неестественно. Так, будто ему было не наплевать.

— Каге останутся живы! — взорвалась Сакура.

— Хочешь спасти тех, кто вынес тебе смертный приговор?

— Хочу, — Сакура закусила губу и болезненно скривилась. — Это был и мой выбор тоже.

— В таком случае, убей меня сама, — предложил Саске. — Я не стану сопротивляться.

— Что ты несешь? — возразила она. — Просто всади в себя нож и дело с концами. Не заставляй меня…

— Чем я отличаюсь от Даичи? — Саске усмехнулся, размышляя. — Мне наплевать, что случится с Каге. Хочешь моей смерти — сделай это сама. И что-то мне подсказывает, тебе лучше поторопиться, — Учиха изможденно вздохнул, ощущая, как слабость вновь разливается по его телу, несмотря на Хьёроган, что он также принял всего-то пару часов назад.

Сакура тоже это ощутила. Перед глазами периодически все плыло, а кончики пальцев на руках и ногах начинали неметь.

— Полагаю, у меня нет выбора, — прошептала она.

— Выбор есть всегда, — отрезал Саске. — И в отличие от моего, твой будет верным.

Он перекатился на спину и повернул голову, устремляя молящий взгляд к Сакуре. Ожидание нервировало его, но вместе с тем приносило облегчение того, что скоро все закончится.

— Как мне это сделать? — прошептала Сакура, слыша, как ее голос дрогнул. И хоть ее вопрос звучал уверенно, она до последнего сомневалась.

— Да как угодно, — отмахнулся Учиха.

— В таком случае, — Сакура поднялась, концентрируя чакру в ладони правой руки, — я вырву твое сгнившее сердце.

— И что будешь делать потом? — спросил Саске. — Пойдешь к нему?

— Да.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Утих, забирая с собой весь шум, и погрузил в темноту скорбного утра. Сердце Саске сократилось в дрожащей руке еще несколько раз, высвобождаясь от остатков чакры, и навеки замерло.

Сакура думала, это принесет ей облегчение. Наивно полагала, что месть была всем, чего она желала. Но сейчас, наблюдая безжизненное тело, распростертое на кровати, она чувствует лишь боль.

Зеленые прежде глаза, что уже навсегда потеряли свой цвет, застилает пелена слез, лишая возможности сделать вдох, а к горлу подступает паника: это не то, чего она хотела всем сердцем. В глубине души Сакура не желала его смерти. Думала, что хотела, но не рассчитывала, что сможет это сделать собственноручно.

Она опирается о стену, пачкая ее дорожкой крови, оставленной на ладони, и в безмолвной тишине тянется к холодным векам Саске, закрывая их.

Сколько ей осталось? Час? Минута? Секунда? Она не знала.

Никто не рассматривал варианта о его преждевременной смерти. И в голову никому не пришло бы, что Саске позволит себя убить. Сакура думает, ей будут посмертно гордиться. А как же еще? Она сохранила жизнь всем пятерым Каге и устранила последнего Учиху. Вот только собственной заслуги в этом не было ни грамма. Это все сделал Саске: он сохранил им жизнь тогда и позволил сделать это снова. Учиха просто сдался.

И Сакура тоже сдается, истерично отмывая с идеально чистых ладоней кровь, которой на них уже давно нет. Кожа скрипит, краснея и раздражаясь от непрерывного трения металлической губкой, но ей все еще видится кровь своего бывшего напарника.

Это чувствовал Саске, когда убил Наруто? В таком состоянии он жил все это время? Сакура оставила дыру в его груди, вырвав сердце, но при этом под своими ребрами она ощущала еще большую пропасть.

Время. У нее очень мало времени.

Сакура поворачивает кран, перекрывая воду, досуха вытирает руки о висящее сбоку полотенце и смотрит в окно: солнце сменило мрачную серость привычных будней и вновь заливает все теплым светом, а на небе раскинулась яркая радуга.

Она накидывает на себя плащ, потому что на улице по-прежнему холодно, и, едва чувствуя онемевшие пальцы, дергает молнию.

Только бы успеть.

Будет глупо, если она свалится замертво где-нибудь посреди улицы, так и не покинув безлюдный квартал Учих.

Стараясь идти как можно быстрее на своих подкашивающихся ногах, Сакура нащупывает в кармане восемь оставшихся Хьёроган-таблеток и кладет себе в рот, тщательно пережевывая.

Мысли в голове летят со скоростью света, не задерживаясь дольше секунды, но все до единой сводятся к лишь одной — Какаши.

Коноха постепенно просыпалась, и тихие улицы начинали оживать. Продавцы открывали свои лавки, из пекарни доносился ароматный запах свежеиспеченного хлеба, а в Ичираку уже завтракали трое молодых шиноби: двое парней и девушка. Разглядывая их, Сакура невольно перенесла на этих троих образ Наруто, Саске и себя. Но ностальгические воспоминания покинули голову так же стремительно, как и все остальные.

Почувствовав прилив энергии, заряженной от таблеток, она свернула во двор, минуя ограду из невысокого деревянного забора, и, оказавшись у подъезда, торопливо пронеслась по лестнице, останавливаясь у двери Какаши.

Биение собственного сердца пульсировало в ушах, заглушая все вокруг, когда Сакура начала тарабанить деревянную поверхность изо всех сил.

Но ей никто не открывал.

Минутой позже, по всей видимости, от надоедливого стука на лестничной площадке появилась женщина из соседней квартиры.

— Ну сколько можно-то? — проворчала она. — Нет его, неужто непонятно?

— Где он может быть, не подскажете? — переступая с ноги на ногу, спросила Сакура, боясь, что если хоть на секунду замрет без движения, то ее сердце попросту остановится, отказываясь качать кровь.

— А мне почем знать, где твой мужчина? — буркнула старуха. — Учеников чей тренирует.

— Спасибо, — задыхаясь, поблагодарила куноичи и молнией выбежала на улицу.

Перед глазами — плывущая картина: деревья, люди, здания — все сливалось воедино. Сердце колотилось так, что вот-вот выпрыгнет из груди. А к горлу подступал страх, заглушаемый лишь одной надеждой, единственным последним желанием — успеть.

Куноичи порывисто миновала Резиденцию и свернула на тропинку к полигону. Чакра бешеным потоком металась по ее каналам, усыхая и обжигая изнутри. Энергетические таблетки, еще и в таких количествах, могли привести к неповторимым последствиям. Но у Сакуры не было выбора. В любом другом случае она бы даже не смогла выйти за пределы квартала: не успела бы. Ей был нужен мощный выброс чакры, подобный электрическому разряду, чтобы окончательно пробудить ее и разогнать по каналам. Теперь собственная энергия циркулировала внутри на бешеной скорости, не имея возможности остановиться, выжимая досуха все свои резервы.

Вдалеке уже виднелся высокий широкоплечий силуэт в компании трех юных фигур шиноби, и Сакура невольно расплылась в улыбке, делая еще один рывок навстречу.

— Какаши! — закричала она, задыхаясь.

Хатаке окинул взглядом куноичи, что остановилась в пятидесяти метрах от него и упиралась ладонями в колени, пытаясь отдышаться. На Сакуру это было не похоже. Она всегда находилась в отличной форме, и в тренировках на выносливость ей не было равных. Какаши поднял взгляд выше, к ее лицу, оставляя учеников, и направился навстречу, подмечая нездоровую серость бледного лица и вздувшуюся вену на лбу.

Сакура сделала шаг в его сторону, чувствуя, как ноги становятся ватными, а сердце болезненно сжимается. В висках пульсировало болью, отдаваясь в затылке, а из носа побежала алая струйка крови. Какаши успел подхватить ее под плечи прежде, чем обмякшее тело безжизненно повисло в его руках.

Эпилог.

«По моим подсчетам, это уже как минимум двадцатое письмо, что я пишу для вас, Какаши. Я меняла многие слова и строки, переписывая их раз за разом в попытках более ясно и четко сформулировать свои мысли, но все выходило не очень-то серьезным. Однако все эти письма объединяла одна единственная мысль: я вас люблю. И это главное, что я хотела вам сказать.

Однажды вы просили меня подумать над тем, кем вы для меня являетесь. Скажу честно, у меня было не слишком уж много времени на столь философские отступления. Но, тем не менее, его было достаточно, чтобы понять простую истину: вы были для меня всем. Не сомневайтесь в моих чувствах и моей искренности. Дни, проведенные с вами, были лучшими днями в моей жизни. Все дни! Даже те, когда мне было плохо.

К сожалению, я не могу знать, когда именно вы прочтете это письмо. Но что бы ни произошло за этот период, знайте, я ни на секунду не пожалела о том, что вы были со мной! Во всех смыслах. Надеюсь, вы тоже об этом не жалеете.

Несмотря на то, что вы потеряли всех своих учеников таким глупым и бессмысленным образом, я хочу, чтобы вы все-таки попытались обрести счастье в своей жизни. Уверена, Наруто и Саске хотели бы того же. И спасибо вам за все.

Ваша Сакура.»

Сакура — прекрасное дерево, наделенное неповторимым изяществом и красотой, но, несмотря на свои нежные цветы, что распускаются розовыми облаками, сохраняет в себе крепкий несгибаемый стержень, уходя корнями глубоко под землю. Что было общего у Сакуры Харуно и японской вишни, помимо схожего цвета волос с лепестками? Какаши полагает, что гораздо большее, чем может казаться на первый взгляд.

Его Сакура была такой же сильной и выносливой, несмотря на обманчивую женственную внешность. Харуно оказалась куда более стойкой, чем все, кого он знал. До сих пор было сложно поверить, что его некогда упрямая, наивная ученица взвалит на себя бремя обоих своих напарников и завершит цикл возмездия на себе самой.

Хотела ли она этой мести? Испытала ли облегчение? Какаши не мог знать наверняка. Но, предугадывая темперамент Сакуры, мог лишь предположить, что испытала она по итогу еще большие страдания.

Перечитывая письмо бесчисленное множество раз и роняя на него скупые слезы, Какаши задыхался от понимания того, что даже последние минуты своей жизни Сакура решила провести с ним. Не с родителями, не с друзьями, а с ним.

Она умерла моментально, цепляясь за него застывшим стеклянным взглядом. Но уголки бледных губ, что до сих пор стоят перед глазами, были изогнуты в легкой улыбке. Сакура успела увидеть его лишь мельком. Но она была довольна и этим.

Всю свою жизнь Какаши терял всех, кто был ему дорог. И когда его покинула Сакура, это уже было чем-то само собой разумеющимся. Так, будто никак иначе случиться попросту не могло. Так, будто он был обречен оставаться несчастным до самого конца.

Какаши прежде полагал: одной болью меньше, одной больше, какая разница? Однако, вонзая катану отца меж своих ребер, он понял: разница была колоссальной.