– Ещё, Синчэнь, ещё, ну же! Двигайся, чёртов даос!

      Звонкий шлепок; пальцы, до побелевших костяшек сжимающие бедро; чужой вскрик, переходящий в сладостный удовлетворённый стон – Сюэ Яну кажется, что он балансирует где-то на грани жизни и смерти: его распирает изнутри, рвёт от дикой страсти, от желания, от этих совершенно искренних чувственных реакций и от того, насколько Синчэнь красив: в лёгком полумраке комнаты, освещаемой лишь неровно дрожащим пламенем свечи на столе, изгибы его тела кажутся самым настоящим совершенством, а бледная гладкая кожа, покрытая едва заметной испариной, влажно поблёскивает в мягком ночном свете. Сдерживаться сложно – практически невозможно. Синчэнь стонет, запрокидывает голову, жадно подаётся бёдрами назад, снова и снова, голодно, требовательно, шепчет имя, выгибается весь, едва-едва удерживая равновесие – Ян готов поклясться, что он буквально чувствует, как Синчэня потряхивает от возбуждения, как его пальцы, точно в беспамятстве комкающие одеяло, бьёт мелкой дрожью от очередного глубокого резкого толчка. Сюэ Ян не стыдится – он готов умереть и воскреснуть снова тысячи, миллионы раз; сделать всё возможное и не; землю с небесами местами поменять – лишь бы эта узкая упругая задница скакала на его члене вечность.

      – Работай задницей, давай же! Мне что же, снова всё делать самому?

      Сюэ Ян рычит, одаривает истерзанные ягодицы хлесткими шлепками снова и снова, чувствует, что ему мало, ему м а л о. В Синчэня хочется впиться жадно, вцепиться обеими руками, проникнуть в него: не только телом, но и душой. Синчэнем хочется обладать, его хочется иметь, хочется, чтобы эти пухлые сладкие губы выкрикивали лишь его имя, а сердце больше не смогло биться для кого-то другого. Синчэня хочется заклеймить, присвоить – так, чтобы только его, только с ним – и Сюэ Ян с прытью голодного зверя делает это: смыкает острые зубы на загривке, втягивает тонкую бледную кожу, зализывает отметины, трётся носом, едва ли не урчит в чужую шею, и урчание это переходит в утробное тихое рычание вперемешку с протяжным скулежом. Сладостно. Тягуче. Так, что до цветных пятен перед глазами и гулкого шума в ушах. Маленькая смерть. Блаженство.

      – Грязная сучка, порочный развратный мальчишка. Ты мой, мой. Только мой.

      Синчэнь – искусство. Синчэнь – красота в чистом виде. Синчэнь – то, что заставляет Сюэ Яна дышать. Нет – задыхаться. От невероятной любви, от желания, от восторга. Задыхаться, снова и снова толкаясь в податливое послушное тело. Задыхаться, сжимая трясущимися влажными пальцами длинные волосы, рычать по-животному на ухо, оставляя на теле синюшные пятна – следы своей невероятной, обжигающей любви. Даочжан дрожит в его руках, извивается и выгибается, упираясь ладонями в кровать перед собой. Комкает простыни, стонет жалобно, умоляюще, не в силах произнести ни слова, но Сюэ Яну слова не нужны, он знает своего милого друга слишком хорошо: хватает пары секунд, чтобы резко перевернуть Синчэня на спину, прижать к постели, накрыть своим телом, войти так глубоко, чтобы ощутить жар, ощутить чужое тяжелое дыхание, долго и жадно рассматривать румяные щёки и приоткрытые в стоне, полном желания, губы. Вбиваться в тело резко и с оттяжкой, заставляя Синчэня кричать, срывая голос до практически беззвучного хрипа, хвататься за спину и плечи, практически вжимая в себя, не позволяя отстраняться даже на пару мгновений: чужое нутро такое горячее и тесное, сжимается тягостной сладкой пульсацией, обнимает, обхватывает, и Сюэ Ян голодно шипит в ответ, сжимая изящную шею пальцами. До хрипоты, до нехватки воздуха, до тихого, сказанного практически сквозь слёзы «А-Ян, умоляю... Больше не могу...».

      И Сюэ Ян тоже не может.

      Срывается, в несколько быстрых, ритмичных движений кончает, с тихим рыком накрывает дрожащие губы Синчэня своими, терзает, кусает, обводит языком и по-хозяйски перебирает пальцами по кадыку, свободной рукой обхватывая член плотным кольцом, доводя до разрядки и партнёра. Семя тёплое и липкое, даочжан под ним расслабляется, взорвавшись хриплым сдавленным стоном, дрожащие пальцы всё ещё лениво перебирают взмокшие волосы на затылке, а искусанные губы Синчэня растягиваются в мягкой улыбке и едва различимом:

      – Мой милый, А-Ян.

***

      За окном начинает мерно постукивать лёгкий дождик: отзвуки падающих капель раздаются по всей комнате вместе с запахом влажной древесины и свежих терпких трав. Чужие плечи под пальцами острые и аккуратные, ощущаются мягко и тепло, и Сюэ Ян ласково проводит пальцами по коже, усмехаясь задумчиво.

      – И какое свирепое животное тебя так разодрало? – родной шелестящий смех с игривой ухмылкой в голосе мягким туманом растворяется в воздухе где-то над ухом. Тихий, практически сливающийся с окружающими шумами, но такой знакомый и до невозможного необходимый. Синчэнь качает головой, улыбается смущённо, придерживает белоснежную ткань нижних одеяний, немного приспустив ту с плеч, и шепчет в ответ так же тихо. Так, чтобы его услышал лишь один единственный человек.

      – Домашний чёрный кот.

      Сюэ Ян смеётся вновь, уже чуть громче, оставляет на плече Синчэня смазанный поцелуй, касается вскользь кончиком носа шеи и отстраняется, пальцем зачерпывая из миски густую зеленоватую кашицу. Смесь целебных трав – Ян не помнит точно, да и не особо интересуется, каких именно – отлично залечивает раны, даже если раны эти – отметины от зубов и пальцев. Запах резкий и терпкий, бьёт в нос и вынуждает недовольно морщиться и чихать. Синчэнь слышит и отвечает искренним тихим смехом, крепче сжимая раздражающе сползающую ткань.

      – Не больно? Выглядит сомнительно, – задумчиво разглядывая кашицу на собственных пальцах Сюэ Ян хмурится и осторожно наносит тонким слоем на тёмно-красное пятно практически на самой лопатке. Выдыхает, улыбается, касается губами, точно успокаивая.

      – Ты не доверяешь моим навыкам, А-Ян? – Синчэнь беззлобно усмехается, ведёт плечом, прикрывает глаза от нежного поцелуя. Ласково. Так ласково.

      – Я не доверяю тому придурку, что задрал цену на эту траву. Зря ты меня остановил, я бы мог...

      – Я знаю, А-Ян. В этом нет необходимости.

      Сюэ Ян фыркает недовольно, глаза закатывает и звонко отставляет миску в сторону, тянется за гребнем, аккуратно сгребает тёмные, слегка спутанные волосы на одну сторону, задумчиво перебирает пальцами, наслаждается каждым прикосновением. Этот гребень от выточил из дерева сам в качестве подарка – без повода, просто потому что может и хочет радовать Синчэня каждый день его жизни

      – Я могу причесаться и сам, – аккуратно уточняет Синчэнь, не открывая глаз и не отпираясь. Пальцы Сюэ Яна аккуратно скользят по волосам, путаются в них, массируют настойчиво, но деликатно. Усталость накатывает с новой силой, очень хочется спать, растворившись в чужих тёплых руках.

      – Мне перестать?

      – Не смей.

      У Сюэ Яна особая любовь: яростная, эмоциональная, накрывающая с головой и не дающая то и дело вздохнуть. Он – как ураган, буря, стихийное бедствие. Он агрессивный, жёсткий, иногда жестокий и со своим собственным взглядом на мир, пусть и не всегда одобряемым Синчэнем. У Сюэ Яна особая любовь, и, если бы Синчэню дали выбор: безмятежное спокойствие на скамье у дома или яростный ураган, разодранные плечи и отсутствие возможности вздохнуть он, не задумываясь, утонул бы в Сюэ Яне ещё множество, множество раз.