Утро

Занималась заря. Последние вздохи ночи слились с щебетанием птиц, а солнечные блики уже рассыпались по подушке. Кавех нехотя приоткрыл веки: сон растворился, а его остатки утекали песком меж пальцев. И зачем проснулся в такую рань? Тело, против воли, наполнялось лёгкостью, с которой невозможно оставаться под одеялом. Ещё пару минут раздумий – пришлось сесть, поправить сорочку, сползшую с плеча.

Косичка почти растрепалась, поэтому локоны неровными завитками упали на плечи, щекоча ключицы. Небрежно заправив пару прядей за ухо, Кавех сполз к краю постели. Ноги отыскали домашние туфли, но даже так по коже пробежали мурашки – воздух ещё не нагрелся, вместе с ним и пол оставался холодным, а из приоткрытого окна сквозило последней прохладной. К полудню зной вернётся.

Натянув на плечи лёгкое одеяло, Кавех неспешно направился в коридор, разделяющий его спальню с соседской. Кровать Аль-Хайтама уже заправлена, а его самого – судя по звукам – в доме нет. Ушел в свою Академию? Кавех прищурился, разглядывая у каких цифр остановились стрелки: нет, слишком рано. Тогда где он? Возможно, отравился на базар, в другом случае – уже в Порт-Ормосе. Дома Аль-Хайтам не задерживался посреди рабочей недели, это Кавех мог себе позволить валяться целыми днями в постели, а сосед иного склада.

Лениво умывшись, Кавех неторопливо пошел на кухню – в такую рань пели не только птицы, но и желудок. Со вчера не ел, да и зачем, если от рассвета до заката стоял у чертежного стола, разбираясь с ворохом чертежей? Путь лежал через столовую, в которой гулял сквозняк. Странно, ведь все двери – в особенности ту, что вела на террасу, — Кавех собственноручно закрыл перед сном. Помнил, потому что петля там заедала, починить её не хватало времени – или хотелось, чтобы Аль-Хайтам начал следить за собственным домом?

Дверь и правда приоткрылась. В пару шагов Кавех преодолел столовую, оказался на террасе, что выходила прямиком в розовый сад. Милое местечко, он сам обустраивал на лето: вытащил оттоманку – она больше напоминала диванчик – и столик, коврами застелил бревенчатый пол. Порой, когда дом надоедал, Кавех тут отдыхал, наблюдая за птицами. Редко рисовал.

Сейчас вид открывался на Аль-Хайтама: заняв собой весь ковер, он тянулся к ногам, пытаясь сложиться в струну. Кавех вскинул бровь:

— Думал, ты ушёл.

Аль-Хайтам вздрогнул и поднял голову, в его взгляде читались мысли: он не готов к утренней встрече.

— Ты обычно спишь в это время, — спустя пару мгновений нашелся сосед и сел ровно, подобрав под себя ноги.

— Сегодня проснулся, — хмыкнул Кавех и нерешительно шагнул на террасу, — ты делаешь зарядку?

— Как ты догадался? — Судя по язвительному тону, следующими словами Аль-Хайтам попросит уйти.

— Пожалуйста, делай, — пожал плечами тот и натянул одеяло сильнее на плечи: утренняя свежесть закрадывалась под ночную рубашку.

В те дни, когда будил рассвет, Кавех узнал: Аль-Хайтам умеет злиться. После сна он долго приходил в себя, поэтому и раздражался на любую мелочь, а в особенности – на компанию за завтраком. С тех пор приходилось вставать позже или ждать, пока сосед управится с делами, а потом уже завтракать. Так и появилась привычка спать до полудня — лучшего способа разминуться не придумаешь.

Сегодня желание вернуться в кровать под гневным взглядом соседа растаяло, стоило заметить на столике вазочку с финиками. Стащив из нее пару плодов, Кавех пристроился на оттоманку и поспешил завернуться в одеяло, чтобы не продрогнуть. Тем временем Аль-Хайтам, избегая любых взглядов в его сторону, продолжил гимнастику. По напряжению спины и отрывистым движениям легко угадывалось раздражение.

— Ты ведь не любишь финики. — Не выдержав, протянул Аль-Хайтам, когда закончил упражнение.

— Я? Не люблю финики? — Ахнул Кавех и сунул пальцы в вазочку, отыскивая очередной плод, а затем нагло сунул его в рот. Прожевав, продолжил: — Да, не люблю, но что мешает мне скушать парочку перед завтраком?

— Мог сначала спросить разрешения, — зрачки Аль-Хайтама сузились, хорошего это не сулило, — в конце концов, живёшь не один.

— Так ты зарядку делаешь, некогда финики есть.

— Каве!... — Гневно выдохнул сосед, а его тон неприятно кольнул под дых.

Кавех вздрогнул. Заметив это, Аль-Хайтам смягчился и подобрался ближе к оттоманке. Ладонь мягко коснулась ступни, подушечки пальцев массировали кожу, будто извиняясь за резкую фразу. Так уж сложилось, что Аль-Хайтам не умел проявлять эмоции, а если и случалось, что какая-нибудь пробивалась сквозь купол безразличия, то он долго – пусть и незаметно – сокрушался. С присутствием Кавеха такой порядок изменился, чувства перестали быть запретными – но лишь хорошие. «Плохие» – гнев, обида, печаль – оставались занозой в душе, которую сосед старался исправить, довести до идеала.

Поэтому следующий финик ткнулся в его губы – уже не намек, а прямые слова, которые Кавех иногда шептал: «Все в порядке, не скрывай от меня свои чувства». Пусть со стороны Аль-Хайтам казался острым камнем, не способным на переживания, но совместная жизнь обточила углы. Между делом, пока тот откусывал финик, удалось коснуться его скулы. Бережно, чтобы хоть немного расслабить.

— Тебе скоро в Академию? — Первым шепнул Кавех. В ответ кивок. — Хочешь, приготовлю завтрак?

Прикрыв глаза, сосед ткнулся щекой в его колено, чуть потерся и замер, ожидая ладони на затылке, которая заботливо растормошит серые вихры.

— Как же я пойду готовить, — усмехнулся Кавех, — когда меня придавил кот.

— Кави... — приглушённо послышалось в ответ.

— За финик выпустишь?

И вновь кивок – за финик Аль-Хайтам сделает, что угодно, если ты – Кавех.

Оставив соседа наедине с одеялом, Кавех неспешно вернулся в дом. Щеки, едва ощутимо вспыхнули, когда он обернулся, чтобы полюбоваться на разнеженного Аль-Хайтама: приобняв колено, тот сидел на ковре, лишь изредка потягиваясь в сторону вазочки с финиками. Поверили бы мудрецы в Академии, если кто-нибудь рассказал, что их секретарь на самом деле милый тигренок?

В глубине дома пробили часы – скоро Аль-Хайтаму нужно идти, стоит поторопиться.

На кухне всегда порядок: специи – каждая в своей банке, тарелки – ровной линией от меньшей к большей, – и все лишь потому, что сосед готовил чаще. Склянка с кофе стояла на полке выше, пришлось потянуться, затем встать на носки, чтобы достать её. Турку искать не пришлось – на своем месте у очага. Пока огонь разгорался, а разведённый водой кофе стоял в турке, Кавех разглядывал абрикосы, оставшиеся со вчерашнего вечера. После работы Аль-Хайтам зашёл на базар, выбрал самые спелые – их аромат даже сейчас наполнял кухню, уступая лишь пряностям.

— Сладкое на завтрак?

Кавех едва не выронил абрикос, заслышав знакомый голос так близко, и спешно обернулся: Аль-Хайтам стоял в паре шагов от него. Как сосед оказался в считанные секунды тут? Порой закрадывались подозрения, что он – не просто секретарь, перекладывающий листочки на столе.

— Почему бы и нет? — Пытаясь вернуть маску безмятежности, протянул Кавех.

Однако сосед успел заметить испуг и приподнял уголки губ, затем заглянул в турку и, удостоверившись, что кофе даже не думал закипать, обернулся.

— Ты неисправим, Кави, — выдохнул тот и сократил расстояние меж ними.

— С чего ты взял?

Вместо ответа Аль-Хайтам щёлкнул его по носу, а затем, довольствуясь растерянностью, отошёл к шкафу с провизией. Из ящика показалась пара помидоров, свежая зелень и напоследок несколько яиц. Прихватив по пути миску, он отошёл к столу.

— И чем тебя не устраивают фрукты на завтрак? — Пробормотал Кавех и вернулся к кофе.

Твердая рука соседа уже поправила турку, поэтому единственное что оставалось – приглядывать за кофе. В компании соседа самое трудное – держать спокойный вид, не поддаваясь на любой выпад, и ждать.

— А тебя чем не устраивает омлет? — Аль-Хайтам уже кромсал овощи на доске.

— Тем, что я обещал приготовить завтрак тебе, — хмыкнул Кавех, — а ты...

— Что? Порчу тебе ухаживания?

— Ухаживания?! — Вспыхнул тот и потянулся за сковородкой. — Да я просто забочусь о тебе.

— Это одно и то же.

 Нахальный тон Аль-Хайтама напрочь отбил желание спорить. Да и зачем? В конце концов, если управятся с завтраком быстро, то останется ещё парочка минут, чтобы спокойно посидеть на террасе вместе. Ради драгоценных мгновений наедине можно прикусить язык. Как только кофе начал подниматься, Кавех обмотал ручку турки платком, чтобы не обжечься, и переставил на деревянную дощечку.

— Отнеси чашки на террасу, — оттесняя от очага, бросил сосед и поставил сковородку греться.

Покорно отступив, Кавех поднял взгляд на полку, где обычно стояли сервизы, но чашек там не оказалось. Нашлись они ниже, там, куда глаза сперва не думал опускать – в мойке. Чистые – видимо, сохли с вечера. Любимую кружку Аль-Хайтама – серебристую с малахитовыми разводами, дарил Кавех, ещё в ту пору, когда по юности увлекался лепкой. Затем наступил студенческий период, выжигающий любовь к любым занятиям, кроме учёбы, даже к рисованию. После, конечно, рисование вернулось... Лишь оно из прежних хобби и осталось. Ещё остался Аль-Хайтам, вдохновляющий на очередной дом с витражами цвета его глаз. Намеки на него вряд ли читались в строениях, но если бы кто-нибудь задумал совместить детали: петли узоров, изгибы колонн, сводчатые потолки – точно узнал бы портрет Аль-Хайтама.

Его кружка соединяла в себе все черты музы: строгая, но узоры вольные, а серебро переливается озорными искрами. Изгиб ручки напоминал излом брови, когда тот хмурился, тер виски, размышляя над новой статьей.

Черный кофе заполнил кружку до краев, в свою Кавех налил лишь половину, чтобы потом добавить четыре ложки сахара да молоко.

— Сладкое? — Тихий вопрос со стороны, на который он отмахнулся:

— Сладкое.

Выйдя опять на террасу, Кавех вновь пробился мурашками: одеяло также лежало на оттоманке, а он оставался в одной лишь сорочке. Воздух грелся, но не был настолько теплым, чтобы разгуливать без накидки.

Две кружки дымились на столике рядом с вазочкой, заполненной теперь на половину финиками, а на вторую – косточками. Забравшись в кокон одеяла, Кавех блаженно потянулся: даже город спал в такой час, а они – нет. Вскоре показался Аль-Хайтам: в одной руке держал тарелку с омлетом, двумя вилками, а в другой – миска с абрикосами.

— Фрукты? — Теперь тон Кавеха перенял нахальную нотку.

— Фрукты, — послышалось в ответ, а вместе с тем чувствовалось, как Аль-Хайтам улыбнулся. Жаль, стоял спиной, пока раскладывал на столике завтрак, поэтому не было видно.

Распахнув одеяло, Кавех подвинулся в сторону – приглашал к себе. Аль-Хайтам сел рядом, прижимаясь к боку. Близость, в которую внутренний трепет можно узнать по наклону головы. Впрочем, зачем скрывать свои чувства с утра, когда даже природа затихла, рассыпая по лепесткам роз росу?

— Я не люблю финики, — шепнул Кавех после пары глотков кофе и перенял из соседской руки абрикос, — но мне нравится, как ты их ешь.

— И что же в этом особенного? — Буднично спросил Аль-Хайтам, но за его безразличием, сравнимым с гладью озера, виднелись яркие спинки карпов, виляющих меж кувшинок – чувства.

— Ты не говоришь о своих переживаниях, особенно о том, как я бешу тебя с утра, — неспешно начал тот, откусывая абрикос, — но финики пробуждают в тебе настоящую любовь. Ты улыбаешься без улыбки.

— Звучит...

— Глупо?

Капля абрикосового сока скатилась с губы на подбородок – вязкая, точно янтарь. Аль-Хайтам привычным жестом вытер её и ткнулся носом в щёку Кавеха. Сквозь прохладу его кожи сквозило тепло – то самое, каким он светился, оставаясь наедине с фруктами – или же самим собой?

— Звучит мило, — наконец выдохнул сосед и отстранился, чтобы отломить пару кусочков омлета.

Тарелка опустела, миска с вазочкой наполнились косточками, а на дне кружек виднелась кофейная гуща. Кавех, разомлев от первого солнца, расслабленно прижимался к Аль-Хайтаму, который прислонился к его плечу. Их взгляды лениво следили за птицами, облюбовавшими кормушку на кусте жасмина.

— Хочешь, я посажу для тебя финики? — Пробормотал Кавех, борясь с сонливостью, сковавшей тело под пологом одеяла.

— Разве они смогут вырасти в почве для роз?

— Дендро элемент творит чудеса.

— Тогда посади. Не забудь ещё абрикосы – от меня.

Последняя улыбка, последний поцелуй, скользнувший меж ними – и удар часов заставил отстраниться. Аль-Хайтам ушёл в Академию, а Кавех, взяв вазочку с косточками от фиников, направился в сад.