Онни думал, что страх за детей остался в прошлом навсегда. Тихий мир заперт вне стен Кеуруу, куда Туури и Лалли больше не попадут.

Хотя они старались, глупые.

Поначалу Лалли только спрашивал, в чем дело, и спал, как велено. Потом спрашивал все громче и настойчивее, и наяву в подвале, и во сне у заваленного прохода к морю-между-снами. Онни отвечал, что снова после многих лет заметил снаружи, в море, каде. И ничуть не лгал. Он сам порадовался, как вовремя спрятал Лалли от опасности, Только вот Лалли как будто не верил ему и пытался выйти сам — конечно, не получалось. Потом стал нападать, тоже в обоих мирах, безрезультатно, безнадежно — разница в силе, весе, опыте была не в его пользу. После трех-четырех покушений он прекратил сопротивление и перестал разговаривать с Онни вообще.

Туури тоже расстаралась. Специальность механика она получала не для галочки. Как-то умудрилась добраться до лампы под потолком и развинтить ее, не обжегшись и не схлопотав удар током, а обрывки провода и язычки контактов использовала как отмычку. И время выбрала с умом — в самом начале очередной смены брата. Только провозилась долго в темноте и не учла магическую защиту.

Онни обмер, когда на изнанке сознания завибрировала сработавшая сигнализация на взлом изнутри. Наверно, от страха он достаточно убедительно сослался на недомогание, отпрашиваясь домой. Куда сложнее было отказаться от направления в госпиталь. Но отказался. А дома Туури твердой обложкой книги уже сдвигала засов люка. Она не успела вылезти полностью, только зыркнула на брата исподлобья с негодованием, когда он начал усыпляющую руну.

Пришлось принять меры.

Потом Туури долго и громко возмущалась (и где набралась таких слов?), обнаружив себя прикованной за запястье к решетке импровизированным наручником из металлического хомутика с лодочным замком. С обмоткой из мягкой кожей, чтобы не натирал. И чтоб больше никаких мелких твердых предметов в пределах досягаемости, вплоть до наконечников шнурков и крючков-застежек лифчика. Размяться, умыться, в туалет — в присутствии брата, раз даже такую ограниченную свободу она умудрилась обратить себе во вред.

Онни попытался в сотый раз объяснить, что это для ее же блага, но безрезультатно. Как и перед несостоявшимся путешествием, Туури не хотела его понимать. Странная штука слова: заклинать духов и призывать богов Онни мог, а достучаться до родной сестры — нет.

На чужих людей и надеяться не стоило. Оставалось только скрывать всё от всех. Ничего невозможного, если все время быть начеку. Случись что опять не вовремя, больше он отпрашиваться не смог бы, это слишком подозрительно. Начальство не должно усомниться в его профпригодности, а то еще переведут на другую базу, поспокойнее. И самому уйти со службы тоже нельзя — коттедж казенный, а съехать с двумя людьми, пусть и невысокими, незаметно не получится. И жить на что-то надо, причем не одному, а втроем. Онни думал на много шагов вперед — на чем мог бы выдать себя. И принимал меры, но во встречных взглядах ему все равно мерещились подозрения.

Продавец единственного в поселке магазина и женщины на раздаче в столовой словно спрашивали, куда ему столько еды. И Онни старался набирать провизии тайком, вплоть до воровства (по мелочи, чтобы не заметили), и ждал лета, когда можно будет собирать травы и ягоды, и делал вид, что полюбил рыбалку. За недостаток света в подвале он не волновался — на улице тоже темно, самые короткие дни года, как-никак. Военным и штабным скальдам выдавали рыбий жир и шведские витамины, и всю свою норму он относил своим птенчикам.

Скальд-заведующая архивами поглядывала странно, когда он брал записи других магов с бытовыми рунами или книги по научной медицине (надо же знать, как компенсировать детям недостаток дневного света и движения), и он старался заходить в архивы и библиотеку без свидетелей.

Соседи тоже смотрели. Кеуруу — маленький поселок, и тысячи жителей нет, почти все всех знают и в любой момент могут нагрянуть за солью, угостить пирогом, да просто пройти мимо и заметить в окне, как он делает обеды или сушит явно не свои постиранные вещи. Онни не открывал занавесок даже днем, и сам выходил на крыльцо к незваным гостям, не приглашая никого в дом. А на службе все труднее было отгонять мысли о том, все ли дома в порядке. Несмотря на сигнализацию.

И во взглядах сослуживцев мелькало что-то странное. Онни и раньше нечасто оставался с ними выпить после смены, сходить в сауну, а сейчас и вовсе старался, чтобы ни у кого не возникло желания поболтать с ним по душам. Хмурого вида и еле живого голоса хватило месяца на полтора, пока люди все списывали на потрясение после смерти близких. А потом снова стали все настойчивее лезть в душу в попытках растормошить. Особенно некоторые…

Сигнализация сработала снова одним вечером, в потемках, когда он уже собирался уходить с дежурства. На этот раз наружная. Легкий зуд за ухом — кто-то коснулся двери или окна. Пока волноваться не было причины; во-первых, двери на крыльце и на веранде заперты, во-вторых, стоит чужаку взяться за ручку, как сработает следующая линия обороны — отвод внимания. Праздный визитер забудет, зачем приходил, и свалит. Но все равно Онни поскорее накинул полушубок с шапкой и вылетел в снежные потемки. И чуть не сорвался на бег, когда сигнал повторился. Кто-то очень сильно хотел попасть внутрь.

На момент третьего срабатывания Онни был уже достаточно близко, чтобы заметить движение тени у веранды с задней части коттеджа, и спешно свернул с улицы в сугроб наперерез бредущей прочь от дома фигуре. Света мелькнувшей между туч луны хватило, чтобы опознать незваного гостя. Вернее, гостью. Подруга Туури из отдела скальдов, старше ее года на три. Киира, кажется. Что-то нашла в старшем Хотакайнене, пыталась познакомиться поближе еще раньше, не без помощи Туури, но ему и в то время было не до романов, а сейчас чужое внимание — ненужный риск.

Она тоже заметила его, вышла из оцепенения от заклятья и пролепетала с улыбкой, что хотела занести лишнюю банку варенья. А заодно прибраться, чаю сделать, чтобы одинокому магу не так грустно было возвращаться в пустой дом. Только вот не получилось — как будто было наложено отваживающее заклятье.

Онни обмер, еле сумел пробурчать что-то вместо приветствия, а сам судорожно думал. В руках девушка сжимала круглый сверток. Действительно хотела напроситься на чай, чтобы охмурять его, или хотела проникнуть в дом с другой целью? Подозревала что-то? Да даже если и вправду собиралась строить глазки, глаза-то у нее есть. И голова. Не держат дураков среди скальдов военного городка, она наверняка заметила, не могла не заметить свои следы, ведущие к двери. Может быть, даже опознала тип барьера, а если нет, то разболтает потом друзьям-подругам, среди которых, Туури говорила же, есть и маги, которые точно поймут, что это было. Зададутся вопросами, зачем такая серьезная защита в безопасном поселении, где все свои, где и двери-то на замок не принято запирать. Будут пристальнее приглядываться к Хотакайнену.

Что делать? Прогнать? Тогда точно расскажет всем. Пригласить в дом? А что это даст, кроме крохотной отсрочки? Во всяком случае не стоять столбом у собственной двери, усиливая подозрения. Онни стал открывать веранду, медленно, гремя ключами, чтобы девушка не слышала, как он шепотом снимает барьер. И хоть он не приглашал ее войти, она следом за ним проскользнула внутрь.

Глухое раздражение заворочалось проснулось в нем поверх страха, сжалось пружиной. Подруга, называется. Она даже не пробовала отговорить Туури от самоубийственной затеи, остановить… И сейчас она снова была опасна.

На застекленной веранде зимой темно, но отсвета снега сквозь занавески ему хватило. Шаг, разворот — так, чтобы девушка оказалась между ним и стеллажом с корзинами и прочим летним барахлом. Хорошо, что она сняла плотный капюшон и была без шапки.

И пружина распрямилась. Удар кулаком в висок со всей силы здорового, крепкого мужчины. Девушка отлетела головой на угол стеллажа. Пока он запирал двери на улицу и рылся в ящике с рыболовными снастями, она все еще дышала. Ничего, достаточно затянуть леску на горле, дождаться, когда прекратятся судороги и погаснет свечение души-хенки. А провожать — выпроваживать — души-личности итсе Онни умел. Даже если они не хотели улетать.

Под черным небом моря снов филин несет в когтях полупрозрачную трепыхающуюся галку вверх, до птичьей тропы, где уже парит алый лебедь. «Я запомнила тебя, человек. — Желтые глаза Лебеди следят за ним, пока под ее крылом галка затихает и летит послушно вслед. — Не люблю тех, кто сам решает, сколько жить другим. Так что когда попадешься мне…» Но он уже возвращается в явь. Его не волнует, что станет с ним после смерти, лишь бы Туури и Лалли не достались стражу Туонелы.

В яви его ждала очередная проблема. Разрешимая, конечно. Пока темно, можно поднять метель и незаметно отнести тело до открытой воды в бухте, сбросить с грузом там, где никто не ловит рыбу.

Онни смотал леску. Рыбу… Следующая мысль была проста. Он потянулся расстегнуть куртку, пока тело не окоченело. Все равно Туури понадобится новая одежда рано или поздно, так зачем выбрасывать то, что будет нелегко достать потом. Да, Туури ниже и полнее, но и фасон не облегающий, сойдет. И вообще… Онни оставил дверь и окна веранды приоткрытыми до утра, выстудить ее, чтобы хранить запасы мяса и субпродуктов. А разделывать разных существ он умел.

И варенье очень кстати. Витамины, углеводы.

Луна больше не мелькала. Поземка послушно замела все следы.

На следующий день Туури отлично наворачивала жаркое. Онни сказал ей, что это зайчатина, гостинец от той ее подружки, как ее там… Кииры, да. Ее отец же Охотник, приносит иногда всякую дичь.

Когда Туури заснула (не сама, конечно), настала очередь будить Лалли поесть. Тот долго, с подозрением принюхивался к тарелке, потом опрокинул ее и отскочил в угол с шипением: «Ты что, совсем уже?» Заозирался по сторонам, словно ища призраков. И не реагировал ни на какие уговоры, что белок необходим, а печенка — источник многих витаминов и микроэлементов. Ну хоть пол-бублика сушеного хлеба загрыз, и то ладно.

И какие призраки, если Онни прекрасно умел от них избавляться, тем более когда знал их происхождение. Карсикко — знак-напоминание потерявшейся душе расстаться с землей живых — вместо живого дерева Онни сделал на косяке двери с веранды в дом. Правда, помнил он только имя. Фамилию узнал через пару дней, когда начались опросы о пропавшем скальде. Он аккуратно, отрепетированно солгал, что не видел Кииру Киттиля, и добавил правду про найденную банку варенья. На всякий случай, если кто-то заметил девушку в окно по дороге к его дому. Штабист вроде бы поверил, но Онни прикинул, что делать и говорить, если его вызовут в комендатуру.

Хуже, что опрос среди магов проводили на утренней разнарядке, а на выходе его догнал бывший наставник, старший офицер линий обороны, положил тяжелую руку на плечо и вполголоса добавил, что готов выслушать в любое время. Онни кивнул, не решаясь произнести ни звука, и поспешно сбежал на назначенный участок. Да и не смог бы ответить: страх, почти как перед порождением Тихого мира, снова ожил и вцепился в горло. Старик Карвиайнен знал Онни с самого начала, еще шестнадцатилетним напуганным мальчишкой. Доучивал обращению с магией и оружием, душами людей и троллей. От него сложно утаить любые движения любой души. Но если избегать его, это будет еще подозрительнее. Оставалось только вести себя как в Тихом мире — молчать и ничем себя не выдавать. Люди могут быть опаснее, чем тролли, и гораздо ближе, у самого порога.

Нервы Онни натянуты до предела, и внезапный сигнал с барьеров ударил, как током, и заставил споткнуться. На этот раз — из мира снов. Лалли явно подгадал очередную попытку побега к уходу двоюродного брата, хотя должен был давно потерять чувство времени. Хорошо хоть не угодил на общее совещание в начале. И хорошо, что дежурство выпало далеко от штаба — проверка заграждений главного карантинного острова. Онни уже добрался до места и мог привалиться к стене корпуса и уйти в сон.

Он успевает впритык. Лалли, в обличье рыси, почти вскарабкался до крон сосен ограждения. Когда только научился принимать форму своего луонто?.. Онни ему этого не показывал. Капля гордости за таланты и успехи кузена растворяется в волне страха и злости. Как Лалли не понимает?!

Удобнее всего взмахами крыльев собрать шквал энергии и швырнуть в противника. Но не сегодня. Лалли-рысь слишком хорошо цепляется за гладкую кору. Шипит, прижимает уши, отмахивается лапой в перерывах между ударами. Он явно стал сильнее всего за пару месяцев. Обычно для этого нужно набирать опыт, упорно работать и преодолевать трудности. Да, свободного времени у него предостаточно, но почему покой и безопасность так тяжелы для Лалли, что закаляют его дух с каждым днем?

Ответ искать некогда. До верхушек сосен осталось совсем немного, и по боковым ветвям Лалли выберется наружу. Проснется. И Онни не успеет, не сможет его удержать наяву. Надо срочно что-то предпринимать.

Крылья филина идеальны для маневрирования. Он пикирует на рысь ровно со спины, вонзает когти в загривок, клюет в макушку, где нет плотного подшерстка. Лалли теряет концентрацию и тут же возвращается в человеческий облик. Онни еле успевает схватить его за плечи — тот висит тряпкой. Опускает обратно на гать и сам отделяется от луонто. Пока полупрозрачный филин отгоняет полупрозрачную рысь, Онни переворачивает кузена осмотреть, но на всякий случай сначала выкидывает его нож в воду. А то вдруг это очередной трюк для побега?

Нет, не трюк. Волосы на затылке Лалли слиплись от крови, на рубашке под плащом проступают красные пятна от совиных когтей. Руки Онни дрожат. Во сне бесполезно использовать кровоостанавливающие руны, но ранение непременно скажется и на настоящем теле. Барьер на месте, Лалли пока что не сможет преодолеть его, и больше в мире снов делать нечего.

Онни вынырнул в явь. Хорошо, что его работа подразумевает выходы из реальности; дежурный карантинного комплекса ничего не заподозрил — ну завис маг, значит, делает свои магические дела. Теперь бы дождаться конца смены… И Онни проверял триггеры и барьеры, но больше следил, чтобы руки не дрожали при посторонних. Прокручивал в уме варианты действий. Все способы быстрее оказаться дома будут иметь неприятные последствия и выдать его.

Он несколько раз мельком заглядывал в сон: пространство Лалли было на месте, сам он свернулся калачиком на досках гати, но при каждом появлении Онни приоткрывал глаза и шипел. Никогда еще смена не тянулась так долго. Никогда еще Онни не заполнял так быстро бланк отчета в конце. И с трудом удерживался, чтобы не сорваться домой бегом.

Туури встретила его криком о помощи и, чуть не плача, рассказала, что Лалли вдруг, не приходя в сознание, забился в судорогах так, что съехал с соломенной постели на бетонный пол и, кажется, разбил голову. Онни стал успокаивать ее, что их кузен жив, обошелся большой ссадиной и сотрясением, но обязательно поправится. Туури молчала, пока брат промывал и перевязывал голову Лалли, лепил пластырь на царапины на спине от неровного бетона пола — так в реальном мире проявились следы братских когтей. Под конец лишь, когда Онни принес ей чистую одежду и ужин, она подняла на него потемневшие глаза.

— Онни, это не может продолжаться вечно. Как ты не понимаешь? Ты же убиваешь нас!

— Это ты не понимаешь! — рявкнул он в ответ. Туури отшатнулась, закрылась свободной рукой, словно ждала удара. Онни вдохнул глубоко пару раз. Ну почему она думает, что он способен обидеть ее?! Он хотел лишь поговорить в сто первый раз, убедить ее… — Я защищаю вас! От вашей же глупости! Она смертельна в нашем мире. Видимо, слишком хорошо защищаю, раз ты никак не осознаешь всей опасности. Ты знаешь внешний мир лишь по книжкам, а этого мало. И я не дам вам уйти и погибнуть там.

— От чего защищаешь — от жизни?! — Туури, как всегда, совсем не слышала его. — Я все равно выйду наружу — и отсюда, и за стены Кеуруу. Уж лучше к троллям, чем вот так! — Она топнула по полу. — Мы же не живем здесь, а… Спим и мучаемся! Это та же смерть, только в Туонеле хоть сон обещают спокойный!

Онни замер. Понимание навалилось тысячей рук Ику-Турсо, до темноты в глазах: и правда, не удержать. Ведь они тоже люди, а значит, враги — для себя же. Как их защищать от самих себя? Не давать просыпаться вовсе? Их тела не выдержат — даже Лалли. Парень и так уже два дня в насильственном сне, а без луонто еще неизвестно когда очнется. Официально спустя пару дней сна военного мага переводили на внутривенное питание. Но капельница — не буханка хлеба, все они инвентаризованы, пропажу заметят обязательно. А к ней еще раствор добывать… И самостоятельно ставить капельницу Онни не доводилось, он лишь знал, что нужна стерильность и навыки. Сложно, рискованно.

Да и сестре рубашка более худой подруги пришлась впору, как ни странно, словно Туури похудела, хотя питалась нормально. Почему же ей даже Туонела кажется лучше?

Нет, Лебедь его семью не получит, но…

— Ты права, — сказал он, медленно протянул руку, как к дикому зверьку. И больше Туури не отодвигалась. Вихры на ее макушке отросли за время взаперти и ласково щекотали ладонь. — Да, ты совершенно права. Надо будет попробовать по-другому.

Туури подняла на него изумленный взгляд.

В Туонеле лучше?.. Там, где душа-личность, итсе, спит в покое, отделенная от хрупких, капризных хенки и тела, от луонто, дающего силы на безрассудные поступки. Если оторвать итсе от них здесь, на земле, чтобы не нуждалась ни в тепле, ни в пище, ни в солнце, чтобы всегда была рядом… Онни еще раз провел ладонью по волосам сестры. Вздрогнул, представив ее глаза остекленевшими, тело холодным, без свечения жизни, но усилием воли отогнал почти физическую дурноту. Этот страх неразумен. Без руки человек остается собой, значит, и без тела тоже останется, ведь именно итсе и определяет человека. И тогда… Не надо будет ничего скрывать, рисковать для добычи ресурсов, тратить время и силы на быт — да вообще не обязательно оставаться на службе, в Кеуруу, в Финляндии. Он будет свободен уплыть хоть в укрепленную Швецию, хоть в безопасную Исландию. Да, Исландия лучше. Онни знает язык, сможет устроиться на работу, неважно какую, хоть овец пасти. Ему одному много не надо.

Осталось лишь придумать, как это осуществить технически. Он может проводить душу твари или тролля, помочь человеческой душе попасть на птичью тропу, но это все не то.

— Так ты нас выпустишь? — снова подала голос Туури, тихо-тихо, без обычного притворства или враждебности, будто боялась спугнуть надежду. Онни так же бережно взял ее ладони в свои.

— Да, конечно. Только подожди еще чуть-чуть, мне надо подготовить все. Ладно?

Она еле заметно нахмурилась, и он поспешил добавить:

— Обещаю.

Онни задумался. Из лучших экзорцистов ближе всего бывший наставник и нынешний командир, но не спрашивать же его напрямую. И исподволь не получится — заподозрит, разгадает. Не подпустит к своим записям, а там наверняка есть нужная информация. К нему и приближаться-то с каждым днем все страшнее. Но теперь Онни точно знал, как бороться с вечным страхом.

Надо бить первым.

На следующий день у него по графику патрулирование внешних стен. Онни слегка нервничал. Все должно получиться. Не может не получиться. Самоубеждение работало слабо: старый маг — не девчонка-скальд, охраняемая крепостная стена среди белого дня — не ночные задворки. Отмерив час для правдоподобия и подготовки, Онни вернулся в дежурный штаб магов. Волнение пригодилось, чтобы убедительнее доложить о подозрительной активности на восточном берегу речного острова. Скорее даже из моря-между-снами.

И вот уже старый маг в меховом плаще стоит на камнях на краю мелководья, всматривается в туманное море под черным небом. Рядом его луонто-росомаха поводит носом, чует опасность со всех сторон. Филин кружит над ними и вдруг складывает крылья в броске и врезается человеку в спину, сбрасывает на глубину. И сам еле уворачивается от когтистой лапы, взмывает повыше. Звери не летают даже в снах, хоть и ходят по воде, и с высоты филин ударами крыльев собирает ветер и швыряет вниз, не давая человеку выплыть или вставить хоть слово, и сам начинает руну изгнания души. Обычный прием для освобождения душ мертвых троллей, почему бы не использовать на живых людях? Луонто загораживает хозяина от атаки сверху, и одному Онни ни за что не удержать более сильного мага под водой достаточно долго, чтобы утопить. Но он не один. Из глубин вздымаются десятки черных рук-щупалец, хватают человека, кольца чешуйчатого тела обвивают и тащат на дно. Не зря Онни перед этим долго стоял на краю своего острова, сняв почти все слои личной защиты, чтобы приманить обитателей глубин. И не только глубин: на горизонте, на краю восприятия, мерещится красное свечение в сгустке тьмы. Даже спустя одиннадцать лет Онни узнает его и еле сдерживается, чтобы не броситься прочь, на лету поднимая щиты. Нет, он должен сосредоточиться на другом враге, а если там, вдали, и правда каде, то сюда уже спешит остальной дежурный расчет. Отгонят, прикроют, и сочтут, что каде и покушался на двух магов, а Ику-Турсо так, приплыл на шум. Лишь бы помощь пришла не слишком рано.

Сиелулинту-гуся тяжелее спровадить на Птичью тропу, чем галку, но лебедь уже кружит в небе, и сопротивляться его зову не может даже сильнейший маг. Алая птица на лету оглядывается через плечо, но ничего не говорит. Словами. Взгляд ее не обещает ничего хорошего.

На подходе подмога, и Онни нападает уже на Ику-Турсо. Коллеги отгоняют монстра, но поздно. Онни рассказывает про каде, увязывает одно с другим, и ему верят. Вроде бы. Один из магов-Охотников успел заметить тень на горизонте.

Подозрительно, конечно, что опытнейший маг дал победить себя не самому страшному чудовищу, но в тот момент не до разбирательств, надо было срочно восстанавливать поставленные барьеры, рассеявшиеся со смертью офицера, и Онни забрал себе немалую часть. Так на нем оказалась почти треть периметра Кеуруу. А потом уже, на совещании по разбору происшествия, он поделился подозрениями и предположил, не случилось ли чего наяву. Насильственное отделение души снаружи должно было походить на инсульт — так пусть все принимают следствие за причину.

Вскрытие подтвердило его слова. А заодно в госпитале под шумок Онни все-таки позаимствовал капельницу. Ему же ненадолго, а пока зима, тролли спят и раненых мало, пропажу, возможно, не заметят. И Лалли должен продержаться еще несколько дней, ну неделю-две, не более.

Дальше следующий этап плана. В штабе историю с родной деревней Онни знали, и никто не возражал, когда он попросил передать ему личные архивы Карвиайнена — чтобы знать, как расправиться с каде.

Почерк бывшего наставника и теперь уже бывшего командира почти идеальный. Онни быстро листал пожелтевшие страницы, выписывал нужные моменты, добавлял что-то от себя — и схема стала постепенно вырисовываться. Карсикко наоборот, нечто противоположное тому, как нойта-экзорцист изгоняет душу умершего зверя или человека из предмета или места, к которому она слишком сильно привязалась при жизни. Привязать душу к предмету — лучше даже фигурке луонто, чтобы повысить семантическое сродство. Где-то в доме должна остаться старая игрушка Лалли — Онни когда-то сделал ему деревянного рысенка взамен оставленного на Тойвосаари, но кузен не оценил подарка. Ежа из липы для Туури тоже вырезать недолго.

Онни выбрал удобный день, взял увольнительную на три дня — за десяток лет службы отгулов скопилось предостаточно. Замком-кадровик смотрел как-то странно, но дал добро и не лез с ненужными расспросами.

Сначала надо высыпаться как следует, чтобы приступить к важному делу на пике силы и ресурсов. По расчетам, много сил эта руна не отнимет, призывать богов не придется, но работа очень тонкая, нужен максимум внимания и точности. Поэтому с утра вместо завтрака Онни выпил настойку мухомора на спирту. Печень спасибо не скажет, зато древнее шаманское средство позволит разделить сознание и одновременно выполнять разные действия в мире снов и реальности. И вкус вроде приятный, ореховый, но к горлу сразу подкатила тошнота, и Онни сжал зубы, пока круги за закрытыми веками не пошли цветной рябью. Открыл глаза…

…Небо над его островом разноцветно-яркое, но так и должно быть. Луонто обволакивает его, взмах крыльев — и он перелетает на остров Лалли, попутно отменяя ограждение из сосен, уже человеком приземляется на гать. «Пойдем, — говорит он двоюродному брату, протягивает руку. — Я придумал, как защитить вас насовсем».

Проверив еще раз, что двери закрыты, а барьеры активны, он спустился в подвал, в отсек Лалли. Не то чтобы Онни не был уверен, что все получится как надо, но лучше первый раз испытать прием на маге, который по умолчанию выносливее.

Лалли вскакивает и бросается в атаку не хуже своего луонто. Нож опять при нем. Онни легко уворачивается — под зельем все дается головокружительно легко, любое движение энергии или иллюзорного тела. Он перехватывает запястье Лалли, без усилий отбирает и швыряет в воду нож, перекидывает орущего и брыкающегося кузена через плечо и несет к кромке воды, за личные барьеры Лалли, чтобы выманить его сиелулинту.

…На долю секунды ему показалось, что он не сможет. Не хватит решимости. Это же его Лалли лежал на соломенном тюфяке и хныкал сквозь сон. Шея у него совсем тонкая, как у цыпленка. Но секунда прошла, и уверенность вернулась. Онни перекрыл и отсоединил разъем катетера. Перед ним лишь оболочка, и Туури права, он не справлялся с сохранением их тел. Слишком сильно выпирали скулы и ключицы у Лалли, и не разобрать, что придавало желтоватый оттенок его коже — электрическая лампа или нарушение обмена веществ.

И когда появляется похожая на дрозда птица из белого свечения, зависает в воздухе рядом, Онни хватает воздух в кулак, будто ловит назойливую муху. Молнии смыкаются клеткой вокруг сиелулинту, не дают ни раствориться в воздухе вновь, ни слиться с хозяином, чтобы нести его душу птичьей тропой, потому что…

Онни еще раз провел ладонью по голове Лалли (клок волос остался на матрасе), положил рядом фигурку рыси и сомкнул пальцы на его шее, сдавил. Тело под руками напряглось, дернулось раз, другой, но физические силы неравны. Онни легко держал его, пока сияние души-хенки не погасло.

…Между смертью тела и отлетом души есть зазор в несколько минут, и в этот промежуток надо успеть разбудить Лалли — уже в поддельном теле. Он сбрасывает брата на мелководье и тут же поднимает за ворот над водой, так что сапоги вяло болтаются в воздухе.

В затылке кувалдой (впору проклясть обостренные чувства!) отдалась сигнализация на вход, а следом даже до подвала долетел стук в переднюю дверь. Кого еще Хийси принес невовремя?! Игнорировать их? Онни всмотрелся в сторону входа. У крыльца четыре человека, из них два мага. Нехорошо, совсем не хорошо. Что за делегация? Он где-то промахнулся и наследил? Если не ответить им, то они тоже могут просканировать дом и обнаружат подозрительно плотное скопление барьеров. Придется выйти и послать их лесом, тем более что наяву почти все готово. Онни переложил фигурку на грудь Лалли и направился к лестнице из подвала.

Он поет руну привязки. Лалли стихает в его руках, бледнеет и тает в воздухе. Так, хорошо, проснулся.

…- Кто там? — спросил Онни невнятно, будто его только что разбудили.

— Хотакайнен, в комендатуру срочно, — знакомый голос замкома гарнизона. — Там у комиссара из Саймаа есть вопросы.

Военный маг должен отчеканить «Так точно!» и идти.

— Это подождет до вечера? — ответил Онни. — Я… мне нездоровится.

— В таком случае вам лучше обратиться в госпиталь, где мы и продолжим беседу.

Это совсем не вариант. Онни судорожно раздумывал, как отказаться и спровадить начальство и коллег. Был у него один козырь, но надо его разыграть аккуратно, чтобы не настроить их против себя еще больше.

Онни принимается за последний этап. Если уничтожить сиелулинту — всего лишь служебный дух, бессловесный, безвредный — то душа Лалли уже никуда не денется. Никогда. Молнии стягиваются в узел вокруг маленькой птицы.

— Хорошо. Через полчаса, оклематься немного. А то вдруг по пути потеряю контроль и уроню охранные барьеры базы. Свою треть. Не хотелось бы оставлять Кеуруу с такой дырой в периметре…

За дверью тишина секунду, две.

— Хорошо, роняйте. Мы уже продублировали ваш участок периметра. Но выйти вам придется. Это приказ.

«Та-ак, так-так. — Хлопают огромные крылья. Лебедь с плеском опускается на черную гладь воды, заплывает между Онни и плененной птицей души. Молнии шипят и скатываются с красных перьев, не причиняя вреда. — Ты, я смотрю, совсем берега попутал. Сначала чужими жизнями распоряжаешься, потом крадешь души у меня из-под клюва, покушаешься на моих подчиненных сиелулинту… Считай, особое место в Туонеле тебе обеспечено».

Страх пробился даже сквозь эйфорию от стимулятора. Легкость в голове обратилась в хаос, путала мысли, ощущение всемогущества толкало на что-нибудь масштабное и безрассудное. С применением силы. И летальным исходом — непременно. Как некстати, что паром в Швецию только через четыре дня — после недавней потери одного судна число рейсов снизили.

— Меня в чем-то обвиняют? — спросил он, чтобы потянуть время. Со щелчком открыл замок, отступил вглубь. Пусть коллеги проходят в дом, чтобы с улицы никто не увидел и не услышал, что с ними станет. Один против четверых — безумие, но и шанс тоже. Вряд ли от него ждут сопротивление при таком численном перевесе. И не знают, что он под стимулятором. Фактор неожиданности есть. Задействовать руны он не успеет, но если просто сбить людей в кучу ударом чистой энергии и выхватить нож…

Онни призывает своего луонто, чтобы иметь все ресурсы под рукой. Сегодня он готов сражаться даже с божеством. Или хотя бы спорить. «Здесь нет ничего твоего. Лалли жив и здоров, и уже бодрствует».

«Да-а? — Лебедь щурится. Желтые не-птичьи глаза холодны, как воды Туони. — Только пока не вернется в сон. Птичку-то я ему оставлю. Кстати, если ты не знал, уничтожить ее невозможно, это не какой-нибудь дух камня. Но это потом, а сейчас я за тобой»

Онни криво усмехается. «Но я-то еще жив». Лебедь могла бы убить его — но только на своей территории, в Туонеле. А над живыми в мире живых у проводника и хранителя мертвых нет власти. В неуязвимость сиелулинту он отказывается верить.

«Да? Оглянись».

Не оглядываясь, одной мыслью он посылает своего луонто-филина напасть на птицу души Лалли, а сам бьет чистой энергией по красному лебедю.

Он оглянулся — и успел заметить через сени и комнату, как распахнулась дверь с веранды на другой стороне. Почему не сработала сигнализация? Там был другой маг? — мелькнула мысль сквозь хаос. Но силуэт в проеме носит куртку Охотника, а не плащ мага. Обостренное зрение различило в его руках винтовку. Черное дуло вспыхнуло огнем, мир вспыхнул чернотой и рассыпался.

Лебедь хлопает крыльями, вздымая тучи брызг, опрокидывает Онни на камни мелководья и через миг оказывается совсем рядом, клюет с силой в лоб, и сон раскалывается, уходит из-под ног, крылышки еще одной сиелулинту бессильно трепыхаются, и ставшая огромной лебедь несет маленькую птицу за загривок по звездному небу вперед, где остается только сплошная чернота.

***

— Киттиля, какого черта?! Я не давал приказа стрелять на поражение! Только предупредительный огонь!

Но Охотник все еще не мог разжать руки на винтовке, разжать стиснутые зубы.

— Там… — ответил он совершенно неуставно. — На веранде… Там куртка Кииры. Я сразу узнал. На двери, ее имя вырезано, и… В корзине. Что осталось. Вы бы видели… Это он убил ее!

Офицеры переглянулись. Замком гарнизона вышел за подмогой — вывести почти невменяемого Охотника и тело убитого мага.

Кот класса А брезгливо обогнул лужицу крови. Троллей он не чуял и потому почти был спокоен. Разве что стандартный люк в подпол заинтересовал его чем-то.

***

Паромы до Пори отправляются на рассвете, и в шестом часу утра надо уже быть на причале. Кто, кроме родственников, будет провожать человека в такую рань? Поэтому Туури стоит одна, чуть в стороне от других пассажиров — пары откомандированных офицеров из столицы, пары полузнакомых чистильщиков. Никого, с кем хотелось бы поболтать до отплытия.

А с начальством и коллегами она уже говорила, и не раз. И нет, она твердо решила и не останется в Кеуруу.

Туури ежится от ветра, пинает сумку у ног. Сейчас она собралась как следует, но воспоминания о той, первой попытке уехать все равно неприятно скребут на душе. И куда деться от них, если всю одежду пришлось перешивать — уже после освобождения она изрядно похудела. В боку часто колет, и то и дело вылезает крапивница. Что делать, если вздрагиваешь, когда дверь в контору скальдов открывается, но это не Онни. Если по утрам чувствуешь, что что-то упускаешь, потому что среди отчетов ночных разведчиков нет по-детски печатного почерка Лалли. Когда невольно заглядываешь за обедом под стол, пнуть Лалли, чтобы вылез и поел нормально. Когда мелькает на другом конце улицы силуэт в форменном плаще мага… Десятки мелочей, каждый день, и самое ужасное, что Туури тут же спохватывается и вспоминает другое. Пробуждение от наведенного сна — от грохота выстрела и чужих голосов. Чужие шаги на лестнице в подвал, другие лица — впервые за много-много дней. Радость, которая быстро гаснет, когда Туури оглядывается на соседнюю клетку и замечает открытые, невидящие глаза Лалли. И подъем по лестнице вверх, на ватных ногах, под руку ее поддерживает знакомый офицер, наверху другие военные и… кто-то набросил скатерть на тело на полу, но светлая ткань успела пропитаться кровью. Туури не хотела верить до последнего...

Она мотает головой, чтобы вытряхнуть мысли-занозы. Не помогает, лишь челка попадает в глаз. Зато есть повод потереть глаза, будто убирая волосы. Слишком грустно. Туури не любит расстраиваться. Она хочет верить, что у нее получится, как более одиннадцати лет назад, привыкнуть смотреть вокруг, не вздрагивая, не плакать по ночам, смеяться шуткам. Если снова уехать далеко, в совершенно другую обстановку. Да, начальница и подруги говорили, что она ценный специалист, что ей здесь всегда рады. Но есть и те, кто просто молчит. И отворачивается. Те, кому она сама — живое напоминание.

Отец Кииры. Коллеги Онни, друзья Карвиайнена. Родственники тех, кто сел на такой же паром в начале зимы.

Если рассудить умом, это не ее вина, она и сама пострадавшая. Но сердцам не объяснишь — это она тоже понимает. К тому же… Она все-таки виновата немного. Ведь она прекрасно знала, как тяжело брат перенесет их с Лалли отъезд, но не придавала значения его вечным страхам, даже не задумалась, что он может и совсем не перенести.

Молчание, плеск волн о борт парома и причал, блики на воде — отсюда и до Пори, и дальше, за море. У Туури остались имена организаторов экспедиции. Торбьорн и Сив Вестерстрем, живут в Муре. Точный адрес она узнает на месте. Надо спросить у них, не собирается ли группа на следующий сезон, а до тех пор Туури не пропадет. Механики-скальды-полиглоты везде нужны.

Объявляют посадку, человек пять всходит по мосткам на борт, и Туури за ними. Она хочет чувствовать то же воодушевление, что в декабре прошлого года. Она покидает Кеуруу впервые более чем за одиннадцать лет, она увидит леса и море, и Швецию, и даже Тихий мир!.. Радость, понукаемая подсказками, вспыхивает и тут же гаснет обратно. Лалли не едет с кузиной, и Онни не провожает ее. Два могильных камня остались на дальнем конце острова, потому что она так сильно хотела сбежать из надоевшего мирка. Вот, вырвалась. Она упрашивает кондуктора позволить ей остаться на палубе до выхода из огражденной акватории Кеуруу. Зимой она бы ничего не разглядела в предутренней темноте, а сейчас виден и мрачный лес с белыми черточками берез по берегам, и гладь воды в легкой дымке.

Туури очень старается улыбнуться и вдохнуть полные легкие свежего, вольного весеннего воздуха. Но в горле ком, и свобода горчит.